– Чуяло мое сердце неладное, – запричитала Мария, заломила руки в отчаянии. – И батюшка не поможет. Царь на расправу скор да крут… Уж два года я замужем, а детей все нет. Одного того достаточно, чтобы меня свести. Кабы понесла я от царя, так, может, и обошлось бы… Алешенька…
И коснулась рукою плеча Алешкиного, склонилась к нему и шепнула еще раз: «Алешенька…»
Словно жаром Алешку обдало. Затрепетало все внутри, задрожало, потянуло тело молодое к телу желанному….
***
Через девять месяцев, 19 октября 7088 года от сотворения мира (1581 от рождества Христова) у царя Иоанна IV от супружницы его Марии Нагой родился сын – Димитрий.
***
Жизнь Алешкина круто переменилась с того памятного дня. Вкусив запретного плоду, поняв, что можно то, чего нельзя, скромный, покорный доселе судьбе и владыкам юноша стал крепнуть в своих желаниях. У Алешеньки появились честолюбивые стремления. А будучи от природы смышленым и сообразительным, двигался он к сим стремлениям споро, даже стремительно.
Перво-наперво возжелал он получить место придворного толмача, чтобы быть ближе ко двору и знать, как протекает прожект царя о заморской женитьбе.
Тут надо отметить, что успеха сей прожект не имел. Королева аглицкая Елисавета замуж за Иоанна Васильевича не шла. Ни «да», ни «нет» не говорила, но по всему видно было, что тянет время, ибо ссориться с важным торговым партнером не хочет, но и в родственники записывать не торопится.
В одном из писем к царю она таки сообщила, что уважает любезного владыку восточного и ценит его предложение, но замужем она за Англией, и другого ей не надобно. А дабы поддержать союз, предложила ему в жены свою племянницу Марию Гастингс.
Алешка к тому времени уже крепко освоил язык, практикуясь не только с Томасом, но и с заезжими аглицкими купцами, проживавшими в Холмогорах. Из Либерии не ушел, тут ко двору ближе всего. Но при каждом удобном случае вызывался служить переводчиком при Московской торговой компании. Водил дружбу со всеми толмачами и тянулся к делам посольским. И таки добился своего. В году 7089 от сотворения мира получил место переводчика при русском посольстве в Англии. И из Алешки стал Алексеем Федоровичем, человеком значимым и важным.
Весть о возможном сватовстве царя к аглицкой принцессе Марии (и имя-то какое) вновь встревожила успокоившегося было Алешу. Сердце его так и болело о лю?бой ему Марусе… и о сыне… царском.
Посему, когда призвали его к Писемскому и объявили о том, что едет он с посольством в саму Англию решать вопрос о сватовстве, Алешенька обрадовался крайне, но и испугался. Что же будет там, в дальней стране? Что же будет здесь, в палатах царских?
В путь отправились в начале лета, Бог благоволил путешествию, добрались быстро и без потерь. В стольном граде Лондоне встретили их хлебосольно, отвели палаты богатые, всем необходимым снабдили, но дела решать не торопились.
Вся поездка сия и цель посольская заключались в том, чтобы невесту посмотреть. Без смотрин на Руси не женилися. Писемскому полагалось оценить, хороша ли Мария Гастингс, достойна ли быть московской царицею.
Но Мария сказывалась больной, и королева Елисавета все откладывала и откладывала смотрины.
Лешка же, пользуясь свободою и расположением хозяйским, изучал окрестности. До чего там все было нерусское, все другое, странное, но страсть интересное! И дома сплошь каменные, и одежды пышные – ни тебе сарафанов, ни кокошников, ни кафтанов.
Гостиный двор, где расположилось посольство, стоял в районе богатом. До королевского дворца и большого сада было рукой подать. Но от скуки и тяги к неведанному Алешка сбегал в старый город – туда, где кипела настоящая аглицкая жизнь.
Передвигался он из широких площадей в тесные улочки, прислушивался к живой, а не манерной придворной речи, улыбался юным девушкам, купцам да ремесленникам.
В одну из таких своих вылазок забрел он в темный проулок. Дома в нем друг к другу прижимались, словно спасались от холодного тумана, грелись бок о бок ветхими стенами. Вонь вокруг стояла отвратная, отходы и нечистоты хозяйки прямо за порог выплескивали. Пытаясь выбраться из захолустья, плутал Алешка все больше и заходил все дальше, будто морок его взял. И, как назло, нет никого, а двери все закрытые.
Глядь – сидит на пороге плюгавенького домишки старуха. Один глаз бельмом заплыл, другой так и сверкает из-под косм седых. Худющая, страшная… что смерть. Не по себе Алешке стало, но делать-то нечего, как-то выбираться надо. Обратился к ней, на довольно сносном аглицком спросил, как выйти ему к ратуше. А она беззубым ртом скалится, костлявой рукой манит, в дом зазывает.
Любопытно Лешке стало, как бедный люд в Англии живет. Заступил за порог, осмотрелся. Домишко-то на одну комнату всего, пол земляной утоптанный, в углу очаг каменный сложен, там в котле варево неведомое булькает. Под потолком самым всякие травы да цветы сушеные развешены. На кирпичных стенах паутина и ветошь растянуты.
«Никак ведьма, – подумалось Алешеньке. – Эк меня угораздило». А сам говорит ей по-аглицки:
– Ты бы меня, мать, вывела к людям, заблудился я.
Старуха молчит в ответ. Шторку на стене отодвинула, за ней ниша скрытая с полками, а на полках тех пузыречки да скляночки в несчитанном количестве.
«Глухая, что ли», – подумал Алешка.
Потянул ее за рукав, попытался на пальцах объяснить, что ему надобно идти к людям. Она же щерится и в лицо ему склянку мутную толкает, сургучом припечатанную.
– Это еще зачем? – досадует Алешка.
И тут старуха молвит:
– Ator!
Слово это Лешке знакомое, в кулуарах двора часто поминаемое. Значило оно «яд».
Лешка смотрел на бутылек в оцепенении. Никогда раньше не доводилось ему сталкиваться со смертоубийственным зельем. При дворе царя Иоанна коли найдут у тебя яды – не сносить головы. Шибко царь отравной расправы боялся. Никогда ни еды, ни питья не касался до тех пор, пока слуга каждого кушанья не отведает.
Старуха же, видать, решила, что оцепеневший Алешка слов ее не разумеет, и тоже на язык жестов перешла. Подняла костлявый кривой палец, коснулась печати, закупоривавшей склянку, затем палец облизнула шершавым языком, глаза выпучила и, издавая истошные хрипы, схватила себя за горло, изобразила смерть.
– Ator! – снова перешла она на речь, вталкивая пузырек Алешке в руки. – Twa sovereigns[4 - Twa Sovereigns – два соверена (староангл.), соверен – английская золотая монета.].
Лешка достал из-за пазухи кошель, отсчитал две монеты. Склянку же обернул в тряпочку, спрятал за поясом. Зачем ему яд, он не знал, но шальная мысль уже начала зреть в его умной бедовой головушке.
Как добрался до своих и не помнил уж, как в тумане вернулся он в посольство русское. Вечером того же дня провел испытание. Вскрыл сургучную печать, обмакнул палец в мутную жидкость и дал облизать псу хозяйскому. Пес живехонький. На второй день он опять ему палец облизать дал, самую малость. И на третий, и на четвертый. На пятый день пес выглядел хворым, а на шестой издох.
Тем временем сватовство сдвинулось с мертвой точки. Мария Гастингс выздоровела, и лорд-канцлер Томас Бромли устроил смотрины.
Русских послов во главе с Писемским пригласили в королевские сады, на прогулку и беседу. Там же, в окружении придворных дам, гуляла Мария Гастингс, девица статная, стройная, лицом белая. Все это примечали послы, разглядывая возможную невесту царскую. Алешка там же был, слушал, что промеж собой бояре говорят, и не нравилось ему то, что слышал он.
Послам доверено было говорить от царского имени. «Ты бы им верила – то есть наши речи», – сообщалось в сопроводительной грамоте от Иоанна IV.
В общем, тянуть не стали. Невесту послы одобрили. Марию Гастингс нарекли царской суженою и императрицей московскою. Судьба же Марии Федоровны, Лешкиной зазнобы Марусеньки, с той минуты была предрешена.
Посольство вместе с Лешенькой засобиралось обратно, в земли русские, с новостями и прожектом брачного договора. Невесту же оставили покамест. К лету обещалась прибыть с торговым судном, с именными грамотами, королевское родство подтверждающими, и приданым. На прощальном приеме вручила королева вельможам письмо к царю. И подарок – книгу «Кентерберийские рассказы» аглицкого поэта Джеффри Чосера.
– Сия книга развлечет брата моего названного, – говорила королева. – Я знаю, он охоч до книг и ученых трудов, здесь же пустяк, нелепица и смешное, местами проказное. Но зато хорошо описана жизнь в Англии и англичане. Коли думает он в наши края отправиться, любопытно будет ему почитать. Есть у вас умельцы книги с языка на язык перекладывать?
– Найдутся умельцы, – отвечал Писемский с поклоном.
Прежде чем погрузиться на корабль, Алешка закупил впрок чернила, бумагу и перья. Ему приказано было до приезда в Москву перевести Елисаветин дар.
И Алешенька справился. Книгу переписал, а как прибыли в Москву, тут же побежал к переплетчику. После всю ночь над готовым томом корпел, до ума доводя. И к званному обеду в честь возвращения посольства из Англии подарок был готов.
В трапезном зале собрались все посольские и иные важные чины. Столы ломились от кушаний. Тут тебе и стерлядь, и почки заячьи верченые, и головы щучьи с чесноком, икра черная, икра красная… и из Англии привезенная икра заморская, баклажанная[5 - Цитата из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию», сцена трапезы царя. Простите, не удержалась].
Сей раз царь был в благостном настроении. Послы уж доложили ему об исходе дела и племянницу королевскую в подробностях описали:
– Уж невеста твоя высока да стройна, лицом бела, нос прямой, глаза серые, а волосы русые. Одно плохо – тонка шибко.
Царь рукой бороду оглаживал, веселым глазом на послов посматривал и приговаривал:
– Ничего-ничего, это стерпится, лишь бы здоровьем была не обижена, а уж мамки да няньки откормят. Что любезная моя сестрица Елисавета?
– Передает тебе поклон и подарки, – на этом Писемский поманил Лешку, поодаль стоящего, и забрал из его рук две книги. – Это книга аглицкая, властительница Елисавета тебе ее в дар отправила. А это перевод сей книги, мой толмач Алешка для тебя переписал, покамест до дому плыли. Прими и ее, не побрезгуй моим подношением и для тебя старанием.
Иоанн принял обе книги, с любопытством открыл одну, затем другую.
– Экие листы плотные, будто склеены, разлепить невозможно, – проворчал царь, облизнул палец… и перелистнул непослушную страницу.
Сердце у Алешки в груди забилось сизым голубем. Выручил Писемский, сам ответ держал:
– Так бумага-то аглицкая, в Лондоне на мануфактурах куплена, высшего качества. Книги из такой бумаги веками прослужат при должном уходе.
– Может, и нам бумажную мануфактуру по аглицким рецептам учредить? Что думаешь, Федор Андреевич?
И потекли речи государственные… Алешка слушать не стал, отлучился из зала и украдкою в царицыны покои пошел.
***
Через неделю царю занеможилось, вопросы о женитьбе пришлось отложить. А еще через неделю, 18 марта 7093 года от сотворения мира (1584 год от Рождества Христова), Великий князь московский и всея Руси Иоанн Васильевич Грозный умер.
***
Алешка шагал по царским палатам, наблюдал, как все тут переменилось. Шумно стало и весело, больше не стелются по стенам холопы и царские подвижники, все вдруг смелые да рьяные сделались.
Заглянул в царскую опочивальню, там девка убирала подушки и одеяла. На него глаза вскинула, дескать, что надобно?
– Книги в Либерию воротить приказано, – пояснил Алешка.
– Тама они, – указала девица на письменный стол.
Алешка подошел, сгреб в суму две книги. Те самые … аглицкая и перевод. Но не в Либерию их понес. А к царице-матушке, Марии Федоровне.
В царицыных покоях тоже неспокойно, собирают мамки-няньки царицу с царевичем к переезду, туда-сюда девки бегают, пакуют сундуки. Алешка зашел не скрываясь, у него приказная грамота – сопровождать Марию с Димитрием в Углич, так что вход в покои узаконенный.
В светелке окромя Марии две девки верные, печь топят. Весна ноне холодная в Москве, а царица-матушка мерзнет и в теплое время. Алешка прошел, поклонился, вытащил книги из сумы, положил на стол.
Мария в ладоши хлопнула, девки выбежали. Царица же, книг касаться брезгуя, все же рассматривала их с любопытством.
– До сих пор не верится, что решился на это, Алешенька. Век тебя не забуду… солнце ты мое ясное.
Подняла двумя пальцами одну из книг и швырнула в печь. Алешка вторую туда же отправил. Огонь подбирался к страницам, облизывал, все не мог взять бумагу аглицкую, а потом вдруг охватил жаром оба тома и спалил их в одну минуту… вместе с тайною смерти первого царя русского, отравленного безродным толмачом через страницы, пропитанные ядом.
Послесловие от автора
В завершении привожу историческую справку, чтобы закрыть художественную зарисовку реальной картиной дел.
О причинах смерти Ивана Грозного до сих пор нет единого мнения. В 1963 году гробница царя была вскрыта, и анализ останков показал наличие в костях большого количества токсичных веществ – мышьяка в 1,8 раз больше нормы и ртути – в 32 раза. Однако повышенное содержание ртути могло быть вызвано использованием ртутных мазей в медицинских целях, либо долгим осознанным применением ядов в малых количествах, чтобы вызвать привыкание (сформировать иммунитет). Поэтому вопрос об убийстве через отравление остается открытым.
И, возможно, вам будет любопытно знать, что смерть Ивана Грозного не облегчила участи последней его жены Марии Нагой. Сыну ее Дмитрию пожаловали титул князя Углицкого еще при жизни отца. А после его смерти Дмитрия (тогда еще только двух лет отроду) вместе с матерью и другими родственниками отправили в Углич, как бы на княжение, на самом же деле его и семейство Нагих решили выслать подальше от Москвы во избежание смуты.
Брак царя Ивана IV с Марией Нагой был то ли шестым, то ли седьмым по счету. По церковным же законам жениться более трех раз было нельзя (царю законы не писаны). Новый царь и сводный старший брат Дмитрия, Федор Иванович, сына Марии за брата не признавал, объявив его незаконнорожденным. Это лишало Дмитрия права наследования царского трона.
Однако у самого Федора Ивановича наследников не было, и после его кончины вокруг Дмитрия начали собираться новые силы несогласных с властью новоизбранного царя Бориса Годунова. А в 1591 году (Дмитрию восемь лет) мальчик погибает при странных обстоятельствах. Расследование показало, что то был несчастный случай, и Марию с пометкой «За недосмотрение за сыном…» постригли в монахини и отправили в монастырь под именем Марфа.
Позже, в 1605 году, когда в стране будут разруха и смута, из Польши в Москву прибудет человек, именующий себя царевичем Дмитрием, чудом выжившим и увезенным в Польшу. Мария сначала признает в нем сына, а позже откажется от своих слов. Так начнется череда Лжедмитриев и иных претендентов на русский трон. Но это уже совсем другая история.
The end.
Страшная женщина
Диалоги – вот наш фокус. Легко ли передать характер героя через речь? Попробуем?
Предисловие от автора
Уверена, вы помните, что великий русский царь Петр Первый в молодости путешествовал по Европе, учился тому-сему, а особенно корабельному делу. Так занесло его и в Лондон.
В Лондоне царь не только учился, но и… кутил с размахом. Слава о нем осталась сомнительная. Одна из историй, сохранившихся до нас, повествует о том, что для русского царя был снят прекрасный дом с садом, принадлежавший некоему Джону Ивлину. После того как царь съехал, дом был практически разрушен, мебель разбита, сад вытоптан, даже стену пробили зачем-то. Несчастный Ивлин требовал компенсации и получил ее из британской казны. На сей счет есть документы.
Еще был любопытный момент, связанный с женщиной. Петр завел в Лондоне любовницу – подающую большие надежды актрису и певицу Летицию Кросс. Это при том, что дома, в России, его ждали и жена Евдокия, и первая любовь Анна Монс.
Слева – портрет юного Петра. Художник Джон Рафаэль Смит. Справа – портрет Летиции Кросс в образе святой Катерины. Художник тот же. Фотографии взяты из открытых источников.
Там было еще много пикантных историй, но для введения в атмосферу пьесы, думаю, достаточно. Моя микро-пьеса как раз о Петре Первом в Лондоне. Маленькая зарисовка в стиле Гоголя.
Страшная женщина
(пьеса)
1698 год. Лондон.
Действующие лица:
Маркиз Кармартен – англичанин, друг царя. Дебошир, гуляка, подхалим, но образован и умен.
Летиция Кросс – актриса, певица. Неглупа, но молода, импульсивна.
