Любовь Ржаная "Точка бытия. Рассказы, повести, притчи, стихи"

Он молчал, подбирая слова для ответа. Да, ему плохо. Хотя не в этом смысле. В смысле здоровья и самочувствия – ему хорошо, то есть нормально. Но не будет же он жаловаться ей на жизнь?

– А вам?

Само сорвалось с языка. Спасибо, автоответчик. Женщина помолчала и ответила, усмехнувшись:

– Мне как всегда.

Главное – не торопиться. Помолчать, потом спросить.

– А как – всегда?

Женщина поняла, что попала в капкан. Зрачки ее сузились, появилось что-то неуловимо враждебное в улыбке.

– Ве-ли-ко-леп-но!

Ну и прекрасно, подумал он, и черт с тобой. Не я к тебе подошел. Он закрыл глаза, словно ее и не было рядом.

– Почему не танцуем, мужчина? – его схватили за руку и попытались поднять со скамейки. Открыл глаза: девчонки. Пигалицы, лет по семнадцать. Две, обе жгучие крашеные брюнетки. Улыбаются, соблазняют. Хотят раскрутить.

– Дочки, я вам не папик, – огрызнулся он. – С мелюзгой не танцую.

– Фу, какой грубиян. Больно ты кому нужен, – презрительно прошипела одна, и девчонки удалились, встреченные хохотом своей девчачьей компании, к которой уже примкнул какой-то парнишка с банкой пива.

– Молодежь пошла – наглая! – сказал он словно никому.

– Почему же? вы им понравились, – спокойно возразила она. Теперь она сидела недалеко от него. – Идите, попрыгайте, разгоните свою тоску.

– Да я даже и с вами не буду прыгать, – неожиданно для себя выпалил он, – хотя вы мне… больше подходите.

– И почему же?

– Что – почему же? почему вы мне подходите?

– Подхожу по возрасту, – уклонилась она, – а почему не будете и со мной прыгать на палубе? Я ведь могу и пригласить!

– Хотите казаться легкомысленной. Нет, вы серьезная дама, даже, извините, местами вредная. Так мне кажется.

– Так-так. В чем моя вредность?

– В том, что вы одна. И у вас никого нет. Кроме меня, – он улыбнулся, зажмурившись.

– А что, вы у меня есть? – игриво, но мрачновато переспросила она.

– Почти.

– А, ну это неинтересно, сейчас последуют условия… Вообще-то, вы авантюрно знакомитесь с женщиной, надо признать ваш талант.

– Таланта нет. Знакомиться – знакомился. В итоге не женат.

Женщина молчала. Искусно молчит, подумал он, ждет моего глупого вопроса. Не задам. И он молчал.

Музыка прекратилась, танцы закончились. Кричали чайки. Пахло озерной сыростью, ветер трепал волосы и забирался под рубашку. Хотелось быть молодым. Женщина надела поверх тонкой блузки кофточку и сжалась, скрестив руки на груди, откинув голову назад. Ей было холодно и, наверное, грустно.

– Вы зачем поплыли? – вдруг спросил он.

– Так… за воспоминаниями, – тихо ответила она и улыбнулась своим мыслям. – Понимаете, я тут жила, в детстве. У озера. Вон, мимо деревушки проплыли полчаса назад. Теперь я тут проездом. А никого в городе у меня нет. Погуляла, села на теплоход, и вот…

– Где же вы живете, далеко?

– Далеко.

– Одна?

– Нет.

Он так и думал. Все к лучшему, он не хочет никаких подвигов. Ему все надоело в этой жизни. У него отпуск. Он думает, что надо вообще уволиться. Он хочет уехать куда-нибудь… может, на край света. Он романтик.

– Нет, не одна. Есть бабушка и кот.

– А муж?

– Мужа не было.

– Но любимый человек?

– Не было. Никого у меня не было, по-настоящему.

– Пойдемте ко мне. Я приглашаю вас. Хотите, в кафе пойдем, посидим сначала… Вы ведь не сегодня уезжаете?

– Нет, не сегодня. Сегодня у меня бронь в гостинице. Поезд утром.

Он молчал. Сердце тревожно забилось. Все так внезапно… он не готов! Хотя она ему нравится, и вообще, такая фемина совершенно в его вкусе! Такая ему снилась!

И взгляд у нее добрый, и ведет себя просто, не жеманничает… Актриса! Вот этакие и прикидываются хорошими, чтобы войти в доверие. Придет к нему, опоит и ограбит. И вообще, поверил он, что у нее нету мужчины! Ейный мужик, может быть, рядом! Если не тут неподалеку, на палубе томится, то на набережной остался, чемодан с клофелином сторожит. Нет, не на того напали.

Вот и косогор, вот и церквушка. Пришлось подавать ей руку. Она повеселела, щебечет уже. А ему все тревожнее. Пропадаешь, парень!

Обратный путь по воде показался быстрым. Говорить было не о чем, он рассказывал новости своей конторы, придумав и контору, и новости – она слушала и кивала. Немножко рассказала о городе, в котором теперь живет. Большой город, на Волге. И Волга там очень широкая. Далее – о природных катаклизмах.

– Пойдем? – спросила она, держа его ладонь. – Ты меня приглашаешь? Я иду!

И в серых глазах ее светилась какая-то непонятная ему решимость.

Они пошли в кафе, выпили кофе. Что-то дрожало в ее лице, когда он пристально смотрел на нее. Она словно смущалась. Неопытная, идет на дело первый раз, подумал он. Сообщника не видно, он нарисуется в подъезде… Рискнуть, что ли? Давно не был с женщиной, хочется рискнуть. Она аппетитно выглядит, зараза. Кстати, а вдруг она больна? Чем-то таким, нехорошим? Они уже подошли к его дому, остановились у подъезда. Незнакомых людей не было видно. Вошли в лифт. Жар охватил его – тут он привык целоваться. Передается вич через поцелуй или нет? Нет, он слышал, что не передается. Но зачем же ему с ней целоваться? Он ее совсем не знает!

Не поцеловал. Открыл ключом дверь, стараясь не стоять к ней спиной, пропустил вперед, включил свет в прихожей. Она шла как-то осторожно, как кошка, которую впустили в новую квартиру. Кошка обычно забирается под кровать, и ее нескоро оттуда выманишь. Женщина словно не решалась войти в комнату. Он показал: комната, кухня, санузел… Лишних тапочек нет, можно надеть его сланцы. Можно не снимать туфли. Женщина молчала, всматриваясь в него. Потом как-то приглушенно спросила:

– Что мы будем делать дальше? Нужно ли это нам?

– Мадам, вы уж определитесь, вам это нужно – что обычно делают в такой ситуации, или вы в разведку пришли? – вдруг ответил он чужим противным голосом, содрогаясь от собственного пошлого тона.

– Разрешите, я уйду, – быстро, резко, громко сказала она. – Я ошиблась адресом.

Он молча открыл ей дверь. Она выскользнула и побежала вниз, застучали ее каблучки. Стоя у окна, он видел, как она быстро шла к остановке, без конца поднимая руку к лицу. Кажется, она плакала. Сумасшедшая, подумал он. Включил телевизор, принес пива и бутербродов, уселся в кресло. Футбол. Все бежали. Он тоже бежал, не двигаясь. По-настоящему он бегал только в детстве. За мячиком. За девчонкой Люськой. За будущим. Будущее наступает и сразу становится прошлым.

Утром он не захотел проснуться.

Желтый свитер

Если бы не этот толстый ярко-желтый свитер в обтяжку…

Если бы мама не принесла его летом с распродажи…

Если бы она не заставила тебя напялить его и пройти по городу…

Если бы ты не шла, красная, как помидор…

Если бы ты не решила тогда зайти в парикмахерскую…

Если бы ты не попросила тетеньку отстричь твои косы…

Если бы ты не вернулась к вечеру домой с головой, похожей

на кокосовый орех…

Если бы ты не смеялась, когда мать лупила тебя половой тряпкой…

Если бы ты не плакала потом в темноте, беззвучно, уткнувшись

в свою подушку…

Если бы ты просто умерла… Тебе никогда не было бы больше

тринадцати лет. Вот.

Роза в чужом саду

Почему я вдруг вспомнила ее?

Так и встает перед глазами – молодая, красивая женщина в темном платье, медленно спускающаяся по лестнице нашего общего подъезда, в котором она жила на четвертом этаже, а наша семья – на третьем. Я помню, как повернулась, уже успев открыть ключом дверь, чтобы поздороваться.

С самого детства, лет с восьми я благоговела перед ее аристократичной, особенной красотой. Всегда-то она была печальная, всегда грустная. Даже когда разрешала покатать коляску с ее новорожденной дочерью, она не улыбалась, не сияла, как другие мамаши, заботливо поправляющие одеяльце или подвешенную погремушку. Но и коляску нам, девчонкам, она доверяла неохотно. Казалось, ее томит этот яркий солнечный свет, и она хотела бы гулять на улице в одиночестве…

Я поздоровалась… а как ее звали, вспомнить бы сейчас! Кажется, она была Надежда. Точно, Надежда. Такое совершенно не цыганское имя. А мать была настоящая цыганка, только не в пышных юбках, и мониста не носила, а одевалась скромно, словно беженка. И поселились они в новом доме тогда же, когда и все жильцы. Старая цыганка, черные волосы с проседью, и ее юная дочь, красавица с большими черными глазами, правильными чертами лица и очень белой кожей. Она не была похожа на цыганку, а больше на барышню- дворянку с картин русских художников.

Помню, в нашем подъезде в это время оказались три девушки одного возраста, и к ним повадились женихи. Парни стояли у подъезда, соловьиным посвистом вызывая подружек на улицу, а если им позволялось зайти в квартиру – значит, все было серьезно и дело шло к свадьбе.

Девчонка с пятого этажа, Танька, очень смазливая и бойкая, рано загуляла по-взрослому. Помню свою испуганную, с вытаращенными глазами мать, когда она открывала дверь домой, идя с работы, и с порога начинала на нас сестрой кричать: ну, если вы такие будете… на одну ногу наступлю, за другую раздерну! Опять эту проститутку пьяную из бара брат на улице подбирал! Бедный парнишка, стыдно ему как! Ну, смотрите у меня!

И было страшно: вдруг и мы такие вырастем?

Помню, я ночью молилась, чтоб мне не вырасти такой, как Танька, а лучше умереть раньше этого. И чтоб никаких абортов и беременности раньше свадьбы! И казалось, это главное, о чем можно мечтать.

Самое смешное, что про вред абортов мы знали из плакатов в детской поликлинике, а про секс, что это такое, и откуда же было узнать? Таких плакатов не вешали. Многие из нас до самой взрослости думали, что дети родятся от поцелуев…

Девчонка с первого этажа, тоже Танька, успела к 25 годам раза три выйти замуж. Все не сходилась характером. Из-за двери порой слышался то ее хриплый смех, то хриплый плач, то хриплый вопль ее отца: ссука! зарублю! Ему-то каждый зять нравился, на почве увлечения пивом.

А к Надежде не стояла очередь из женихов. Они с матерью жили как-то тихо, ни с кем из соседей особо не разговаривали, и понять, какие они, мы не успевали. Говорили, что цыганка строгая и правильная, дочь держит в ежовых рукавицах.

Да разве присматриваешься к соседям, когда у тебя школа! одноклассники! куча интересных книг! каникулы на все лето – в деревне у бабушки с дедушкой! А еще и черно-белый телевизор появился, и в 21:00 обязательно интересный фильм…

«Гранатовый браслет», «Анна Каренина»… Красавицы актрисы… В моей жизни только одна была на них похожа – Надежда-цыганская дочь. Стройная, с густыми черными локонами, в облегающем платье, с тайной печалью в очах. Ее красивые платья шила ей мать, и она не разрешала Надежде носить босоножки да шлепанцы, а только туфельки на высоком каблучке. Помню, у нее были не только черные или белые туфельки, а даже салатового цвета – мы с подружками, сгорая от любопытства и светлой зависти, специально пошли в магазин «Обувь» потрогать высокие шпильки и узнать цену. А померить их нам не дали – продавщица, нарядная, как манекен, строго велела сначала вырасти.