– «Хочешь, Алина, все бросим, все кинем,
Хочешь, уедем? Скажи!»
Вздохом сквозь вешний туман
Грустно ответила девушка в синем:
– «Полно! ведь жизнь – не роман»…
* * *
Женщина в красном и женщина в синем
Шли по аллее вдвоем.
– «Видишь, Алина, мы блекнем, мы стынем
Пленницы в счастье своем»…
С полуулыбкой из тьмы
Горько ответила женщина в синем:
– «Что же? Ведь женщины мы!»
1910
Комментарии
«Девочка в красном и девочка в синем…»
Рефрен стихотворения является отсылкой к образам, созданным другим поэтом, мнение которого в это время было для Марины Цветаевой очень важным. Девушка в черном и Девушка в белом – героини текстов Эллиса, одного из первых и главных слушателей ее юношеских стихов.
Эллис (Лев Львович Кобылинский) (1879–1947) – поэт-символист, переводчик, литературовед. Родился в Москве, там же прошли его детство и юность. Отец Кобылинского, ученый-литературовед Лев Поливанов, был директором частной мужской гимназии – одной из самых прогрессивных на тот момент. В ней учились Максимилиан Волошин, Андрей Белый, Валерий Брюсов, Сергей Эфрон. Эллис с детства писал стихи, изучал теорию литературы, философию. Учась на юридическом факультете Московского университета, создавал работы по теории символизма. Переводил на русский Эдгара По, Шарля Бодлера. Вместе с Андреем Белым создал поэтический кружок «Аргонавты», а в 1904 году принял участие в создании и выпусках журнала «Весы» – главного печатного органа символистов. В 1909 году Эллис, Андрей Белый и музыкальный теоретик Эмилий Метнер создали издательство «Мусагет». Его редакция быстро обрела черты клуба: в ней проходили чтения, творческие вечера, диспуты. А Марина Цветаева осенью 1909 года, еще будучи гимназисткой, стала появляться в московских литературных кругах. У взрослеющих сестер Цветаевых завелись новые знакомые, и в числе первых – дантист Лидия Александровна Тамбурер, о которой Марина Цветаева позже писала в эссе, посвященных Максимилиану Волошину и отцовскому музею. Лидии Тамбурер было дано прозвище Драконна, она расположила к себе и сестер, и их отца Ивана Владимировича, и как раз на одном из литературных вечеров, куда они пришли с Мариной Цветаевой, появился и Эллис.
Эллис (Лев Кобылинский)
АЦ: «Эллис сразу отметил в Марине истинного поэта. ‹…› слушал ее стихи, восхищался. Хвалил ее перевод «Орленка» (сам будучи известным переводчиком). С первого дня учуял и ее нрав, ни с чем не мирящийся».
Кобылинский стал для сестер старшим и очень близким другом, часто бывал в доме у Цветаевых в Трехпрудном переулке. Он вел с сестрами долгие разговоры о литературе, рассказывал о символистах, знакомил их со стихами своих соратников – Волошина, Белого и Брюсова.
ВЦ: «Отец благоволил Эллису, как человеку одаренному, образованному. Для Марины и Аси Эллис стал просто Чародеем. Артистичностью своей природы, искренностью, блеском таланта он подчинил души обеих сестер: вдохновенные экспромты его вели их в манящий мир бурной фантастики, приучили чувствовать пульс поэтического творчества».
У сестер, привыкших давать близким прозвища, для Эллиса было выбрано имя Чародей. Кобылинский любил мистификации, увлекался модным на тот момент спиритизмом. Для Марины и Анастасии, не так давно похоронивших мать и достаточно скептически относившихся к религии, разговоры о потустороннем стали отдушиной. Эллис не только приучал их к хорошей литературе, но и создавал для них своеобразную сказку-игру, помогающую справиться с болью.
АЦ: «Жил Эллис в бедности, без определенного заработка, от стихов к статье, делал переводы, не имел быта. Комната в номерах «Дон» на Смоленском рынке и хождение днем – по редакциям, вечером – по домам друзей, где его встречали радостно, как желанного гостя, слушали последние стихи и вместе с ним уносились в дебри мечтаний и споров о роли символизма, романтизма. ‹…›…он обладал едким умом и блестящей речью, завораживающей самых разнородных людей. И был у него еще один талант, ‹…› …талант превращения, перевоплощения такой силы и такой мгновенности, которая не под стать и самому искусному актеру, всегда связанному принудительностью роли данного часа, несвободою выбора».
Эллис познакомил сестер Цветаевых с еще одним важным для них человеком – своим другом Владимиром Оттоновичем Нилендером. По свидетельству Анастасии, Нилендер, адресат тогдашней лирики Марины, был посредником Эллиса, когда тот решил сделать Марине предложение о замужестве. Но та ответила отказом.
АЦ: «Марина была крайне смущена неожиданностью предложения стать женой! «Чародея» нашего! Что она, конечно, готовилась сказать (или уже сказала) «нет» – я знала. Марина – жена! Как он мог подумать!»
Через некоторое время после неудачного сватовства отношения между Эллисом и сестрами стали менее близкими. В 1911 году Кобылинский навсегда покинул Россию. Он жил в Швейцарии, изучал антропософию, позже проникся идеями католицизма и закончил свои дни членом ордена иезуитов. Когда осенью 1911 года Анастасия Цветаева и ее жених Борис Трухачев были проездом в Германии, Кобылинский встречался с ними, рассказывал об антропософской школе Рудольфа Штейгера. Но эта тема не входила в круг интересов Анастасии.
АЦ: «Из Эллиса исчез нацело сказочник, танцор, лукавец, исчез поэт!»
Тройственный союз
У нас за робостью лица
Скрывается иное.
Мы непокорные сердца.
Мы молоды. Нас трое*.
Мы за уроком так тихи,
Так пламенны в манеже.
У нас похожие стихи
И сны одни и те же.
Служить свободе – наш девиз,
И кончить, как герои.
Мы тенью Шиллера клялись.
Мы молоды. Нас трое.
1909–1910
Комментарии
Владимир Нилендер
«Нас трое».
Речь идет о самой Марине Цветаевой, ее сестре Анастасии и о Владимире Нилендере.
Владимир Оттонович Нилендер (1883–1965) – филолог, переводчик, ученик Ивана Владимировича Цветаева, один из основателей советского музейного и библиотечного дела. Родился в Смоленске. Учился в Санкт-Петербургском морском кадетском корпусе, однако его не закончил. Переехав в Москву, сперва учился в университете на юридическом факультете, затем – на историко-филологическом (не мог его закончить из-за нехватки средств). Серьезно интересовался античной литературой, начал тесное общение с Иваном Владимировичем Цветаевым. В 1909 году Нилендер познакомился с его дочерьми.
АЦ: «<Нилендер>…был приветлив, нервно-оживлен, его жесты были гибки и внезапны, лицо бледное, брови над желтыми глазами подымались треугольниками, и весь он был из каких-то всплесков, движений, вспыхиваний, улыбок, глубоких, длинных, появляющихся там, где у другого был бы смех. Смеха не помню. Но была странная обаятельная манера еле уловимой насмешливости надо всем и над собой тоже. Что-то было родное в нем».
В декабре 1909 года Нилендер привез Марине Цветаевой письмо, в котором его друг Лев Кобылинский предлагал ей замужество. Когда та отказала Кобылинскому, через несколько дней, по свидетельству Анастасии, аналогичное предложение она получила и от самого Нилендера. Ответ был вновь отрицательным.
АЦ: «Марина же не хочет этого рода чувств, она признает только дружбу – или преклонение. Она же ни за что не согласится на замужество, это ей так чуждо…»
Но хоть Владимир Нилендер и не стал мужем Марины Цветаевой, он был адресатом ее лирики, всей ее первой книги стихов – «Вечернего альбома».
АЦ: «…мы купили темно-синий кожаный альбом, книжку с золотым обрезом, назвали ее «Вечерний альбом» и записали в нем все, что помнилось о том нашем вечере, из сказанного – им или нами: из наших бесед после него. Альбом мы надписали ему».
Тексты, вошедшие в этот рукописный сборник, стали основой для первой книги Цветаевой с одноименным названием.
«Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь». В 1910 году Марина Цветаева впервые опубликовала свои стихи, в одном из альманахов издательства «Мусагет». И в тот же год вышла первая ее книга «Вечерний альбом».
АЦ: «В те месяцы крепли Маринины начинавшиеся литературные знакомства. ‹…› Она, кончив работу по составлению своего первого сборника стихов «Вечерний альбом», сдала его в печать. ‹…› Она назвала его так – в память того маленького синего кожаного альбомчика, который мы накануне наступившего 1910 года отвезли в «Дон»[5 - Гостиничные номера.], Владимиру Оттоновичу Нилендеру. В нем было три раздела: Детство – Любовь – Только тени. Он должен был выйти на толстой, шершавой, чуть кремовой бумаге, в темно-зеленой обложке, с темно-золотыми буквами заглавия. Среднего, широкого формата».
На момент выхода своей первой книги Марина Цветаева была еще гимназисткой, ученицей восьмого класса, в котором готовили будущих преподавателей, классных дам. И хоть она училась в гимназии Брюхоненко, отличавшейся достаточно либеральными нравами, публикация собственных стихов и выпуск книг были запрещены. После выхода дебютного сборника Цветаева бросила учебу.
«Волшебный фонарь». Москва, 1910 г.
В 1912 году вышел второй сборник Цветаевой «Волшебный фонарь».
АЦ: «…маленький томик в картонном чехле, страницы – петитом, и бархатная обложка – «Волшебный фонарь». Цвета моей обложки не помню, было издано из разных цветов – малиновых, синих, зеленых. Походили они на молитвенник».
Рецензируя вторую книгу Цветаевой, критики сравнивали ее с первой, подчеркивая схожесть настроения, лирических образов, находили в текстах самоповторы и ставили их в упрек автору.
Душа и имя
Пока огнями смеется бал,
Душа не уснет в покое.
Но имя Бог мне иное дал:
Морское оно, морское!*
В круженье вальса, под нежный вздох
Забыть не могу тоски я.
Мечты иные мне подал Бог:
Морские они, морские!
Поет огнями манящий зал,
Поет и зовет, сверкая.
Но душу Бог мне иную дал:
Морская она, морская!
1911–1912
Комментарии
Шторм. Открытка, 1910 г.
«…имя Бог мне иное дал: // Морское оно, морское!»
По словам Анастасии и Марины Цветаевых, их мать Мария Александровна, ожидавшая своего первого ребенка, была уверена, что родится мальчик, и подобрала для первенца имя Александр, в честь своего отца. Заранее подобранного имени для девочки у Цветаевых не было. По одной из версий, Марина была выбрана по созвучию с Марией – именем матери и бабушки. Во всяком случае, в семье ее звали Маруся, сокращенно Муся.
Имя Марина образовано от латинского marinus (морской). Марина Цветаева с детства знала о значении своего имени и о своей любви к морю, об ассоциативных связях между морем и именем упоминала в очерке «Мой Пушкин». Там море, морская стихия символизирует поэзию, ритм волн – стихотворные ритмы. Для Марины Цветаевой море – символ свободы творчества, морская стихия сродни вдохновению.
Конькобежцы
Асе и Борису
Башлык откинула на плечи*:
Смешно кататься в башлыке!
Смеется, – разве на катке
Бывают роковые встречи?
Смеясь над «встречей роковой»,
Светло сверкают два алмаза,
Два широко раскрытых глаза
Из-под опушки меховой.
Все удается, все фигуры!
Ах, эта музыка и лед!
И как легко ее ведет
