Наталия Алексеева "Ведьмы легко не умирают"

– Когда? – проглотив застрявший в горле комок, спросила она хрипло. – Когда это было?

– Час назад примерно!

Разговорчивый пацан подошел ближе, обхватил за плечи. От его подмышки разило дешевым дезодорантом, и он не мог заглушить резкий запах пота. Но Вета стерпела. И в ответ на ее тревожный взгляд, парень пьяно прокричал ей в самое ухо:

– Я иду, а врачи суетятся, носилки тащат. И Михалыч из бобика вылезает! Я его спрашиваю, что случилось-то? Чё за кипиш?

Парень жадно присосался к горлышку пивной бутылки.

– Ну! – Вета ледяными пальцами вцепилась в расстегнутый воротник его рубашки.

– Алкоголица с пятого этажа сожителя своего пырнула! Всё! Окочурился мужик!

– Алкоголица? – переспросила Вета и, вдруг осознав, о чем речь, приложила ладонь к мгновенно вспотевшему лбу.

Что же это значит? Конец дебошам у соседей сверху! Никакого гомона по ночам? И Дашка сможет спокойно засыпать? Наконец-то!

Вета улыбнулась и оттолкнула парня. И тут в ее сумочке завибрировал телефон.

– Да? Жека?

Вета опасливо отступила от скорчившего недовольную гримасу знакомца, но тот, услышав имя местного заправилы, ретировался и быстро растворился в темноте. И тут же в мгновение ока, на его месте появилась Аля. Она дождалась, пока Вета закончит разговор, и дотронулась до ее локтя:

– Ну что?

– Да ничего! – весело откликнулась Вета. – Идем обратно! Смуглый со своим чудовищем укатили! И я сегодня напьюсь! Есть повод!

И она потащила соседку обратно к гаражам.

Домой возвращались, когда солнце поднялось высоко. О том, что мать уже дома и, скорее всего, станет  браниться, Вета не думала. На душе ее было хорошо и спокойно, и она понимала почему. Но нисколько не корила себя за то, что рада чужому горю. Мир так устроен, что печаль одного заставляет радостно биться сердце другого, а внезапная смерть несчастного дарует спокойную жизнь его собратьям.

А вот Аля плелась рядом, низко повесив голову. Каждую минуту она запиналась о выбоины в асфальте, сминая белоголовую пастушью сумку и пушистые одуванчики.

– Толстовку в гаражах забыла, – грустно сообщила Аля и передернула голыми плечами.

– Потом заберешь. Если найдешь, – усмехнулась Вета.

Вдруг Аля остановилась и испуганно на нее взглянула.

– Слушай, я ведь не дома еще ни разу не ночевала!

– С почином!

– И зачем ты меня уговорила? – с отчаянием в голосе воскликнула Аля.

– Не поняла?! – Вета сдвинула темные брови и перестала улыбаться.

– Ну да, да, да, – суетливо затараторила Аля, – я сама напросилась. Просто вечером все казалось совсем по-другому… Ты понимаешь?

– Нет, не понимаю!

Вета снова поспешила домой. Когда оставался всего один квартал, Аля опять затормозила.

– Веточка! – позвала она.

– Что еще?

– Не слишком обтягивает? – Аля одернула край ярко-розового топа.

– По-моему, вчера вечером нужно было об этом беспокоиться! – Вета рассердилась. – Ты ведь домой идешь! Там нет парней, которые будут раздевать тебя глазами! Или руками лапать!

– Ну да, точно, – Аля снова понуро побрела следом.

За углом, возле их подъезда стояла машина скорой помощи.

– До сих пор не уехали что-ли? – удивилась Вета и прибавила шаг.

В этот же миг машина тронулась с места, и, обдав девушек облаком вонючего выхлопа, умчалась прочь. Вета закашлялась, а когда подняла голову, увидела мать, которая стояла на крыльце, провожая “скорую” взглядом. Вета подошла ближе.

– Мама?

Мать молчала. На ней был тот же самый жакет, в котором уходила вечером на работу. Значит, еще не заходила домой, и не переоделась. Вета тревожно сглотнула и потянула мать за рукав. И только тогда она посмотрела на дочь безжизненными, пустыми глазами.

– Где ты была?

– Г-гуляла, – Вета отступила на шаг и наткнулась на Алю. Та тихонько ойкнула и шмыгнула в подъезд.

– Ты гуляла, а Дашка … Дашенька … доченька …

Мать не смогла договорить. Лицо ее потемнело, губы задрожали. Она размахнулась и со всей силы влепила Вете звонкую оплеуху. От неожиданности и силы удара Вета покачнулась, запнулась каблуком о трещину в асфальте и упала навзничь. Ее сумочка отлетела в сторону, а из нее выпала небольшая, размером с ладонь, пластиковая кукла, к голове которой были приклеены срезанные кудрявые локоны Веты.

Глава 4. Поминки

Влепив старшей дочери звонкую оплеуху, мать еще секунду задержалась на крыльце, глядя пустым взглядом перед собой, а потом развернулась и побрела домой.

Онемевшими от внезапного горя пальцами Вета подобрала с горячего асфальта пластиковую куклу и на непослушных ногах отправилась следом за матерью. Она поднялась по выщербленной лестнице и осторожно закрыла за собой распахнутую настежь дверь квартиры. Из комнаты неслись сдавленные, приглушенные рыдания.

– Мама, – Вета присела на софу, где, уткнувшись лицом в подушку, лежала мать.

Плечи ее сотрясались, ладони судорожно стискивали и мяли наволочку. Вета бережно сняла с ее ног туфли, но мать даже не заметила.

– Мама, – Вета осторожно положила руку ей на спину, – мне тоже очень больно! Бедная Даша…

– Не смей! – вскинулась мать.

Она села и уставилась в лицо старшей дочери. Тушь потеками растеклась по лицу, складки возле рта обозначились глубокими морщинами.

– Не смей говорить, что чувствуешь ты! Ты ничто, никто! Я мать! Моя боль, моя потеря! Дашенька… – сведенные злобной судорогой губы дрогнули, и она снова зарыдала.

Вета подалась ближе, но мать резко отстранилась, ткнулась затылком о стену и закрыла лицо ладонями.

– Мама, я хочу помочь! Я ведь любила ее! Тоже любила!

– Что ты можешь?! – мать отняла руки от лица, на котором застыло презрительное выражение. – Что ты?! Ты?! Можешь сделать?

– Ну, ведь надо бумаги какие-то оформить, – неуверенно пролепетала Вета. – В больницу сходить, наверное.

– Уходи! – гневно крикнула мать. – Иди отсюда! От тебя никогда не было никакого толку! Всю жизнь мне поломала! Пошла вон! Я хочу горевать по моей доченьке! По моему маленькому ангелу…

Вцепившись себе в волосы, она снова зашлась в рыданиях. Вета поднялась, постояла немного, глядя на мать, раскачивающуюся, словно маятник, и отправилась прочь.

Салон красоты, где Вета работала, только что открылся, и  посетителей в этот час еще не было. Администратор за стойкой клевала носом в мобильник.

– Ты сегодня слишком рано, – сказала она, увидев Вету. – У тебя запись только через час.

Но Вета лишь кивнула и спряталась в каморке за общим залом. Все оставшееся до первого клиента время, просидела там скорчившись на неудобном стуле.

Возвращалась домой после смены поздно, на улице горели фонари, а бестолковые мотыльки кружились под ними легким дрожащим маревом. Возле подъезда Вета остановилась и, задрав голову, заглянула в окна своей квартиры. Желтый уютный свет пробивался сквозь неплотно сомкнутые занавески, и можно было подумать, что там, у хозяев все благополучно. Но она знала, что это не так. С тяжелым сердцем поднялась по лестнице на четвертый этаж. От соседей сверху ни шороха, ни звука, зато из Алькиной квартиры раздавался грозный рык отчима. Вета насторожилась.

– Я хозяин в доме! – кричал дядя Толик.

Вета пожала плечами: кто бы сомневался? Тихая, вечно виноватая тетя Наташа с ним не спорила, а его приемная дочь Аля и подавно. И чего разбушевался? Покачав головой, Вета открыла дверь.

Мать уже не рыдала. Она сидела на кухне, сцепив руки на столе. Перед ней лежали два фотоальбома, разрозненные снимки и стояла початая бутылка водки. Услыхав шум, мать оглянулась.

– Еще позже не могла вернуться? Я все ноги стерла, пока бумаги оформила! И никакой помощи! Похороны послезавтра!

Резко отодвинув стул, она поднялась и, не глядя на старшую дочь, скрылась в комнате.

Вета быстро поставила рюмку в мойку и спрятала бутылку в шкафчик. Потом налила в стакан воды и жадно выпила. Бешено колотящееся сердце никак не успокаивалось. Зачем она так? За что не любит ее? А теперь ее нелюбовь превратилась в ненависть.

Она подошла к столу, взглянула на разбросанные фотографии. На всех снимках Даша. Еще совсем маленькая и, пока еще здоровая. А Вета и забыла, какая она была хорошенькая, когда не болела! И вдруг она поняла, что та пластиковая кукла, которую подарила ей сестра, похожа вовсе не на Вету! Она очень напоминала саму Дашу! Такой она была до болезни: симпатичная маленькая девочка с розовыми губками-бантиком и кудрявыми, светлыми волосами.

Куда она засунула ту куклу?! Вета схватилась за сумку, но кулы там не оказалось. Она поискала в темной прихожей, потом в своей комнате. Как же так? Она не может потерять прощальный подарок сестры!

Собираясь с духом, Вета глубоко вздохнула и постучала в комнату матери. Еще вчера она делила ее с младшей дочерью, а теперь осталась в полном одиночестве.

– Чего тебе? – устало отозвалась мать.

Вета решила, что, если мама не прогнала ее и не отругала сразу, то быть может, хоть немного смягчилась и они смогут поговорить? Вета осторожно вошла.

Спальню освещал только ночник над пустующей Дашиной кроватью. Мать сидела возле, сгорбившись, будто все еще видела младшую дочь и только что, как обычно, уговорила ее принять горькое лекарство. Желтый теплый свет падал на лицо матери, делая каждую морщинку глубже и резче, добавляя возраст. Или морщинок, и в самом деле, значительно прибавилось за последние сутки?

– Чего ты хочешь? – не глядя на Вету, безжизненно прошелестела мать.

– Мама, ты не видела маленькую игрушечную куколку? Мне ее Даша вчера ночью подарила.

– Ты в своем уме?!

Мать подняла голову. Взгляд страшный, черный. Раньше в глазах ее тлела беспросветная тоска, а теперь сверкает ненависть. Вета попятилась.

– О чем ты говоришь?! – мать поднялась с софы. – Какие игрушки?! Твоя сестра умерла сегодня ночью, пока ты шлялась неизвестно где!

– За что ты со мной так? – пролепетала Вета, до боли сжимая пальцами торец облупившейся деревянной двери. – Почему ты меня не любишь?!

– Что ты мямлишь? – взвилась мать. – Такая же, как твой никчемный папаша! Его-то я смогла выбросить из своей жизни, да ты мне в довесок осталась! Всю жизнь мне поломала!

Мать наступала на нее, а Вета, стояла, испуганно глядя в ее искаженное злобной гримасой лицо. И, словно подчиненная чужой воле, не могла сдвинуться с места. Она с ужасом смотрела, как ярость закипает в матери, и знала, что еще немного и злоба выплеснется через край. Так всегда бывало. Надо бежать, бежать без оглядки! Но ноги не слушаются, и Вете остается лишь безропотно принимать несправедливый гнев.

– В чем я виновата? – прошептала онемевшими губами.

– В том, что ты есть! – закричала мать. – Папаша твой свалил, а тебя оставил! Кому я была нужна с прицепом?

– А как же Дашкин отец? – Вета сама испугалась своего любопытства.

– Ему не нужен был чужой ребенок, – с горечью бросила мать.

Раньше она никогда не рассказывала про того, кто был отцом младшей дочери, и Вета подозревала, что она и сама не знает. Но алкоголь развязал матери язык:

– Дашенькин отец очень известный человек! Он артист! Приезжал к нам из самой Москвы с концертами! Он выбрал меня и полюбил! А тут ты!

– Что же ты не оставила меня с бабушкой? А сама катила бы со своим артистом! – ногти царапнули по двери, сдирая облупившуюся краску.

– Когда он узнал, что у меня уже есть ребенок, он отказался брать меня с собой! Сказал, что нельзя разлучать мать и дочь! Понимаешь, какой благородный человек?!

– И ты на это купилась?! – не удержалась Вета.

– Дрянь! – рассвирепела мать. – Это ты во всем виновата! Ты!

Она подскочила и с грохотом захлопнула дверь перед самым лицом Веты, едва не защемив ей пальцы.

***

На похороны следовало одеться во все черное, но Вета не нашла ничего подходящего. Поэтому поверх черной узкой футболки она накинула старый школьный пиджак и надела короткую черную юбку.

На улице стояла необычайная жара. От асфальта поднимался пар, и каблуки туфель проваливались, оставляя в нем аккуратные дырочки.

Вета видела, как мать крепится, сдерживая рыдания, и ей было ее жаль. Она выбросила из памяти недавний вечер и злобные крики о том, что старшая дочь всегда была обузой. Вета просто похоронила эти воспоминания на самом дне души, как обычно, прикрыв их жалостью и сочувствием. Она шла рядом с матерью, поддерживая ее за локоть, и это оказалось первое за много лет их близкое присутствие, общее дело.

Но возле входа в небольшую белую церковь Вета отпустила руку матери и остановилась в дверях. Она и сама не знала, почему ей так трудно переступить церковный порог. Возможно воспоминания о душном, пропитанном ладаном воздухе, а может быть мысли о черном маленьком гробе, в котором лежит бледная, как снег, младшая сестра, не пускали внутрь. Скорбно опустив голову, покрытую черным платком, мать скрылась под гулкими сводами храма. А Вета осталась на залитой солнцем улице.

Утренняя служба уже закончилась, и немногочисленные прихожане разошлись по домам. Старушки, охочие до чужого горя, остались на отпевание, а Вета все стояла у дверей, не в силах перешагнуть порог.

В этот послеполуденный час солнце заливало пустую улицу, нагревало темный платок на волосах Веты. Плотный запах свечного воска, ладана и цветов витал в воздухе. От жары голова гудела, а мысли плавились, как куски масла на раскаленной сковороде. Вета не успевала осознавать одну, как тут же появлялась другая и тоже исчезала, не оставляя после себя ничего. Просто набор картинок, блеклых фотографий, затертых воспоминаний.