Диллон сидел на койке прямо напротив меня. Взъерошенный. Будто его стая ворон атаковала. Волосы нелепо торчат в разные стороны. А лицо и верхнюю часть обнаженного торса густо покрывали уже подсохшие кровавые царапины…
Я ощупала потрясенным взглядом отметины, изучила их длину и глубину. Под моим взглядом смугловатая кожа Диллона покрылась пупырышками. Будто от холода. А мышцы слегка напряглись, подчеркивая красивую линию явно знакомых с физическими нагрузками мускулов. Однажды, когда мне было четырнадцать лет, мой жених лин Монтриалли решил сменить рубашку, когда я находилась с ним в одной комнате. Его оплывшее, будто расплавленный воск, тело с обвисшей, почти женской грудью тогда настолько меня потрясло, что я еще очень долго потом пряталась от жениха по углам и в ужасе просыпалась ночами, когда лин Монтриалли приходил ко мне в снах без рубашки. Постепенно воспоминание сгладилось, если не стерлось. И вот я снова вспомнила рыхлые телеса жениха, разглядывая почти идеальный торс какого-то… подонка.
– Любуешься делом своих рук?
Я вздрогнула и резко отвела глаза в сторону, впившись взглядом в какую-то зазубрину на полу. Стало неловко. От того, что Диллон поймал меня за таким неприличным занятием, как разглядывание его тела в упор, и от неожиданности. А потом до меня дошло, и я ахнула:
– Как своих?..
От потрясения я позабыла про неловкость и снова уставилась в лицо Диллону. Тот ответил мне кривоватой ухмылкой:
– Что, не помнишь? – Я отчаянно замотала головой. – Ну и хорошо, – хмыкнул он как-то неопределенно. – Забудь все вообще. Но на будущее: не стоит злить того, кто заведомо сильнее. А если все же решилась, то будь готова к последствиям. Ребра болят? – без всякого перехода, с гаденькой ухмылкой поинтересовался этот мерзавец.
Нахмурившись, я неуверенно кивнула в ответ. Нет, ребра болели, даже дышать было больновато. Но боль не мешала мне думать, и я никак не могла понять, что происходит, что этому странному типу о меня нужно. Отсюда и неуверенность.
Диллон снова одарил меня кривой, зловещей ухмылкой:
– Вот и ладно! – Я нахмурилась еще сильнее. Ну он и хам! – Это поубавит тебе резвости, а переломов там точно нет, я не настолько сильно тебя сжимал. Синяки же заживут еще до того, как я верну тебя папаше. И вообще, скажи спасибо, что я тебя смог удержать, не уронил головой в излучатель!
– Если бы ты не намеревался изначально макнуть меня туда головой, то ничего бы этого не было бы, – тихо возразила, усилием воли подавляя рвущееся из груди возмущение, искоса наблюдая за реакцией парня и судорожно соображая, что же делать дальше. Оставаться и далее во власти этого ненормального не хотелось. Но…
Диллон длинно и тяжело вздохнул:
– Извини, виноват. Сорвался. – У меня от изумления брови поползли вверх. Диллон передо мной извиняется??? А я точно не сплю? – Знаю, что поступил ужасно, но я и так был на взводе, а ты меня бесила еще больше, вот я и… – Он еще раз вздохнул, взъерошил себе и без того растрепанные волоса, разом став похожим на странного инопланетника с торчащими во все стороны антеннами вместо волос, задел рукой ранку у виска и поморщился, отдернув руку и посмотрев на испачканные кровью пальцы.
– Если есть чем, я могу промыть царапины и обработать, – вдруг вырвалось у меня, и я испуганно прикусила губу. Как-то я не планировала ухаживать за своим похитителем, но слово не воробей – вылетело, не поймаешь.
Диллон изумленно воззрился на меня. Будто у меня вдруг резко выросла вторая голова. Или заговорила молчавшая до этого домашняя зверушка.
– Ты-ы-ы?.. – как-то оскорбительно, пренебрежительно начал он. И вдруг резко оборвал сам себя. Окинул меня взглядом и спросил: – А сможешь? В обморок не грохнешься?
Захотелось съязвить, мол, не попробуешь – не узнаешь. Но стоило только открыть рот, как за меня будто кто-то чужой ответил:
– Не должна. Сейчас же не падаю.
Наградив меня еще одним недоверчивым взглядом, Диллон поднялся и направился в санузел, кивком позвав за собой.
В санузел я входила очень осторожно. Словно от любого неловкого шага пол подо мной мог провалиться, уронив меня куда-то, где еще хуже условия, чем здесь. В сторону унитаза смотреть вообще не хотелось. Но Диллон, что-то нажав сбоку от зеркала и открыв его как шкафчик, выудил оттуда довольно объемную аптечку с межгалактическим опознавательным знаком в виде красного креста на белом фоне и уселся именно на крышку унитаза, сунув аптечку мне в руки:
– Ну давай, сестра милосердия! Посмотрим, каким красавчиком я буду после твоих нежных ручек!
Он насмехался надо мной. А я смотрела в серые глаза и отчаянно кусала губы, чтобы промолчать, не ляпнуть снова что-то не то, что-то, от чего этот странный тип снова впадет в состояние бешенства. Но проиграла битву с собой и собственным любопытством:
– Ты землянин? – как-то помимо воли вырвалось у меня.
Глава 3
Учитывая всю предыдущую вспыльчивость Диллона и его неадекватные реакции на мои поступки, я съежилась, глядя в серые глаза в ожидании взрыва. Его глаза были настолько близко, что я могла рассмотреть каждый блик в них, каждую черточку в радужке, светлый, почти белый кантик вокруг суженого зрачка и темную траурную кайму по внешнему краю радужки. Взгляд Диллона зачаровывал. И пробирал до костей. Я не могла оторваться от него, нервно стискивая в руках аптечку. В ней даже что-то жалобно хрустнуло. Этот печальный звук и привел нас обоих в чувство.
– Ну что застыла? – Новая кривая ухмылка, и парень кивнул мне на аптечку. – Или уже передумала? Переоценила свои силы? Ну да, это же не тыкать пальчиком дроидам, куда поставить цветы. И не…
– Замолчи! – сердито перебила его издевательскую речь. Опять он надо мной насмехается! – Ты ничего обо мне не знаешь! Так что лучше помолчи!
Положить кейс с набором для оказания первой медицинской помощи в крошечном санузле было негде. Умывальник с водой мне мог понадобиться. На унитазе сидел сам пострадавший. Никаких полочек и столиков не наблюдалось. Да и места для них здесь попросту не было. Не на пол же в самом деле класть медикаменты! И негигиенично, и не хотелось доставлять этому психу удовольствие, склоняясь перед ним, как перед королем. Обойдется! Так что я сердито пихнула аптечку слегка опешившими Диллону в руки и решительно ее раскрыла:
– Держи! Больше пользы будет!
Удивительно, но Диллон молча проглотил мою выходку. А я склонилась над раскрытым кейсом, перебирая его содержимое, и стараясь не смотреть в сторону своего пациента, лицо которого находилось слишком близко ко мне. Чересчур близко для того, чтобы я чувствовала себя в безопасности. Злость туманила голову и толкала на необдуманные поступки. Злость не только на Диллона, но и на всю ситуацию в целом. И на собственную беспомощность. Лучше бы отец научил меня приемам самозащиты, чем нанимал мне телохранителя!
Я на мгновение застыла, пораженная пришедшей в голову мыслью. Сколько я себя помню, разнообразные преподаватели с самого раннего детства старательно вбивали мне в голову правила и нормы поведения. И до этого странного похищения я даже мысли не допускала, что благородная лина вроде меня сможет сама защищаться с помощью кулаков или оружия, принимала как данность, наличие телохранителя и то, что он в случае чего закрое меня собой. Неужели я настолько изменилась за короткий срок похищения?
Чувствуя на себе пристальный взгляд серых глаз и понимая, что вот-вот последуют новые насмешки, я с досадой мотнула головой, отгоняя неуместные мысли, схватила упаковку медицинских спонжей и тюбик с заживляющим гелем. О происходящих со мной изменениях я смогу подумать потом. Сейчас есть более важные дела.
Выудив из вскрытой упаковки первый спонж, я смочила его водой из-под крана и принялась протирать Диллону его «боевые» ранения. Совесть угрюмо шептала мне, что я подлизываюсь к врагу. Разум педантично возражал, что с похитителем стоит наладить отношения, чтобы попытаться сбежать. Так делали жертвы во всех виденных мною галапостановках.
– Надо же, – вдруг задумчиво протянул позабытый мной Диллон, отвлекая меня от споров с самой собой, – и в обморок не падаешь, и действуешь почти как настоящий медик. На ком натренировалась? На папочке или на женихе?
Представив укрытое царапинами рыхлое тело лина Монтриалли и меня со спонжем над ним, я ощутила волну дурноты и выронила из ослабевших пальцев спонж. Тот с влажным звуком шлепнулся на пол. Диллон ехидно хмыкнул, наблюдая, как я наклоняюсь, чтобы его подобрать и бросить в умывальник:
– Ну наконец-то нормальная реакция! А то я уже было подумал, что ошибся в своих суждениях, и ты святая.
Опять издевается! Сердито покосившись на своего похитителя, я выудила новый спонж из упаковки. Жаль, что каким бы гадом Диллон не был, я не смогу сделать вид, что ничего не случилось, и продолжать обрабатывать царапины тем, который побывал на полу, тем самым обеспечивая своему похитителю как минимум воспаление.
Ехидство Диллона имело один положительный момент: про жениха я забыла мгновенно. Злость прочистила мозги, помогла взять себя в руки. И я сумела совершенно спокойно промыть царапины и на его выставочно-красивом торсе. А взявшись за тюбик с гелем, вспомнила и о вырвавшемся у меня вопросе, и о том, что Диллон его проигнорировал, как и все остальные мои вопросы. Странный тип.
– Что опять? У меня третий глаз вырос?
Вопрос Диллона вдруг теплым ветерком коснулся моего лица. Вздрогнув, я, к своему стыду, обнаружила, что застыла, склонившись над его лицом с тюбиком заживляющего геля в руке и пристально вглядываясь в серые, начавшие темнеть глаза. Диллон понимающе усмехнулся. Стыд мгновенно плеснул горячей краской мне в лицо. Да что со мной такое? Уставилась на него, как на икону, обладанием которой безмерно гордится лин Монтриалли, потому что она очень и очень старинная, вывезенная с самой Земли и передается в его роду от поколения к поколению уже не один век.
Избегая взгляда серых глаз, я принялась торопливо смазывать гелем царапины. Неловкость за свое дурацкое поведение душила. Щеки горели огнем. Кажется, от пережитого я повредилась умом! Иначе как объяснить то, что я постоянно таращусь на этого психа? Словно… Словно пытаюсь выучить его наизусть, проникнуть под кожу, узнать, чем он живет и дышит.
Неожиданно от этой мысли мне стало легче дышать. Да, точно! Вот и объяснение моему странному поведению! Я просто хочу попытаться втереться в доверие к Диллону, а потом сбежать от него! Вот и все!
Найдя логичное объяснение странностям, я облегченно вздохнула и с легким сердцем закончила оказывать медицинскую помощь тому, кто меня едва не угробил.
Диллон молчал. И пока замазывала ему гелем царапины, и пока закрывала тюбик с ним колпачком, и пока убирала гель и оставшиеся неиспользованными спонжи обратно в аптечку. Когда я закрыла кейс у него на руках, он молча поднялся, давая мне возможность закинуть ненужное в утилизатор. Потом так же молча положил аптечку в шкафчик за зеркалом. И только когда я, ополоснув руки под краном, направилась на выход из санузла, за спиной раздался его тихий и невыразительный голос:
– По крови я тенриец, но родился здесь, на Кахелии. Так же, как и мой отец. Землянкой была мать Чада. А я в детстве много проводил времени с ней. Ольга была для меня кем-то вроде няни.
Запнувшись на пороге, я изумленно оглянулась через плечо. Какая совершенно неожиданная откровенность! Хотя теперь хоть немного понятны перепады в его настроении: тенрийцы, особенно молодые, славятся своим темпераментом и непримиримостью к врагам.
Диллон, остро следивший за каждым моим движением, неожиданно горько усмехнулся:
– Удивлена?
Я кивнула. Потом, чуть подумав, пояснила:
– Никак не могла понять, почему ты на меня так зол, ведь мы не просто не знакомы, но и никогда ранее не виделись…
– Ошибаешься, – ехидно перебил меня он. – Мы не только встречались. Нас даже знакомили! Но бесишь ты меня не поэтому. В моей жизни полно пустоголовых дурочек, претендующих на звание моей супруги и на мое состояние. Злиться на них всех никакой нервной системы не хватит. Ты вызываешь мой гнев другим: – на вид такая кроткая овечка, беспомощный цыпленок, шейку которого я мог бы свернуть двумя пальцами, и такая прожженная интриганка! – В словах Диллона снова начало просачиваться ожесточение. Я открыла рот возмутиться, какая я ему интриганка? Но меня ядовито перебили: – Молчи! Если бы не интриговала, то не оказалась бы с Чадом в дендропарке! – Я густо покраснела, ощущая свою вину. – И брат не пострадал бы, пытаясь защитить твою никчемную жизнь!
Брат?!
Некоторое время мы просто стояли и смотрели друг на друга. Я, как самая последняя дурочка, приоткрыла от шока рот, таращась в серые, как грозовое небо глаза Диллона, пытаясь осмыслить услышанное. Потрясло не то, что меня в очередной раз назвали пустышкой. И не то, что считают интриганкой. Больше всего меня шокировало то, что Диллон назвал моего телохранителя братом. Это же он образно, верно? Потому что подобное просто не может быть правдой! Он же сам сказал, что по крови тенриец! А тенрийцы все поголовно снобы! Кичатся чистотой крови и родственными связями, семьи создают только между собой. А с другими расами могут разве что короткую, ничего незначащую интрижку затеять. И уж точно не допустят рождения полукровок. А ведь Диллон, кроме прочего, сказал, что мать Чада – землянка…
Первым не выдержал наших гляделок именно Диллон. Нахмурился, сжал губы в тонкую, едва различимую линию. Такую острую, как лазерный луч. И поспешно покинул санузел, задев на выходе меня плечом так, что я отлетела к стене. Впрочем, удар был несильный, его силы как раз хватило, чтобы привести меня в чувство, но оказалось недостаточно, чтобы причинить боль. Опомнившись, я уставилась в спину парня, уже натянувшего темный тонкий свитер с высоким горлом, а сейчас поспешно и неаккуратно стягивавшем растрепанные волосы в хвост на затылке.
– Я сейчас выйду, – глухо и нервно сообщил мне Диллон, не оборачиваясь в мою сторону, – а ты сиди тихо, поняла? Чтоб ни звука мне! Не то пожалеешь, что на свет родилась!
Наблюдая за его рваными, судорожными движениями, я неожиданно даже для себя невпопад спросила:
– Зачем ты меня сюда притащил? Почему не вернул домой сразу? Тебе бы в первую очередь было бы проще. В чем смысл происходящего? Отправь домой, и не придется больше нянчиться со мной…
Диллон замер на месте с поднятыми руками, еще не закончив завязывать хвост, и все так же не поворачиваясь ко мне лицом. Почему-то показалось, что он колеблется: ответить или снова проигнорировать этот вопрос? Очевидно, что-то все-таки было, что заставляло парня избегать разговора на эту тему. Что-то неприятное или раздражающее для него лично. Тенрийцы не особо терпимо относились к тем, кто пытался вторгнуться в их личное пространство без разрешения. А тут я со своей раздражающей настойчивостью. Но я кожей чувствовала: просто так никто бы не стал возиться с незнакомой девицей, к тому же действующей на нервы.
– Не пришлось бы нянчиться, говоришь, – медленно протянул Диллон, затягивая в последний раз резинку на волосах и проверяя, насколько надежно она стягивает хвост. – Твоя правда. Не пришлось бы. – Он повернулся ко мне лицом и цепко впился взглядом: – Вот только твой папаша ввязался в очень опасную игру с целью отобрать у моей семьи сферы влияния. И все бы ничего, нас не так просто подвинуть. А даже если бы и получилось, то твой отец, даже с помощью этой жирной жабы Монтриалли, мнящей себя великим экспертом, все равно очень быстро бы сдулся. У него не хватило бы ни капитала, ни ресурсов, чтобы соревноваться с нашей империей. Но вот беда, – глаза Диллона снова превратились в два смертоносных лазерных луча и сейчас сверлили во мне дырки, я поежилась под этим неприятным взглядом, – твой… неумный папаша обратился за помощью к тем, кого на арену честного бизнеса вообще выпускать не следует. Кто опаснее диких зверей. Разнюхав, что и к чему, эти… существа решили избавиться от твоего папаши и твоего женишка, и самим попытаться отжать у нас бизнес и территории. Понимаешь? – Я ничего не понимала. Но кивнула утвердительно. Пусть договаривает, я потом все обдумаю. – Ну вот, – удовлетворившись моим кивком, продолжил Диллон, – если помнишь, что тебе крикнул исполнитель в дендропарке, то поймешь: зачистка лишних игроков уже началась. Эти твари, которым твой отец так необдуманно дал карты в руки, не перед чем не остановятся, раз почуяв запах наживы. А Чад, которого мы внедрили в твой дом, воспользовавшись его десантным прошлым, успел к тебе привязаться, и вырвал у меня обещание, что я сберегу тебе жизнь. Поэтому пришлось тащить тебя сюда и, как ты изящно изволила выразиться, нянчиться. – Диллон вдруг неожиданно сжал переносицу двумя пальцами и поморщился: – Я не спал двое суток, закидываясь энергетиками и пытаясь разобраться в интригах твоего папаши. И теперь еще и вынужден возиться с бесполезной истеричной девицей. Так что окажи услугу себе и мне: веди себя тихо, и с твоей шкурки не упадет ни один волос. Поняла?
Истерики я этому хмырю точно не катала, но заострять на этом моменте внимание не стала. Вместо положительного ответа на поставленный вопрос я тихо спросила:
– Но ведь тот коробок, что ты положил Чаду на грудь… Он… – Выговорить «взрывчатка» я не смогла. Как и обвинить Диллона в попытке убийства телохранителя. Просто язык не повернулся.
Диллон вздохнул:
– Это был маяк для нашей службы безопасности. Парни должны были быть поблизости, но не попадаться на глаза. По идее, сразу после нашего с тобой ухода, они должны были забрать Чада и доставить его к медикам…
– А почему мы не могли дождаться этих твоих парней там, возле Чада? И убедиться лично, что с ним все в порядке?
– И второй попытки покушения на убийство дождаться заодно? – Диллон скривился. – Чад вырвал у меня слово, что я тебя спасу. А своим словом я дорожу и привык его держать. Отбиваться же от боевиков подпольного синдиката у меня было нечем. А даже если бы и было, то количество жертв возросло бы в разы и неминуемо привело бы к скандалу. Все, не морочь мне больше голову, подробности тебе без надобности. Сиди тихо, и я принесу поесть. И новости о брате, раз тебе интересно.
Не дожидаясь моей реакции на его слова, Диллон тремя широкими шагами пересек небольшое пространство и открыл незамеченную мною ранее, хорошо замаскированную дверь, за которой мелькнуло темное, плохо освещенное пространство. Дождавшись, пока за парнем закроется дверь, я поплелась на кровать. Больше здесь заниматься было нечем. В голове был такой сумбур, что я даже не пыталась разобраться в своих мыслях и чувствах. Отец – преступник? Или мошенник? И попросил помощи у преступников? Но… Почему? Ведь мы всегда, сколько я себя помню, жили на широкую ногу. Деньги у нас точно были. Неужели это жадность, а я совершенно не знаю собственного родителя?
Устроившись на краю кровати, на боку, и свернувшись в позу зародыша, я попыталась вспомнить, когда и при каких условиях меня знакомили с Диллоном. И как так получилось, что я совершенно не запомнила его? У меня была довольно хорошая память на лица и имена, я специально ее тренировала. Это началось еще тогда, когда у меня была еще жива надежда стать помощницей своему отцу в бизнесе, но я не забросила тренировки, даже когда поняла, что дальше кухни и дома отец, а потом и будущий муж меня не допустят. И вот теперь какой-то подозрительный тип говорит, что нас знакомили, и мой отец даже имел виды на него, как на моего будущего мужа, а я совершенно не помню его? Странно. Впрочем, как и вся эта история.
Отчаявшись откопать в недрах памяти знакомство с Диллоном, я попыталась вспомнить конкурентов отца. Здесь уже было сложнее. Так как в детстве я подобными вопросами не интересовалась, да и интересы отца было довольно разносторонними. В отличие от моего жениха. А сейчас при мне вообще деловые разговоры не велись, так как отец считал, что женщинам вопросы бизнеса доверять нельзя.
Внезапно и с грохотом распахнувшаяся входная дверь заставила меня подпрыгнуть на месте, едва не свалившись на пол. Схватившись за сердце и сев на кровати, я испуганно уставилась на ворвавшегося в комнату Диллона. Тот с каменным лицом через всю комнату швырнул мне какой-то серый сверток и ледяным тоном отчеканил:
– Одевай! Немедленно! И бейсболку тоже! А потом поверх капюшон! Мы немедленно отсюда уходим! – И зловеще прищурившись прошипел: – Только попробуй выкинуть какой-то финт, и я тебя вырублю! Поняла?
Швырялся предметами Диллон метко. Сверток, как и моя сумочка, попал мне четко в центр груди, на пару секунд выбив из меня весь дух. Но под сверкающим от ярости серым взглядом я не рискнула жаловаться или возмущаться. Развернула сверток и выудила из него штаны, футболку, толстовку, бейсболку и нечто настолько растоптанное, что уже потеряло не только цвет, но и форму, и назвать это нечто кроссовками язык не поворачивался. А еще от тряпок и обуви шел стойкий и неприятный душок. Где бы Диллон это ни добыл, чистой одежда не была…
– Ты что, на помойке это взял? – вырвалось у меня прежде, чем я подумала, а стоит ли вообще открывать рот.
Диллон мгновенно рассвирепел:
– Послушай, принцесса, если тебя что-то не устраивает, и ты желаешь сдохнуть ради того, чтобы твоего неумного папашу наконец смогли заставить отдать все, что у него есть, то так и скажи! Я не стану трать свое время, силы и здоровье, чтобы вытащить тебя из этой заварушки! – У меня непроизвольно вытянулось лицо от услышанного, а этот… экземпляр фыркнул: – Прониклась? Тогда шевелись! Боевики синдиката в двух кварталах отсюда и методично все прочесывают. Желательно, чтобы и духу нашего здесь не было, когда они сюда доберутся, будет свинством подставить приютивших нас людей под криминальные разборки!
Все происходящее казалось дурным сном. Кошмаром. Вот сейчас я проснусь, открою глаза и увижу, что лежу в собственной постели, в своей комнате, а на первом этаже отец отдает домашним дроидам распоряжения. Вот только проснуться почему-то не получалось, а кошмар все тянулся и тянулся.
Превозмогая отвращение, разложила отвратительное тряпье на кровати, встала и потянулась к застежкам блузки на груди. Но, опомнившись, сухо скомандовала:
– Отвернись, извращенец!
Губы Диллона немедленно скривились в отвратительной, издевательской ухмылке:
– Мне неинтересны пустоголовые дурочки с гладильной доской вместо фигуры! А ты не тяни время! Иначе уйду без тебя!
«Гладильная доска» была обиднее всего, ибо фигура у меня была шикарная, я это точно знала. Аккуратная грудь третьего общегалактического размера, тонкая талия и плавные изгибы бедер заставляли моего жениха, лина Монтриалли, в последнее время раздевать меня глазами всякий раз, как мы оказывались в одном помещении. Однажды я даже случайно услышала, как отец сделал ему замечание, что, мол, лин Монтриалли мог бы хотя бы при нем не… заниматься со мной сексом в своих мечтах. Отец тогда выразился гораздо жестче. Так, что у меня, стоящей за дверью, вспыхнуло не только лицо и уши, но и все тело загорелось от стыда.
Сердито рванув застежку, я ядовито процедила, глядя прямо в серые, лихорадочно блестевшие глаза:
– Что ж ты тогда отвести от меня взгляд не можешь, раз гладильные доски тебе неинтересны?
Едкий выпад подействовал. Одновременно с тем, как с моих плеч упала блузка от костюма, Диллон повернулся ко мне спиной.
Стараясь не задумываться над тем, кто носил до меня эти вонючие тряпки, я избавилась от юбки и влезла в не по размеру огромные штаны, к счастью, снабженные веревкой в качестве пояса. Иначе при малейшем движении для меня существовала реальная угроза потерять их даже в застегнутом виде. Нырнула в пропахшую чужим потом футболку с длинными, обтрепанными на обшлагах рукавами, кое-как затолкала волосы под бейсболку и, наконец, надела и застегнула на себе худи.
– Я готова, – сдержанно проинформировала, стараясь не дышать теми миазмами, которые источала «новая» одежда. – Сейчас возьму сумочку…
Я направилась к «столу», стоящему в стороне от кроватей, но в спину вдруг прилетел сухой приказ:
– Сумочку, как и твои тряпки, выбрасываем в утилизатор. Я не проверял ее на наличие маячков и прочей следящей дряни, а потому рисковать не намерен! И там все равно нет ничего важного!
Меня будто пригвоздили к месту. Будто ударили по голове и полностью дезориентировали. Да что здесь происходит?! Какие, к грахху, маячки? Я что, промышленный шпион? Мата Хари, или как ее там правильно звали? Зачем в мою сумочку совать какую-то там следящую дрянь, как Диллон изволил выразиться? Особенно, с учетом того, что сумочек у меня было около двух десятков, и я сама никогда заранее не знала, с какой из них выйду из дому!
Решение принялось мгновенно. Одним прыжком покрыв оставшееся расстояние, я схватила сумочку, бросилась назад к кровати, вытряхнула из нее все содержимое на постель, швырнула саму сумочку поверх лежащего кучей измятого синего костюма, а начинку принялась рассовывать по карманам.
– Доволен? – едко поинтересовалась у безразлично наблюдавшего за мной типа.
Вместо ответа, Диллон сухо распорядился:
– Капюшон надевай, и за мной!
Судя по тому, что он никак не прокомментировал мой бунт, запрет распространялся только на сумочку. А значит, Диллон всерьез считает, что в ней могут быть какие-то следилки. Натягивая на голову поверх бейсболки засаленный капюшон худи, я испытала настоящий шок. Уже в который раз.
– Засунь руки в карманы, ссутулься и опусти плечи, – последовал новый приказ, как только мы покинули комнату. – Идешь рядом со мной, но голову вверх не поднимаешь! Смотришь себе под ноги! Сверкнешь хоть раз мордашкой, брошу там, где это произойдет!
Я уже вообще перестала реагировать на угрозы со стороны Диллона. Во-первых, их было много, и эффект уже притупился. А во-вторых, парень сейчас говорил сухо и деловито, то и дело зорко оглядываясь по сторонам. Если это не игра, значит, угроза для нас и в самом деле существует нешуточная. И если раньше я склонялась к тому, что все это дурацкий розыгрыш, какая-то низкопробная шутка с неясной для меня целью, то теперь все больше и больше верила этому странному нервному парню, по какому-то дурацкому стечению обстоятельств заменившему собой степенного Чада.
Гулкий и очень плохо освещенный коридор с рядом закрытых дверей, как две капли воды похожих на ту, которая минуту назад закрылась за нашими спинами, закончился почти внезапно. В полутьме резко вырисовался поворот направо, и как только мы повернули, перед самым моим носом распахнулась входная дверь, выпуская нас в сгущающиеся сумерки. Я даже споткнулась: это уже столько прошло времени?! Мы с Чадом покидали дом еще до полудня, а сейчас уже вечер. Значит, отец уже или пришел домой из офиса, или вот-вот придет. Обнаружит мою пропажу и…
– За мной! – глухим и хриплым, до неузнаваемости изменившимся голосом скомандовал мне Диллон, сбивая с полета мысли. – И под ноги смотри! Расквасишь нос, заляпаешь кровью тряпки и привлечешь тем самым к нам внимание законников! А я в тюрягу из-за тебя, дурака, не хочу! Понял?
Откуда-то сбоку в ответ на эту тираду раздался хриплый и мерзкий смешок. Мне стало страшно. За нами наблюдают? Это случайность и можно не бояться, или?.. Вместо ответа, ссутулилась еще сильнее и ускорила шаг, старательно шаркая растоптанными кроссовками и не забывая пнуть подвернувшиеся под ноги случайные камешки. Пусть думают, что я – пацан. Именно в этом, судя по словам Диллона, он и хотел убедить окружающих. Кажется, игра началась…
