Гор
Виктория Ман
Властвовали Небесные Люди, а ныне сгинули, но живо их наследие на руинах прошлого – бывшее колонией, ставшее империей.Мальчик в поместье. Пытается обуздать свой дар и заслужить любовь отца.Мужчина на берегу реки. Никак не отважится ступить в её воды и начать жить.Ребенок с бивой в руках. Рождает миры голосом и переливом струн.Плетутся нити. Рожденные в Пустоте, приходят в бытие, оплетая шеи, питая сердца, чтобы однажды оборваться и вернуться туда, откуда явились. Как и всё в этом мире.
Виктория Ман
Гор
Предисловие
Ман’Граль есть Создатель,
Ибо задумал и воплотил он мир,
Стоило то ему жизни.
Ман’Граль есть Сущее,
Ибо мир – плоть и кровь его,
Все живое в нем – потомки его.
Ман’Граль есть Разрушитель,
Ибо приходит час, и является он в мир
Пожрать свое детище.
И остается ничто.
И остается Голос.
Тогда наступает Вечная Пустота.
Тогда наступает Вечная Тишина.
И быть им до тех пор,
Пока однажды не родится Гигант,
Имя которому Ман’Граль…[1]
[1]Из Книги Откровений безымянного автора, что была утеряна задолго до начала эры Небесных Людей
Избрал себя Народ Иль’Гранда, нарек именем гордым, поставил вровень со старыми Богами, на замену им, бессильным пережиткам минувших лет, когда процветала слабость людская и не было хозяина единого. Вознесся Народ Иль’Гранда. Покорил небо, домом своим избрал, обуздал Пустоту и отпрысков её, услышал Тишину и возвестил о приходе новой эры.
Эры истины. Эры новых живых Богов, что отныне повелевают землей. И не смеют им противиться, а противящиеся познают гнев праведный, ибо не дано никому достичь высот Народа Иль’Гранда. Жалки Земные, смысла лишены, брошенные дети прежней эпохи. Но милостивы Небесные Люди. Даруют избавление в смерти одним, другим же – смысл существования.
И так будет вечность. И так будет стоять мир и не встретит свой конец, ведь пока властвует Народ Иль’Гранда, царит порядок.[1]
[1]Из речи Высшей Иль’Гранд’Нетта, последней своего имени правительницы Небесного Царства
Пролог
Ты знаешь, мне
Такие снятся вещи
Что если они вещие
Нам гореть в огне
Ты знаешь, мне
Порою снится поле
Где я сдаюсь без боя
Я погибну на войне
Потому что
Есть такие вершины
До которых мне и вовсе не дотянуться
И если завтра мне не суждено проснуться
Похорони меня на цветочном поле,
Не прикрывая иссохших век
Чтоб проросло из них хоть что-то, коли
Из меня не вырос счастливый человек[1]
[1] Дарья Виардо – Ангел-похоронитель
Мужчина и девочка идут по дороге, держась за руки и стараясь не думать ни о чем кроме своей цели.
Город за их спинами доживает последние часы. Бегут жители, в панике или смиренном принятии судьбы, молча или со словами проклятий на устах. Лишь малая часть строений уцелела. Зияют провалы, перемешались улочки – не угадать прежнего расположения.
Пришла беда поздним вечером. Накинулась страшным бураном, снося стены, срывая крыши, а после раздробила землю, что принялась сотрясаться крупными толчками и жадно проглатывать дома, опрокидывая фонари, брызжа поленьями очагов.
Искры роятся светлячками. Заревом подымаются пожары, вьются гривами коней. От дыма свербит в груди и щиплет глаза. Шум моря перекликается с лязганьем повозок, гомоном ошалевшей толпы и надрывными криками городских стражей, что пытаются обуздать людской поток, но то непосильная задача.
Поднятые паруса на фоне зловеще-багрового и угольно-черного – то спешно покидают пристань суда. Пронзителен плач чаек, оседает пепел на их узких крыльях. Обречена столица княжества сгинуть.
Однако здесь, в полях, нет суеты. Вена пустынной дороги протянулась по бескровному полотну сугробов. Тьма густым туманом оглаживает раздробленный склон.
Мужчина и девочка ускоряют шаг. Поднимаются выше, минуя выжженные участки и поваленные деревья. Скрип снега под подошвами. Порыв ветра пробирает до костей. Девочка, зажмурившись от холода, запахивает сбившийся платок.
Время остановилось, слилось с мертвой тишиной в единое целое. Город тает видением. Где-то на соседнем холме храм обернулся руинами. Где-то в горах котловина помнит вкус ликориса. Нити пахнут угасшими жизнями, а Пустота подобна вскрывшейся ране.
– Я с вами, – шепчет девочка, когда мужчина замирает у моста.
Впереди проступают блеклые очертания громады поместья – того, что устояло. Высокие стены ограды скалятся вздыбившейся черепицей. Зев сорванных ворот приглашает гостей на просторный двор.
– Я не знаю, что с нами может стать, – выдыхает мужчина, глядя в требовательно нахмурившееся в ответ лицо.
Пряди черных волос следуют за ветром, открывая безобразный шрам, обжегший девичью щеку.
– Если вы отправитесь без меня, то точно погибнете, – она крепче сжимает мужскую руку.
Ощетинившийся ров под мостом колюч и пугающе гол. Совсем недавно бурная река текла по его дну, теперь же сменила русло. Радужные всполохи плывут облаками, храня призраки голосов. Кружатся снежинки.
Мужчина отводит взгляд:
– Хорошо.
Первый шаг он делает с застывшим сердцем, второй же столь быстро перетекает в последующие, что не хватает времени одуматься. Сорванные створки ворот на каменных плитах припорошены снегом. Девочка давит вздох.
Поместье пред ними молчит парадным крыльцом. Недвижное, бездыханное. Но внутри, в лабиринте разбитых комнат, сломанных костей, смятых дверей ещё теплится жизнь.
Учитель
– Вам не кажется, что госпожа чересчур подавлена?
– Ей нездоровится с самого утра. Страшная слабость.
– А вчера мясо показалось ей тухлым, пусть и свежее оно было, и приготовили как обычно.
– Неужто она…
Слуги – невольные свидетели жизни своих господ. Видят, слышат, подмечают. Подмечает и князь за утренней трапезой, но не подавленное состояние супруги, а алую нить не толще человеческого волоса, появившуюся у её головы.
Ждали целых три года и свершилось наконец. Судачат слуги без устали дни и недели да гадают, правы они иль ошибаются.
***
– Добро пожаловать. Вы Тодо Окка? – мужчина кивает, закрыв зонт, оказавшийся мало полезным в шторм. Одежда липнет к телу, отягощая и без того скованные движения.
– Да, уважаемая, – пожалуй, стоило отдышаться прежде чем входить.
Неловкость – он привык её ощущать из-за роста и общей нескладности долговязой фигуры. Точно инородный предмет, не вписывающийся в окружающую обстановку, а потому старающийся быть как можно неприметней. Однако сложно быть неприметным, когда переступаешь порог под строгим взглядом старой экономки, что возвышается на ступенях словно величественная статуя над жалким смертным. Чеканит:
– Вы опоздали.
Капли воды скатываются по узкому мужскому лицу, задерживаются на кончике орлиного носа. Тодо откидывает назад волосы. Косится на служку, который стремительно проскальзывает мимо. Хлопает дверь, служка исчезает.
– Нижайше прошу прощения. Из-за бури паром отменили. Пришлось нанимать лодку.
