9785006089433
ISBN :Возрастное ограничение : 18
Дата обновления : 24.11.2023
Девочка у моря. Счастливый жребий
Виктор Улин
Когда разумный профессор-филолог подошел к одинокой девочке, стоящей на краю турецкого пляжа, ни один из них не мог предполагать, что за десять дней пройдет целая жизнь, чистая и светлая, которая для обоих окажется ступенью к чему-то новому. Поскольку вела их единственная сила, способная двигать миры – любовь, хоть и не сразу осознанная в нужном качестве. Но за финальной точкой романа остается надежда, что у героев все действительно изменится к лучшему.
Девочка у моря
Счастливый жребий
Виктор Улин
Моей жене Светлане
– с любовью
Дизайнер обложки Виктор Улин
Фотограф Виктор Улин
© Виктор Улин, 2023
© Виктор Улин, дизайн обложки, 2023
© Виктор Улин, фотографии, 2023
ISBN 978-5-0060-8943-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Он ввел меня в дом пира,
и знамя его надо мною – любовь.»
(Песн. П. 2:4)
1
Девочка стояла у кромки прибоя.
Море волновалось; в этих местах оно волновалось всегда. И утром, и днем и вечером, и ночью.
Волны набегали издали, рождаясь незаметно где-то у тускловатого горизонта. Приближаясь, меняли цвет – из густого ультрамаринового становились зеленоватыми – и делались все смелей. В десятке метров поднимались так, что с гребней срывались белые буруны. У самого берега обрушивались пенисто, сразу делались прозрачными и растекались по песку, подбегали с видом доброй собаки, желающей лизнуть ноги. Не добежав несколько шагов, откатывались назад, чтобы через несколько секунд повторить все опять.
Опять, опять и опять.
А она стояла, стояла и стояла.
Точно ждала, когда волна решится всерьез и коснется ее сланцев.
2
Звонцов любил море во всех проявлениях, хоть и провел жизнь глубоко на континенте.
Он любил вид постоянно меняющейся воды, любил запах соленых волн, особенно любил шум прибоя.
Когда-то давным-давно – в прошлом веке и еще более прошлой жизни – они с женой испытали медовый месяц в Латвии. Отдыхали в местечке Юрмала: целыми днями гуляли вдоль побережья, общались с местными жителями, лакомились трехцветным желе в бесчисленных уютных кафетериях – возвращаясь в пансионат лишь для сна. Их корпус стоял у самого моря, отделенный лишь узкой дубовой рощей. По ночам, когда затихало все ненужное, Звонцов слышал мерный шелест недалеких волн. Порой Балтика штормила всерьез – тогда шелест превращался в мощный гул, напоминавший… напоминавший шум неспокойного моря, который нельзя было сравнить ни с чем. А с раннего утра отдыхающие высыпали на берег – бродили по мокрому песку, заглядывали друг другу под ноги и ворошили палками плети остро пахнущих водорослей, выискивая свежие кусочки янтаря.
С тех пор переменилось всё, причем далеко не в лучшую сторону.
Ушла жена, выросли несчастливые дети, а Латвия сделалась такой, что попасть туда стало труднее, чем в Америку во времена «железногозанавеса».
Сохранилось лишь воспоминание о шуме моря, напоминающего о себе всякий раз, когда Звонцов просыпался среди ночи и, млея от предощущения бесконечного по жизни счастья, прислушивался к тихому дыханию на соседней подушке.
Эти доносящиеся из прошлого звуки не утратили притягательности даже на пятом его десятке: отправляясь в Турцию, он всегда выбирал отель первой линии, а на месте всеми способами добывал номер, выходящий на прибой: ему органически требовался шум, идущий от далекого горизонта.
Но в этот раз все не заладилось с самого начала.
Отель стоял у берега, и поселили Звонцова в крайний номер. Но корпус выходил на море глухим торцом, а пластиковые окна – которые невозможно было открыть ночью из-за жаркой духоты – не хотели пропускать посторонних звуков.
Поэтому каждое утро Звонцов вставал ни свет, ни заря и до завтрака, состоявшего у него из трех чашек крепчайшего кофе и нескольких колечек с кунжутным семенем, шел на пляж, еще не испорченный назойливым присутствием туристов.
Садился на ближайший к кромке лежак – холодный и влажный, стоящий в ниточку с соседними – и слушал, слушал, слушал свой любимый шум.
Именно в такие минуты он заметил эту самую девочку.
3
Всю жизнь в нем боролись два совершенно разных человека. Один импульсивный, даже экзальтированный, тонко чувствующий и способный на неожиданные поступки. Второй – суховатый, почти педантичный, постоянно видящий первого со стороны и усмехающийся над каждой его неудачной попыткой. В молодости верх брал первый; нынче властвовал второй. Но, умный априорно, смягчился и даже почти перестал смеяться.
Не испытывая больше Шекспировских страстей, Звонцов принимал таковые у других.
Только очень ограниченный индивидуум мог считать, будто сильные эмоции являются прерогативой взрослых. Все обстояло как раз наоборот: взрослому человеку полагалось жить ощущениями, молодому и тем более юному – чувствами.
А душу, открытую чувствам, ранили элементарные вещи.
Эта девочка тоже была человеком со всей глубиной – и какая-нибудь вчерашняя размолвка с мальчишкой на турецкой дискотеке могла ввергнуть ее в бездонную пучину переживаний.
Но через день или два он узнал, что дискотек в их семейном отеле не бывает, ближайшая из всех находится в Аланье, и она сугубо взрослая, куда детей не пускают.
А девочка в оранжевых сланцах и белых шортиках с красным поясом неизменно появлялась у моря в пустынные утренние часы.
Казалось, она не сходила с места – стояла тут круглые сутки, только днем делалась незаметной среди суеты.
С окончания завтрака до начала ужина на пляже роились тучи нереально красивых девчонок всех возрастов: стройных, тонких, длинноногих, с развевающимися по ветру белокурыми волосами. Звонцов не обращал на них внимания; каждая казалась ему куклой, набитой опилками и увенчанной фарфоровой головой, словно Толстовская Мальвина.
А вот эта утренняя – неизящно сложенная, не имевшая в себе ничего, способного зажечь хоть на секунду – неизменно притягивала взгляд.
Своей недвижностью она напоминала кариатиду.
Хотя, конечно, сравнение страдало неточностью. Кариатиды – гипсовые, грудастые, косоглазые и по-турецки неуклюжие – поддерживали портик псевдороманской ротонды, которая украшала террасу их отеля около входа в ресторан.
Девочка ничего не поддерживала, лишь смотрела за горизонт, словно скульптура с корабельного ростра.
Но и эта аналогия не проходила.
Ростральные женщины были устремлены вперед, навстречу волнам и приключениям в духе романов Жюля Верна.
Эта же просто стояла, никуда не стремясь, как героиня драматической повести – жена рыбака, ушедшего в море перед штормом.
Но и рыбацкие жены, стоя там молчаливой толпой на берегу, позами своими выражали надежду, которая не умирала до последней минуты.
А от девочкиной фигуры веяло такой безысходностью, точно она уже загодя похоронила всех близких.
И, возможно, даже саму себя.
4
Прибой тихо шумел, перекатывая гальку и выравнивая песок. Над морем вспыхивали чайки, но их тонкие голоса не портили гармонии, а лишь добавляли к ней свою особенную ноту.
Звонцов сверился с часами.
До начала завтрака оставалось сорок минут. И даже он, любивший занять один из самых популярных маленьких столиков на открытой и по-утреннему тенистой галерее, мог наслаждаться покоем безлюдного пляжа еще целых полчаса.
Опустившись на лежак, он расслабился и закрыл глаза.
Море шумело и шумело и несло его куда-то в ненастояще счастливое далёко…
– …Мама!..
– Мама!!..
– Папа!!.. Папа!!!..
– Дарина!..
– Даниил!..
– Игнат!!..
– Егор!!!..
Он встряхнул головой, не сразу возвращаясь сюда.
Поднялся в вертикальное положение, оглянулся,
За его спиной, сдвинув пластмассовую пляжную мебель в подобие общих нар, раскладывало пожитки шумное семейство. Пузатый безволосый мужчина с золотой цепью на шее, не по годам толстая женщина в слишком тесном купальном костюме, пара раскормленных мальчишек. Судя по молочно-белой коже – вновь прибывшие, спешащие урвать от пляжа все возможное и потому решившие пожертвовать утренней едой.
Звонцов без охоты встал с успевшего нагреться лежака.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом