– На, сам почитай.
Максим принял записку и внимательно пробежал по нескольким написанным разными почерками строкам. В конце прочитал: «г. Вольный, СШ№7 имени В.И.Ленина, 10-а, 1978 г.»
– Ни фига себе! И как туда ехать? – озабоченно возмутился Максим.
– А никак! Не ходють туды поезда, и автобусы тоже. Как в страну дураков, поэтому Буратино в неё пешком ходил, – саркастически отрезал отец. – Раньше, при Союзе, был прямой рейс, пару проходящих – на Ворошиловград, Северодонецк – тоже катались, а сейчас всё, другое государство. Через Ростов только, с пересадкой. Но там война. Оно тебе надо?
– Вот, чёрт, – скривился Максим. – Хотя с другой стороны есть какой-то в этом свой шарм. Репортаж из зоны боевых действий. Может, шеф поведётся на хорошую тему, раскошелится командировочными?
– Да прекрати ты, – басом протянул отец. – Это тебе что, игрушки? Люди рассказывают, что там всех подряд мужиков хватают и на фронт, окопы рыть.
– Да я ещё никуда не еду, но тема интересная, – с нотой возмущенного разочарования и надрывом выдавил из себя Максим. – Вот бы реально узнать и описать всю историю возникновения, написания этой записки, и понять, как она могла попасть к нам в залив.
– Как? Как? – перекривил сына отец. – Каком кверху. Миус берёт своё начало где-то под Дебальцево, это на трассе Ростов-Харьков, представляешь? Далековато будет.
– Ну, Москва дальше.
– Москву не бомбят.
– А Вольный это разве передовая?
– Ух, ты какой умный стал – передовая, тыловая! Там военное положение, и этим всё сказано. После войны напишешь свою историю. Да и в Таганроге я здесь тебе столько тем найду, не переваришь.
Неодобрительно слушавшая мужской разговор Виктория Николаевна выдержала свою паузу и тихо вставила:
– А у меня в Вольном подруга жила. Её туда давно ещё, в восьмидесятые годы, наверное, командировали на какой-то завод, филиал нашего, таганрогского. Так Машка поработала на нём немного, а потом удивила всех, представьте, замуж за шахтёра вышла. И осталась там. Я на свадьбу ездила, ох и гуляют эти шахтёры, скажу я вам, мальчики! Еле выжила. А после того как-то разошлись у нас с подругой пути-дорожки. Она приезжала поначалу к родителям, потом похоронила их и пропала в своём Вольном. Но адрес у меня где-то записан. Я не сторонница того, чтобы ты, Максим, туда ехал, но если пошлют, то Машу надо разыскать. Я ж не знаю, как у вас там, в Москве. Начальству ж виднее.
– Мать, помолчи, – перебил Владимир Алексеевич.– Не начальству решать – подставлять человеку голову под снаряды или нет. Давай так, сынок, пока отдыхай. Поможешь тут мне немного с крышей, а потом будет видно. Может, эта твоя тема с запиской сама отпадёт, как никому не нужная.
Максим жадно выпил холодный чай и, нахмурившись, отодвинулся в угол кухни. Он был опечален тем, что поиск героев записки осложнён большим расстоянием, непонятной логистикой, ещё и необходимостью ехать в зону боевых действий. Впрочем, он всё равно решил для себя обязательно связаться с Арсением Викторовичем и попросить его благословения на написание материала о послании в бутылке.
Как только все церемонии родительско- сыновней встречи закончились, Максим уединился в спальне и набрал шефа.
– О, рад слышать, тебя Макс. Нормально ли доехал? Как погода на Юге России? – отозвался Арсений Викторович. Максим поприветствовал директора и вкратце изложил ему суть и сюжет предполагаемой авантюры с запиской. На что услышал чеканистое: «Нет!»
– А почему? – растерянно спросил Максим.
– Я должен ещё раз повторять то, что многократно объявлял, в том числе и в твоём присутствии? – тяжело дыша, ответил Арсений Викторович, Макс даже представил его насупившееся похолодевшее лицо. – Хорошо. Я повторю индивидуально для тебя. Для нас нет этой территории. Для нас нет этой войны. Для нас нет этих людей, которые там воюют или пишут записки. Для нас нет беженцев или пострадавших, как бы жалко их не было. Это не Россия, это не наши граждане, это не наша тема и не наше поле для деятельности. И не будет нашей, даже, если меня об этом попросит лично президент. О какой командировке может быть речь? Я понятно объяснил? Тогда конец связи, много дел. Набирайся сил и не отвлекайся на всякую ерунду.
– С ума сойти! – воскликнул Максим, отчаянно бросив на кровать свой телефон. – Вот это поговорили. Как будто ноги вытер. В душу плюнул. Сволочь! Мучитель!
Каким-то неведомым ему чувством Максим в этот момент вдруг ощутил и отвращение к своему начальнику, и свою незримую причастность к странному добровольцу Сане, к неоднозначным словам Серёги Першина об одной с Украиной стране. Ведь действительно, государства разные, а страна одна. И у мамы есть подруга юности за ленточкой, которую она выдавала замуж в Вольном. И мама Серёги –полтавчанка. Подумав о ней, Максим вдруг вспомнил этот высокий разрез красного халата и глубоко проникающий немного лукавый зелёный взгляд.
«Да что же это такое? Неужели влюбился в мамочку?» – внутренне одёрнул себя Максим, но справиться с нарастающем волнением при воспоминании о понравившейся ему намного старшей женщине был не в состоянии.
IX
Первый день отпуска снова начался с мыслей о матери Сергея Першина. Фантазии до приятной ломоты в груди бродили как засахарившиеся сладкие ягоды, баламутили засорённое воспоминаниями сознание, и не отпускали.
« Какая у нас с ней разница? Как бы она меня приняла, явись я к ней без приглашения? И как бы к этому отнёсся Серёга? Впрочем, он живёт далеко, и знать об этом ему вовсе не обязательно. Мало ли, с какой просьбой я могу обратиться к его матери. Имею ведь право, мы взрослые самостоятельные люди. Отца у Серёги нет – это точно, он погиб ещё в его детстве, но вдруг есть ухажёр, любовник? Господи, а ведь я о ней ничего не знаю, ни где она работает, ни даже как её зовут», – перебирал в голове вопросы Максим, напряжённо мечась по спальне то в одну, то в другую сторону.
Наконец, в этом жужжащем рое дум вызрело смелое и кажущееся безумным решение – купить цветы, шампанское и явиться к Першиной, прямо сказав ей, что она свела его с ума с первого взгляда. И пусть эта манящая всем своим утончённым существом возрастная красавица принимает решение – пустить его в своё жилище или навсегда закрыть дверь. В конце концов, никто ничего не теряет.
Наскоро позавтракав и выслушав недовольные реплики матери, Максим надел свой единственный ещё не ношенный чёрный костюм, купленный на возможный праздничный случай, и вышел в город. По дороге на улицу Фрунзе купил цветы, шампанское, коробку конфет, хотел приобрести ещё духи, но потом вспомнил, как на такие презенты реагировала его бывшая московская девушка, мол, духи выбирает не мужчина, а женщина, и отказался от этой затеи, отложив её на более подходящий случай. Остановившись у крашеной почему-то в траурный чёрный цвет подъездной двери, обнаружил, что на ней установлен домофон. Вчера он не обратил на эту деталь внимания, не запомнил и номер квартиры. Пришлось напрячь память и высчитать номер квартиры по её месторасположению и этажу – второй этаж направо. Позвонил несколько раз, ответила полная тишина.
– А вы к кому? – раздался сзади старческий голос, по всей видимости, пожилой соседки, невысокого роста, с большой сумкой, установленной на двухколёсной тачке-кравчучке.
– Я? – замешкался Максим. – Я …к Першиным. Но не отвечают.
– А-а, к Ирочке? Так она сейчас на работе.
– А где она сейчас работает или когда будет, не знаете? – спросил Максим, сделав ударение на слове «сейчас», как будто он знал, где Ирина трудилась раньше.
– Будет, наверное, после обеда. А работает она во Дворце молодёжи, бывший комбайновый, если знаете. Это чуть выше на углу Гоголевского и Петровской, – показала направление старушка. – А вы, наверное, её воспитанник? Да, у неё все красавцы. Залюбуешься!
Максим почтительно кивнул, не отвечая. Поблагодарил. Он хорошо помнил, где находится Дворец молодёжи, и, не теряя ни минуты, быстро зашагал вверх по улице. На входе в здание его остановила полная женщина средних лет, дежурная с сипловатым голосом:
– Ой, а вы уже опоздали, молодой человек, отчётный концерт закончился. Гости разъехались. Но, если что, можете пройти, они в кабинете директора ещё сидят.
– Извините, я ищу Ирину Першину, – не узнавая себя, с заиканием произнёс Максим.
– Так и Ирина Степановна тоже там, пойдёмте, молодой человек, не стесняйтесь, у нас тут не кусаются.
Перед дверью в кабинет директора Максим осознал всю нелепость возникшей ситуации. Просто так зайти в кабинет руководителя дворца, с цветами и шампанским, где сотрудники отмечают окончание какого-то отчётного концерта – это не входило ни в какие, даже самые абсурдные планы. И как представиться коллективу? Да уж, в образе Остапа Бендера в поисках своей мадам Грицацуевой Максиму бывать ещё ни разу в жизни не приходилось.
– Извините, а нельзя мне не входить, а позвать сюда Ирину, э-э-э, Степановну? – заискивающе подавшись немного вперёд, как можно более тихо и вежливо спросил Максим.
– Так зачем, поздравите её прямо там, она сегодня защитила звание коллектива, у неё праздник, проходите, – ответила дежурная и буквально толкнула Максима в кабинет.
В объёмную, но стройную фигуру Гущина тот же час вопросительно вгрызлись два десятка изумлённых любопытствующих женских глаз. В пересохшем горле заперчило, щёки залились красным цветом, чего с Максимом не случалось, пожалуй, со школьной скамьи. Надо было срочно придумать какую-то легенду своего появления здесь, похожую на правдоподобную.
– Здравствуйте! – неуверенно промямлил он, подбирая в сознании необходимые фразы и смотря на расслабленно сидящую в мягком кресле за директорским столом яркую женщину в сиреневом костюме. – Я, этот, журналист интернет-ресурса «Воля», ведущий раздела «Житейские истории». Разрешите мне присоединиться к поздравлениям?
– Так поздравляйте, – улыбчиво сказала женщина, властно взмахнув рукой в сторону высокого окна, где сидела она – Ирина Степановна, одетая в строгий брючный костюм, чёрные замшевые босоножки на высоком каблуке. Этот дополненный скромным, но утончённым макияжем образ, который, казалось, был знаком Максиму с детства из каких-то популярных женских журналов, возбуждал и сражал наповал. Максим, словно средневековый рыцарь, был готов стать на колени перед Ириной Степановной и целовать её руки.
И единственное, что его останавливало от такого шага, так это полное отсутствие придуманной истории своего здесь появления. Журналист из Москвы приехал в Таганрог поздравить никому неизвестную за пределами города сотрудницу культуры Ирину Першину? Нет, что-то в этом было несуразное, а другие идеи упорно не шли в голову. Ирина Степановна смотрела в глаза Максима всё тем же лукавым поедающим живые клетки взором, периодически отводя его в стороны, изучая реакцию коллег.
– Боже, мой, мы же с вами договаривались о встрече! Я совсем забыла с этой подготовкой к концерту! – вдруг воскликнула Першина, поднявшись со стула и сделавшая несмелый шаг навстречу Максиму. Гущин облегчённо осознал: он спасён.
– Вы бы хоть какое-то письмо на дворец прислали, предупредили о вашем визите, мы бы материалы вам приготовили, – недовольно проворчала женщина в директорском кресле. – Впрочем, оставьте свою визитку, мы вам релиз вышлем. Вы шампанское сами будете пить или к нашему столу присоединитесь?
– Да-да-да, тысяча извинений, – уже уверенно и даже восторженно сказал Максим, и, слегка потеснив сотрудниц, поставил бутылку на общий стол, а рядом положил коробку конфет и свою визитку. – Угощайтесь, а я, если не будет возражений, попрошу Ирину Степановну уделить мне немного времени.
– Да пожалуйста, – как бы небрежно отозвалась женщина-директор, извлекая из офисного прибора визитную карточку. – Ирина Степановна, вы на сегодня свободны. Поздравляем вас ещё раз. Можете идти. И предупреждайте, что у вас такие серьёзные связи в столичных средствах массовой информации. А вы, молодой человек, не поленитесь прислать нам ссылку на вашу житейскую историю, пожалуйста, вот вам моя визитка.
Гущин, ладонью слизнув со стола визитку и расправив широкие плечи, вышел первым, за ним – Першина с его букетом цветов.
X
30 июня 1978 года после нескольких солнечных дней город Вольный накрыл проливной дождь, начавшийся ещё ночью. В актовый зал городского отдела внутренних дел бодро забегали шумные милиционеры в мокрых кителях и в почерневших от воды некогда голубых рубашках. Начиналось экстренное оперативное совещание с участием заместителя начальника областного управления внутренних дел и руководства города.
– Здравствуйте, товарышы офицеры! – вяло поздоровался из-за деревянной лакированной трибуны с советским гербом полный и обрюзгший полковник, представитель областного центра. Дождавшись громкого коллективного приветствия, продолжил: – Я приехал к вам в горотдел сами знаете по какому вопросу. И этот вопрос уже на контроле в министерстве и на личном контроле у первого секретаря Ворошиловградского обкома партии товарыша Гончаренко. Сами понимаете, шо спуску не будет никому. Все мечтания о том, шо завтра суббота, шо кому-то надо в отпуск на море, отставить. Такое творится, а они непонятно о чём думают, рапорта носят. Всем понятно? Вопросов нет? Вижу, шо всем. Тогда продолжу. В вашем городе за последние три дня произошло три убийства. Причём в одном и том же месте – на танцах. Кстати, закрыли эти танцы или до сих пор пляшут?! – обратился полковник к сидящим в президиуме руководителям горотдела и исполнительного комитета.
– Так точно, товарищ полковник! Сегодня утром всё закрыто и опечатано как положено. Правда, дождь, наверное, печать смыл…– отозвались в президиуме.
– Повесить свой замок на эту клетку! Написать бумаги под личное в письменном виде ознакомление директору шахты, всем его замам и профсоюзу. Учить вас надо? – продолжил полковник. – Три убийства за три дня, одним и тем же способом – это уже серия. Сами понимаете, шо это означает для нас с вами. У нас с вами появился серийный убийца. И кого убивают? Солдат! Молодых парней, отслуживших в армии, можно сказать – цвет советского народа, будущее страны и партии! До Москвы дошло. Хто докладывает по сути вопроса?
– Товарищ Чижиков. Капитан милиции! – выкрикнули в президиуме.
– Слушаем, – буркнул полковник.
На невысокую сцену к трибуне поднялся обесцветившийся от бессонных ночей Чижиков, бросил растерянный взгляд в зал и спросил:
– Мне только по сути или опять всё с самого начала докладывать?
– Давай по сути, – зашумели в зале.
– Капитан! – одёрнул приезжий полковник. – Вы задержали подозреваемого?
– Никак нет, товарищ полковник!
– Почему?
– По месту жительства не появляется. Родные, друзья, знакомые утверждают, что не знают, где он находится.
– Объявили во всесоюзный розыск?
– Так точно!
– Доложите всё, что знаете о подозреваемом.
– Есть!– козырнул Чижиков.– Нилов Константин Георгиевич, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, выпускник средней школы номер семь. Проживал в доме с матерью Ниловой Ангелиной Павловной и малолетним братом Ниловым Андреем Георгиевичем по улице Кольцевой, дом номер сорок один. Отец с матерью недавно в разводе, уехал в город Жданов, предположительно к матери. Нилов Константин Георгиевич встречался с одноклассницей Тулаевой Алисой Назаровной, которая до этого, по словам её родных, ждала из армии Аипова Марата Зуфаровича, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения, который был убит на танцплощадке посёлка Васильевка двадцать седьмого июня текущего года приблизительно между десятью и одиннадцатью часами вечера…
– …Вечера, – грубо перебил полковник. – Это уже ночь, через час – полночь наступает. Какого лешего у вас в городе танцы танцуют в такое время? Где милицейские патрули? Где народная дружина? Почему нет ночного освещения на территории шахты? Куда вообще власть смотрит? Никакого порядка! Хто отвечает за это? Капитан, орудие убийства нашли?
– Никак нет! Ищем, товарищ полковник.
– Шо докладывают криминалисты?
– Орудием убийства предположительно является немецкий штык-нож времен Первой мировой войны с характерными для данного вида оружия зазубринами, имеющими форму пилы. Длина клинка двести пятьдесят миллиметров, ширина двадцать пять миллиметров. Удары штык-ножом предположительно наносились правой рукой прямым уколом в сердце, шансов выжить у жертв не было. Тем более эти зазубрины…Говорят, что в Великую Отечественную носителей таких штыков бойцы Красной Армии в плен не брали.
– Давай без лирики, капитан! Какие-то улики у подозреваемого дома нашли?
– Никак нет, товарищ полковник!
– Плохо искали, значит. А эти, друзья его, одноклассники, с ними поработали?
– Так точно! Два последующих убийства гражданина Астафьева Виктора Леонидовича и гражданина Зоца Ивана Тихоновича произошли приблизительно в то же время в последующие два дня, у друзей есть неопровержимое алиби. Проверяли тщательно, товарищ полковник…Они дали показания, что около десяти вечера расстались, оставив гражданина Нилова в состоянии алког…
– Ясно…Шо ничего не ясно, – нервно вздохнул представитель из областного центра. – Но то, шо этот Нилов где-то прячется, фактически доказывает его вину. В состоянии алкогольного опьянения убил соперника из-за девки. Вошёл во вкус. Или совсем умом тронулся после того, как кровь почуял. Не смог остановиться – стал ещё убивать. Есть такая вероятность?
– Так точно! – хором буркнули в президиуме.
– А если он не причастен к убийствам? – покосился на хор полковник. – Сторож в училище шо сказал? Шо принесли его в отключке. Мог ли семнадцатилетний пацан с хорошей школьной характеристикой, будучи пьяным, убить одним ударом крепкого трезвого парня, отслужившего в армии? А если преступник не Нилов, а кто-то другой? А Нилов просто каким-то образом узнал, шо его подозревают и подался от страха в бега. Такой вариант развития событий мог быть?
– Так точно! – уже менее дружно пропел президиум.
– Вот и я о том. Поэтому нам кровь из носу нужно найти этого Нилова. Землю грызть зубами, перерыть весь город, отработать все загородные дачи, брошенные строения, производственные и учебные помещения, установить все родственные и дружеские связи. Дайте телефонограмму в Жданов, пусть проверят, куда там отец Нилова уехал. Быть готовым к выезду опергруппы на моря.
– Так уже дали, товарищ полковник! – гордо выпятив грудь, сказал Чижиков. – Но есть одна существенная проблема.
– Какая?
– Мать Нилова вчера умерла в больнице. Язва желудка. Прободная.
– И шо?
– Адресов ждановских родственников мужа не успели у неё уточнить.
– По картотекам ищите. Учить вас надо? Запрашивайте у коллег всю информацию, которая может быть полезной. Теперь по орудию убийства. Объявляем месячник добровольной сдачи оружия, холодного, прежде всего. Акцентировать на этом во всех объявлениях. Круглосуточно! Объявите какое-то вознаграждение за немецкий штык-нож. Хорошее вознаграждение, всё равно его никто платить не будет. Подключаем газету и радио, магазины, почтовые отделения, аптеки, вокзалы, квартальные комитеты, домоуправления, комсомол, садоводческие общества, делаем ориентировки. Прошу и местную власть не ждать с морей погоды, и так уже засиделись, пытаясь сохранить, так сказать, лицо, и не поднимать паники у населения. Она и без нас поднялась – весь город шумит, шо появился маньяк. Нам с вами не сносить погон и должностей, если в течение трёх суток мы не раскроем эти преступления. Все свободны, товарышы. Руководители подразделений, криминалисты и Рыжиков задержитесь.
– Чижиков, товарищ полковник, – по-школярски скромно поправил капитан.
– Какая разница! – жёстко отрезал полковник. – Шоб называться Чижиковым ещё заслужить надо, – в президиуме тихо захохотали.
XI
– Максим, что это было? – резко остановилась Ирина Степановна и, грозно сдвинув брови, посмотрела Максиму в виноватые глаза. По вестибюлю Дворца молодёжи залаяло расплывчатое эхо стука её тонких каблуков и бархатного голоса.
– Ира, Ирина Степановна…– пытался подобрать слова Максим. – Ты… вы извините, что так всё получилось. Мне очень нужно с вами поговорить, но только не здесь. Прошу вас, пойдёмте со мной в какое-нибудь кафе или ресторан. Умоляю.
– Ну, если умоляете, подождите пару минут, я заберу свои вещи. И если вы не будете против, я вызову такси. Не хотелось бы общаться здесь, где вокруг глаза, длинные носы и даже стены с ушами. Я ведь так понимаю, что интервью со мной – это только предлог?
Максим покорно кивнул, Ирина улыбнулась, снова показав свои божественные ямочки на щеках. Через пятнадцать минут Гущин и Першина уже делали заказ в уютном тихом кафе неподалёку от Политехнического музея.
– Мне нравится в этом районе, сама не знаю, почему, – сказала Ирина. – Мне вообще нравится старый город, с ним связано много хороших воспоминаний. Вы ведь тоже где-то здесь живёте? Точнее ваши родители…
– Да, только на Греческой, – уточнил Максим.
