Мила Сангина "Лягушка и скорпион"

Подхватив тяжелую сумку, я направилась к столу, за которым трапезничали представители местной элиты. Кушанья словно прислали из ресторана Палкиных, для полноты картины не хватало лишь мрачно взирающего на нас запеченного осетра.

– Держи, – сказала я и шлепнула Марка по плечу стопкой листов. – Я пошла спать.

– Посиди с нами, – предложил Нестор, который щедро накладывал на свою тарелку запеченное мясо. – Других барышень мы сегодня не звали, а без женского общества заскучаем.

– Она не барышня, – отрезал Марк. – Она представительница класса амфибий.

– Я так устала, что не могу с тобой ругаться, – простонала я. – Спокойной ночи.

– Ладно, иди, – нетерпеливо буркнул он. – Слабачка. Вот, держи.

Он протянул мне вазочку с клубникой в шоколаде. Чудненько, вот и витамины.

– Спасибо, – сказала я, принимая угощение, и зашагала к двери.

– Не всю же! – воскликнул Марк мне вслед. – Эй!

– Пока!

– Верни мою клуб… Да и черт с тобой.

Уже через два дня мы встретились на этике. Во время уроков Марк и я даже не здоровались: я сидела со своими друзьями в одном углу аудитории, а он со своей шайкой – в другом. Наша молоденькая и симпатичная несмотря на болезненную худобу преподавательница Элла Францевна начала занятие с того, что раздала нам проверенные работы. Когда она проходила мимо моей парты, обронила вполголоса:

– Слабенько на этот раз. Кажется, вы не слишком старались.

С раскрытым от негодования ртом я схватила свой доклад, который уже на первой странице поблескивал красными чернилами. Первое же примечание все прояснило, и я едва не зарычала от злости на весь мир. В своем полудремотном состоянии в тот унылый вечер я перепутала печати и оставила свой оттиск на докладе, предназначенном для Марка!

А Элла Францевна уже на все лады расхваливала доклад за авторством господина Стрельцова. У меня от ярости чуть дым из ушей не пошел.

– Как вам в голову пришла идея взглянуть на проблему именно с этой стороны?

Марк не вставая со стула (как того требовал студенческий этикет, между прочим!) развел руками.

– Я нашел интересные материалы в библиотеке. И у меня были собственные наработки.

То, что он врал, да так гладко, окончательно лишило меня дара речи. Стискивая в кулаке карандаш, я обернулась через плечо. Марк перехватил мой взгляд и ухмыльнулся. Довольный какой. Конечно, он и раньше пользовался результатами моего труда, но прежде не лишал меня академического триумфа. Придушу лентяя!

Едва отзвенел колокол, я схватила вещи и поспешила к двери, но Элле Францевной вздумалось остановить меня.

– Госпожа Алчевская, задержитесь, будьте любезны.

Я повернулась к ней и упустила момент, когда Марк выскользнул в коридор. Предатель. Ну ничего, я еще…

Преподавательница выразительно кашлянула, и я вытянулась по струнке.

– Госпожа Алевская, – заговорила Элла Францевна, торопливо протирая дужку очков кружевным платком. – Я весьма разочарована вашей работой… Потому только, что знаю, что вы способны на большее. Вы не раз это демонстрировали. Что случилось?

– Простите, дело в том…

– Я понимаю, вы теперь в таком возрасте… – с придыханием и с замогильными нотками в голосе продолжила преподавательница. – И ваше увлечение балетом, наверняка, отнимает слишком много времени.

Она неодобрительно повела носом. Кто бы сомневался, что она презирает балет.

– Но вы всегда казались мне разумной. Для девушки, даже такой юной, есть занятия важнее, нежели дрыганье ногами у станка. И потом, балетные достижения ваш табель не украсят.

Я готова была провалиться сквозь землю от унижения. Элла Францевна с таким же успехом могла бы назвать меня пустоголовой или вертихвосткой. Обрадовало лишь то, что лекция не затянулась. Получив дозволение уйти, я вышла из класса и бегом бросилась в главный коридор. Там, у одной из испещренных трещинами колонн, стоял Марк и беседовал со своей златовлаской. Я остановилась неподалеку, пытаясь взглядом привлечь его внимание.

Ванда, хрупкая и изящная, казалась ожившей фарфоровой куколкой, а Марк рядом с ней возвышался неотесанным солдафоном. Мне ужасно нравились наряды, которые выбирала иноземная гостья, – сплошь шелк и тонкие полотна, хотя я и слышала пару раз, как ей делали замечания преподаватели, упрекая в пренебрежении к униформе. Ванда не планировала задерживаться в нашем институте, поэтому любую критику пропускала мимо ушей.

Хм. Если бы я начала щеголять в кисейных платьях, Эллу Францевну хватил бы удар. Но, что позволено Юноне…

Разговор полувлюбленной парочки затягивался. Я принялась раздраженно притоптывать ногой, и Марк будто почувствовал мое нетерпение. Он вскинул подбородок, встретился со мной взглядом, коротко улыбнулся и вновь склонился к прекрасной полячке. Я закатила глаза. Когда он посмотрел на меня в следующий раз, я всплеснула руками и торопливо поманила его к себе. Марк фыркнул, но все не торопился покидать Ванду. Через пару минут я уже нарезала круги по коридору, так яростно кипевшее во мне негодование требовало выхода.

– Чего-то хотела?

Я резко повернулась и схватила Марка за лацкан сюртука.

– Пойдем-ка, – прошипела я.

Он беспрекословно прошествовал за мной в первую свободную аудиторию, пустовавшую между занятиями. Я поспешно захлопнула дверь, а Марк отцепил мои пальцы от своей одежды.

– Что стряслось, лягушка? Меня ждут…

– Подождут! – оборвала его я. – Я перепутала наши эссе!

Он наклонил голову.

– Я так и понял. Забавно получилось.

– Ничего забавного! Что нам теперь делать?

– А что тут сделаешь? – рассудительно заметил он. – Просто забудь.

– Давай пойдем к Элле Францевне и все объясним.

Марк рассмеялся мне в лицо.

– С ума сошла? Забудь, лягушка. Если тебя это утешит, Ванда теперь считает меня умным. Сама подошла ко мне…

Я еле сдержалась, чтобы не треснуть его по голове.

– Почему это должно меня утешить?!

– Думал, ты порадуешься за меня.

Его глупое веселье все больше меня злило.

– С этого дня свои сочинения будешь писать сам! – рявкнула я.

Он прищелкнул языком.

– Надо же. А ты чем займешься?

– Не твое дело.

Не знаю, чем бы закончился наш разговор, если бы дверь в аудиторию не распахнулась. Второкурсники, явившиеся на урок, повалили внутрь, и каждый мимо проходивший студент окинул нас заинтригованным взглядом. Марк пожал плечами и заявил, что пора на обед. Во мне все еще бурлила злость, но ничего не оставалось, кроме как выйти вслед за этим бессовестным в коридор.

Чистописание

Распогодилось. Студенты воспользовались такой удачей и во время большой перемены высыпали во двор, чтобы немного понежиться на солнышке. Утром нас навестил почтальон, и теперь я искала свободную скамейку, чтобы устроиться с комфортом и спокойно прочитать письмо от мамы.

На коричневом пакете, который мне вручили, красовалась аккуратная сургучная печать. Когда я сломала ее и зашуршала оберткой, первым, что упало на мою ладонь, оказалась украшенная виньеткой фотографическая карточка. На ней – мама, папа и моя младшая сестренка Соня в длинном платье гимназистки и в соломенной шляпке. На второй карточке, которую я выудила из пакета, Соню запечатлели одну и в полный рост. Она надула губы и смотрела куда-то в потолок. В своем письме мама объяснила это недовольное выражение лица.

«Сонюшка накануне раскапризничалась. Плакала и все повторяла, что не пойдет на церемонию без тебя. Я достала твои старые ленточки и сказала: «Вот, представь, что сестра с тобой». Насилу угомонила. Но слова все сказала красиво, с выражением…»

Я вспомнила свою вступительную речь на первом году обучения в гимназии и содрогнулась. От волнения я тогда говорила так громко, что едва сама себя не оглушила.

Мама упомянула об успехах Сони на первых уроках чистописания, немножко рассказала о родственниках и соседях. Вот только конец письма меня расстроил и встревожил.

«Отец вот уже несколько дней мучается головными болями. Поначалу открещивался, с трудом уговорила его пойти к врачу. Завтра сходим…»

Когда я приезжала на каникулы в последний раз, папа ни на какие боли не жаловался. Природа наградила обоих моих родителей и нас с Соней отличным здоровьем, и редкие недомогания родных вызывали у меня недоумение и суеверный страх.

– Не сиди на солнце, почернеешь.

Я поморщилась от звука знакомого голоса и принялась аккуратно складывать письмо. Марк уже опустился на скамейку рядом со мной.

– Чего надо? – буркнула я.

– Ты же знаешь, что у Ванды есть женишок?

– Конечно. Сын посла. Она уже всем показала его миниатюру в медальоне.

– Да, только он сейчас в Польше. Они с Вандой пишут друг другу письма.

– Распространенная практика для людей в разлуке.

– И этими письмами она хвастается перед девчонками.

– Может быть, он на гербовой бумаге пишет, – предположила я. – Или стихи ей сочиняет.

– Я решил, раз ей такое нравится, может, и мне ей письмо отправить?

– Думаю, это хорошая идея, – одобрила я и встала. – Уда…

– Не торопись, – сказал он и дернул за ремешок моей сумки, вынуждая меня снова сесть. – Ты должна мне помочь его написать.

Я опешила на мгновенье, а потом выразительно постучала пальцем по виску.

– Ерунду не городи! Это не доклад, за стилистикой можно не гнаться. Пиши от сердца. Если оно у тебя…

– Я же напишу какой-нибудь бред, – перебил меня он.

Конечно, напишешь. Я проглотила злорадную смешинку и монотонно сказала:

– Зато искренне.

– Я не хочу показаться придурком.

– Но, Марк, для этого тебе придется перестать быть собой.

Его глаза сверкнули.

– Слушай сюда, – тихо заговорил он. – Ты поможешь мне стать умным адресатом, чтобы я получил девушку, которая мне нравится.

Пару мгновений я мрачно вглядывалась в его лицо, а потом таким же зловещим шепотом отозвалась:

– Адресантом.

– Повтори?

– Адресант – это тот, кто пишет письма. А адресат… В общем, просто подойди к ней и пригласи на свидание!

Я стукнула костяшками пальцев по его руке, и он отпустил ремешок моей сумки. Привычно одернув юбку, я снова встала и зашагала к фонтанам. Марк догнал меня, не успела я и пяти шагов пройти.

– Я ведь приглашал ее уже. Она не согласилась.

– Уважай ее отказ.

– А если она просто ломается? Цену себе набивает?

Я нетерпеливо мотнула головой.

– Мне кажется, она слишком умна для этого.

– И ей просто нужен шанс узнать меня поближе, – довольно улыбаясь, сказал он.

Мне не удалось удержаться от колкости.

– Чтобы окунуться в твой богатый внутренний мир?

Он схватился за сердце.