Юля Сёмина "Зяблик"

– Итак, руссоведы звонят по объявлениям из газет, договариваются о просмотре, затем сообщают математикам проверенные адреса. Всё, руссоведы, вперед, за телефоны. Математики, а вы распределитесь по районам города и ждите звонков руссоведов. По результатам каждого просмотра отзванивайтесь Маргарите Сергеевне. Если найдёте то, что нужно, мы подъедем с деньгами. Так, а на чём же мы подъедем? Маргарита Сергеевна, наберите кого-нибудь из родительского комитета, пусть найдут родителя с машиной, скажите очень срочно, неотложно.

– Будет сделано, Татьяна Васильевна, – завуч для убедительности не только ответила, но и кивнула головой и отошла в угол учительской звонить по поводу автотранспорта.

– Так, дальше, химики и биологи – на рынок, трудовик – с ними. Хорошо, что в коллективе есть мужчины, видите, иногда они очень даже могут пригодиться. Гм. Да. Походи?те там по рядам, может, что-то попадётся стоящее. Итак, на рынок специалисты выделены. Что ещё… Где завхоз? Клавдия Петровна! Но что ж Вы там прячетесь в углу? Поищите на складе упаковку какую-нибудь, ну не можем же мы везти просто так, не упаковав, некрасиво. Что-нибудь посмотрите, по?мните, коробки были у нас от оргтехники, депутат привозил, надеюсь, не выбросили ещё, вот из них что-нибудь подберите.

– Сейчас же посмотрю, – с очень уж активным, а оттого кажущимся поддельным энтузиазмом отозвалась Клавдия Петровна.

– Иностранцы, информатик, изо и музыка пока остаются со мной на случай срочных поручений. Кстати, изо, Лилия Сергеевна, помогите Клавдии Петровне с упаковкой, у Вас же должен быть эстетический вкус, хотя по детским рисункам, которые Вы направили от нашей школы на городской конкурс, этого не скажешь. Вам что, сложно нарисовать нормальные картинки. Чудовищная недоработка с Вашей стороны, но я ещё коснусь этого вопроса на педсовете, готовьтесь краснеть и пытаться оправдаться.

– Но это же конкурс детских рисунков, Татьяна Васильевна, – почти прошептала Лилия Сергеевна, учитель изобразительного искусства, – как я могу сама…

Директор не дала ей договорить:

– Ах, не можете! Вы что, не знаете, как эти конкурсы выигрываются и кто рисует так называемые «детские рисунки»? И что каждый выигранный конкурс – это плюс к рейтингу школы, а где рейтинг, там и лояльность городского комитета образования. Не можете научить детей – рисуйте сами!

Учитель изо Лилия Сергеевна, казалось, хотела что-то сказать в ответ, но, словно поперхнувшись готовыми слететь с языка словами, сглотнула и промолчала.

Директор обвела взглядом присутствующих:

– Так, коллеги, кто ещё не сдал деньги? Передаем Маргарите Сергеевне. А то, за что покупать-то будем? Зарплата была недавно, поэтому отговорки не принимаются. Маргарита Сергеевна, что Вы там делаете в углу? Пора уже было дозвониться. Отмечайте всех сдавших, чтобы никто не ускользнул под шумок. Ну что же. Всем ясны задачи, коллеги? Мобильные телефоны держать включёнными, связь через Маргариту Сергеевну. В крайнем случае звонить непосредственно мне. Да, сторож где? Иван Михайлович, Вы тоже пока не уходите, можете понадобиться.

– Так я ж с ночной смены ещё тут сижу, Татьяна Васильевна, мне б хоть перекусить чего домой сходить, – отозвался в прошлом учитель ОБЖ нашей школы, по выходе на пенсию оставшийся работать сторожем Иван Михайлович.

– Схо?дите, дорогой мой, но не сейчас, сегодня у нас каждая боевая единица на счету, тем более мужская, мало ли что, поэтому пока оставайтесь на посту, домой не отпускаю.

Директор выдохнула. Народ о чём-то перешёптывался и не расходился.

– Коллеги, что мы стоим? Пути намечены, задачи поставлены, направления определены. Не забываем о времени: выполнить все нужно до тринадцати часов.

– А дети как же? – послышался робкий голос учителя химии Елены Ивановны.

– Какие дети? – переспросила директор.

– Наши дети… ученики. Ещё три урока первой смены, и во вторую несколько классов учатся. Если мы разъедемся, руссоведы будут звонить по объявлениям, а остальные останутся здесь ждать поручений, то кто уроки проводить будет?

– А, уроки, – директор задумалась, но всего на пару секунд, – так что же уроки? Коллеги, кто ещё не получил задание?

– Я, – отозвалась я из-за спин физруков.

– Ах, Ирина Петровна, мы о Вас совсем позабыли. Где Вы ходите? Так как четырех руссоведов на телефонах, думаю, будет достаточно, то Вам, друг мой, мы и доверим проведение уроков первой смены. Ко второй мы должны управиться, и тогда все пойдут на свои уроки сами.

– А в как…каких классах мне нужно будет провести уроки, Татьяна Васильевна? – спросила я, запнувшись, не до конца понимая, что от меня требуется.

– Как в каких? Во всех классах. А, впрочем, да, одной Вам будет сложно, мало опыта. Но это ничего. Вот, сторож Иван Михайлович у нас без дела, с ним и проведете уроки. Пусть дети пока учебники почитают. А Вы с Иваном Михайловичем проконтролируете, чтобы они не поубивали друг друга… гм… да, то есть самостоятельно изучили материал. Благо, с учебниками у нас нет проблем. Да, хоть с чем-то нет проблем. Что делать, милейшая Ирина Петровна, такой сегодня день – важный день для нашей школы – показать, чего мы стоим как передовой коллектив района, да чего там, а может быть, и всего города.

Учительская опустела. Педагоги, распределившись группами, обозначенными директором, направились выполнять поручения руководства.

Я была в полной растерянности, но, боясь вызвать гнев директора, больше ничего не спросила, тоже вышла и стояла у дверей учительской, думая о невыполнимости задания.

Вышел и оставшийся голодным, но не рискнувший ослушаться и уйти с дежурства сторож Иван Михайлович:

– Ну что, Ирина Петровна, нелегкая у нас с тобой задача, – обратился он ко мне тепло и как бы по-отечески, – но не бои?сь, я как-то один все классы усаживал, когда к нам депутат приехал на агитационное собрание. Думал, дети школу разнесут, пока педагоги его предвыборную речь слушали. А что делать, не принять нельзя, он от партии «Наша Россия», понимать надо, важный человек.

– Иван Михайлович, а Вы не подскажете, с чего весь сыр-бор, по каким объявлениям все звонят и что ищут? – спросила я в надежде хоть как-то прояснить ситуацию.

– Так тумбочку же, – отозвался совершенно обыкновенно сторож.

– Какую тумбочку? – недоумённо переспросила я.

– Как какую? Для Алевтины Альбертовны. Она наш куратор из городского комитета образования. У неё в кабинете тумбочки нет, ну, такой, чтоб бумажки всякие положить, вещи опять же, вот она нам и заказала. Но не всякая подойдет, надо чтоб и по цвету, и по размеру пришлась. Очень хороший человек эта Алевтина Альбертовна, уважаемый, давно в руководстве, но грозная больно, а у нас же проверка на носу, не дай бог не купить нам эту тумбочку…

Московский дворик

Где родился – пригодился,

Так в народе говорят,

Только юный пыл стремился

Примерять иной наряд.

Новый, яркий, незнакомый,

Удивительный фасон,

И из ткани недешёвой

Модельером скроен он.

Только в носке неудобный:

Тянет, колется и жмёт,

И тому он, видно, годный,

Для одёжки кто живёт.

Ну а кто не побоится

За мечтой хоть в голытьбе,

Где угодно пригодится,

Свой наряд вернув себе.

Ю. Сёмина

– Как красиво, мамочка! Я разуюсь у двери, чтобы не запачкать этот блестящий пол?

Я стояла у входа в аудиторию Московского университета, куда нас провёл, как на экскурсию, мой двоюродный дедушка, работавший там профессором истории, и не решалась зайти внутрь помещения в обуви.

– Да что ты выдумала, проходи, не разуваясь, – удивился дедушка Миша, заметив, как я присела, чтобы расстегнуть сандалии.

Выложенный геометрическими узорами блестящий паркет представшего перед нами помещения был похож на зеркальный ковёр, идти по которому в уличной обуви было жалко. «Ну, ничего себе, – думала я, осторожно ступая по гладкому, как стекло, полу, – такого я не видела никогда в своей жизни».

В мае я окончила первый класс, и мама привезла меня в награду за отличные отметки в столицу. Это было моё первое посещение самого главного города нашей страны. Здесь меня, тогда ещё советскую школьницу, приехавшую из небольшого провинциального городка, удивляло всё: и огромные высотные здания, и многочисленные машины на улицах, и аттракционы в «Парке Горького», и заморские животные в зоопарке, и эскимо с пепси-колой, и, особенно кремлёвские башни со звёздами, похожими на ту, которой мы украшали ёлку под Новый год.

Звёзды здесь были не только на башнях Кремля, но и на дедушкиной пятиэтажке сталинской застройки. Фасад белого кирпичного дома дедушки Миши украшали пятиконечные оранжево-красные барельефы, располагавшиеся между окнами верхнего этажа и крышей. Вокруг стояло несколько таких же пятиэтажек, создающих уютный дворик, с небольшим фонтаном посередине и огромными зелёными липами, тянущимися выше самих домов. Мне очень хотелось жить в этом дворике с нарядными людьми, выходившими утром из его подъездов, садившимися в припаркованные тут же блестящие машины и гордо выезжавшими на широкий проспект, по обеим сторонам которого возвышались надменные дома, похожие на дворцы. Вечером дети этих нарядных людей играли на площадке во дворе. Они казались мне героями фильмов о школьниках из телевизора в их ярких платьях и шортах, мелькавших на фоне блестящих брызг фонтана и гордо державших на руках своих красавиц-кукол или управлявших разноцветными заводными машинками. Я очень хотела быть таким же ярким ребёнком с необыкновенными игрушками.

Ещё мне нравился запах столичного метро. Его невозможно описать словами, но, раз почувствовав, мне хотелось ощутить его снова. Как будто пахло бабушкиным сундуком, вмещавшим бесчисленное количество старых чудесных вещей. Так и здесь, спускаясь по эскалатору, я как будто ощущала воздух старинного огромного замка из сказки, который, как машина времени, переносил нас с мамой из исторических районов столицы в новые и обратно. В нашем городе не было метро, и потому этот скрытый под землёй аттракцион с его непохожими друг на друга величественными станциями поразил меня и заставил вспоминать о себе ещё очень долго.

Удивительными были для меня даже сосиски, которые продавались в непривычно просторных стеклянных магазинах столицы и за время, пока мы гостили у дедушки, стали нашим любимым блюдом на завтрак. В городе, из которого мы приехали, был дефицит и вещей, и продуктов, в очередях маме стоять было некогда, поэтому таких удивительных сосисок у нас дома не было. Дедушка Миша отговаривал: «Ну что вы едите, в холодильнике кусок говядины варёной из университетского буфета, вот что есть надо, а не это переработанное вторсырье». Но мы его не слушали. Вкус этих молочных сосисок был незабываемым, и никакого мяса мне не хотелось.

Неделя, проведённая в столице, скоро закончилась, дедушка Миша проводил нас на поезд, и мы с мамой, разместившись в купе, махали ему руками.

– Мамулечка, я вырасту и обязательно буду жить в этом удивительном городе, – сказала я тогда маме и, загадав однажды, о другом мечтать не могла.

Прошло почти двадцать лет. Я закончила юридический факультет института в нашем городе и уже несколько лет работала по специальности в небольшой, но стабильной производственной компании. Учиться в столицу мама меня не отпустила – побоялась посылать одну в большой город в неразбериху девяностых годов после распада Советского Союза. Вообще-то я хотела поступать в педагогический институт и быть учителем, как все в моей семье, но и тут мама взяла верх, сказав, что с зарплатой учителя ни на какую столицу я не накоплю. «Я всю жизнь русскому языку детей в школе учила, а мы с тобой перебивались, сама знаешь, от получки до получки, а порой и в долг брать приходилось. Ты хочешь так же?» – убеждала мама, и я, согласившись с ней, выбрала юрфак.

Теперь, когда жизнь в стране вошла более-менее в нормальное русло, а я получила красный диплом специалиста в области юриспруденции и профессиональную уверенность за несколько лет работы в производственной компании, моей мечте суждено было сбыться. Накопив достаточно денег на съём жилья и пройдя несколько туров собеседований, я получила место юриста в столичной компании и, наконец, переехала в самый главный город.

На новой работе было непросто. В нашем городке мы в глаза не видели таких современных компьютеров, принтеров, интернет-программ, которые здесь давно стали привычными. Поэтому мне приходилось разбираться во всех достижениях офисного прогресса, задерживаясь на работе до позднего вечера. Первый год я и жила, пожалуй, в офисе, без сил приходя ближе к полуночи на съёмную квартиру лишь с целью поспать до утра. Но, помня о том, что «Москва слезам не верит», я не сдавалась и ждала, когда «терпение и труд всё перетрут».

Год за годом я втягивалась в столичный ритм. Компьютерные программы стали для меня обычными, офисная работа заканчивалась не так поздно – приспособившись, я делала её быстрее. По выходным мне удавалось выбираться в театры и на вечеринки, с некоторыми коллегами мы по-настоящему подружились. Постепенно я собрала из частично сэкономленных зарплат сумму на первый взнос, чтобы оформить в банке ипотечный кредит и купить свою квартиру.

Дедушка Миша к тому времени уже умер, а с его наследниками мы не общались, но я хорошо помнила тот пятиэтажный двор, в котором когда-то гостила в детстве, и решила во что бы то ни стало купить свою квартиру именно там. Говорят: «Бойтесь мечтать – мечты сбываются».

Купленная мной квартира располагалась в белом кирпичном пятиэтажном доме с оранжево-красными звездами на фасаде. Из окна на четвертом этаже открывался вид на внутренний дворик. Разросшиеся липы, как и прежде, сторожили двор, который стал почему-то безлюдным. Полинялые лавочки у подъездов одиноко скучали, на детской площадке не было видно яркой детворы. Фонтан высох, и теперь в нём самовольно собиралась пожухлая осенняя листва. На ремонт и мебель у меня не хватило денег, поэтому спать приходилось на надувном матрасе, а завтракать и ужинать на подоконнике. Но я отыскивала в памяти согревающее ощущение далёкой детской мечты, и тогда матрас, подоконник и даже высохший фонтан переставали мешать наслаждаться тем, к чему я так долго стремилась.

В воскресенье я отправлялась бродить по центральным улицам столицы. Сначала нужно было проехать несколько станций на метро, вдыхая раньше такие приятные, а теперь ставшие привычными запахи его станций. Правда, людей в подземке, как ещё называли метро, стало неисчислимо много. Я настраивалась на мои воспоминания о детских ощущениях подземного волшебства, но вдруг кто-то меня случайно толкал, а потом под натиском входившей в вагон толпы я оказывалась зажатой между чьими-то спинами, и ощущение чуда исчезало.

Я выходила на станции, ведущей к Красной площади, шла по брусчатке, смотрела на манившие меня когда-то звёзды. «Где же, где это ощущение? – спрашивала я себя, стараясь выудить изнутри восторг, когда-то охватывавший меня при виде кремлёвских башен. По площади ходили туристы, фотографировались, дежурно, как мне казалось, отмечаясь у известного места просто потому, что все так делают, значит, и им нужно.

«А вдруг и я дежурно радуюсь моей новой жизни? – думала я. – Нет. Этого не может быть. Я с детства хотела жить в самом главном городе, и я обязательно полюблю его».

Возвращаясь к своей пятиэтажке, я специально задерживалась у подъезда и присматривалась к моим соседям. Но почему-то тех нарядных людей, которыми я восхищалась двадцать лет назад, не было. Наоборот, часто я видела людей неопрятных, выпивающих тянущий издалека сивушным запахом алкоголь на лавочках у детской площадки. Со временем я поняла, что в моём доме жили либо старушки, помнящие ещё год постройки дома, с их опустившимися родственниками или те, кто вынужденно снимал временные квартиры.

Я приглашала коллег в гости на новоселье, обещая что-нибудь испечь. Но мой старый двор ни у кого не вызывал восторга, а выпечка в погоне за стройностью оказалась у всех под запретом. Коллеги говорили мне, что в пятиэтажках жить непрестижно:

– Все стремятся купить квартиру в новых районах высотной застройки, там современные технологии, минималистичный дизайн, приличное общество. И тебе надо туда же. Что ты привязалась к своим допотопным пятиэтажкам?

– Но в новых районах нет души этого города, там же какие-то человейники, – пыталась я спорить.

– Какой ещё души? Весь день в офисе торчишь, деньги зарабатываешь, чтобы позволить себе жить в этом городе. И ты думаешь, что у города, который заставляет тебя столько впахивать, есть душа? «Заработай или пошёл вон» – это всё, что говорит тебе этот город, – поднимали меня коллеги на смех и рекомендовали перестать витать в облаках.

– Но она же была, эта душа, я знаю точно, была, – отвечала я, уносясь мыслями в далёкое детство и боясь поверить в то, что становилось очевидным.

Летом я поехала в отпуск к маме в наш небольшой городок. Он показался мне тесным, медленным и совсем несовременным: пыхтел и бренчал по старинке своими не первой свежести автобусами и трамваями, продавал в лице бабулек у остановки овощи с грядки, зазывал на уличные рынки, угощал свойскими яблоками и пышными ватрушками в маленьких квартирах с узорчатыми коврами на стенах. Здесь соседи знали друг друга и не было пустующих лавочек во дворе. Вечером у подъездов собирался народ: велись споры, передавались сплетни, рассказывались новости. Детвора носилась по двору и, как и двадцать лет назад, сбивала в кровь коленки. На скромные зарплаты родственники покупали друг другу в праздники заранее продуманные, желанные подарки. На вопрос: «Как дела?» – знакомые делились своими горестями, не боясь показаться слабыми и найти поддержку.

Вечером мы с мамой пили чай с её фирменным пирогом с капустой.

– А знаешь, мамуль, попробую-ка я поступить в наш пединститут, как когда-то хотела, – начала я сложный, но давно зревший во мне разговор.

– Доченька, ты что! Тебе ж скоро тридцать лет и опять за парту! А Москва как же? Или ты на заочное собралась?

– Нет, мамочка, поступать я буду на очное. В институт-то и раньше до 35 лет принимали, а сейчас, думаю, подавно. И устроюсь на подработку куда-нибудь. А Москва… Что Москва? Без меня жила, без меня и дальше жить будет.

– Да что ты выдумала? Ты же так хотела в столицу, все туда хотят, никто по своей воле не возвращается.

– Устала она, мамочка, видимо, принимать нас, приезжающих. На всех её души не хватает. Еле успевает расселять прибывающих в человейниках, потому любит тех, кто понапористей, посмелей, кто место своё сам быстрее занимает. Не хочу я с ней состязаться, кто кого. А в нашем городе ещё душа для каждого осталась. Отрежь мне, пожалуйста, ещё кусочек пирога побольше и давай-ка займёмся русским языком, а то у меня экзамены скоро.

Под прикрытием

О, как же мы умеем честно

Свой грех в других изобличать,

Стыдя в глаза чужое место,

В своём изъяна не признать.

Ю. Сёмина

Борис Алексеевич сидел за столом в своём тихом, тёмном, обветшалом кабинете спиной к окну, смотрел в бумаги на столе, что-то писал под включённой настольной лампой, периодически прерываясь, чтобы задать очередной вопрос:

– Так сколько Вы, говорите, употребляете алкоголя в неделю?

– Я не считал, доктор. Ну, бывает, выпиваю. Нечасто…

– Я должен всё-таки уточнить, что Вы подразумеваете под словом «нечасто»? Не часто – это раз в неделю или раз в год?

Мужчина, сидевший напротив Бориса Алексеевича, смотрел вниз на свои ладони, автоматически потирая колени худых длинных ног.

– Раз в год, это Вы загнули. Что ж я, не русский что ли?

– Гну не я, голубчик. Гнёт и загибает он – алкоголь. И откуда такое суждение, что пить – это по-русски? В древности, если хотите знать, на Руси пили мало, и то по большим праздникам. А что пили? Медовуху. Слыхали о такой? Так её крепость десять градусов. А больших праздников было: раз-два и обчёлся. В остальное время не пили, а работали. Пьянство считали большим грехом, между прочим. А Вы говорите: «Не русский что ли».