И Иван Кириллович возле него ну точно как «новая копейка». Помытый, побритый, ухоженный. Василий первым узнал бравого капитана и немедля бросился в его объятия. Спустя мгновение они оба только что не рыдали от счастья.
Следующим на борт судна взошел Альметьев и сразу же принялся искать на нем самое удобное место для сна и отдыха.
А Плечов еще долго прощался на берегу. То с Семеном, то с Израилем – поочередно. Пока до его ушей не долетела капитана команда: «Отдать швартовы!» и последовавший за ней крик юнги:
– Дядя Яра! Давайте быстрее! А то еще останетесь на берегу!
– Бегу, – в рифму ответил разведчик.
* * *
Первым делом спешу признаться: никаких значимых событий по пути в Белокаменную с персонажами этого повествования не случилось.
Враг все дальше на запад; в русских городах – все тише, все спокойнее. Ярослав, правда, ни на минуту не забывал о существовании Пчоловского и все время был настороже, но «бывший коллега» себя не проявлял.
В общем, их существование на славном суденышке можно было характеризовать так: не жизнь, а малина.
«Поели? Теперь можно поспать! Поспали? Теперь можно поесть!»
Альметьев «на ура» воспринял такое положение дел и практически не выходил из Васькиной каюты, где он составил компанию законному хозяину, а вот гиперактивного (как сказали бы сейчас) Плечова поселили вместе с академиком Мыльниковым – таким же «шилом», как и наш главный герой.
Однако секретному сотруднику все равно постоянно чего-то не хватало.
Чего?
И так ясно!
Привычной бурной деятельности. «Движухи», как говорил он сам.
Хорошо, хоть Дмитрий Юрьевич все время рядом.
Вот и в первый вечер их совместного плавания академик вышел на палубу, чтобы подышать перед сном свежим воздухом спустя ровно секунду после того, как аналогичный шаг предпринял Ярослав. Естественно, между ними сразу же разгорелся очередной жаркий спор:
– А ну, дражайший, расскажите-ка мне какую-нибудь историю из нашего славного прошлого. Чтобы не терять зря время. С перчиком, с непременной изюминкой, – подначил Плечов. – Али кончились инопланетяне?
– Нет. Не закончились. Однако сегодня мне хотелось бы подискутировать о чем-нибудь другом, не менее значимом и в то же время более приземленном. Например, о целях предстоящей миссии, – элегантно «спрыгнул с темы» Мыльников.
– «Русский код», и в первую очередь Ломоносовские свитки как главная составляющая успеха в деле его последующей расшифровки, – сформулировал главную задачу Ярослав Иванович.
– Да понял я, понял… – скривил рот академик. – Все их хотят. Но не все получат.
– Все? И кого вы имеете в виду, товарищ профессор? – удивленно поинтересовался Плечов. (Такого поворота в развитии событий даже он при всей своей проницательности предвидеть не мог.)
– Врагов! – многозначительно подмигнул его собеседник. – Сначала это были фрицы, а теперь к ним присоединились еще и американцы. Янки. Все хотят первыми заполучить, а после – вскрыть и понять пресловутый «русский код», познать загадочную русскую душу. Но без свитков ничего у них не выйдет.
– Согласен! – вернулся к привычной стилистике секретный сотрудник. – С этого момента, пожалуйста, подробнее. Начните, если можно, с наших заморских союзников.
– Что ж… Правильное решение… Ведь с какой стороны ни взгляни, эти парни – точно не промах. Они уже сейчас понимают, что Гитлеру – капут, и начинают потихоньку прибирать к рукам рычаги управления нашим бренным миром, собирая и концентрируя в одном месте все символы верховной власти, – выдал академик, после чего сразу же понизил голос: – Скажите… Вот вам… Приходилось бывать в Конгрессе Соединенных Штатов Америки?
– Нет, конечно. Кто ж меня, непутевого, туда пустит? – рассмеялся Плечов, с интересом ожидавший, что еще выдаст Мыльников.
– А мне приходилось… – сообщил Дмитрий Юрьевич, положив правую ладонь на сердце, как это делают заморские союзники, давая клятву своему флагу[4 - Такая процедура была официально утверждена Конгрессом США… в годовщину нападения Германии на СССР, 22 июня 1942 года. Очень странное, на мой взгляд, совпадение! А вы как думаете? – С.Б.].
– Ну да? – вырвалось из уст нашего главного героя.
– Причем – неоднократно. То есть дважды, – уточнил Мыльников. – В свое время мне даже посчастливилось выступить в Зале представителей, то бишь – нижней палате их парламента. С центральной трибуны, за которой сразу – флаг США. По бокам – какие-то барельефы с фасциями[5 - Фасция – пучки вязовых или березовых прутьев, обвязанных вокруг топора или секиры. Символ власти в Римской империи, означавший право магистрата казнить или миловать подданных. Также – официальный символ итальянских фашистов.] – ни дать ни взять Римская империя, – настойчиво продолжал вспоминать философ. – За левым – Кадуцей, библейский посох. Тот самый, с помощью которого Моисей совершал свои чудеса…
– Ну да, помню… Добывал воду со скал и рассекал Чермное[6 - Никакой ошибки в написании здесь нет. Не Черное море мой герой имел в виду, а, скорее всего, Красное. – С.Б.] море, дабы перейти через него, – уточнил Ярослав.
– Совершенно верно, – согласился Мыльников.
– А не морочите ли вы мне голову, господин хороший? – с подозрением посмотрел на него Плечов. – Что бы вы ни говорили, но данная реликвия должна храниться в Стамбуле. Обещаю: как только доберемся до Москвы, сразу помчусь в Ленинку и найду официальное фото из американского Конгресса. Дабы лично убедиться.
– Да я собственными глазами все это видел, – возмутился в ответ академик. – Вот скажи честно: разве у тебя есть хоть малейшие основания не доверять мне?
– Доверяй, но проверяй, – напомнил ему известное изречение Ярослав.
– А вот это правильно! – не замедлил с похвалой «отец-наставник».
– Тем более что, как мне кажется, Кадуцей все же принадлежал не Моисею, а Гермесу, брату Аполлона, – подсуммировал свои сомнения секретный сотрудник.
– Совершенно верно… Именно Бог торговли и счастливого случая, хитрости, воровства, юношества и красноречия – так звучат полностью его титулы в греческой мифологии – последним из небожителей владел волшебным жезлом, – кивнул Дмитрий Юрьевич, похоже, искренне радуясь многогранности познаний своего молодого коллеги (такого не обманешь, не собьешь с толку!). – А теперь включайте мозги, уважаемый соратник…
– Признаюсь, я их и не выключал, – не удержался от реплики Плечов. – Ни на одно мгновенье. В общении с такими интриганами, как вы, надо быть постоянно начеку! – и он широко улыбнулся.
– Ты, кстати, обращал внимание на то, что рукоять жезла украшают две змеи? – явно оценив несколько сомнительный комплимент, довольно потер руки корифей науки.
– Нет, – признался Ярослав.
– Все дело в том, что одна из них символизирует медицину, а вторая – торговлю (финансы, если хочешь), то есть главные сферы деятельности евреев.
– И о чем это говорит?
– Откроем Ветхий Завет или Тору… Что мы там находим? Что иудеи заключают соглашение с неким Богом, которого они будут считать единственным, а тот взамен научит их, как достигать своих целей, возвышаться над остальными народами Земли…
– Но вы же сами говорили, что этот Бог – Янус или Яхве… – перебил его секретный агент.
– Я? – огорченно даже удивился Мыльников, как бы мысленно поражаясь самому себе.
(Это ж надо, чтобы какой-то сосунок умудрился поймать его – академика, признанного авторитета в философской науке! – на такой нелепой неточности.)
– Да! – подтвердил Ярослав.
– Будь добр, не беги впереди паровоза. Придет время, и я все тебе объясню, – сердито пробурчал Дмитрий Юрьевич, пытаясь выкарабкаться из собственноручно выкопанной ямы. – А пока… Давай вернемся к нашим баранам, то есть к свиткам.
– Давно пора!
– Чтобы осознать их важность, следует перенестись ненадолго в то далекое время, когда самого Михайла Васильевича Ломоносова еще и в помине не было на нашем белом свете…
– Давайте попробуем, – не стал спорить Плечов.
– В то время на Севере нашей необъятной Родины еще обитали люди с уникальными, удивительными способностями. Нагнать ниоткуда снежную вьюгу или устроить на море шторм для них – пара пустяков, проще пареной репы, – закрутил интригу Мыльников.
– Полагаю, вы имеете в виду шаманов? – как бы между прочим вставил Плечов, направляя в нужное русло дальнейший ход беседы.
– Совершенно верно, дорогой мой друг. Выражаясь вашим языком: так точно, – по-военному подтвердил его догадку оппонент. – Так вот… Однажды группа этих самых колдунов-шаманов заявилась к местному жителю Василию Дорофеевичу Ломоносову и предложила его еще не родившемуся первенцу работу, с которой, по их мнению, мог справиться только он один. В качестве аванса дали столько денег, что Василий мгновенно стал одним из богатейших людей края: заимел усадьбу с домом, пруд для рыбы и даже собственный корабль.
– Что-то такое я уже читал, – поспешил вставить неизменные «пять копеек» агент Вождя. – Кажется, у Костомарова.
– Ты прав… Именно Николай Иванович в своих трудах неоднократно намекал на подобные обстоятельства, – подтвердил «светоч философской мысли», с привычной легкостью переходя с «вы» на «ты». – Мол, корни, истоки гениальности Ломоносова следует искать на его малой родине.
– И что же эти самые шаманы хотели взамен?
– А то ты не догадываешься? – с хитрецой посмотрел на него Мыльников.
– Нет! – добродушно признался его молодой оппонент, хотя многое из того, что собирался сказать коллега, было ему хорошо известно.
Но кто-то же должен быть умнее?
И вовремя промолчать!
– Выяснилось сие через несколько лет, когда они передали Василию Дорофеевичу футляр со странными свитками, – не догадываясь о планах московского гостя развязать ему язык, спокойно продолжил объяснять свою позицию академик. – Мол, «дай сыну – пусть прочтет».
– Хотите сказать, что это были тексты мудрецов Гипербореи? – в конечном итоге все же предпочел не скрывать свою осведомленность в теме, которой он посвятил немало лет, Ярослав Иванович.
Ну сколько можно прикидываться дурачком?
Так и квалификацию утратить недолго.
– Лично у меня по этому поводу никаких сомнений нет. Особенно после консультаций с моим отцом, – с гордым видом заявил Дмитрий Юрьевич и продолжил: – Михайло вырос и подался в странствия. Не за деньгами – за знаниями. Учился он сначала в России. Потом пять лет обивал пороги иностранных университетов. И всюду возил с собой футляр с гиперборейскими свитками. Первым, кто удостоился чести их лицезреть, стал профессор Славяно-греко-латинской академии Феофан Прокопович. Он-то впоследствии и прикрыл любимого ученика, заверив руководство заведения, что Михайло – сын сельского священника (простых смертных туда не брали)! И даже помог осилить латынь – язык языков, без которого в те годы – никуда. Однако и ему не удалось расшифровать странные тексты. Феофан лишь предположил, кстати, не без оснований, что они очень напоминают писания средневековых алхимиков.
– Откуда вам все это известно, товарищ академик?
– От верблюда, – буркнул Мыльников, выражаясь явно в стиле главного героя нашего повествования. Недаром говорят: с кем поведешься – от того и наберешься. – Двугорбого… Ты меня на слове больше не лови, ладно? Не люблю я этого!
Глава 7
Лишь после того, как Ярослав Иванович клятвенно заверил собеседника, что перебивать его больше не будет, академик продолжил свой рассказ:
– «Феофан Прокопович оказал великую услугу Отечеству – он даровал России Ломоносова».
Некоторые исследователи жизни и деятельности величайшего русского ученого приписывают это изречение Александру Рихтеру… Однако людей с такими, как бы сейчас сказали, персональными данными в России в то время была тьма-тьмущая… Среди них – и юристы, и финансисты, и дипломаты, и прочие «известные государственные деятели». Кто из них дал столь лестную характеристику духовному наставнику Михаила Васильевича – автор этой книги так и не докопался. Но кто бы то ни был, полностью согласен с такой высокой оценкой.
«По своим воззрениям Феофан являет собой приверженца доктрины, которая признает Бога как мировой разум, который сконструировал целесообразную “машину” природы, придал ей законы и движение, но отвергает дальнейшее вмешательство его в самодвижение природы и не допускает иных путей к познанию Бога, кроме разума. Сначала человек, по Феофану, обожествлял стихии природы, затем – отдельных конкретных людей и, наконец, абстрактные моральные качества, способности, силы человека, что говорит о человеческом происхождении веры в бога» – такой запутанный вывод сделал Ломоносов после общения с этим неординарным, высокообразованным, мудрым человеком.
«Прокопович сближает бога с закономерностью природы, материи. В связи с подобным отождествлением понятий “бог” и “природа” – они у него не только переплетаются, но и противоречат друг другу, потому как во втором случае он допускает творение мира богом, а в первом – его исключает. Если бог существует в вещах, если он сливается с природой и есть вездесущий, то без природы, без вещей нет и бога», – еще один постулат великого учителя, который Михайло запомнит на всю жизнь.
Конечно, противоречивость таких суждений была очевидна для русского гения.
Но…
Тогда ему не исполнилось еще и четверти века.
Перечить признанному авторитету, которому обязан всеми своими достижениями?
Нет. Не по-русски это.
Лучше понабраться ума-разума, послушать, разобрать, проанализировать иные – альтернативные – точки зрения и тогда уже вступить в полноправную творческую дискуссию.
Уже состоявшимся ученым.
С широко известным именем.
С выверенным личным мировоззрением и четко выраженной жизненной позицией.
Вот он и подался в Западную Германию, слывшую тогда центром мировой науки. Сначала занимался в Марбурге, слушал лекции по физике и химии знаменитого профессора Христиана Вольфа. И сразу же обнаружил, что некоторые научные термины и формулы весьма схожи по написанию с текстами из гиперборейских свитков.
Может быть, в них и заключается ключ к разгадке доверенной ему тайны?
Однако сам учитель лишь развел руками: «Оставьте, друг мой. Вам этот труд не по силам».
Не шибко огорчившись, Ломоносов переехал во Фрайбург, где продолжил совершенствоваться в различных науках, в том числе геологии и горном деле. Причем так ретиво, что профессор Иоганн Гендель даже пожаловался на буйного «гостя» в Москву. Дескать, никакого сладу с ним нету, не хочет делать то, что его заставляют, а делает, что ему заблагорассудится.
На самом деле ссора произошла из-за того, что преподаватель уж слишком настойчиво интересовался содержимым кожаного футляра и, как поговаривают некоторые злые языки, даже планировал похитить свитки. Да Ломоносов не дал.
Конечно, из дома Генделя пришлось съехать. После долгих мытарств молодой ученый нашел себе уголок в одном небогатом доме, где закрутил роман с дочкой хозяев по имени Елизавета-Кристина. Та вскоре забеременела, и любвеобильный квартирант опять оказался на улице.
Расстроившись, он отправился в трактир, где с горя напился. И был обманом завербован в прусскую кавалерию.
Михаила бросили в темницу. А все находившиеся при нем вещи конфисковали. Но так как военные особым умом не отличались, их не сочли ценными и решили хранить до лучших времен здесь же – в комнате стражи.
Узнав о произошедшем, любящая Елизавета передала суженому кое-какой инструмент. Ученый узник сбил замок, оглушил охранника, забрал футляр, перелез через стену и был таков.
За ним, конечно, гнались, но Михайло успел покинуть пределы Пруссии.
Тем временем на его отца по полной «наезжали» северные шаманы: «Прочел ли сын наши письмена»? Старик оправдывался, как только мог. Даже предложил колдунам втрое больше денег, чем получил от них ранее. Но те только отмахнулись: сведения из свитков не имели земной цены.
А чтобы поторопить расшифровщика, придумали действенный способ… Вскоре Василий Дорофеевич вышел в очередной раз в море и… сгинул без вести, а Михаилу привиделся вещий сон. Дескать, судно отца потерпело крушение в Белом море, а его самого выбросило на необитаемый остров.
Вернувшись в Петербург, Ломоносов сразу принялся наводить справки. И вскоре выяснил, что любимый тятя и в самом не вернулся из плавания, в которое он ушел еще четыре месяца тому назад. Ученый подумал и тут же написал, где искать сгинувшего. Однако в указанном месте нашли только его тело.
Сам ученый намек, конечно же, понял… И начиная с 1741 года плотненько налег на работу.
Однако его усилия не увенчались успехом.
