Кристи Зейн "Ведьмин дом"

– Рассказывал о планах. что хочет открыть ещё один бизнес-проект.

– Погоди, – я поближе придвинула стул. – Он говорил лишь о себе? А как же ваше будущее? Вы же собирались обсудить совместное проживание, твоих детей и ещё много того, что нужно тебе, а не ему.

– Ещё рано для таких разговоров, – заявила Оли, грозно поглядев на меня.

– Фак! – Жужу пролила кофе на новые джинсы. – И что было дальше?

– Мы переспали, – Оли зажала рот ладонью, а глаза загорелись, как фонари в ночи. – Девочки, его запах – это блаженство. Не думала, что мужчина может так пахнуть. Он словно создан для меня. Каждая его частица. А какой у него член! – она облизнулась, а мы разом скорчились. – Не то, что у Рона. Сточенный красный карандаш.

– Чего? – у Энн изо рта выпала шоколадка.

– Ну, знаешь, сточенный такой, – Оли начала показывать, какой у Рона член. Иисусе! Моя бедная фантазия! – Я уже забыла, что такое секс. Карандаш Рона не встаёт. Не мудрено, ведь он пихает его во все щели, и сперма уже сожгла кожу или стёрла её, – она опять принялась демонстрировать, как и куда пихается.

– Отмените мой пудинг, пожалуйста! – крикнула я официанту, после столь живописных описаний спермы.

– Откажусь сегодня от ужина, – Энн отодвинула блюдце с шоколадками.

– О, мой, Бог! Будто мы впервые обсуждаем мужчин, – Оли закатила глаза.

– Не впервые, но карандаши впервые, – Жужу тоже отказалась есть бисквит. – Про члены твоего дружка и мужа мы поняли, а вот почему ты подняла истерику – нет.

– Мы не спали до утра, – продолжила Оли. – Утром он отвёз меня домой, а потом пропал, – она вновь зарыдала.

– Что значит пропал? – я замотала головой.

– Перестал отвечать на звонки и сообщения. А потом я связалась с его другом, и тот сказал, что Каана арестовали, – из Оли вырывались завывания.

– Где арестовали? – я уже ничего не понимала.

– Тут! – слезы Оли могли затопить наш район. – Он же мафиози, – она сказала это так, словно мы идиотки.

– Аха-ха-ха! – смех Энн взорвал накаленный воздух. – Оливия, только ты находишь таких особенных мужиков. Этот дрыщ, видимо, ездит по странам, чтобы потрахаться, поскольку в Берлине никто не даёт! – Энн согнулась пополам от смеха. – Бедолага.

Я едва держалась, чтобы не захохотать, но вид Оливии заставлял сдерживаться.

– Это не так! Его правда арестовали. Друг Каана врать не будет! – Оли готова была лопнуть.

Я не выдержала и заржала, как конь, а за мной, повторила Жужу.

– Оли. Фак. Что у тебя в голове? – Жужу растрепала волосы Оли.

– Ему надо помочь. Перестаньте ржать! – Оли злилась, а нам становилось ещё веселее.

– И как мы должны ему помочь? – я постаралась успокоиться.

– Надо найти, где его держат, и заплатить, чтобы выпустили.

Если бы не серьёзное выражение лица Оли, я бы подумала, что она шутит.

– Оли. Эмм. Как бы сказать помягче. Детка, тебя развели на секс и явно хотят развести на деньги, – Энн махнула рукой официанту, требуя счёт.

– Нет. Почему вы не верите? – Оли надула щеки и, похоже, собиралась опять рыдать в три ручья.

– Нам пора. У всех дела. Пойдём, я тебе подробно объясню, почему мы не верим, – Энн подмигнула Оли.

Каан испарился, как капля воды в море. Был человек – нет человека. Оливия страдала, но благо, без вина и свинства в доме. Мы снова и снова доказывали ей, что мумия – это очередная куча дерьма, в которую она наступила. Но мы снова и снова бились о стену. Тогда я задумалась. Когда же нам надоест нянчиться с Оли? Наверное, никогда. Близкие люди не оставляют друг друга. И мы не оставили Оливию, когда появился её отец. Сам Рон Флеминг заявился на порог дочери. Больной, старый и нищий. Любящий папа приехал навестить дочь и высосать из неё побольше денег. Вот только сосать было нечего.

Предприимчивый Рон Флеминг вычитал в одной малоизвестной газетенке про мужа Оливии, когда тот встал на ноги, но спускал все деньги на развлечения и шлюх. В газетенке пестрила семейная фотография, и, конечно же, настоящий отец сразу узнал дочь, а потом нашёл её адрес. Романтичная и бесконечно глупая Оливия встретила папулю с распростёртыми объятиями. Его также с радостью встретило семейство Рона. Дерьмо тянется к дерьму, и это факт.

В трехкомнатной квартире, где с трудом умещались семь человек, появился восьмой, другой Рон, точная копия первого Рона, только постарше и наглее.

Оливия таскала отца по больницам, лечила, холила и лелеяла, и, наконец, узнала, что у неё есть сводные брат и сестра, которые плевать хотели на больного отца. Оливия негодовала, как можно вот так поступать с родителем. Она ругалась, а иногда и грубо материлась, пока не поняла, насколько прекрасен её папочка. Пока не заметила, как из её портмоне начали пропадать деньги, а вместе с ними и отец, уходящий в глубочайший запой в низкопробных забегаловках. Естественно, мысли о мужчинах улетучились, как туман в ясную погоду, и Оливия гонялась за своим шестым ребёнком в лице отца.

Второго июня Рон Флеминг пропал без вести, прихватив украшения Оливии и деньги из сейфа. Как оказалось, в квартире был сейф, о котором Оливия не знала, а муж знал. И когда это случилось, расплата последовала незамедлительно. Оливии пришлось платить за грехи отца. Рон избил жену, но ничего ей не сломал. Собрал вещи и уехал в Африку, где его бизнес партнёр открывал новое дело.

Перед моей аварией мы собрались в пабе в Паддингтоне, где Оливия рыдала и говорила, что Рон намерен разводиться. Я ликовала. Жужу хотела отметить столь радостную новость, а Энн собиралась уже искать Оли новое жилье. Но наши надежды утонули, как в море корабли. Оливия решила вернуть мужа и во что бы то ни стало быть хорошей женой. На мой вопрос, что значит быть хорошей женой? Оли ответила: Хорошая жена – это та, которая слушается мужа, не перечит ему, выполняет приказы, любит и ухаживает. Короче, хорошая жена – мертвая жена.

Сегодня я узнала, что за год, который я забыла, Оливии удалось наладить отношения с Роном. Он вернулся из Африки и простил жену за отца афериста. Насколько благороден Рон. Оливия занялась детьми и их обучением, окончательно завязала пить вино. Записалась на курсы саморазвития, а добрый Рон продолжал её периодически бить и издеваться.

Жужу поведала мне, что Оливия просила делать ей расклады на одну и ту же тему три раза в неделю. Она мучила меня, выжидая услышать нечто новое, а Таро постоянно советовали развестись, подать на алименты, строить собственную жизнь, независящую от мужиков. Карты направляли её по нужному пути, но Оли упрямо ждала предсказания, что она и Рон будут жить счастливо, пока смерть не разлучит. Любые советы воспринимала в штыки и не желала верить картам. Однако вновь и вновь просила у них совет.

Энн давно махнула рукой и умоляла меня перестать потакать Оли и отказать ей в раскладах. А я не решалась. Не могла лишить её надежды. Вдруг и правда, однажды карты сломали бы стену Оли, и она бы приняла информацию, заполнила сосуд настоящими чувствами. Вдруг мне удалось бы достучаться до неё. Энн не верила, Жужу тоже, а я раскидывала карты и видела лишь дьявола.

Глава 4. Энн

Анна Хардман младше меня на два месяца. Она появилась на свет в больнице Святой Марии тринадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто четвёртого года.

Она родилась в благополучной семье, где мать, миссис Виктория Хардман Пинкертон и отец, мистер Гарри Хардман, являлись воплощением греха и порока.

Малышка Анна росла в белом двухэтажном особняке на улице Мейда-вейл. Дом с мансардой, чёрной крышей в виде пики, крохотными окнами и огромной верандой скрывался за кирпичным забором, что покрылся плесенью вместе с железной непробиваемой дверью. Стоя напротив здания, можно было разглядеть лишь чердак, где и творились леденящие душу события.

Когда Анне исполнилось пять лет, у всеми уважаемой и почитаемой Виктории Хардман Пинкертон родился второй ребёнок. Маленькая Аннабелль украла не только имя сестры, но и любовь матери. Хотя сложно утверждать, что миссис Виктория испытывала тёплые чувства к старшей дочери.

В шесть лет Анна Хардман прочувствовала глубочайшую любовь родителей.

Когда Гарри Хардману стукнуло восемнадцать, он потерял голову из-за особы пятнадцати лет. Соблазнил её и захотел уехать с ней подальше от богатой семьи. Если подумать, именно в то время уже было ясно, что юноша падок на девушек младше него. Но не мне судить о большой любви, если разница в возрасте три года. Другие в такой ситуации приводят пример Ромео и Джульетты, забывая, что Джульетте было тринадцать. Но опять же, не мне судить о любви подростков, вернее, одного подростка и ребёнка.

Грозный и жестокий Отец Гарри Хардмана насильно заставил того жениться на дочери лучшего друга Виктории Пинкертон, которая отличалась хладнокровием и умением доводить людей до исступления. Дивная женщина с милой хищной улыбкой и ядом за пазухой. Молодому Гарри Хардману пришлось смириться с участью, а в дальнейшем влюбиться в свою старшую маленькую дочь.

Виктория Пинкертон Хардман обожала мужа. И когда один человек испытывает к другому болезненную, удушающую любовь, то не способен замечать изъяны. Зараженная гнилой любовью женщина теряет душу.

Такие женщины опасны и в первую очередь для самих себя.

Такие женщины глупы, а нет никого страшнее глупой, заболевшей любовью женщины.

Такие женщины лишаются рассудка, зрения, слуха, живут рефлексией, знают только то, что им нужен определённый мужчина, а остальное пускай горит огнём.

Такие женщины пожирают себя и каждого, кто оказывается рядом с ними.

Любовь – не всегда награда, порой она тяжёлый груз.

Гарри Хардман пользовался болезнью жены. Ему льстило, что столь горделивая женщина едва ли не ползала на коленях рядом с ним. Ему нравилось, что она исполняла его прихоти и могла отдать жизнь, лишь бы такой же больной, как и она подарил ей хотя бы частичку любви. Но его чувства, подобно мрачным теням с острыми зубами и когтями, тянулись сначала в комнату с обоими в цветочек, а потом на чердак.

Прекрасная мансарда, где стояли игрушки и милый диван облачко, предназначалась для детских игр, но превратилась в место для иных игрищ, а диван стал лежанкой, накрытой покрывалом из стекла и слез.

Анна Хардман разделила мир на две части. В одном она жила в роскошном доме, в красивой комнате с розовой кроватью, шкафами, полными плюшевых игрушек и любимых книг, кукольным домиком для Барби, прозрачными шторами, через которые забирался ветер озорник и играл с Анной в догонялки. Она бегала по саду, где росли белые, как снег, розы, а среди них возвышался миниатюрный домик со столом и стульями. Там проходили чаепития и бурные обсуждения с куклами. В этом первом мире Анну безумно любили мама и папа, который водил ее на соседнюю улицу за мороженным, гулял с ней в парке, а потом читал сказки перед сном.

В другом, реальном мире Анна Хардман жила в ужасном доме, в серой комнате с кроватью, сделанной из иголок, шкафами, полными остатками детства, кукольным домиком с призраками, прозрачными шторами, сквозь которые пробирались кошмары и душили её.

Она не бегала по саду, где росли бледные, как глаза покойника, розы, среди которых возвышался миниатюрный домик страха с поломанными столиком и стульями в шипах, а пыталась убежать оттуда. В этом настоящем мире Анну безумно ненавидела мать и отец, который тащил её на чердак, доводил до колючего дивана, а потом, насвистывая тошнотворную мелодию, насиловал дочь.

Я никогда не пойму, как мать способна ненавидеть дитя? Тем же вопросом я задаюсь и по поводу отцов. Но мать – это совершенно другое. Больше всего меня убивает вопрос: Как мать может молчать, зная, что мучают её ребёнка? Говорят, мать надо уважать и обожать, несмотря ни на что. Не согласна. Некоторые матери не заслуживают называться матерями. Их даже нельзя назвать женщинами, ибо женщина – великое создание, которое творит великие дела.