Родион сидел рядом с ней за стойкой гаштета и разглядывал полупустой стакан. Рабочий день только кончился, но в забегаловку уже набивались посетители.
– А я ведь сразу понял, кто ты, – сказал он.
– Да? – откликнулась Лена. – И кто же я?
– Ты дочь Петрова.
– Это распространённая фамилия, – отшутилась она.
– Ты знаешь, какого Петрова я имею ввиду.
– Даже если это так, то что с того?
– Наверное, у тебя плохие отношения с отцом, раз ты очутилась здесь.
– Отвратительные, – сказала Лена. – А как поживает твой отец? А жена? Детишки?
– Да пошла ты! – крикнул Родион, вскочив.
Люди озабочено смотрели в их сторону. Никто не хотел проблем. Лена и бровью не повела. У нижнего не было и шанса против поста, пусть даже и перевёртыша. Родион постоял рядом с ней набычившись и раздувая ноздри, но быстро взял себя в руки. Или это была выученная беспомощность?
– Что тебе от меня нужно? – наконец спросил он.
– Вот это я понимаю, разговор! – похвалила его Лена. – Отведи меня куда-нибудь, где не так много ушей.
– Забыла, где ты? Весь город – одно большое ухо!
– Против такого уха у меня есть средство, – заговорщически прошептала Лена. – Перестань выкобениваться и найди нам тихое место. Для тебя, между прочим, стараюсь.
Родион посмотрел на неё, нахмурившись. Он схватил стакан с пивом, допил его залпом и кивком пригласил её на выход из гаштета.
Нижний город был выстроен внутри древней транспортной системы, которую почему-то называли странным несклоняемым словечком "метро". Лена до сих пор не могла поверить, что эти гигантские помещения были предназначены исключительно для того, чтобы люди могли ездить из одного конца города в другой. Пространство в современной Москве используется гораздо рациональнее. Подвесные конструкции с жилыми номерами занимали значительную часть вестибюлей бывших станций. За порядком тут следили набедокурившие снаружи фуражиры и местная милиция, которую учредили после восстания нижнего города сто лет назад. Оказалось, что люди ведут себя спокойнее, когда думают, что контролируют ситуацию своими силами.
Вопреки ожиданиям Лены, нижний город был хорошо освещён, правда, в отличие от соседей сверху, местным приходилось довольствоваться светодиодами.
– Это для красоты или просто запущено? – спросила Лена, указывая на серо-коричневый плющ, вьющийся по стенам тоннеля.
– А хуй его знает, – пожав плечами, ответил Родион.
– Ну а, в целом, как дела?
Нижние – по меньшей мере сто тысяч человек – в основном занимались формированием и обработкой грузов, а также обслуживанием машин, функции которых для многих из них оставались загадкой. Здесь же, уровнем ниже, роботизированные системы культивировали насекомых, производящих белок, фарму и любые другие необходимые городу вещества. Ну конечно, подумала Лена. Посты не захотят видеть, как выглядит основа их потенциального бессмертия. Тараканы…
Как правило жители верхнего города сюда не совались, хотя и имели полное право. Нижним тоже было позволено бывать наверху, но существовала квота. В каждый момент времени в верхней Москве не должно было находиться более двух тысяч исходников, а время пребывания в сияющем граде на холмах было ограничено двумя неделями раз в полгода. Те, кто был не слишком расторопен в бюрократической возне, ждали своей очереди по несколько лет.
Родион был как раз одним из таких людей.
– Я так и не поговорил с Яриком и Пашей с тех пор, как попал сюда, – сетовал он. – Пойди туда, сдай это, подтверди то, распишись там, заручись сям… Пиздец. У меня уже просто крыша едет!
Лена слушала его и кивала. Именно этого она и ждала. Если помочь Родиону, или хотя бы посулить ему помощь, возможно, получится вовлечь его в авантюру. Когда Лена узнала, что тот трудится в отделе поставок, она поблагодарила судьбу. Свой человек в этой структуре позволит ей обнаружить течь в броне полиса. Вода везде найдёт лазейку. Недавно она соблазнила одного глупенького полевого инспектора, который как миленький выложил ей наименования продукции, поставляемой постами в день грузов; всё указывало на дыру в системе снабжения, и она заключила, что в этом должны быть замешаны люди, координирующие разгрузку. Не может быть, что не существует какого-либо подполья, чёрного рынка и способа, которым люди из ОКП обмениваются посылками с предместниками. Слишком много раз она видела в доме отца вещи, которые по всей логике никак не могли там оказаться (одна из таких штук сейчас лежит в её сумке).
Посты ни в чём себе не отказывали. А вот бывшие предместники как раз имели резоны нет-нет, а что-нибудь, да скрысить, чтоб потом продать или обменять. Что нужно предместнику, попавшему в западню нижнего города? Тут наверняка всё, как обычно – вкусная еда и иные удовольствия. Лена была убеждена, что при желании сможет приобрести здесь самую различную запрещёнку. В идеале – незарегистрированное оружие, невидимое для сети. А если этого дерьма ещё не изобрели, она, чёрт побери, сделает это сама!
Родион увёл её подальше от станции в технический тоннель. Зайдя достаточно далеко для того, чтобы не встретить праздно шатающегося работягу, они встали возле допотопной трансформаторной будки.
– Чего тебе? – насупившись, спросил Родион.
– Погоди, – сказала Лена.
Она села прямо на пол, откинувшись на дверь трансформатора, достала из рюкзака тонкую чёрную вуаль и приподняла один её конец.
– Помоги развернуть.
– Чё это?
– Мантия-невидимка, – хихикнув, ответила Лена. – Не всем нравится быть под постоянным наблюдением.
Родион посмотрел на неё так, будто она предлагала ему разорить барсучью нору, но всё же помог ей и присел рядом. Лена накрыла себя и своего спутника, и они целиком оказались под мантией, испускавшей теперь с внутренней стороны лёгкое синее свечение.
– Чего тебе? – повторил Родион.
– Я могу помочь тебе с пропуском наверх.
– И за это ты хочешь…
– Ничего особенного, – сказала Лена. – Я хочу знать, как в предместья попадает контрабанда. То же самое касается и обратных поставок. А ещё, я купила бы что-то особенное. Например, какое-нибудь хитрожопое оружие.
– Пфф, – фыркнул Родион. – Ты не по адресу. Ни хрена я не знаю.
– Так уж ни хрена и не знаешь?
– А почему я должен знать?
– Потому что, насколько я помню, ты ушлый хитрый засранец, вот почему, – ответила Лена.
Родион молчал, но не подавал признаков того, что хочет уйти. Девушка расценила это как сомнение в качестве их маскировки.
– Послушай, я ненавижу этот город, – сказала она, понимая, что если Родион не тот, кем ей кажется, то, скорее всего, придётся убить его прямо здесь. – Я ненавижу его всей душой и хочу, чтобы он рухнул, был взорван, уничтожен до самого своего сраного основания, разобран до последнего винтика. Я ненавижу постов и их стерильный фашистский мирок! Я ненавижу то, чем стала! Я просто, сука, ненавижу их высокомерие и всезнайство. Они убили мою мать и оправдались случайностью! Никчёмные ебанутые твари, по праву рождения получающие все грёбаные блага этого мира! Сколько можно это терпеть? Мы должны открыть врата полисов для всех и каждого! Чтобы таким как ты не приходилось по два года ждать своей очереди, дабы просто встретиться со своей семьёй. Чтобы предместники перестали питаться чем попало. Чтобы технологии были доступны каждому разумному человеку. Ещё ребёнком я решила, что изучу этих мразей и уничтожу этот сраный город изнутри!
Выдав этот чувственный монолог, Лена сразу же использовала регулятор, чтобы прямо сейчас не пойти и не зарезать какого-нибудь заблудшего в нижнем городе поста. Она молчала и копила эти чувства в себе два года и действительно верила в то, что говорила. На всей Земле не было такого человека, который слыша и видя её, смог бы уличить её во лжи.
Родион изумлённо смотрел на неё, не находя слов.
– Что? – спросила Лена.
– Я думаю, что смогу помочь тебе, – прочистив горло, выдавил из себя Родион. – Но не раньше, чем ты принесёшь мне разрешение на визит наверх. И я должен знать, что моя семья будет в безопасности.
– Если я стану твоим союзником, то тебе ничего не угрожает, – сказала Лена. – Я могла бы шантажировать тебя, но вместо этого, в знак своей дружбы, я оставлю тебе эту мантию. Она подавляет все виды излучения, кроме радиационного. Если особо не шевелиться, то буквально становишься невидимым. Думаю, твоим соратникам не повредит возможность общаться, не боясь быть услышанными.
Родион, коснувшись рукой слабо светящейся ткани, сказал:
– Да, вещь в хозяйстве, прямо скажем, незаменимая…
– Но ты должен сказать или дать мне хоть что-то, чтобы я понимала, что не трачу своё время и ресурсы впустую,
– Пэ. Пэ-пэ. Пэ-пэ. Пэ...., – пропел, размышляя, Родион. – Чёрт с тобой, шельма, есть у нас тут один интересный прибор…
Глава 5
«А вдруг реальность запрещает истину? Задав этот вопрос, мы оказались подвешены в пустоте, произрастающей из нашей природной неспособности отделить должное от фактического».
(из "Манифеста Механистических Релятивистов")
###
– Смотри, она на тебя сердится! – сказала малютка Лиза, протягивая Наде куклу с оторванной рукой.
– За что?
– А ты не хочешь её чинить!
– Я не могу её починить, потому что ты потеряла её руку!
– Я не теряла!
– А куда она делась?
– Это Быстрик её сгрыз!
– Быстрик?
– Да, собака. Почини, – сказала Лиза и снова настойчивым жестом предложила Наде взять куклу.
Она подчинилась.
– Хорошо. Я что-нибудь придумаю.
– Спаси-иба! – протянула в ответ девочка и, моргнув своими глазами-васильками, убежала.
– Понимаешь, о чём я? – спросил её Петров, закрывая дверь за внучкой.
Он всё ещё не позволял Лизе бывать с Надей наедине, но часто приводил её с собой.
– Спасибо за этот спектакль. В тебе, Борис Михалыч, умер драматург.
Петров воспринял подкол стоически.
– Согласен, – сказал он.
Надя не смогла сдержать улыбку. Это её смутило. Сукин сын играл с ней в открытую, и она словно видела его карты, но всё равно проигрывала. В харизме ему не откажешь.
С ней обращались как с человеком, находящимся на карантине. Жёстко, но не жестоко. Когда Надя истерила, её лишали еды и общения. Когда она объявила голодовку, сукины дети жарили свинину на газовой горелке прямо у неё под дверью. Она сдалась на шестой день. В какой-то момент Надя устала от борьбы и однообразия и решила быть поспокойнее. В течение месяца единственным развлечением для нее было общество её похитителя и его младшей внучки. Потихоньку Надя стала привыкать к ним.
Мать Лизы умерла при родах, а её тётка – младшая дочь Петрова – пропала без вести несколько месяцев назад. Барин по возможности воспитывал внучку сам, а в остальное время за девочкой присматривала Марьяна. В последние дни Петров приносил еду лично и ненавязчиво пытался разузнать что-нибудь о прошлом Нади, попутно рассказывая различные истории из своей жизни.
– Ты когда-нибудь слышала про Гуань Инь? – спросил однажды Борис Михалыч.
– Что-то слышала, – сказала Надя, жуя булку. – Мне тогда было десять лет. Меня тут ещё не было.
– Мне было тридцать три. Я знал её лично, – Петров сказал это с уважением. – Она перешла на сторону предместников. Предала свой народ ради нас. Ты никогда не задумывалась, почему она это сделала?
– А разве твой отец в итоге не предал Гуань Инь?
– Ой, я тебя умоляю! – отмахнулся Петров. – Мой отец поступил в интересах народа. Сейчас бы здесь была выжженная земля, если бы не мой отец.
– Чего же ты тогда так восхищаешься союзником своих врагов?
– Так точно, – сказал барин. – Она не была врагом. Она была именно союзником врага. И логика её поступка была совершенно иная, не такая, как у зажравшихся до полной потери связи с реальностью Кулибиных, и не такая, как у Смирнова и его попрошаек. Первые всерьёз думали, что у постов есть какая-то "этика", которая не позволит им вырезать нас под ноль. Переоценили они собственную полезность, так сказать. Вторые же просто считали, что им все вокруг должны. Гуань Инь – она была не за них, понимаешь? Она была за весь наш народ!
– Ваш – это чей? – спросила Надя.
Петров не стал отвечать на этот вопрос.
– В общем, я хочу сказать, что она была за обычных людей, за справедливость.
Надя пожала плечами.
– Все вы за справедливость…, – бросила она.
– Отнюдь, – сказал Петров и сразу же повторил. – Отнюдь…
Какое-то время они посидели молча, каждый думая о своём. Петров прервал молчание первым:
– Сегодня я хочу взять тебя с собой. Поедем на северо-запад. Недавно мы присоединили несколько диких общин к Борисовской губернии. Я должен буду судить там человека. По пути мы собираемся осмотреться на руинах. Взгляд опытного инженера нам не повредит. Что работает, что безнадёжно сломано, что можно починить, а что груда хлама – ты вроде как должна разбираться в таких вещах.
Надя молчала. Она хотела вырваться из этой клетки, но принцип мешал ей принять такое предложение от своего тюремщика.
– Я никуда с вами не поеду, – сказала она. – Лучше состариться в компании твоего родственничка.
Надя кивнула на портрет Петрова Первого.
