Дина Павлова "Наедине с обстоятельствами"

– Малыш, надо переодеться.

За окном ранняя весна, поэтому мы надеваем пальто, шапки. А вот идти куда? Да, я что-то совсем задумалась, а ведь проблема уже даже не в том, откуда мы уходим, а кто нам предоставит крышу над головой. У меня и друзей-то особенно нет. Кроме Кати. Катя – моя бывшая коллега, мы вместе работали нянечками, да и познакомились мы в агенстве. В отличие от меня, замуж за клиентов она не выходила, ее муж – обычный представитель среднего класса, работает дальнобойщиком. Она по-прежнему няня. Один минус – квартира у них тесная. Пустит ли? Или все-таки поехать в гостиницу?

Пишу сообщение: «Катя, привет! Данила выгнал нас с Алисой из дома». Если предложит поехать к ней, приеду, нет – не обижусь. В конце концов ей может быть неудобно… Но Катя меня всегда выручала. Ответ приходит незамедлительно: «Езжай ко мне, муж все равно в рейсе».

Я не успеваю ответить: «Спасибо», когда раздается голос Данилы:

– Вы еще здесь?!

В руке бутылка виски. Пьет прямо из горла. Глаза красные, смотрит на нас, как бык на красную тряпку. Правда он и напоминает сейчас быка. Алиса тут же хватает чемодан, хотя он для нее слишком тяжелый, да и не по росту.

– Алиса, не трогай, мама понесет сама, – произношу ласково и спокойно. – Давай я помогу на тебя надеть рюкзачок. Ты положила туда Тошу?

– Тошу, раскраски, резиночки, расческу, браслет.

– Еще возьми телефон, планшет и зарядку.

– Точно! – вскрикивает ребенок, а я перевожу взгляд на Данилу. Тот делает новый глоток отвратительного пойла и произносит:

– Не советую ничего забывать, потому что вы сюда больше не вернетесь.

– Ты забываешь, что это я тебе очередная жена, – стараюсь говорить спокойно, чтобы не начать реветь хотя бы сейчас, – а Алиса – дочка! Единственная!

– А может у меня на стороне есть? – ржет.

– Нет у тебя никого на стороне, – рявкаю, хотя делать это опасно, – Вы и этого-то с Валерией с трудом родили. Что, не так?!

– Закрой рот!

Алиса тут же включается и, засунув зарядку в портфель, вдруг произносит:

– Моя мамочка смотрит на тебя с неба и тебе сделает плохо! Она тебя проклянет!

Я аж теряю дар речи. Вот же Алиска! Ну помолчать не могла! А с другой стороны – ребенок. И ребенок прекрасно понимает, что происходит несправедливость. Жду что Данила сейчас взорвется, но, как ни странно, он только усмехается и делает очередной глоток виски. А я помогаю надеть рюкзак на дочку и беру в руки оба чемодана:

– Водителя дашь, или мне такси вызывать? – стараюсь держать себя в руках. Кстати Алиса прекрасно знает, что у нее была другая мама. Та, что родила ее, та что погибла. Ни я, ни Данила никогда не считали, что такие вещи надо скрывать. Поэтому ребенок называет мамой и меня, и покойную Валерию. И абсолютно прав в этом.

– Дам я и водителя, и машину, – гогочет, – чтобы я точно был уверен, что вы свалили, и с концами! Скатертью дорожка!

Глава 2. Ника

Уезжать с ребенком и двумя чемоданами в неизвестность – это жутко.

И пускай я уже так делала несколько раз – перечеркивала свою жизнь и начинала все заново, сейчас мне все равно плохо. Во-первых, я не планировала что-то менять, я была уверена в завтрашнем дне… А теперь, по злой иронии это не завтрашний день, а завтрашнее дно.

А, во-вторых, оказаться в такой ситуации с ребенком… Это страшно вдвойне. Алиса не виновата что отец так поступил с ней и не виновата что ее мачеха не имеет представления что делать дальше. При этом она не привыкла испытывать затруднений в чем-либо. А теперь они будут. И я ничего с этим не сделаю.

Три года я жила в качестве домохозяйки. Да, я посвящала свою жизнь семье, так сейчас говорят в подобных историях. Да и Данила не то чтобы запрещал мне работать… Скорее не одобрял. Потому что в этом не было необходимости. Зато была необходимость чтобы Алиса не чувствовала себя одинокой, чтобы у нее была мама. А теперь… Теперь я тащу два чемодана к машине, стоящей на площадке возле дома.

Данила идет следом, даже почти не качается. Так-то мужик он крепкий, он из тех кто пьет и не пьянеет. Хотя сколько он сегодня выхлестал? А если так каждый день?

Уже возле машины мои чемоданы подхватывает водитель. Он кладет их в багажник; Алиса, даже не глянув на отца, залезает на заднее сиденье. У меня сжимается сердце от того что я вижу: маленькая фигурка в классическом, идеально пошитом для нее пальтишке и ботиночках. Хвостики длинные, локоны ниже лопаток, огромные глаза. Она сама похожа на красивую фарфоровую куклу. И даже если Данила всю жизнь хотел мальчика, как можно не любить дочь? Она ведь по-настоящему идеальна: не проблемная, воспитанная, всесторонне развитая. А красивая настолько, что нам несколько раз предлагали модельный контракт с ней. Но ни я, ни Данила конечно же на такое не пошли. Зачем? Ребенок – это ребенок. И он не должен работать.

Водитель берется за ручку двери, когда Данила ко мне подходит вплотную и, то ли на прощание, то ли чтобы поиздеваться, обнимает и, прижав к себе, целует в губы. В нос бьет запах алкоголя, я пытаюсь вырваться, оттолкнуть его, но эту громаду не сдвинешь с места. Почувствовав, что я не намерена целоваться с ним, он больно кусает меня за нижнюю губу почти до крови и грубо отталкивает.

– Что, опять недотрогу играешь? Знаю я тебя, проститутку! Все вы одинаковые. И не важно сколько вам, дряням, лет!

От гогота Данилы я краснею, мне страшно и больно. Больно от того что болит лицо, больно от его слов. Но спорить нет смысла. Дверь открыта, и я молча забираюсь на заднее сиденье. Однако на мужа находит желание поговорить, поэтому он делает знак водителю, чтобы тот подождал. Надо же вывалить свои претензии или что там у него накопилось. Конечно, потом же не с кем будет. Хотя… Всегда можно наорать на прислугу.

– Вали к маме в деревню. Ты годишься только чтобы пасти свиней. И гусей.

Молчу. Он сейчас в таком состоянии, что, наверно, лучше было бы побыстрее уехать. Но нет же, вот не договорил он, надо еще показать свое превосходство. Вдруг кто-то ошибется и не поймет кто тут хозяин положения.

– И эту, – он кивает куда-то в сторону, очевидно имея ввиду Алису. «Эту». Боже, – и эту заставь работать. Хватит ей ходить в тряпках по цене недельной зарплаты менеджера! Это ребенок, и он должен знать где его место! Понимаешь?

– Если ты закончил с наставлениями, то позволь нам уехать, – наконец подаю голос. Снова начинает ржать.

– Поедешь к своей алкоголичке-матери, пусть научит Алиску капусту квасить. Женщины должны уметь готовить! – и, наконец выговорившись, отходит назад и рявкает, – До свиданья!

Водитель захлопывает дверь, а Данила возвращается в дом. Мне приходит глупая мысль, которой нет места в новой реальности: холодно, но муж ходит в рубашке по улице. Мне самой смешно и грустно, как я, по инерции, мысленно, о нем переживаю. Хотя мы друг другу в один миг стали посторонними.

– Мам, – тихо произносит дочка, – Мы будем жить у твоей мамы?

– Не знаю, посмотрим, – сглатываю. Это самый негативный вариант развития событий конечно. Потому что моя мама – это не та мама, которая с распростертыми объятиями ждет свою дочь, которая накормит супом и пожалеет. У нее для меня любви нет. Ни капли. Зато есть любовь к моему брату, ее младшему сыну.

Водитель наконец возвращается на место, и мы выезжаем из ворот.

– Мне сказали вас отвезти на вокзал, – произносит негромко и по возможности отстраненно, будто не был свидетелем этой отвратительной сцены.

– Нет, на вокзал не нужно. Я вам сейчас скажу адрес, это почти в центре города.

– Конечно.

На всякий случай пишу Кате что еду к ней, на случай если обстоятельства изменились. Мало ли что. Но она меня честно ждет. Я всегда боюсь доставить какие-то неудобства. Более того, я из тех, кому проще спрятаться, забиться, промолчать, нежели высказать свое недовольство. Я всегда всех понимаю и всегда оправдываю. И даже если бы Катя передумала меня принимать, я бы поняла. Но она моя подруга, и от того что я с ней сейчас сяду на кухне и наконец поплачу, становится легче. Потому что при ребенке – нельзя.

Алиса прижимается ко мне и, пока мы едем, тихонько засыпает, уронив голову мне на колени. А я думаю о том, что теперь это моя ответственность – что она будет есть, как жить… И сколько как бы ни был ужасен Данила, она потом обвинит меня если что-то у меня не получится. Но только даже если я выше головы прыгну, не смогу обеспечить ее на том же уровне!

Мы подъезжаем к дому Кати. Бужу Алиску, думая о том, что сейчас – тот момент, когда мы по-настоящему отрываемся от прошлой жизни. Мы вылезаем из шикарного кожаного салона дорогого авто и оказываемся в микрорайоне с простыми многоэтажками, возле некрасивых лавочек и узких тротуаров, заставленных машинами. Теперь мы с Алисой как все. Нас выгнали из рая, оранжерея закрылась на замок, а мы – два комнатных цветка, выставленных на улицу. И этим двум цветкам надо выжить.

Вежливо попрощавшись с водителем, берем чемоданы и идем к подъезду. Алиса хмуро плетется, глядя себе под ноги, даже не спрашивая куда мы направляемся. Она хочет спать, это видно. И лишь в лифте тихо шепчет, своим детским голоском:

– Я ни разу не была в таких домах.

– Большинство домов, где живут люди, такие, – спокойно и ласково объясняю, – а иногда и гораздо хуже.

Алиса твердо кивает. Верит. А я вдруг думаю о том, что она и правда не была в помещениях с плохим ремонтом, если можно так выразиться. Она всю жизнь прожила в шикарном особняке. Мы ездили в музеи и театры, летали на дорогие курорты, ходили в шикарные рестораны. Преподаватели Алисы – очень рафинированные люди, и дочь, судя по всему, думала, что так и везде. Но подозревала, что мир разный. И сейчас, когда мы подходим к двери квартиры, нисколько не удивляется.

– Тут совсем другие запахи, – замечает. Киваю. И точно: тут целый сонм запахов. Кто-то готовит тушеную картошку, кто-то печет, еще доносится едва различимый дым сигарет и вполне четкая вонь из мусоропровода. Но я выросла даже не в таком доме. Впрочем, не будем о грустном, и так все плохо. Видимо откуда приехала, туда и вернусь.

Не успеваю коснуться пальцами звонка, как замок характерно щелкает, и дверь распахивается. На пороге Катя.

– Привет, мои хорошие! – Видимо мое лицо совсем кислое, потому что она обнимает меня, целует в обе щеки и произносит, – Ничего, ничего, раздевайтесь, я уже стол накрыла. Покушайте, поговорим, что случилось.

Глава 3. Ника

Катя – самый лучший человек, которого мне удалось встретить на своем жизненном пути. Она заботливая и добрая.

Пока я стою в растерянности, она помогает раздеть Алиску, ведет ее в ванную и туалет. После мы садимся за накрытый стол, хотя ребенок есть и не хочет. Клюет носом, да и перенервничала.

– Давай ты хоть чай попьешь с пирожками? Смотри, какие чудесные напекла тетя Катя!

Пирожки вызывают у ребенка едва заметный интерес. Дочка вытягивает шею, а я пододвигаю ей большую голубую тарелку с цветами вдоль ободка.

– С чем они?

– Те что украшенные косичкой, они с мясом. А без узора – с вареньем, – объясняет Катя, наливая Алиске чай.

– С вареньем. – твердо кивает, – Можно?

– Бери конечно, зайчик, – Катя улыбается, ставит перед Алиской чашку. – Уложим ребенка спать, и поговорим. Я ей уже постелила.

– Спасибо, – слабо улыбаюсь. – Интересно, я когда-нибудь смогу тебе отплатить…

– С ума сошла? – перебивает, – Даже говорить такое не вздумай!

Сама я тоже без сил, хочется плакать, но при Алиске нельзя. Да и не люблю я плакать! После слез сил нет никаких. И совсем плохо становится. Но в этот раз правильнее, наверно, будет дать волю эмоциям, потому что комок в груди ноет, мне так плохо, как давно не было. Будто внутри разлили раскаленный свинец, он сжигает меня. Снова в памяти проносятся жестокие слова Данилы. И непонимание: почему? Ну почему он нас выгнал как нашкодивших котят?

– Спасибо, – звонкий голосок разрезает тишину кухни.

– Пошли, я тебе покажу где спать будешь. – Катя поднимается, я следом, но она с усилием нажимает мне на плечо, заставляя остаться на месте, – Ешь!

И я ем. Мне и правда не хочется шевелиться. Наконец когда дочь уложена в соседней комнате, Катя садится напротив. Я ковыряю вилкой курицу, вкус еды я не ощущаю.

– Рассказывай! – твердо и тихо произносит Катя, и я, стараясь не давать волю слезам, выкладываю все как есть: и про то что Данила стал приходить выпившим, и как орал на меня, и даже однажды ударил. Причем просто так.

– Погоди, за что ударил? – Катя хмурится. По ее лицу вижу – возмущена и недовольна. Но говорить об этом не будет. Катя никогда не высказывает свое мнение, если его не спрашивают, справедливо считая, что в каждой семье свои устои и традиции.

– Я и сама не поняла. Он был выпивший, но не сильно. Недели две назад было, – задумываюсь, – Он вернулся с работы, поздно, ребенок уже спал… А я никогда не ложусь, я всегда жду его ужинать. И вот он пришел, и я говорю что ждала его на ужин. А он мне – я поел в ресторане, твой ужин мне нафиг не сдался. И вообще мне было хорошо без тебя. А я ему и говорю, если есть не хочешь, может чай попьем? Он подходит ко мне вплотную и говорит: «Ты тупая? Ты не понимаешь что я говорю?». Я отвечаю, понимаю, просто я хотела… И он меня бьет. Пощечина. Это было первый раз за всю нашу семейную жизнь. Причем ничего не предвещало…

– Сильно ударил?

– Не особо, но я все-таки едва не упала. Рядом был стол, я за него схватилась.

– А потом он извинился?

– Нет, – мотаю головой, – Потом он мне угрожал что будет меня бить, если я что-то не так скажу или сделаю. Потому что уже бил, и я знаю что он может.

Воцаряется молчание. Катя переваривает сказанное, кисло разглядывая крошки на столе. Наконец выдает:

– У тебя есть объяснение произошедшему? Почему он так поступает? Может ты заметила момент, когда все поменялось? Ты же сама говорила, что раньше он был ласковый, нежный, заботливый. А потом что? Крыша уехала?

– Я ничего не делала… – начинаю объяснять, но Катя мотает головой.

– Нет-нет, я не говорю что ты что-то сделала. Или, не дай бог, что ты в чем-то виновата. Просто было бы неплохо разобраться что на него нашло. Согласись, ведь от этого еще зависит какие алименты ты получать будешь. Ты же с ребенком, а не сама по себе.

– Данила сказал что алименты платить не будет.

– Вообще-то Алиса – его кровная дочка. Знаешь, кто Даня после этого? – Катя с трудом сдерживается, чтобы не начать грязно ругаться, но все-таки сдерживается.

– Да знаю. – качаю головой, – Ума не приложу, что ему сделал ребенок. Ведь он любил Алиску, а тут такое…

– Может у него любовница? – логично предполагает подруга, на что я пожимаю плечами:

– У такого мужчины как Данила может быть тысяча любовниц, я же не дура… Но только ни одна женщина не могла и не может так на него повлиять. И ладно бы только меня выгнал. Но дочь? Нет, дело не в любовнице.

Снова молчим. И тут Катю осеняет достаточно логичная мысль:

– А что, если Данила сделал тест ДНК и узнал что его дочь – не его? Ты же говорила как-то, что у них с первой женой были проблемы по этой части?

Киваю. А вот об этом я и не подумала. Надо сказать, что Данила хоть и производит впечатление непробиваемого, однако внутри человек достаточно ранимый. И если выяснилось что Валерия в свое время его обманула…

– Это интересное предположение, – киваю.

– Покойница была приличной или могла… – Катя культурно откашливается, но я мотаю головой:

– Она производила впечатление нормальной. Но так-то я ее плохо знала…

– Загадка, – вздыхает Катя, – Ладно, что делать думаешь?

– Я не знаю. Может и правда к маме съезжу. У меня ведь ничего нет. Ни жилья, ни денег. Надо как-то заново строить свою жизнь… А у меня сейчас такой раздрай на душе.

– Понимаю, – кивает, – Давай-ка ты спать ложись. Пока у меня поживешь, подумаешь. А тут, может, и у Данилы совесть проснется…

– Вряд ли. Он не меняет своих решений.

Всю ночь я ворочаюсь с боку на бок. Перед глазами то вспыхивают воспоминания о нашей свадьбе, то я вижу как Данила идет на меня, и смотрит зло. То я просто плачу от чувства обиды и огромной несправедливости. И ведь он никогда не был жадным. Почему же он выгнал нас с двумя чемоданами? А может, я его просто не знала? Наверно так и есть. Данила в отличие от меня умный, он не показывал себя во всей красе. А я дура сидела и в рот ему заглядывала.

Только я все равно никогда и нигде больше не найду такого. Для меня, дурочки и простушки, Данила стал самым лучшим, самым идеальным вариантом. И тем больнее, что я в какой-то момент подумала что достойна этого красивого мужчины. Глупо поверила в эту сказку. А теперь он спустил меня на землю. И да, Данила прав. Мне ничего не остается как ехать к маме, где я буду, как в детстве, помогать по хозяйству да в огороде. Вот только как быть с Алисой? Ведь ей в деревне будет плохо…

Снова и снова заливаю подушку слезами. Так и засыпаю я, только под утро, заплаканная, с адской головной болью и полностью потерянная и дезориентированная.