Савелий Лукошкин "Город"

– Эффективно! – не удержался я.

– Я понимаю, как это все звучит. Но это действительно так.

Все это звучало нелепо, но я вспомнил про Мика.

– Среди пропавших в недавнее время не было никого, по имени Мик?

Клаас мгновенье подумал, – Нет. Из тех, о ком писали в газетах – точно нет. А что?

– Пока ничего. Так, странность небольшая…

Клаас посмотрел на меня с интересом, но расспрашивать не стал.

– Ладно, – сказал я, – Когда началась эта волна исчезновений?

Клаас пожал плечами, – По-разному можно считать. Я бы считал от исчезновения Эженки Новик, три года назад.

– Нужно составить список всех пропавших с этого времени.

– Уже сделан. У меня дома лежит. – Клаас затушил сигарету, – Пойдем?

– Пошли, – согласился я.

На прощанье мы помахали Тиму, возвышавшемуся за барной стойкой с книгой в толстом кожаном переплете. На носу его сверкали круглые очки, прятавшие глаза за блеском и придававшие Тиму немного зловещий вид.

Клаас, оказалось, жил в соседнем подъезде. Он вынес мне распухшую пачку газет, туго перевязанных бечевкой, и список.

Я пошел домой. Сумерки уже были на исходе, людей на улицах немного, а над острыми коньками крыш ярко светили звезды. Луна – идеально круглая и желтая – низко висела прямо над моим домом. Потом на луне мелькнул чей-то силуэт и я сообразил, что это чердачное окно.

А настоящей луны видно не было.

Дома я сложил всю свою добычу на столик в прихожей и сразу же лег спать. Из-за стены монотонно и тихо, на грани слышимости, жужжало радио соседа.

В ту ночь мне снился порт Гамбурга: звезды, яркий свет из приотворенных дверей забегаловок, звуки гитар и хриплых голосов. Затем мелькнуло лицо девушки, которую я когда-то знал – она улыбалась, но из глаз текли слезы, а вокруг вроде бы били стекло.

Проснулся я раньше обычного. Снова шептал за окном легкий дождик, но было солнечно. И-за стены все так же жужжало радио – спит он вообще когда-нибудь?

А на кухне, сидя на подоконнике и болтая ногами, меня ждал Мик. Кофе он уже сам сварил.

Он бледный, как новый холодильник, и, пожалуй, красивый – только слишком явная ассиметрия лица его немного портит. Одет Мик в старинный костюм из темного бархата, серые чулки и туфли со смешными щегольскими бантами. В руках у него белая фарфоровая кружка с синим рисунком – у меня такой нет.

«Точно такой, как я думал», – проносится мысль, а потом я немного пугаюсь, потому что вовсе не думал о том, как Мик выглядит. Но откуда-то это мгновенное узнавание все же появилось.

– Привет, – говорит Мик и спрыгивает с подоконника. Из мокрых волос падают на пол два маленьких красных листочка.

– Привет, – говорю, – Мне кофе не найдется?

Вот так я и познакомился с Маленьким Миком.

Глава третья

Маленький Мик и Девочка в картине

Это было давно. Мик точно не знал, год, или месяц назад – но давно, это точно. Позже я высчитал, что все это должно было случиться лет пятнадцать назад. Мик тогда еще не жил в городе, а путешествовал со своей палаткой по далекой южной стране. И однажды пришел в незнакомый город – большой и шумный, как тропический лес.

Сверкало огромное солнце, висевшее так низко, что заслоняло башни города и далекие горные вершины. Стрекотали под этим солнцем счастливые кузнечики и шумели люди, столпившиеся у арки подземного туннеля. Здесь были цыганки в ярких оборванных платьях и с босыми смуглыми ногами, сверкающие поддельным золотом испанцы из пригородов, потрепанные русские с кожей, похожей на сердцевину дерева, улыбающиеся индейцы, ни единого слова которых никто не понимал.

И был Мик.

Он сидел на склоне холма, в котором и был прорыт подземный туннель, и завтракал булкой и миндальным молоком. Рядом была табличка с надписью «Usted no puede sentarse en la hierba», но Мик не понимал по-испански. А поскольку он повесил на табличку мешок со своими вещами, никто не мог ее прочитать.

Булка кончилась. Мик посидел немного, глядя на круговорот людей внизу: одни заходили в туннель и пропадали, другие выходили, и из города подходили все новые и новые.

Сунув бутылку из-под молока в карман джинс, он спустился вниз по склону.

В туннеле была ярмарка. Разноязыкие голоса тысячами эх отдавались под бетонными сводами, было сыро и даже немного сумрачно – но с прилавков сверкали яркие и загадочные вещицы. Чего здесь только не было! Книги в мягких обложках, на неизвестных языках, браслеты, серьги и кольца из бисера, серебра, перьев, камней, фальшивого золота и дерева, всякие ржавые штуки, бывшие, наверное, деталями от других штук (к ним с видом знатоков приценивались старики в темных очках), пластинки, сладости, старинные фотографии давно пропавших людей, монетки далеких стран, связки ключей, индейские трещотки и дудочки…

Мик бродил туда-сюда, невидимый в толчее (он был слишком мал ростом) и подпрыгивал у прилавков, чтобы разглядеть товар.

И вот он увидел ее. Девочка с нежной зеленоватой кожей и скромно опущенными глазами, в старинной медной раме.

За прилавком сидел бритый индеец в мятой рубашке.

Мик кое-как протиснулся к нему и молча показал на картину.

Индеец засмеялся и сказал что-то.

Мик покачал головой, и тогда продавец показал на пальцах – семь.

Мик кивнул и укрылся в толпе. Девочку нельзя было покупать, это бы все испортило. Есть такие вещи, которые, если их купишь, портятся. Становятся ненастоящие. Их надо находить, красть или получать в подарок, обменивать, на худой конец.

Так что Мик выбрался из туннеля и, усевшись на газон, принялся перебирать свое имущество. Из потрепанного зеленого мешка на свет Божий явились: три булавки, иголка с ниткой, рыболовная леска, маленький черный фонарик (без батарейки), серебряная губная гармошка, браслет с затертыми зелеными бусинками, на которых были белые затертые иероглифы, камешек необычного цвета, перочинный нож, схема метро Риги (с рекламой прачечной на другой стороне) и запасные носки.

Мик перевернул мешок и потряс. На траву высыпались два осенних листка и крошки, всё.

На Зеленую Девочку тянула только гармошка. Но гармошку было жалко. В одной заброшенной деревне далеко отсюда он нашел ее на чердаке, в чьем-то тайнике. С тех пор они много прошли вместе. Играть Мик так и не научился, но любил дудеть во все горло, когда оказывался один посреди поля или в ночном лесу.

– Понимаешь, – объяснил Мик мне, – Звери знают, что только большой и сильный хищник не побоится шуметь на весь лес. Так что я дудел и смело шел в темноте, а волки и медведи разбегались во все стороны.

– Учту на будущее, – серьезно сказал я. Мик кивнул и прихлебнул еще кофе из своей фарфоровой кружки. Кожа у него была белее, чем этот фарфор.

Мик сидел у входа на подземную ярмарку и в который раз перебирал свои вещи. Вздохнув, он наконец отложил в сторону перочинный нож, браслет и камень. Смешно и думать поменять это на девочку в старинном платье и чепце, с печальными темными глазами и белыми губами на зеленой коже, окруженную тонкой медной рамой. Но надо было хотя бы попробовать.

Крепко сжав свои дары в кулачке, он вернулся в туннель. Вокруг сверкали сотни мелочей и шумели голоса и смех, но Мик шел один и в тишине. От волнения он потерял нужный прилавок и, исходив весь туннель от начала до конца, успел прийти в отчаяние, как вдруг кто-то спросил его на знакомом языке.

– Это у тебя выпало?

Мик удивился. Обычно в таких местах люди его не замечали.

Он обернулся. Худой мужчина в одежде сплошь из потрепанной джинсы протягивал ему схему метро Риги.

– Спасибо, – вежливо поклонился Мик и забрал листок. Мужчина, кажется, не очень хотел отдавать.

– Ты из Риги? – спросил мужчина.

– Нет. Но я там бывал.

– Отдай мне схему, – попросил мужчина, – Я родился и вырос в Риге, и уже никогда туда не вернусь. И у меня нет ничего, чтобы напомнить.

Мик отдал.

– Спасибо, – мужчина спрятал листок в карман, – Я могу тебе чем-нибудь помочь, малыш?

– Я ищу индейца, который здесь торгует. У него есть картина с зеленой девочкой.

– Тут много индейцев. На какой стороне он был?

– Слева.

– Слева, – повторил мужчина, – Ну-ка, не отставай.

Мужчина был маленький и невысокий, но таранил толпу, как ледокол. А Мику оставалось только спокойно идти в фарватере, спеша только, чтобы не успели сомкнуться льды.

Довольно скоро они нашли тот прилавок.

Индейца Мик даже не узнал, но девочка была на месте.

– Эта? – спросил мужчина из Риги.

– Да, – сказал Мик.

Они поговорили о чем-то с индейцем (тот узнал Мика и подмигнул ему), мужчина протянул несколько смятых бумажек, индеец передал картину.

– Спроси его, кто это? – попросил трепещущий от радости Мик.

Тот спросил. Индеец пожал плечами и засмеялся хрипло, по-разбойничьи, – Vieha Maria!

Когда они вышли из туннеля, рижанин отдал Мику картину.

– Скажи, зачем она тебе?

Мик не ответил, разглядывая девочку. Оказывается, это была не картина, а что-то вроде гравюры. Только не на дереве, а на пробке или чем-то вроде того. И, конечно, никакая это была не Vieha Maria, уж в таком объеме Мик испанский знал.

– Никакая это не Vieha Maria, – вслух повторил он.

– Конечно. Меня зовут Петер, кстати.

– А меня Мик.

– Слушай, Мик. Я сейчас занят, но часам к четырем закончу. Подходи к этому концу туннеля. Поужинаем у меня. Ужасно хочется узнать, как там в Риге. Можешь заночевать.

– Если получится, – сказал Мик, – Спасибо!

И умчался прочь, пока его не заставили дать более определенный ответ. Он был отчасти обязан Петеру, но идти к нему не хотелось.

По улицам нестройным толпами бродили полураздетые туристы. Они сидели в верандах ресторанов, выходили из магазинов и заходили в них, болтали на скамейках скверов и бортиках фонтанов, смеялись, и говорили на тысячах непонятных языков. Солнце сверкало на их улыбках и темных очках, и то и дело раздавался с разных сторон стрекот фотоаппрата.

Мик шел один, с выцветшим зеленым мешком за спиной и Зеленой Девочкой по д мышкой. Почти никто его не видел – он был слишком не похож на все окружающее и выбивался из общей картины. Только дремавший под столиком уличного кафе кот проводил его прищуренным взглядом.

Вслушиваясь в еле слышный за городским шумом плеск волн, он направлялся к морю, к порту. Улочки постепенно становились темнее и уже, пахло острым перцем, собаками и водорослями.

Впереди, в просвете между двумя старыми домами Мик увидел море – светло-серую, прозрачную гладь, сливающуюся с небом. Порт был огорожен, но это ничего – заборов без дырок не бывает. Пройдя вдоль ржавой сетки, он нашел собачий лаз. Пролез в него и сразу оказался в совсем другом мире: здесь было тише, прохладнее и почти ничем не пахло – только ржавчиной и солью.

Пробравшись между темно-зеленым и красным металлическими контейнерами, он дошел до причала. Расстелил мешок, уселся и еще раз полюбовался на Зеленую Девочку. Одетая в старинное платье с узорчиком вдоль плечей и белую монашку (из под нее выбивался темный локон), с белыми от холода губами, светло-зеленой кожей и кротко опущенными вниз глазами. Так, наверное, выглядела царевна-лягушка сразу после превращения.

До вечера Мик сидел на причале, глядя на метавшихся над морем чаек и грузчиков, снаряжавших серый железный корабль. Зеленую девочку он держал на коленях, так, чтобы она тоже все видела.

Спустившееся солнце оранжевым светом грело спину. Погрузка закончилась, ушел последний грузчик; корабль постоял немного, медленно и тяжеловесно развернулся навстречу горизонту. Загудел торжественно, хрипло и ликующе и медленно поплыл в открытое море. Мику захотелось броситься в воду, догнать его и уплыть куда-нибудь. Но он вовремя сообразил, что влезть на корабль было бы не по чему. К тому же не успел бы: это только казалось, что корабль движется медленно и солидно. Уже скоро он превратился в маленький силуэт на потемневшем горизонте.

Расшумевшиеся волны подпрыгивали и плескались почти у самых ног Мика.

Вздохнув, он поднялся, попросил Зеленую Девочку – «Посиди пока здесь» – и, дождавшись молчаливого согласия, убрал картину в мешок. Закинув его за спину, он быстро пошел прочь.

Между рядами домов плавал вечерний свет, золотистый и полупрозрачный, как ломтик дыни. Везде слышны были оживленные детские голоса, но самих детей видно не было; Мик подумал, что это похоже на леших, когда они заманивают одинокого путника. Хотя на самом деле, дети, наверное, просто играли во дворах.

На перекрестке кто-то резко и жестко схватил его за руку. От неожиданности Мик испугался и дернулся прочь, и только потом обернулся. Петер, краснокожий и одетый в истрепанную джинсу, внимательно смотрел на него.

– Привет, Мик, – сказал он и, помедлив, отпустил руку.

– Привет, – сказал Мик. Чувствовалось в Петере что-то такое, что не позволило ему тотчас броситься бежать, лавируя между машинами. На фоне оседающего, золотисто-дынного вечера, Петер казался резким и четким мазком, единственным проявлением реальности. Убегать от него было бессмысленно.

– Я тебя искал, – сказал Петер, – Пойдем поужинаем, расскажешь мне о Риге. Что скажешь, малыш?

Мик ничего не сказал. Он внимательно глядел на Петера, пытаясь разобраться в своих предчувствиях.