ТЕСТ НА ПРОФЕССИОНАЛИЗМ
Два раза в жизни я оперировал пациентов, которые перед операцией меня обворовывали.
Первый раз это случилось в онкологическом диспансере. Очередь из амбулаторных пациенток на небольшие операции на молочной железе традиционно собиралась перед ординаторской. Врачи их осматривали, размечали, фотографировали при необходимости. Потом санитарка отводила пациенток в операционную. Оставалась последняя женщина в этой очереди. Довольно странного вида: морщинистое не по возрасту лицо, на контрасте с ним – ухоженные волосы с мелкой химической завивкой, небедная одежда и большая клетчатая сумка. С такими сумками тогда «челноки» промышляли, возили товары из Китая. На госпитализацию с такими сумками приходили, а для амбулаторной операции она была как бы и ни к чему. Но это уже результаты поздних размышлений, тогда внимание на эти странности из-за обычной суеты не обращалось. Позвал я её в ординаторскую, проверил ещё раз анализы, разметил удаляемый участок на железе. И отпустил в коридор ожидать санитарку. Тут у меня пикнул пейджер (были такие устройства для обмена сообщениями типа сегодняшних СМС), я просмотрел сообщение, достав пейджер из поясной сумочки, и забросил сумочку опять на полку незапирающейся кабинки. Пациентка в это время не спеша одевалась. Вышли из ординаторской мы вместе. Меня тут же позвали в палату к прооперированной пациентке. Из палаты я прямиком в операционную, к этой, только что осмотренной женщине с «химкой». После операции сумочки в кабинке на полке не оказалось. Я растерянно поделился этой новостью с персоналом отделения. Сестра-хозяйка развернула кипучую деятельность, вызвала милицию. Милиционерам пациентка с клетчатой сумкой оказалась знакомой. Профессиональная воровка. Пейджер мне вернули. А куда девалась сумочка и небольшая сумма денег – осталось загадкой. Я в этой суете участия не принимал. Заполнял бумаги и печальствовал.
Второй случай произошёл через несколько лет. Я уже работал в другом учреждении. У меня в кабинете сидела супружеская пара. Мужу предстояла сложная восстановительная операция на верхней конечности, которую надо было делать двумя хирургическими бригадами. В одной хирургом был заведующий отделением, в другой – я.
На какое-то время мне пришлось оставить супругов в кабинете одних, нужна была какая-то срочная коррекция назначений пациенту, прооперированному накануне. На обратном пути в кабинет кто-то из работников отделения отдал мне свой взнос на подарок анестезиологу, у того скоро предстоял юбилей и мы тайком готовили сюрприз. В кабинете сидел один мужчина, супруги его уже не было. Я открыл верхний ящик стола, где складывались деньги на подарок. Их там не было… Я поднял глаза на пациента, честнее взгляда, направленного в окно, я больше в жизни не видел. Такой честный, что я засомневался в собственных подозрениях. Недаром говорят, что у того, кто украл, один грех, а у того, у кого украли, сто грехов. Думать напрасно на человека – тоже грех… Я его отправил в палату.
…«Как же так?!» – спрашивал я заведующего. «Это тебе тест на профессионализм, – отвечал он, – ты должен справиться со своими эмоциями и сделать операцию хорошо». Я понял. Я так и сделал. Не скажу, что это не потребовало от меня усилий в начале многочасовой операции. Потом втянулся и успокоился. Заведующий помогал мне в этом своим спокойствием, потом помог восстановить половину утраченной суммы на подарок анестезиологу.
Так я для себя вывел правило: если ты взялся за операцию, то делай её максимально хорошо. Если считаешь, что по какой-то своей внутренней проблеме не можешь сделать хорошо, то либо доказывай, в первую очередь себе, свой профессионализм и убирай собственные эмоции, либо отменяй операцию.
Именно этим правилом я руководствовался, когда делал операцию племяннице коллеги, позволившему в своё время подлость по отношению ко мне. Справился с эмоциями и сделал хорошо. Причём тут племянница?
Пы. Сы. Как-то в интернете разгорелась дискуссия, что делать с пациентом, нагло поставившим на стоянку свою машину перед машиной врача-эндоскописта, а потом пришедшим к нему же на колоноскопию. Мой ответ – провести качественное обследование. Проходя тест на профессионализм. Это там, на стоянке, вы конкурирующие за место автомобилисты. А здесь, в кабинете эндоскопии, один – человек, пришедший за помощью. Второй – специалист, могущий эту помощь оказать. Сказать, что ты не будешь делать обследование, потому что вы заняли передо мной место на стоянке? Мелко и недостойно… Сделать больно, неприятно или провести неполное обследование? Непрофессионально и подло. Так же, как отказать в операции только потому, что «мне кажется, что вы украли у меня деньги»…
У ИСТОКОВ
Я стою возле холодного ключа на Талачах и не могу налюбоваться. Это таёжный курорт на моей малой родине в Кыринском районе Забайкалья. Вода в нём лечебная, говорят, с радоном, многим помогла. Тому свидетели многочисленные таблички из дерева и жести на окружающих деревьях. На всех слова благодарности. В детстве я был болезным пацаном, привыкшим к частым простудам и запаху пенициллина в нашей больнице, где частенько лежал. Перед школой мой отец, долго не думая, привёз меня на этот курорт. Помогло. Больше не болел. И этот лечебный эффект закрепляя, я каждый год летом на две недели отправлялся с родителями сюда. Поэтому я знаю здесь каждую тропинку, каждый ключик. Люблю пробраться через шиповник и малину вдоль жёлоба, по которому течёт вода, к самому-самому началу. Это завораживает. В горе под корнями и кустами есть небольшая ямка, которая постоянно наполняется водой, вытекающей из земли. Вода шевелит песок и камешки на дне ямки, капает сверху с корешков. Периодически откуда-то выскакивает пузырёк и лопается на поверхности. Откуда она течёт? Почему никогда не кончается? Где-то на дне угадываются брошенные когда-то монетки, которые сейчас такого же цвета, как песок. Отец всегда запрещал их собирать: «Не тобой и не для тебя положено». Вода очень холодная. Гидрологи измеряли, 2—3 градуса говорят. Если подержать в этой воде руку, то скоро она перестаёт боль чувствовать. Занозы хорошо удалять. Вода, вытекая из земли, собирается в желобок, выдолбленный из дерева, по нему протекает в кабинку, в которой, охая и кряхтя, принимает «ванну» (так говорится) под падающей сверху струёй очередной отдыхающий. Остальные ждут своей очереди под навесом, покуривают и ведут неспешную беседу. Дальше ручеёк бежит с крутой горы, то исчезая во мху, то появляясь на камешках. Потом впадает в горную речку. Та болотится на равнине, но пробивается рано или поздно в Былыру. Есть такая речка в нашем районе. Мы там пацанами как-то тайменя поймали на перемёт и ленков с дюжину. С ночевой ездили на двух мотоциклах «Урал». Ночевали тогда у костра, и на мне периодически тлела от искр телогрейка. Я нашел выход – поставил рядом кружку с водой. И как только сквозь сон чувствовал запах горелой ваты, просыпался, поливал тлеющее место на телогрейке и снова засыпал. Былыра впадает в Кыру, на которой я и вырос, научился нырять и плавать, ловить на самодельную удочку гольянов и пескарей. Кыра утекает в Монголию и там впадает в Онон. Онон возвращается в Россию. Он впадает в Шилку. Шилка сливается с Аргунью, образуя Амур. По-монгольски он называется Хара-Мурен – «чёрная река», по-китайски – Хэйлунцзян – «река чёрного дракона».
…В Благовещенске Амур шириной около 800 метров. Граница с Китаем проходит по его середине. То есть до Китая там всего каких-нибудь 400 метров. На той стороне – Хэйхэ, бывший рыбацкий посёлок, а теперь городок с небоскрёбами и громадным колесом обозрения. Город с претензией на соперничество с Благовещенском, как мне показалось. Мы с китайцами махали друг другу руками через реку. Смотрели на их салют, сидя вечером на открытой веранде уличного кафе. «Основная достопримечательность Благовещенска – это Хэйхэ», – сказал мой средний сын. Потом подумал и добавил: «А основная достопримечательность Хэйхэ, наверное, Благовещенск».
Когда я увидел Амур в Хабаровске, я оторопел. Столько воды сразу, плывущей мимо меня, я еще не встречал в жизни. Это же сколько ключей, ручьёв и речек слилось в этот поток?! Я был на Волге, на Дону, на Лене. Но они меня так не впечатлили. О, потом оказалось, что то, за что я принял противоположный берег, было лишь островом. Амур ещё шире! Величаво и мощно он несёт свои чёрные воды в Охотское море. Боюсь представить, какой ширины он там, в устье.
…Очередное дежурство только начиналось. Пока было время, я пошёл в отделение искусственной почки навестить своего бывшего одногруппника, а сейчас врача этого отделения Сашу Васильева. Застал его в диализном зале сидящим возле кровати пациента. Он делал операцию: сшивал на предплечье артерию с веной. Это противоестественное соустье (фистула) нужно, чтобы по доступной для пункции подкожной вене был достаточный кровоток для подключения человека к искусственной почке – аппарату, который очищает организм (проводит диализ) при плохой функции собственных почек. Он сидел, согнувшись, на стульчике возле кровати пациента, вся его маска на лице была в капельках крови, а видимая часть лба – в поту. «Что делаешь?» – спросил я его. «Да пытаюсь отверстие в анастомозе зашить. Наложишь клипсу – не видно. Снимешь – кровит!» Я пригляделся к ситуации и предложил перекатить пациента к нам в операционную и выполнить всё это под операционным микроскопом. Мы в то время уже вовсю реплантировали отрубленные, отрезанные, отпиленные пальцы, сшивая сосуды в один миллиметр диаметром и меньше. Он согласился. Под микроскопом сосуд в два с половиной миллиметра выглядел внушительно. Я быстро перешил весь анастомоз. Александр подглядывал за этим в окуляры микроскопа. В конце операции анастомоз лежал красивой тугой пульсирующей колбаской, место шва тонкой нитью 8/0 было почти не видно, и из него совсем не кровило. Оставалось только аккуратно зашить кожу.
Постепенно эти операции перешли в арсенал нашего отделения. И делали их мы, микрохирурги, чаще по дежурству. Отделение искусственной почки расширялось, закупало новые аппараты для диализа. Пациентов становилось всё больше. Операции по созданию артериовенозных фистул стали на поток. Я как-то был свидетелем диалога между заведующим этим отделением Виктором Николаевичем Матвеевым и священнослужителем. «Не грешим ли мы перед Богом, – спрашивал заведующий, – когда продляем жизнь человеку, который уже должен был умереть?» – «Нет, – отвечал священник, – это вас Бог послал к этому человеку для того, чтобы он ещё что-то сделал на этом свете».
Вскоре пошли сложные случаи. Фистулы иногда тромбировались, тогда кровоток по ним прекращался, и срочно требовалось найти какой-то выход. Постепенно накапливался опыт, формировалась стратегия этих операций.
Через десять лет работы в областной больнице я перешёл в онкологический диспансер. Эти операции продолжали выполняться уже другими хирургами. Недавно я разговорился с одним из них, ставшим уже экспертом по сосудистым доступам для искусственной почки. Теперь эти операции так называются. И поразился масштабностью проблемы. Только в одном Иркутске больше десятка центров и отделений гемодиализа. Эти пациенты составляют добрую половину от всех пациентов микрохирургического отделения областной больницы.
На конференциях и симпозиумах по сосудистой хирургии отдельная секция посвящается сосудистым доступам. Регулярно проводятся специальные конференции по этой тематике. Защищаются диссертации. И тешит моё самолюбие то, что я когда-то стоял у одного из истоков, у маленького истока большой реки…
ПРО ШАМИЛЯ
Шамиль Хамитович Гайфулин, пластический хирург, город Кемерово.
Я не помню, когда мы познакомились. Такое ощущение, что я знал его всегда. Большой, светлый, добрый. Он сразу располагал к себе. Солнечная энергия лучилась из него. Высококлассный профессионал и великолепный кулинар. Я как-то у него на даче ел шурпу, приготовленную им, и жалел, что у меня маленький желудок. Какое-то время он был лицом одного из ресторанов в Кемерове. Растяжка с его портретом висела поперек улицы города. Это человек, у которого я много чему научился. Я был у него в клинике.
Известие о его смерти стало для меня громом среди ясного неба. Я даже не знал, что он болел. Уже несколько дней прошло после этого печального известия, а я всё думаю о нём и понимаю, что должен, просто должен написать об этом человеке. Я знаю лично людей, которые смакуют новости о погибших или умерших и участвуют во всех соответствующих ритуалах. Сам же я не люблю ходить на похороны и поминки. Ко всем печальным событиям относился так: «Живёшь – хорошо, умер – светлая память». Видимо, причиной этому детские переживания после смерти любимой бабушки, мне было тогда семь лет, потом родителей… Поэтому эти строки – результат внутреннего конфликта между установками прошлого и событиями настоящего. Я никогда не писал ни некрологов, ни реквиема. Делаю это в первый и, дай Бог, в последний раз.
Мне на татар всегда везло. Кем бы они ни были: коллегами, дальними родственниками, пациентами, соседями… Всегда отличные профессионалы и надёжные семьянины. Вредные, упорные, но качественные люди. Вот и Шамиль был таким.
Я никогда не видел Шамиля злым или раздражённым, сердитым видел, когда он распекал кого-то в своей клинике, но злым – никогда. Однажды в Казани, на его исторической родине, после конференции, которую проводили два классных, очень уважаемых мною татарина – Артур и Хасан, пошли мы, достаточно голодные, вечером в ресторанчик. Официантка, после того как приняла заказ, ещё долго рассказывала об особенностях блюд, прервать её казалось неудобным. Но Шамиль перебил её, спросив: «А у вас вкусно готовят?» Получив утвердительный ответ, продолжил: «Так чего же вы до сих пор здесь стоите?» Это было сказано таким добрым тоном, что девчонка упорхнула, совсем не обидевшись.
Потом мы с ним вместе бродили по казанскому Арбату, читали надписи на продаваемых здесь футболках – «100% татарин» или «Татарин лучше незваного гостя» – и я понимал, что народ, умеющий смеяться над собой, – великий народ. А уже в другой день, перед отъездом, зашли в местный пивбар. И любовались молодежью, которая, оставив недопитые кружки на столах, бурно реагировала на футбольный матч по телевизору. «Как тебе историческая родина?» – спросил я. «Хороша! – был ответ. – Но мне в Кемерове уютнее».
…Судьба нас заносила, благодаря Витальевне и Олеговичу, в разные уголки этого мира. Как-то в Женеве, после очередного дня международного конгресса, нас на посиделки в своё арендованное бунгало пригласил наш обожаемый профессор. Шамиль опаздывал. Мы с приличной компанией уже были на месте, когда он позвонил мне, чтобы узнать, куда идти. Я, как мог, объяснил – вышел на улицу и прочитал ему надпись на стене дома: «Loue». «Понял», – ответил Шамиль и через какое-то время влился в компанию. Когда мы провожались глубокой ночью, уходя от профессора, я увидел, что такие надписи практически на каждом доме в этом районе. «Аренда» они означали. «Как ты нас нашёл?» – спросил я у Шамиля.
«А я сразу почувствовал, что вы в этом доме». Я на его месте обязательно бы заблудился.
…Шамиль, Шамиль… Проходит время, а я даже рюмку не поднял за тебя. Наконец, улучил время, выпил… И сразу слёзы в глаза. Как так?! Ты один из самых лучших людей, которых я встретил на этой Земле.
…Заблудились мы уже в Милане. Потому что надо меньше пить. Ну а как это сделать? Конференция на озере Гарда только что закончилась, мы десять минут назад приехали на автобусе, где все три часа дороги наша делегация рассказывала анекдоты и передавала по кругу открытые бутылки качественнейшего местного вина. Но надо же было ещё поужинать! Мы взяли карту, ещё одного нашего хирурга из делегации и пошли на поиски кафе. Благо, недостатка в них не было, но Шамиль забраковывал их одно за другим. Мы петляли по узким улочкам, пока он не выбрал достойное. Внутри, пока мы ожидали заказ, Шамиль заметил одинокую грустную леди за столиком у окна. «Хозяйка», – заключил он. Потом калькулятор и раскрытую большую тетрадь перед ней и я заметил. Шамиль купил розу у индуса-торговца здесь же в кафе, вытер испарину с лысины и, встав на одно колено, торжественно вручил розу хозяйке. Наградой нам была улыбка и ещё одна бутылка вина на наш столик. После кафе мы дошли до первого перекрёстка и стали спорить, куда идти, карту крутили и так, и эдак. Каждый предлагал своё направление. Пока не появилась Николаевна, лучший пластический хирург Йошкар-Олы. «Громко стоите», – сказала она нам и показала правильное направление, четвёртое. Шамиль (вот здоровье!) нёс на плече третьего из нашей компании, я же плёлся сзади и пел русские народные песни. Так хотелось. Видимо, близость «Ла Скалы» подействовала.
…Много можно рассказывать о том, как мы купались в Байкале, как нас занесло в грузинский ресторан на Арбате, и официанты, поддавшись обаянию Шамиля, показали нам все его залы, зальчики и залищи. О том, как «новый порядок» разрушил его клинику и заставил пойти в наём к уцелевшим… Как он звонил, казалось бы, совсем недавно, про мою бывшую пациентку, дошедшую до него. О нём можно рассказывать и рассказывать…
Вот и сейчас… Грядёт февральский Moscow Breast Meeting. Хотел позвонить Шамилю, предложить поселиться вместе в гостинице, как мы это уже делали. И ходить по Новоарбатскому мосту мимо памятника Столыпину не спеша. Но увы… Не ответит уже Шамиль.
Как сказал мне мой учитель, ему 92 года: «Жизнь коротка. Никогда не откладывай на потом то, что можешь сделать сейчас. Потому что этого „потом“ может не быть никогда…» Светлая память тебе, Шамиль!
СОСЕДИ И ДРОВА
…Эх, хорошо! Он вышел из топящейся бани на крыльцо, вдохнул морозного воздуха и посмотрел в звёздное предновогоднее небо. Под ногами скрипнул снег. Хороший был год. И конец его обещал быть хорошим. Вот сейчас он топит баньку. Уже едут родственники из другого города на праздники. Сегодня хорошо попарятся, за столом посидят. А завтра начнут к встрече Нового года готовиться.
Что-то глухо стукнуло на крыше соседнего дома. Этот дом один на улице оставался старым. Все остальные почти во всём дачном посёлке уже построились или перестроились. А этот как был одноэтажным и скособоченным, таким и остался. Хозяин в него квартирантов пускал. И жили те тише воды, ниже травы. Особо ни с кем не общаясь. Только печная труба дымила постоянно. Видимо, хозяин не очень заботился о своём имуществе, и дом плохо держал тепло. Квартиранты тоже мало им занимались. Во дворе постоянно был бардак, насколько видно было через забор. А забор был прост, руки до него ещё не дошли. Только столбы были кирпичными, а промежутки между ними заполнены досками, лежащими друг на друге между параллельными брусками. Поэтому, при желании, их легко можно было разобрать и собрать.
Он вгляделся в темноту и увидел на крыше чей-то силуэт. «Эй! Ты что там делаешь?» И потом по глуховатому голосу узнал квартиранта-соседа: «Доска здесь без дела лежит, на дрова пойдёт». – «У вас нет дров? Перед самым Новым годом нет дров?!» – «Да. Как-то так получилось…» – «Держи!» И он стал перебрасывать через забор поленья. «Тебе что? Не нужны?» – «Нужны. У меня ещё есть».
Потом, через пару дней, когда с гостями выбирались из посёлка, на тракте увидел одинокий грузовичок с дровами. Остановил свою машину, дал адрес соседа, заплатил. «Зачем?» – спросил старший сын. «Мои дрова, наверняка, уже заканчиваются. А у них дети…» Сосед вечером постучал в калитку: «Сейчас денег нет. Давай, я буду отдавать частями». – «Не надо. Это подарок. Новогодний».
…Прошла зима. Но весна была холодной. Поэтому труба на соседнем доме продолжала дымить. Как-то старший сын забежал со двора: «Папа, у нас доска из забора исчезла». Отец накинул на плечи куртку, ноги сунул в выходцы – резиновые тапки с утеплителем внутри. Да, верхней доски в одном из пролётов забора не хватало. Он осмотрел соседский двор. На видимой территории доски не было. Возле крыльца маячил женский силуэт. «Эй, соседка! Нашу доску от забора не видели?» Женщина отщёлкнула в сторону огонёк окурка и, не оглянувшись, ушла в дом. «Знаешь что, сын? Перекинь им остаток этой поленницы». – «Папа! Они украли у нас доску и уже в печке её сожгли, а ты хочешь ещё дрова им отдать!» Отец сдвинул шапку на лоб и почесал затылок: «Может, и так… Только они опять мёрзнут. Делай что сказал!»
На следующий день доска была на месте.
ТОКИО. ТУАЛЕТНАЯ ТЕМА
Предупреждаю чистюль, падающих в обморок при слове «какашка», – это не для вас.
Я готовился к культурному шоку от Японии. Но к тому, что он начнётся уже в аэропорту, прямо в общественном туалете, я не был готов.
Если организм вдохнет, то обязательно выдохнет. Если попил, то пописает. Если поел, то покакает. Ещё в процессе пищеварения газы образуются, которые наружу вый-ти норовят. Перестань их выпускать, получишь чувство лёгкой приподнятости. В общем, это физиология жизни любого организма. Попробуйте, ограничьте себя в естественных надобностях. Сначала организм, конечно, потерпит. Ну а потом или опозорит, или начнёт потихоньку умирать. Если хотя бы один из физиологических процессов не происходит, то появляется угроза жизни самому организму. Кто-кто, а медики об этом хорошо знают. Поэтому они настырно, как никто другой, об этом спрашивают: «Газы отходили? Стул был?» И человек некоторое время соображает, о чём это они? А как радуется появлению мочи анестезиолог, проводящий противошоковые мероприятия!
В западной культуре, к которой мы себя причисляем, отношение к физиологии организма, мягко сказать, стыдливое. Поесть-попить – ещё ничего, а вот пописать-покакать – уже стыдно. Киношные герои, например, никогда этого не делают. В туалет заходят только по сценарию. Сбежать, например, или «замочить» кого-нибудь. Как-то я попал на фестиваль рок-музыки. Стадион, сцена, палаточный городок… но нет оборудованных отхожих мест. Совсем нет. Организаторы не подумали, что любители рока могут ещё чего-то хотеть. Нужно ли говорить, что все кустики в округе были основательно загажены.
Эта стыдливость проявляется и в языке. Есть много синонимов слову «покакать», кроме самых грубых: сходить по большому, погадить, похезать, поставить мину, отложить личинку…
Вот эта культуральная стыдливость отражается и в структуре отхожих мест – уборных, сортиров, клозетов. Чаще они какие-то неудобные. Наспех и стыдливо сделанные. А верх этого творчества – унитаз – в течение долгого времени остаётся неизменным. Сливной бачок только переместился из-под потолка ему на плечи. Отчего пользоваться им стало ещё неудобнее. Попробуйте попасть пальцем в кнопку, которая находится где-то у тебя за спиной. Мы пользуемся этим чудом цивилизации и не догадываемся, что может быть совсем по-другому.
В общественном туалете токийского аэропорта было чисто, пахло свежестью. Кроме меня здесь никого не было. Стояла непривычная тишина. Я открыл дверь в первую кабинку. Японский городовой! Их унитаз походил на привычного белого фаянсового друга как луноход на телегу. Общим было только углубление в центре с водой. И то здесь она была какая-то голубая. На плечах «лунохода» не было никакого бачка. Не было никаких приспособлений, к бачку прилагающихся. Не было кнопок, рычажков и свисающей сверху цепочки с ручкой. К унитазу прилагался пульт. Вернее, он был частью унитаза и находился удобно, справа от сидящего. Вообще-то я зашёл для другого, но очарование «лунохода» было такое, что захотелось присесть. Ободок унитаза оказался на удивление тёплым. А кнопка (кнопища!) слива располагалась непривычно удобно. На левой боковой стене туалета. Ещё снабжена красной стрелкой для непонятливых. Я не удержался и нажал на слив. Никаких брызг. Голубая жидкость спиралью ушла вниз. И на её место непонятно откуда пришла новая.
Кнопочек на пульте было много. На части из них кроме иероглифов были полупонятные рисунки. На одной из них – перевёрнутое сердце над фонтаном. Я нажал на неё и чуть не вскочил от струи жидкости снизу. Откуда что взялось! Оказывается, из-под ободка унитаза сзади высунулась телескопическая трубочка с дырочкой и бесстыдно поливает меня холодной водой. А кнопочки рядом подсказывают, что эту воду можно сделать теплее и напор меньше. На другую кнопочку, где силуэт женщины над фонтаном, нажимать не стал. Интуитивно догадался. Привлекла внимание кнопочка с нотами. Думаю, интересно, какую музыку слушают японцы в общественном туалете? Нажимаю и разочарованно слышу вместо чарующей восточной мелодии звуки сливаемой воды. Догадываюсь, что эта кнопка заглушает физиологические звуки организма при наличии человека в соседней кабинке и экономит воду. Остальное на пульте было непонятным.
Стал я стены рассматривать. Свободного места там не было. Антисептики, салфетки разнообразные, туалетная бумага, инструкция с иероглифами… Одно приспособление было непонятным. Пластмассовые трусы к стене прикручены. Потом по картинкам разобрался. Это для ребёнка место. Заходит, к примеру, мама с ребёнком непоседливым в туалет, засовывает его в эти трусы и спокойно делает свои дела. Ребёнок перед глазами, по соседним кабинкам не шастает. Стало понятно, что над унитазами в Японии целые творческие коллективы работают. Улыбнуло, как представил я планёрки в этих коллективах.
Пошёл я дальше во все кабинки заглядывать. В соседней всё было примерно так же, только на стене висел ещё вкладыш в унитаз для ребёнка. В кабинке для инвалидов стоял какой-то космический корабль с множеством блестящих трубочек и массивным пультом управления. Но рассмотреть корабль не получилось. Чьи-то шаги приближались к туалету. Пришлось спешно сворачивать экскурсию. Свою первую экскурсию в городе Токио.
БАНЯ В КОРЕЕ
Пусан был одним из городов, который планировался для посещения нашей делегацией. Это самый южный город Южной Кореи. Перед этим был длительный перелёт над удивительными бескрайними просторами Монголии и над таким же бескрайним городом в Китае. С высоты самолёта, а летели мы высоко (под нами пролетал маленький самолётик), границ этого города не было видно. Мы – это делегация медиков нашей области, посланная в Корею для ознакомления с перспективами сотрудничества.
Затем была бесконечная череда клиник Сеула, перемежающаяся с его достопримечательностями. И вот в конце насыщенного дня принимающая сторона советует нам посетить местную баню, которая стоит на природных термальных источниках. Согласились не все. Я пошёл.
Снаружи здание бани походило на какой-то офис, в три этажа, с затенёнными стёклами. Да и внутри оформлено помпезно – мрамор, тёмное дерево и позолота. На входе обувь сдаётся в отдельный гардероб. Суровая дама в годах, на глазок, но точно по размеру, выдает комплект одежды, состоящий из просторной рубахи, штанов и халата. Ключик от обувного гардероба идеально подходит и к кабинке, а на его брелок вносятся потом все дополнительные услуги.
Моечный зал, если его можно так назвать, был огромен. На входе – душ с большими серебристыми кнопками в стене. Давишь на кнопку – полощешься с полминуты. Не хватило – опять давишь на кнопку. Рядом – отделение с маленькими стульчиками и большими зеркалами, где мужики-корейцы себя в порядок приводят: шкрябают пятки, стригут ногти, сушат волосы. Один в зеркало чего-то у себя в носу разглядывал. А направо – сам зал с разнообразными бассейнами и двумя саунами. Температура в них рядом на экранах показана. Я, следуя рекомендациям, полученным накануне, выбрал бассейн с самой прохладной водой. Вода там постоянно меняется, поэтому находятся одновременно несколько человек. Потом перешёл в бассейн погорячее. В саунах корейцы сидят и смотрят… телевизор. Он встроен в одну из стенок сауны. Я тоже посидел, новости посмотрел, даже понял чего-то. Потом приметил у стены бассейны поменьше. Они аквамассажными оказались. Садишься, шлёпаешь по серебристой, как в душе, кнопке и получаешь массаж ног и спины струями воды. Полминуты. Потом опять шлёпаешь по кнопке. В самом маленьком, как ванна, бассейне прочно залёг маленький кореец, вода вокруг него просто кипела. Когда кипение прекращалось, он лениво бросал на кнопку руку и продолжал неподвижно лежать. Я едва дождался, пока он вылезет, все бассейны вокруг обследовал. А потом понял! В этом бассейне-ванне со дна бьют маленькие, но сильные струи воды, приподнимая всё твоё тело. И ты как бы паришь, не касаясь дна. Вылезать из него тоже не хотелось, да коллега попросил.
Пошёл я обследовать баню дальше. И в одной из стен нашёл приоткрытую дверь, заглянул, стоят столы для массажа. Ходит и наводит порядок сухощавый мужичок с голым торсом и в набедренной повязке. Я жестом спросил: «Мне можно?» Он кивнул, вывел меня в моечный зал и ткнул пальцем в самый горячий бассейн. Через какое-
то время, когда я почувствовал, что уже начинаю растворяться в горячей воде, он махнул мне рукой. Лёжа на животе на массажном столе, покрытом одноразовой простынёй, я подглядывал за мужиком. Он на правое предплечье приматывал вафельным полотенцем белый пластиковый желобок. Потом сильно, но аккуратно стал протирать этим предплечьем всё моё тело. Когда я снова открыл глаза, то ужаснулся тому количеству кожи, которое содралось с меня. «Вот, – думаю, – припёрся, свинья русская. Неудобно-то как!» Но потом повернул голову и успокоился. Рядом на столе лежал молодой большой кореец. Так с него шкуры ещё больше сошло.
«Мсыж?» – спросил мужичок, когда закончил протирание (скрабирование это сейчас правильно называется), и облил меня водой. Я не понял. Тогда он изобразил руками мнущие движения. А-а, массаж. Я кивнул. Он пикнул моим брелоком о какой-то пультик на стене ещё раз. А потом пробежал пальцами по моей спине, как по клавишам музыкального инструмента.
Это был один из лучших массажей в моей жизни! Его пальцы чувствовали все болезненные точки моего тела, потом медленно, но настойчиво боль выдавливалась из этого места, тело как бы распускалось здесь. Затем его пальцы находили другое зажатие и работали там. И так с головы до пят. В финале я стёк со стола и с благодарностью пожал Мастеру руки. Моё тело перешло в абсолютно амёбное состояние. Оно вроде и есть, но такое расслабленное, что совершенно меня не слушается. Каждое движение совершается усилием воли. И вот моя амёба, едва переставляя псевдоножки, плетётся вверх по лестнице в зону отдыха. Лифт, конечно, есть, но мозг работает так же медленно, как и тело. А оно вынуждено цепляться псевдоручками за перила, чтобы не сесть псевдозадницей на мраморные ступени лестницы.
И вот я в зоне отдыха (релакса) с удовольствием плюхаюсь в очень удобное кресло. Оно, как и все остальные, повёрнуто к окну. И когда успело стемнеть? В окно видны звёзды в небе над морем, тёмные силуэты корабликов с огоньками и бликами от них на мелких волнах моря. И тут моя амёбная сущность захотела фагоцитоза. Есть она захотела…
Я перемещаюсь из удобного кресла за низкий столик местного кафе. Стульев нет. Сидеть надо на полу, на коврике. Но мои ноги уютно сворачиваются крендельком. Раньше так не получалось. Я смотрю в меню на корейском языке, делаю заказ. Мы с официантом мило чирикаем непонятно на каком языке, но друг друга понимаем. Он пикает моим брелоком. Приносит заказанное. Я ем и смотрю корейскую мелодраму по телевизору. Тут меня и находят коллеги.
А чего хочется после бани? Правильно, пива. Поэтому мы уже вчетвером (часть наших ушла после бани в гостиницу) отправились на поиски пивбара. Мы шли по улице и заходили в каждый, пока не нашли в одном из них свободный столик. Сели, заказали. И тут от соседнего столика к нам подходит молодой кореец: «Русские? Это самый уважаемый мной народ!» Мы переглянулись. Парень заказал всем пива и подсел к нашему столу, переставив свой стул: «Можно, я с вами поговорю, а то русский язык уже стал забывать». Оказалось, его зовут Ким, и его бабушка живёт на Сахалине. Он гостил у неё несколько раз, знает, что такое пирожки и пельмени. Неплохо говорит по-русски, включая матерную часть. «А чем русские хороши?» – не дождавшись пояснений, спрашивает один из нас. Первое удивление у паренька было при первом путешествии к бабушке. Ему не хватало денег на автобус, и незнакомый человек, стоявший за ним в очереди, заплатил за него. «Он просто отдал мне свои деньги!» – удивлялся Ким. И потом удивления хватало. У него на Сахалине появились друзья. «Настоящие!» – показывал большой палец паренёк. – Где мы были! Хорошо, что бабушка не знает».
Он вызвался проводить нас до гостиницы. А по дороге заманил в супермаркет: «Я вам покажу, где классная водка продаётся». Водку мы купили сами, хотя Ким порывался за всё заплатить. Долго прощались в вестибюле гостиницы, фотались и жали друг другу руки. Парень он, конечно, классный. А водка – так себе, двадцатиградусная.
ЭХ, ДОРОГИ…
«Житель Люксембурга сошёл с ума на третий день автопутешествия по дороге Москва – Владивосток»…
От Ясна-Школы я узнал, что «пути» и «дороги» были раньше не синонимами. Дороги шли на Руси вдоль рек, а зимой и по ним. А пути идут от реки до реки, пересекая их. Тот, кто передвигается по путям, – путник. Есть ещё тропинка-торопинка, которая срезает углы между путями и дорогами. Позже пути стали главнее и понятия эти слились.
Поскольку этим летом мы практически всей семьёй прокатились от Иркутска до Владивостока и обратно (8718 км между прочим), попробую порассуждать на эту тему.
Дороги носят разные названия – Байкал, Амур, Уссури. Идут где-то напролом. И ты видишь, как для дороги снесена часть горы и насыпана в долине. Поражаешься колоссальности проведённой работы. Машина на такой дороге идёт прямо, не спускаясь и не поднимаясь. А где-то дорога услужливо виляет вокруг каждой горочки или вынужденно вьётся серпантином вокруг Байкала.
Покрытия различные. Вот где пятьдесят оттенков серого. От чёрного свежеположенного, ещё без разметки, до седого старого, с родимыми пятнами залатанных ям или чёрными морщинами залитых трещин. Есть ещё рыжие участки. Чёрно-рыжие, серо-рыжие… О неровностях на дороге предупреждают знаки. Иногда хмыкаешь про себя, стоило ли из-за маленькой кочки ставить столько знаков: и этапное ограничение скорости, и женщина на дороге, вид сверху. И не очень-то обращаешь на них внимание при дальнейшем предупреждении, а там так тряханёт! Зубы лязгнут и глухо вздохнут передние стойки у машины. Там, где дорога насыпана на болоте или мари, могут проседать целые её участки, и полотно дороги превращается в аттракцион «Весёлые горки». Дети пищат и радуются. Въезд и съезд на мост тоже редко бывает гладким. А вообще неровности, даже небольшие, видны издалека по чёрным отметинам от колёс. Размышлял я над ними долго, пока не увидел пустую фуру, – её колёса на средних осях не касались дороги и не крутились. Полагаю, что это они оставляют свои следы на неровностях.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=69978772&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
