Владимир Станиславович Потапов "Конфедерация Метала"

– Я уважаю твою прилежность Подземному Метал-Богу за твоё восхваление богатства как дара богов, но я всё же несколько раз обдумал, прежде чем принять это предложение, и вам советую одуматься.

– Нахрен богов, мне нужна кружка грибнухи! – затрясся молодой Чернижка, совсем недавно получивший права совершеннолетнего.

– Ладно, спрошу у друга, он живёт у стены внутри города. Главное, чтобы пустили.

В унисон словам Дубобита ворота раскрылись, и из-за стен показалась делегация из двух выборных тысяцких, выполнявших роль городской власти, старый и молодой, за ними вышли городской воевода, казначей и судья. Далее на стальконе двигался сторож. Чревосмерть дал знак остановить повозки, распластавшиеся в три ряда, не считая первой повозки, слез и пошёл им навстречу вместе со своим оружейником, двумя хранителями монет, и тремя воеводами, каждый из которых отвечал за свою часть Войска. Встретились они по обычаям братьев: ударились, будто молотками, предплечьями правых рук, поднятыми на уровне груди, а затем обнялись, похлопав друг друга по одной из лопаток. Более сложный метод традиционного знакомства по сравнению с нашим племенным рукопожатием, но проще чем жреческие приветствие с поклонениями, возданиями рук и какими-то кистевыми узорами-знаками, каждый из которых отличается в зависимости от области и поклонения одному из богов как центральному. Молодой тысяцкий говорил чаще и более эмоционально, но поглядывал на старого тысяцкого, который в основном молчал и периодически то кивал, то двигал плечами, то мотал головой. Разговор тянулся дольше обычного.

– Только не говорите, что ночлежки не будет… – заволновался Дубобит.

– Да я уже готов хоть где обосноваться, хоть здесь, прямиком под повозкой. – разверзался уже настроившийся Злыня.

– Думаю казнохраны и Чревосмерть вряд ли тут что-то сделают. Наши тысяцкие упрямые. – сетовал Дубобит.

– Они пытаются решить всё по правилам нового кодекса, чтобы дело было решено между народами, а не посредством землячества. – вмешался я.

– Это всё хорошо, да только вряд ли решат. – ответил Дубобит.

– Наш глубинный народ слушает только своячков. – добавил Черногоре. – дохлый номер.

Наконец, после ещё нескольких минут переговоров, Чревосмерть немного повернулся к воеводе Сердочреслу, сыну Брата и Племенной. Серьёзный мужик средних лет. Видимо, в этих переговорах без Братской крови всё-таки не обойтись. Тот вышел вперёд и начал размашисто что-то говорить. Переговоры пошли лучше, даже старый тысяцкий начал чаще говорить. Но разговор всё равно казался слишком долгим. Переговорщики начали эмоционально корчить лицами и жестикулировать.

– Нет, всё, надо идти. – Дубобит начал слезать с повозки.

– Эй, ты куда? – обернулся на него Чернижка.

– Землячествовать. – ответил Дубобит и скинул на повозку мечельбу.

Он немного напряжённо прошёл мимо повозок и вышел на площадку, меняя походку на более спокойную. Подойдя к делегации, Дубобит распростёр руки, и обнял молодого тысяцкого. Они потрясли друг друга за плечи. Обратившись в сторону старого тысяцкого, Дубобит поклонился, а тысяцкий кивнул в ответ и положил руку на плечо воителя, приветствуя некогда своего подданного. Разговор, как казалось, стал ещё более лёгким, но всё же в Чревосмерти проглядывалось недовольство несоблюдением новых норм и правил переговоров. И всё же ситуация заставляла его принять безвыходный факт ради Войска. Видно было, что Дубобит говорил более неформально, то оборачивался и указывал рукой на нашу дружину, то махал куда-то далеко на восток и тыкал на статую, то хватался за плечи молодого тысяцкого и воздавал руки к небу. Молодой тысяцкий то улыбался, то смеялся, то хмурился и корчил недовольное лицо, но, в конце концов, он задумался, начав гладить свой нос. Старый тысяцкий молчал и непрерывно смотрел на Дубобита со всей серьёзностью. Затем, когда Дубобит замолчал, бросая взгляд то на одного, то на другого тысяцкого, старый повернул голову на молодого и рукой выдал жест, которым подзывают человека, чтобы что-то сказать ему. Молодой сказал что-то нашим переговорщикам, и тысяцкие, со своей свитой, отошли чуть назад, к городу, чтобы их не было слышно. Городские властители начали переговариваться, периодически выслушивая то воеводу, то казначея, то судью. Больше всего что-то объясняли казначей и воевода, то будто споря друг с другом, то соглашаясь. Над площадкой нависло напряжение. Старый тысяцкий поднял руку, заставив всех замолчать, погладил седую бороду, и, с минуту помолчав, что-то коротко сказал. Молодой тысяцкий покивал головой, казначей и воевода не выдали какой-то определённой реакции, а судья покачал головой и махнул рукой. Они вернулись к нашей делегации, молодой тысяцкий начал говорить. Чревосмерть положил руку на сердце, сдержанно кивнул тысяцким, подставил им и свите предплечье и обнял, как бы закрепляя договор. То же самое сделали и остальные.

– Заебись. – вырвалось у Черногоря.

Злыня одобрительно покивал, продолжая смотреть в сторону переговорщиков. Чревосмерть, воеводы, Дубобит, казначей и городской воевода направились в сторону повозок, чтобы давать нам дальнейшие распоряжения.

Сторож сел на стальконя и поскакал обратно, в сторону поста.

Пройдя чуть дальше первой повозки, Чревосмерть встал и громко начал отдавать приказы:

– Добрые тысяцкие Пашнедар и Бурохром, от лица жителей Крайграда, дали разрешение нашей дружине найти кров в окрестностях их города до полудня горьдня. Сегодня дружине необходимо будет обустроиться на временных местах, завтра и в грусдень вы сможете восполнить силы, однако, не забывайте об утренних разминках. В утро горьдня на главную площадь в центре города и к этим воротам прибудет ярмарка, запаситесь необходимым личным провиантом и прочими принадлежностями. К полудню повозки будут ждать всех чуть дальше ярмарки, где-то на той площадке. – Чревосмерть указал назад. – Следующее: места в пределах городских стен может не хватить, поэтому все с первой по одиннадцатую повозку поедут в ближайшую деревню чуть севернее, за стенами. Сейчас она наполовину заброшена, так что займёте места в пустых домах, а также раместите палатки около них. Повозки с двенадцатой по семнадцатую поедут расселяться в те поля, на мельнице, сенокосах и палатках, вас отведёт Дымняк, городской воевода Крайграда. Остальные повозки, с восемнадцатую по двадцать пятую проследуют за казначеем Мирногрехом, а также вашим совоителем Дубобитом в его родной квартал, который вы можете видеть справа, там также нужно будет расспросить о крове у жильцов, а Мирногрех с Дубобитом постараются временно заимствовать палатки в местных ткачевнях, поэтому будьте в них предельно аккуратны, за порчу имущества платить будете сами. Всё, выдвигайтесь.

Наша повозка числилась под номером пятнадцать, поэтому мы, возничий с инженером и одиннадцать воителей, не считая Дубобита, направились с другими повозками за воеводой налево. На ходу Черногоре и Чернижка передали Дубобиту его мечельбу и походную сумку.

– Ещё свидимся, Черногоре всё объяснит. – сказал Дубобит и подмигнул Черногорю. Тот хитро улыбнулся.

Поля действительно были запустевшими. Одни начали прорастать сорняками, другие выглядели завядшими, а третьи и вовсе начали сливаться с землей.

– Во-о-о-он тама, горсть полей, на коих урожаи возделывають. – показал тучный городской воевода вперёд. И действительно, было видно мелкие двигающиеся силуэты.

– А почему так далеко от города-то? – спросил кто-то из то ли тринадцатой, то ли двенадцатой повозки.

– А тысяцкие наши, Пашнедар с Бурохромом, нанимали землемера с Вольфрамску, так тот и сказал, мол, вон там земля-то, почва, говорит, плодородная, мол, концентрация чего-то там на том участке выше, чем на остальной пашне. Мол, один участок этот, говорит, может, окромя своего, ещё треть земель заместить по, ну, продуктивности.

– А у меня тятя работает в полях под Тленовым, весточку писал: "поля нынче менее плодоносящие, работаем за троих, чтобы от нормы не отбиваться". – процитировал кто-то с задних повозок.

– Во-во, мои в Хромовске тоже так говорят. – поддержал кто-то спереди.

– Это всё Метал-Бог гневится, что мы на землю нашу неживых пустили. – предположил кто-то сзади.

– Или боги, за то что не используем благости бессмертных себе на пользу. – добавил жрец, что отговаривал нас от грибнухи.

– Та боги, не боги, усё одно. Коли еды не будет, так и о богах некому молвить будет. – подводил итог воевода. – Енто всё погода да мало рук, так вот я вам скажу. Война енто, конечно, хорошо, токмо есть шо-то надобно, ну, возделывать пищу в смысле… А вон, кстати, и сенокосы.

Воевода указал пальцем чуть правее мельницы. Из-за стен появились маленькие жёлтые холмики, вроде как раскиданные не по ровным рядам, а вроде как и сформированные в определенный ансамбль.

– Костёр разводить можете, ток это, не близко к кучкам… Ну метрах в двух-трёх думаю можно, лучше и чутка подальше. – предупреждал воевода. – А на сене-то спать мягко. Вот ночь пролежите, а на утро как новенькие проснётесь. Будто заново родитесь.

– А на мельнице сколько мест будет? – поинтересовался Черногоре.

– Ох ты, ну дай подумать… – воевода почесал голову, а затем положил руку на свой топор, отлитый единой сталью с оловянными узорами на рукояти, будто собравшись с мыслями, и, набрав в грудь побольше воздуха, начал излагать. – Значица, на первом этаже человек шесть-девять обустроиться могут, на втором, значица, примерно столько же. Третий узок, так что, ну, человека три-пять, ну может и шесть конечно влезет. Ну и чердак мельничный есть, там человека два-три потесниться могут. Ну и на пролетах в уголках по человеку можно, между первым и вторым этажом, да вторым и третьим уж точно, к чердаку не знаю.

– А там Чернижка уместится. – поязвил Злыня.

– Дошутишься, дед. – помахал кулаком Чернижка.

– Какой я тебе дед? Я тебя лет на десять всего старше, или сколько там тебе. – махнул рукой Злыня.

– Получается условно двадцать-тридцать человек где-то. – подсчитал я.

– Примерно так. – подтвердил воевода.

– А палаток хватит? – Спросил наш возничий.

– У нас двадцать палаток по два человека на каждую. – сказал хранитель похода с семнадцатой повозки, к которой была прицеплена небольшая тележка с провиантом и прочими походными принадлежностями. – Чем больше людей влезет в мельницу, тем лучше.

– А у нас сенокосов-то много, ну сколько там, ну с десятка два-три будет, сколько вас всего будет? – спросил воевода

– Восемьдесят четыре. – крикнул кто-то спереди.

– Восемьдесят три. – поправил я.

– Да, Дубобит же остался там. – дополнил Черногоре.

– Ну, думается мне, надобно сначала поехать посчитать скокмо кучек-то есть, а там уж и дальше решать.

Все согласились, и поход дал правее, прямо по заброшенным полям.

Семнадцатая повозка состояла в основном из воителей, разбирающихся в лагерных делах. Они обогнали остальных и, подъехав к месту, начали считать сенокосы. Находились они достаточно близко друг от друга, что позволяло лагерю быть достаточно плотным, и при этом достаточно далеко для того, чтобы размещать между ними палатки. Самих кучек сена насчитали двадцать шесть, они были высокими, но не слишком широкими, поэтому лагерные решили, чтобы на каждой кучке расположилось по человеку, а походную сумку и прочие принадлежности можно было либо сложить рядом, либо у ближайшего лагеря. Костры разжечь решили по одному между тремя палатками, равноудалённым от ближайших сенокосов. Главную палатку с общаком разместить поближе к мельнице, но не прямо на краю сенокосного периметра. Таким образом, оставалось восемнадцать незаселённых, так что лагерные предложили использовать меньше сенокосов для расселения в мельнице. Однако, в нашей группе оказалось достаточно много братьев, которые пожелали спать под открытым небом, а также набрались желающие из племени и жречества, желающие понежиться на мягком сене. Поэтому решено было по максимуму расселить всех тут, а оставшихся отправить на мельницу.

Злыня собирался полежать на сене, да и я был не против, но Черногоре буквально сразу подозвал нас и, чутка понизив голос и наклонившись к нам, сказал:

– Давайте забьём мельницу.

Злыня криво поморщился.

– Какая мельница, что там делать, на хрен пойми чём спать?

– Мы не будем спать… Точнее, когда придёт время спать, будет уже всё равно, где и как. – Черногоре хитро улыбнулся.

– А-а-а, так вот чего вы переглянулись с Дубобитом. – ухмыльнулся я.

– А то. Но это не по тому, о чём мы недавно говорили, а так… Чисто в кабаке местном известном посидеть.

– Тебе лишь бы… – Злыня мимикой объяснил опьянение.

– А тебе будто нет. – иронично высказался Черногоре.

– Слушай, я просто не отказываюсь от таких дел, понимаешь… – криво улыбнулся Злыня.

– От каких дел ты не отказываешься? – ворвался в наш круг Тёмногонь

– Ладно, уж кому-кому, а с рокерами в гуляньях, конечно, не сравниться. – ехидно бросил Злыня.

– Это ты ещё нас недооцениваешь. И военный устав понарушать не прочь, особенно когда дело касается выпивки или девок. Или всего вместе. – будто гордясь этим высказался Тёмногонь, неестетсвенно быстро транслируя речь

– Слушай, не здесь. Если хочешь с нами – тогда забивай место в мельнице, да поближе к нам. – одёрнул болтуна Черногоре.

–Без проблем. – сказал Тёмногонь и быстро пошёл к лагерным.

– Шустрый рокер. – сказал я Злыне и Черногорю.

Мельница была местами с дырами. Где-то они были кое-как заколочены досками, а где-то совсем не тронуты. Посередине на всех этажах стояла балка, обтянутая цепями, идущими от механизма на первом этаже, который стоял посередине. На втором этаже стоял механизм для просеивания и изготовления муки. Третий этаж был почти пуст, а чердак пристроен отдельно, с отдельной лестницей на третьем этаже. Была ещё одна возвышенность с углублением, большую часть пространства которой занимала балка, соединённая с вентилями.

Мы с Черногорем и Злыней убедили лагерных и дружинников на мельнице расположиться на чердаке, дабы "никому не мешать и не занимать места. Тёмногонь занял одно из трёх мест на третьем этаже. Остальные заняли по шесть мест на втором и первом этаже, пролёты удалось оставить пустыми.

В основном мельницу заняли помощники, в частности возничие, которым надоело вечно быть то на солнце, то под дождём, а также воители, которые либо хотели уйти в самоволку по каким-то своим делам, либо такие, которые не любили большого скопления людей, либо просто не желающие проводить ночёвки под открытым небом.

Многие, только накидав вещей, спальных мешков или ещё чего мягкого, и кое-как обустроившись, доставали из-за пазухи или сумок фляги и бутыли со скулькой. Ближе к вечеру можно было подойти к костру у главной палатки и взять кружку готовой бадяженной Братьями скульки, от которой любой неподготовленный достаточно быстро окажется в хмельном сне. Тем более с походной бадяги. Именно этого мы и хотели дождаться, когда все уже прилично напьются и не заметят нас.

Уходить в самоволку запрещено уставом, мол, вдруг воитель что-то натворит в местном городе и попортит репутацию Войска в глазах городских или деревенских. Конечно, если всё пройдёт гладко, но воителя заметят, его могут и простить воевода и предводитель. Но, с учётом того, как тяжело прошёл тот недавний бой, на котором я чуть не ушёл к вратам навсегда, большинство дружины напьются только так.

К нам на чердак зашёл Тёмногонь, и Черногоре начал рассказывать всякие истории с битвы, дабы скоротать время.

– И тут смотрю, а сзади ещё два мертвеца подходят со своими палками несуразными. Один замахивается, целится прямиком мне в голову, без всяких финтов и обводок. Ну я ему Сладкомиру в живот втыкаю, второму ногой выбиваю колено, чтобы посидел, подумал, а у первого начинаю в месиво живот превращать, ну, дырку развороченную делаю, и тут же отмахиваюсь от другой нежити дальнобойной, а этот, что на Сладкомире, как щит, ну…

– Подожди, что за Сладкомира? – перебил …

– Это мечельба моя. – немного изменился в лице Черногоре.

– А почему Сладкомира?

– Это женщина моя, покойная.

Все на время замолчали. Черногоре решил продолжить.

– Во время родов умерла. И она, и ребёнок. Ну, мы не по закону хотели создать семью, а так, без вот этих всех обручений, поэтому я не считаюсь вдовцом.

– А как вы познакомились? – поинтересовался Тёмногонь, шмыгая носом.

– Ну, работала она в кабаке местном в городке моём, в Гормире, ну я с ней однажды что-то заигрывать начал. Ну и в общем потом в уборную ушли, ну и там, ну… ясное дело. А я завсегдатаем был в кабаке своём, поэтому мы чуть ли не каждый день так время проводили, тайком от кабачника, отца её. А потом что-то общаться часто начали, видеться вне кабака, гулять там, ерундой заниматься. Ну и, собственно, однажды она мне подарила мечельбу, новую, с кузницы, в знак любви, так как знала, что ну очень хотел я оружие себе, а отец не разрешал. Он меня один воспитывал, мать уехала в Империю вашу, как я родился, не хотела обременять себя семьёй. А отец, собственно, воителем был, тогда ещё Братских войск. Я хотел на него быть похожим, а он запрещал мне это всё, оружием пользоваться не разрешал. Говорил, мол, что война – это ужасно, а воителем быть ещё хуже. Говорил также, что не хочет похоронить своего единственного сына, мол, так не должно быть, чтобы отцы сыновей хоронили. Вот она и подарила мне мечельбу, я ведь все уши ей прожужжал.

– А как ты тогда воюешь так хорошо, если не обучался нигде? – удивился Тёмногонь.

– А я в ристалище ходил тайком. У меня друг детства был, а у него там отец преподавал бой на древковых оружиях, мечёвках и мечельбах, ну и рукопашному бою. Отец всё время в походах был, просил соседей за мной присматривать, а им то всё равно, у них свои заботы. Поэтому скрывать было не сложно свои обучения. А через несколько месяцев после подарка от Сладкомиры отец погиб на границе, ну и можно было уже больше ничего не прятать и не скрывать.

– И ты пошёл на службу?

– Не, я дальше продолжил пить и развлекаться со Сладкомирой. – Черногоре посмеялся. – Дом и все монеты переходили по завещанию мне, плюс Братский Совет выплатил мне тогда монеты как за единственного умершего родителя, хоть мне тогда уже и было двадцать лет, и как за погибшего в битве воителя – члена семьи. В общем, денег было много, можно было несколько лет ничего не делать, а потом открыть какой-нибудь кабак, я как раз дома много книг изучал по приготовлению разнообразной скульки. А тут Сладкомира внезапно беременеет. Бедра у неё были широкие, но в организме почему-то случились некоторые осложнения. Я потратил много денег на лекарей, даже в саму столицу Братства, Вольфрамск, ездили лечится. В итоге лекари сказали про хмельной избыток, всё они на скульку скидывают, тренд у них новый. Ну, в общем, вывели его из организма, но роды всё равно не прошли удачно, от боли Сладкомира умерла, ребёнку не хватило воздуха, и он родился мёртвым. Сильно переживал тогда, не знал, что делать, а тут как раз мой друг детства сказал, мол, новую дружину собирают в Братское войско. А мне тогда уже терять было нечего, моя любовь умерла, наш сын тоже, да даже отец погиб. Решил, что всё равно жить не хочется больше, а от пребывания в Гормире тем более тошно, да и монеты кончались. Поэтому я согласился, наскоро продал отцовский дом соседу, который давно зарился на наш участок, взял самое необходимое, и пошёл к точке сбора. Тем более отец друга набирал новобранцев в городе. А мечельбу назвал в честь Сладкомиры, и в знак памяти о её подарке.

– Тяжёлая у тебя конечно жизнь, Черногоре. – перебил Тёмногонь.

– Да не, я даже в какой-то степени благодарен этому. Это всё закалило меня, дало много пищи для ума, так сказать. К тому же привело к тому, что я теперь убиваю нежить, и на, скульки пей вдоволь, а что ещё надо? – посмеялся Черногоре и предложил чокнуться фляжками.

Мы выпили, а затем Тёмногонь продолжил расспрашивать.

– Слушай, так ты ведь сказал, что состоял в Братском войске, так?

– Ну. Блять… – Черногоре пролил немного скульки и начал, как мог обтираться.

– Но ведь мы в Совместном войске. Типа вас сюда приписали или как?

– Всё намного сложнее, мой имперский брат.

– Я уже устал слушать историю Черногоря. Может все уже напились, и мы можем выдвигаться? – почёсывая брови, сетовал Злыня.

– Да погоди ты, про тебя тоже там история будет. – махнул на Злыню Черногоре.

– Какая радость, я весь в нетерпении. – иронизировал Злыня и устало выдохнул.

– Так вот, значит, взяли меня в это Братское войско, в Четвертую дружину, как раз нужно было восполнить там потери, да и друга моего туда же приписали. В общем, служили мы – не тужили. Первую битву провели под Чернопольем, когда оно ещё не было разрушено. Было страшно, думал, мол, всё, тут и помру. Ну, первый бой, он всегда такой. А после победы расслабился, и с каждым боем стал всё больше удовольствия получать. Пили мы только так, у Братского войска не было таких жёстких уставов, как в Совместном, так что мы и в самоволку ходили, и у нежити их пойла собирали, с трупов. Отвратительные, но вставляют только так. Было всё весело, пока однажды не отдали распоряжение: зачистить границы Гнильного Чистилища от жреческих разбойников, которые нападали на ближайшие деревни и сёла Братства. Ну мы и пошли в поход, изрядно напившись. Наш воевода сказал, что ему соглядатаи донесли, мол, разбойники в храмовом сборе Смердице, ну и пошли мы в эту деревню. Мне это показалось странным, ведь разбойники и грабители жрецов прячутся в основном в болотных местах, да во всяких малочисленных лесах, но приказ есть приказ. В общем влетели мы в эту деревню, и на зачистку от разбойников это совсем не было похоже. Мой отряд начал вырезать мужчин, стариков и мальчиков, хватать девок, поджигать дома, предварительно вытащив оттуда всё добро. Мне это, разумеется, не понравилось, сначала я пытался останавливать воителей, а затем пришлось направить мечельбу на одних из воителей. Они опешили, и, пока никто не успел сориентироваться, что происходит, мой некогда друг отвёл мечельбу и толкнул меня со словами: "Что ты делаешь? Ты что, жрецолюб? Убивай их или я тебя убью". В тот момент я тоже был не самых лучших мнений о жрецах…

– Как, впрочем, и сейчас. – подметил Злыня.

– Слушай, да ты и сам нас недолюбливаешь. – ответил Черногоре.

– Ой ладно, сейчас начнётся опять это всё, давай продолжай, а то я усну. – прервал очередную перепалку Злыня.

– Ну так вот… Убивать жрецов-грабителей – это одно. Но выжигать и вырезать целую деревню – это уже просто какая-то ненависть. Ну я другу то и врезал, а чего. Ну он своей мечельбой замахнулся, а я его быстрее проткнул. И тут я понимаю, что всё, конец. Воители бросают девок и провизию, начинают доставать мечельбы, и как раз тут я и научился этой штуке с живым щитом. Начал размахивать остриём Сладкомиры, отпугивать финтами надвигающихся собратьев. Закрываюсь бывшим товарищем от удар, наотмашь летящих в меня, сам отмахиваюсь, а там повозка сзади была, ну я до неё добрался, за ней укрылся, чтобы не окружили, кинул бывшего друга в надвигающуюся группку, и начал из-за повозки прокалывать наступающих. В общем, почти всех перебил, пытался обилием хлещущей крови деморализовать, и кто отступал, в тех точечно кидал поднутые с трупов мечельбы. В итоге часть осталась в той деревне лежать, часть бежала, в том числе и воевода.