После я бесшумно проникаю в здание и медленно продвигаюсь в темноте, перемежаемой полосками тусклого света, падающего из разбитых окон.
Запах сырости и плесени. Время от времени слышны завывания и стоны – это сквозняки гуляют по нутру вокзала. Изредка мне под ноги попадаются здоровенные крысы и с оглушительным писком убегают прочь.
Глаза привыкают к темноте. И я вижу стены вокруг себя. Все в подтеках и паутинах трещин. Я вижу повсюду горы мусора. Я вижу истинную безысходность, чую её носом и впитываю кожей. Безысходность, заставившую людей найти себе приют в таком малопривлекательном месте.
Атмосфера, подобная атмосфере крематория. Ну там, уже внутри печи.
Сегодня здесь – никого. Только те неясные звуки преследуют меня, куда бы я ни шёл. И капли дождя, продолжающие настырно барабанить по металлической крыше. Капли дождя размывающие наши личности и смешивающие друг с другом. Холодные тяжелые капли.
Тогда я достаю из пачки сигарету, закуриваю и терпеливо жду. Я выпускаю густую струю дыма во влажный воздух и вглядываюсь в темный горизонт.
В городе Ангелов редко удается насладиться таким умиротворением. Поэтому сейчас я упиваюсь этим миром, доселе незнакомым. Так же как миллиграммами никотина вперемешку с граммами смол.
Примерно через полчаса вдалеке начинает маячить тусклый свет фар.
Я щелчком отправляю очередную сигарету в лужу и готовлюсь к встрече. В который раз снимаю пистолет с предохранителя.
Свет фар все ближе, и я включаю габаритные огни. Тем самым обозначая свое присутствие.
Черный Роллс-Ройс Фантом не торопясь подбирается ко мне.
Черный Роллс-Ройс Фантом. Автомобиль не для водителя, а для пассажира. В противовес моему Доджу, в Роллсе получаешь истинное наслаждение, вольготно устроившись сзади, на пассажирском кресле, а не за рулем. Это карета индустриального будущего – ты внутри, в комфортном экипаже, кучер – снаружи, на неудобных козлах, погоняет лошадей, расположившихся в стойле двигателя.
Такой себе урбанистический кучер в черном пиджаке, под которым явно просматривается легкий бронежилет. С Кольтом Анаконда в поясной кобуре. И необъяснимой ухмылкой на лице.
В этом стилизованном средневековом конвое присутствует еще и стража. Личный телохранитель. Один в один похожий на кучера-водителя. Только подмышкой – кобура с Глоком, а на лице – полное отсутствие каких-либо эмоций.
Они словно решили открыть сезон охоты на ведьм. Не хватает только факелов и жирного священника с распятием.
В действительности мне совсем не интересно, что собираются делать эти герои, и кого из себя пытаются корчить. Могут хоть трахнуть друг друга. Но сперва мы завершим начатое дело, я получу вторую половину своих денег и избавлюсь, наконец, от черного пластикового мешка, который в любой момент может порваться и перепачкать мне весь багажник.
«Давай побыстрее закончим с нашим делом. Хочу свалить отсюда, не нравится мне это место», – говорит водитель. Его желания схожи с моими. Он нажимает кнопку на брелоке, открывая багажник Роллс-Ройса. – «Доставай её». – И оба идут ко мне.
Я тоже открываю багажник, предоставляя им полную свободу действий. Теперь это их забота, дальнейшая судьба груза не должна меня интересовать. Даже зная все подробности «нашего дела», я нахожусь в стороне. Я никак не связан со всеми этими дрязгами, в которые меня регулярно пытаются втянуть.
Я не поддаюсь. Я твердо стою на ногах и упорно гну свою линию в противовес любому вундеркинду, научившемуся считать до пяти и построившему гребаную финансовую империю.
Я неприступен. Для меня не существует авторитетов.
Эти двое держат мешок с телом несколько брезгливо. Что довольно странно, принимая во внимание то, на кого они работают. Подумаешь, труп в непрозрачном полиэтилене… Их работодатель сотни таких укладывает в братские могилы. Росчерком пера по бумаге.
Она совсем не тяжелая. Легкая, как пушинка. Но телохранители несут её вдвоем. Когда душа покинула тело, оно стало еще легче. В отличие, от вас, ублюдки, у нее была душа. Как бы брезгливо вы сейчас не кривили свои рты, и с каким бы дерьмом её не смешивали, в ней было в миллион раз больше жизни, чем в вас. И во мне.
Кем бы она ни была, и кем бы в итоге ни стала, она все ещё человек. А стая тупоголовых шакалов, скалящих зубы и трясущихся над её бездыханным телом, так и останется стаей тупоголовых шакалов. Шайкой падальщиков.
Да, я убил её. Но, возможно, в глубине души я желал обратного. Я желал ей вечной жизни. Замкнутый круг.
Бессмертие через смерть. Свобода через виселицу.
Они швыряют труп в багажник, облегченно выдыхая и закуривая по сигарете. Я тоже курю. Наблюдая за ними. С такой же брезгливостью на лице, с какой они смотрели на её мертвое тело.
«Наконец-то.
Босс полгорода на ноги поставил. Всю ночь не выходит из кабинета. Только и делает, что орет на кого-то по телефону.
Уж не знаю, что такого натворила эта шлюха, что она там себе прикарманила, но босс в ярости…»
Они бросают мне: «Аста луэго». И глухо хлопают дверьми Роллс-Ройса. Я по-прежнему молчу. Я курю. Я знаю.
Она рассказала мне.
Этой ночью все мы что-то потеряли. Кто-то жизнь. Кто-то очередную возможность примириться с самим собой. Кто-то потерял сон. Из-за кого-то, кто потерял нечто большее.
Они уезжают, и я смотрю им вслед. Они уезжают, увозя с собой мои угрызения совести и мое раскаяние.
Вокруг так мерзко. Снаружи так же мерзко, как внутри. Внутри каждого из нас.
Дождь, успокоившийся ненадолго, запускает свои мощности в полную силу. И заставляет меня прятаться в машине. Лишь дождь заставляет меня прятаться.
И я шепчу сквозь стиснутые зубы: в этот раз ты победил. Мой вечный оппонент, не дающий покоя. Он – часть города Ангелов. Он его характер. Скользкий, хмурый, неоспоримый.
Я завожу двигатель. Дорога к дому будет долгой. Я не спал уже больше суток, и пора бы на несколько часов прикрыть уставшие глаза.
Я выбираюсь на шоссе. И двигаюсь в направлении Нового города.
Наличие на моем счету оплаты заказа я проверю позже. Накладок быть не должно. Раньше их никогда не было. Поэтому для начала я позволю себе отдохнуть. А после совершу несколько транзакций. С того самого счета. На другие счета. Счета более защищенные и менее известные широкому кругу.
И пусть черный полиэтилен выдержал, не порвался, я все же отвезу Додж на мойку. Своеобразная попытка очистки совести и запятнанной репутации.
Но все это будет после. После того, как я лягу в постель и подведу итог сегодняшней бесконечной ночи. Я вычеркну себя из произошедших событий.
Крепкий и здоровый сон, без кошмаров – немаловажный момент.
Особенно для меня.
Глава II. Всего лишь тачка
Этой ночью все мы что-то потеряли. Кто-то жизнь. Кто-то очередную возможность примириться с самим собой. Кто-то потерял сон. Из-за кого-то, кто потерял нечто большее.
Они уезжают, и я смотрю им вслед. Они уезжают, увозя с собой мои угрызения совести и мое раскаяние.
*****
Черный неповоротливый Роллс-Ройс Фантом.
Слишком дорогой и слишком блестящий для этих мест. Здесь обычно колесят проржавевшие колымаги, выплевывая из выхлопных труб столбы ядовитого дыма и громко скрипя стертыми тормозными колодками.
Такие вот помойки на колесах.
А этот Роллс-Ройс… Откуда он вообще здесь взялся?
Сомнений нет, машина принадлежит какой-то крупной шишке. Но какой? И что крупная шишка забыла в Старом городе?
Этого не понимал никто из встретивших в то понурое утро (а каким еще ему быть в подобном месте?) черный Роллс-Ройс Фантом, беспардонно колесящий по трущобам. Такие автомобили здесь можно было увидеть разве что на рекламных плакатах или в преддверии выборов. Когда все эти ожиревшие проворовавшиеся политические деятели вдруг находят силы снизойти до них, жителей Старого города. Грязных, оборванных и голодных.
В такие дни из-за полицейских кордонов можно разглядеть сверкающую вереницу тонированных Мерседесов. Люди, сидящие внутри Мерседесов, приехали продекламировать в микрофон свеженькую порцию неисполнимых обещаний. Такие порции обычно остывают до того, как успеешь к ним притронуться.
Местные жители давно перестали верить обещаниям. В особенности, если раздает их человек в костюме стоимостью, как тысяча костюмов.
На подобных выступлениях в сторону оратора все больше летели проклятия. Да слышался неодобрительный свист.
Сначала людей, величавших себя Отцами города, перестали уважать. Позже стали недолюбливать. А затем горожане просто наплевали на них, полностью погрязнув в своих житейских проблемах.
Роллс-Ройс едет довольно быстро. Желая поскорее вернуться в нормальную для себя среду обитания – Новый город. Да, он слишком блестящий, этот Роллс-Ройс. Особенно на фоне местных пейзажей, тусклых и безликих.
Он как будто насмехается своим ослепительным блеском над всем окружающим миром.
По улицам, усеянным мусором. Топким, словно африканские зыбучие пески. По разбитому асфальту. Роллс-Ройс продолжает свое уверенное движение вперед. Быстро, но аккуратно он прощупывает дорогу и преодолевает препятствия на пути.
Улицы Старого города вяжут его колеса, тянут в свои пучины, не желая отпускать. Они жаждут поглотить его. Они любят поглощать. Что бы то ни было.
В автомобиле сидят двое.
Водитель. И пассажир на соседнем кресле. Сзади – никого.
Их имена слишком незначительны в масштабах вселенной. А также практически никому не известны. Поэтому для удобства повествования и во избежание засорения мозга читателя лишней информацией, мы присвоим этим двоим номера. Водитель будет Первым. А его напарник, соответственно – Вторым.
И так, Первый активно вращает руль и без конца поглядывает на часы. А Второй щелкает обоймой своего Глока, вынимая и заправляя её обратно в пистолет. Они явно торопятся и, по всей видимости, довольно сильно нервничают.
У обоих под пиджаками – легкие бронежилеты. Они не бросаются в глаза, но профессионал заметит их. Так же, как и дополнительную кобуру на щиколотке у каждого.
Они молчат от самого вокзала. В воздухе висит напряжение. Поэтому Первый, желая, по всей видимости, заполнить возникшую и затянувшуюся паузу своей болтовней и хоть немного снять то самое напряжение, отстраненно бросает:
«Я все-таки сходил в этот ресторан. Пару дней назад», – он прерывается и смотрит на часы. Затем по зеркалам. – «Опять название забыл…»
Второй замирает с обоймой в одной руке и Глоком в другой. Еще раз щелкает, загоняя обойму в рукоятку и нехотя произносит:
«Последнее желание». Не трудно запомнить».
Первый делает вид, что не расслышал упрека и продолжает:
«Да, «Последнее желание».
В общем, я заказал гребаный килограммовый рибай». – Он усмехается, вызывая в своих воспоминаниях образ этого огромного и аппетитного куска мяса. – «С гарниром из овощей на гриле».
Вновь бросает взгляд на часы. Уже рефлекторно. Бездумно таращится на них, не вникая в расположение стрелок. И кладет руку обратно на руль.
«Мне кажется, даже эти зазнайки-веганы захлебнулись бы своими зелеными слюнями, увидев стейк, который мне принесли. Он чуть ли не полстола занял. Я его ел, черт возьми, целую вечность.
Ты представь: перед тобой здоровенное блюдо, на нем такой же здоровенный кусок мяса. И вот ты начинаешь есть его. Отрезаешь. Жуешь. Еще отрезаешь. Жуешь. Жуешь. Без конца жуешь, как эта самая гребаная корова, из которой и приготовили твой стейк“. – Первый заходится неприятным смехом. – „Так вот жуешь ты, жуешь, а хренов стейк все не заканчивается. Он, как будто, с другой стороны отрастает. И заставляет тебя продолжать. Только не останавливайся, говорит он. Ешь меня. И ты уже обожрался, желудок переполнен, все съеденное сейчас полезет обратно.
Но этот подлый килограммовый ублюдок словно твердит тебе, как заведенный: жри, жри, жри. Я такой вкусный и сочный…
И, делать нечего, продолжаешь жрать».
Первый явно самый разговорчивый в их дуэте. Он самозабвенно и очень эмоционально описывает события, которым не повезло попасться ему на язык. Он постоянно сквернословит. И активно жестикулирует руками, то одной, то другой, а то и обеими сразу, неожиданно бросая руль.
Его собеседник (если Второго можно назвать таковым) по большей части невозмутимо молчит и иногда издает какие-то нечленораздельные звуки, понятные лишь ему одному. Он убрал свой Глок в кобуру и больше не щелкает обоймой, поэтому ему нечем заняться, вследствие чего, он отстраненно уставился на дорогу впереди. И, кажется, пропускает мимо ушей все, что рассказывает ему Первый.
А тот, в свою очередь, не замолкает:
«Я даже оставил чаевые цыпе-официантке, которая крутилась вокруг весь вечер. Она такое впечатление производила, будто готова отсосать за долбаные чаевые».
«И что, стейк действительно был сносный?» – спрашивает вдруг Второй. Все это время он находился здесь словно для массовки… Был обычной декорацией. Но вот он обретает голос и выходит на сцену со своим не особенно длинным монологом.
«Ну да! Ты что, не слушал?» – отвечает Первый. И в его голосе явственно слышится решимость пересказать свою историю еще раз. Хорошо, что ехать долго.
На лице его неразговорчивого собеседника – неприкрытая гримаса сомнения:
«Ни разу не пробовал приличного стейка в городе Ангелов. Кроме тех, конечно, которые приготовил сам…»
Похоже, что внутри шикарного Роллс-Ройса Фантом вот-вот разгорится кулинарный спор. Или что посерьезнее. Лица собеседников напряжены практически так же, как час назад, когда они грузили в багажник черный пластиковый мешок с трупом неизвестной девушки внутри.
Взгляды собеседников воинственны и решительны. Они готовы к битве. И им не важно, где: на поле боя со щитом и мечом в руках или на кухне, с большим поварским ножом и чугунной сковородой. А, может быть, в салоне автомобиля, вооруженные только весомыми аргументами и, как им кажется, огромным жизненным опытом.
Первый пожимает плечами, теперь взгляд его наполняется безразличием и чувством уверенности в себе. Всем своим видом он показывает, что не намерен ввязываться в глупый спор, поскольку считает его пустым, и ему без разницы, каков будет результат. Но в мыслях он надеется на победу и страстно жаждет её.
«Говорю тебе – отличный стейк.
А эта сучка в мини-юбке, местная официантка, я все-таки взял перед уходом её номерок. Собираюсь наведаться в гости.
Пусть отрабатывает чаевые».
