Екатерина Мамай "Любовь тебя настигнет"

Глава 2

– П! –задохнулась Полина, судорожно хватая ртом воздух.

– Пётл Иванысь, не бей Павлину Валеньевну, она хорросая, – Соня повисла на рукаве, гипнотизируя мужчину зелеными блюдцами.

"Вся в папу: в любой непонятной ситуации включай обаяние," – чуть не заржал безопасник.

"Зарычала!" – Полина расцвела от счастья, что ее воспитанница наконец выговорила этот ненавистный звук. Даже забыла о горящей щеке, которая в полной мере ощутила тяжесть мужской руки.

– Софья Львовна, признали все-таки, – пристыдил Горянов маленькую обманщицу. Девочка потупилась и стала ковырять носочком асфальт.

– Спасибо, что вмешались, – Полина аккуратно высвободилась из слишком крепких объятий. – Но ребенка я вам все равно не отдам.

– Не сильно-то и хотелось, – ухмыльнулся Петр, – тем более скоро бабушка с дедушкой приедут и заберут это чудо к себе.

– Давайте я еще раз позвоню… – попыталась сгладить неловкость Полина.

– Не тратьте время, – мужчина сам не заметил, когда стал почесывать Соню за ушком, отчего девочка разомлела и чуть не села на землю. Горянов оказался быстрее и подхватил малышку на руки. Малышка крепко его обняла, спрятав нос в плечо, и засопела. Не самый спокойный вечер вырубил ребенка задолго до детского времени. – Мама выйдет на связь часа через два – у нее сейчас глубокая ночь. Папа возьмет телефон в руки, только отработав программу, а она сегодня длинная и с фуршетом.

– Может, чаю? – растерянно предложила Полина. Пытаться оторвать сонного ребенка от теплого и безопасного мужчины было бесполезно.

Ничто не мешало Петру уйти в закат с долгожданной ношей. Да, Полина вполне могла устроить показательное выступление с привлечением внимания, но что-то ему подсказывало, что этого не случится. Вот только она сильно расстроится и точно в нем разочаруется. А этого мужчине не хотелось. И уходить тоже.

– А давайте, – милостиво согласился Горянов. Стоять на улице пару часов с дитём на руках ему не улыбалось. Под вечер похолодало. Петр привык к превратностям погоды. В отличие от Сони. Застуженный ребенок здорово бы осложнил жизнь Лёве, но мстить таким образом было недостойно офицера. Со спящим чудом на руках мужчина шагнул в подъезд следом за Полиной.

– И как вы тут еще ноги не переломали? – недоумевал Петр, пытаясь просчитать закономерность шагов в темном подъезде.

– Привычка, – ответила девушка, дробно стуча каблучками на полпролета впереди. – Пришли, – короткий звон ключей, скрип открываемой двери, глухой щелчок выключателя. Темнота осталась неизменной.

– Я могу понять отсутствие лампочек в подъезде, но в квартире… – удивился Горянов.

– Лампочка на месте, – включила фонарик на телефоне Полина и, встав на цыпочки, достала с антресоли большой прямоугольник промасленной бумаги. – Огоньку не найдется?

– Не курю, – ответил Петр.

– Я тоже, – вздохнула девушка и убежала со свертком в конец коридора. Петр замер, боясь что-нибудь снести сослепу.

– Проходите в комнату, – пичужка появилась с зажженной свечой в руках и приглашающе указала на ближайшую дверь, за которой пряталась небольшая спальня с большой кроватью. – Кладите, – девушка откинула плед и, подбив подушку, отступила, освобождая проход мужчине с ценным сонным грузом.

Отцепить ребенка оказалось не так-то просто.

"И как только Лёва гриву сберечь умудрился?" – удивился Горянов, когда маленькие пальчики в попытке удержаться на занятом плацдарме зарылись в его короткий ежик. Были б волосы подлиннее, отрывание львиного детеныша без снятия скальпа бы не прошло.

Уложив худенькую девочку в мягкую постель и укрыв ее пледом, взрослые тихонько выскользнули из спальни в коридор.

– У вас тапочек не найдется? – поинтересовался Петр, скосив глаза на свои кроссовки. Они поражали белизной, но воспитание не позволяло бороздить чужую жилплощадь в уличной обуви.

– Нет, – смутилась девушка. – У меня нечасто бывают гости.

– А вы не будете возражать против носков?

– Нет, – девушка смутилась еще больше, как будто он предлагал ей нижнее белье продемонстрировать, а не обычные белые носки.

На кухне было чуть светлее, чем в остальном помещении, благодаря большому окну с видом на проспект. Петр просочился к подоконнику и выглянул на улицу. Его машина стояла аккурат под окном пичужки. "Вот что значит – годами тренированная интуиция," – похвалил себя мужчина.

– Петр, Вы будете чай или кофе? – шуршала чем-то у него за спиной пичужка.

– Коньяк, – на автомате ответил Горянов, оборачиваясь. Девушка прижимала к груди чайник и явно не знала, что делать. – Но при его отсутствии с удовольствием выпью кофе, – исправил собственную оплошность.

– У меня только растворимый, – огорчилась Полина.

– На безрыбье и рак рыба, – вздохнул мужчина, так некстати вспомнив канувшую в небытие рыбалку.

Наполнив пузатый чайник, девушка поставила его на плиту и в растерянности замерла, обхватив плечи руками. После рабочего дня очень хотелось есть, но гость откровенно смущал. Как при нем, таком холеном, явно знающем себе цену, строгать бутерброды и варить овсянку? Все решило громкое урчание, напомнившее Горянову, что разгрузочные дни – это, конечно, хорошо, но на голодовку организм не подписывался.

– Простите, – теперь настала очередь мужчины рассматривать напольное покрытие.

– Может, Вас покормить? Правда, у меня нет ничего такого, – Полина никак не могла собраться.

– А какое есть?

– Хлеб, колбаса. Вареная, – зачем-то уточнила девушка. В ее голове гость с вареной колбасой не стыковался. Такой должен был есть исключительно сыровяленую или балык. – Яйца, овсянка, – от последнего продукта Горянова перекосило.

– Буду благодарен за яичницу и бутерброд, если Вас не затруднит, – он постарался быть предельно любезным.

– Присаживайтесь, я быстро, – сказала радушная хозяйка и развела бурную деятельность. В неровном свете свечи она достала из пакета хлеб и колбасу, из холодильника – яйца, поставила на вторую конфорку сковороду.

Петр украдкой наблюдал, как она мужественно сражается с хлебом. "Наверное, слишком свежий, весь крошится. Или что-то с ножом," – решил он. Откромсав ломоть, Полина сдула прядь со лба и занялась колбасой. "Странно. На легкость нарезки колбасы ее свежесть не влияет," – озадачился Горянов. Встал. Подошел бесшумно, мягко накрыл руку с ножом, беря девушку в кольцо. Не ожидавшая такого коварства, она дернулась и впечаталась ему в грудь. Забыла, как дышать. Выпустила батон варенки из ослабевших пальцев.

– Давайте я, – тихо предложил Петр, забирая колюще–режущее орудие из дрожащих рук. – Сковорода готова.

Проблема оказалась в ноже, тупом до безобразия. "Вот что значит – нет мужчины в доме," – обрадовался внутренний голос. "Чего радуемся? Она ж ребенок совсем!" – не понял восторга мужчина. "У детей груди нет. У нее есть. Интересно, своя или?" – внутренний голос ушел в дебри анализа информации. "На зарплату бюджетника «или» весьма проблематично," – завершил обработку данных и переключил мысли исключительно в бытовое русло.

– Оселок есть? – спросил Горянов.

– Что? – не поняла девушка.

– Пилочка такая большая. Для ножей, – объяснил он.

– А-а, – Полина открыла нижний ящичек и достала искомое. – Вот.

– Спасибо. У Вас сковорода, – напомнил и занялся приведением ножа в божеский вид.

Шипение и тихое "Ай!" за спиной заставили бросить почти наточенное орудие в раковину и обернуться. Раскаленное масло угрожающе брызгало во все стороны. Глаза цвета мокрого асфальта испуганно таращились на мужчину. Мизинец почему-то был во рту.

– Масло? – спросил Петр. Жертва продуктового беспредела обиженно кивнула. Резко дернул на себя, прижимая, чтоб не вырвалась, открыл кран с холодной водой и сунул пострадавший палец под струю. Девушка всхлипнула и попыталась освободиться. Не на того напала. Мужчина держал крепко, млел от тепла изящной спины, плотно пристыкованной к его тонкой рубашке, и непроизвольно поглаживал большим пальцем нежную кожу около запястья.

Решив, что охладительные процедуры можно закончить, Полина ужиком вывернулась в объятьях Горянова и оказалась в еще более неловком положении: тыл прижат к раковине, фас – к мужчине. И взгляд у этого мужчины странный такой. То ли убить хочет и выбирает метод, то ли залюбить до смерти, что не сильно-то отличается от первого варианта, то ли съесть.

"Он же голодный," – услужливо маякнула память. Девушка попыталась просочиться в сторону плиты. Зацепилась. Попыталась идентифицировать мешающий бегству предмет. Осознала. Приготовилась к смерти.

Неловкий маневр с побегом вызвал не самые приятные ощущения у Петра. "Издевается, что ли?" – подумал мужчина, когда это мелкокалиберное безобразие призывно потерлось об него всем корпусом. Постарался передать свое возмущение наглой провокацией глазами. Понял, что девушка ждала не такого эффекта и явно в шоке от полученного результата. Отскочил, но приготовился заткнуть рот на случай включения поруганной сирены. Сероглазая сигнализация покраснела, спрятала руки за спину, но не сработала.

– Бутерброд будете? – отмер Горянов. Кивнула. По дуге обойдя девушку, чтобы избежать любого телесного контакта, Петр взял дощечку, продукты, нож и принялся за нарезку.

Полина шумно выдохнула, разбила одно за другим четыре яйца в недовольно шкварчащее масло, разболтала вилкой желток, посолила. Дождалась пока зарумянится, разделила бело-желтый блин на условно равные части и бодро перевернула на другую сторону. Не глядя, потянулась за тарелкой, соприкоснулась с мужчиной, который как раз смотрел, что берет, шарахнулась. Тарелка встала на столешницу ребром и съехала на пол. Печальный "дзынь" ознаменовал конец ее существования.

– Я уберу! – засуетилась девушка.

– Замрите! – рявкнул Петр. – И сковороду с огня уберите, – добавил более миролюбиво, оценив эмоциональное состояние Полины. Слава Богу, она решила не пререкаться. Убрав следы погрома, Горянов удалился за стол, позволяя девушке переложить яичницу и упорядочить нарезку.

– А чем у вас так вкусно пахнет?  – материализовалось на кухне мелкое привидение с косичками. И как по заказу, включился свет. Везде и сразу.

– Яичница, бутерброды с колбасой и чай, – перечислил Петр все возможные варианты, слегка щурясь после полумрака.

– Я тоже буду, – Соня резво взобралась на стул в ожидании еды.

– Наглость – второе счастье, – хмыкнул Петр. Полина тем временем переделила яичницу и докромсала колбасу с хлебом, подозревая в хрупком тельце далеко не детский аппетит.

– Это что? – мужчина удивленно поднял бровь, обозревая нечто с зажаристой корочкой на тарелке.

– Я-иш-ни-ца, – по слогам произнесла Соня и скорбно посмотрела на Горянова: мол, совсем вы, Петр Иванович, отупели в вашей охране.

Вилка звякнула по столу, Полина вылетела из кухни.

Взгляд Сони стал еще скорбней: не только тупой, но еще и бестактный, бесчувственный чурбан.

Петр медленно отложил столовый прибор и отправился извиняться. Критиковать кулинарные таланты хозяйки – последнее дело для воспитанного мужчины и первое для женской истерики. Даже если хозяйка умудряется испортить укроп.

В коридоре прислушался, решая, куда двигаться. Уловил тихие всхлипывания слева. Прикинул планировку и понял, что хозяйка решила дать волю слезам в ванной. Помялся несколько секунд: уж больно место интимное. Однако извиняться требовалось срочно, поэтому Петр вздохнул и открыл дверь.

Потревоженная вторжением нежданного свидетеля, Полина вскочила с фаянсового изделия и опять впечаталась в мужчину. Площадь уборной только с виду была большой.

"Да что за наказание такое!" – рычала девушка одними глазами цвета грозового неба.

"Чего прилипла?" – возмущались в ответ такие же.

"Хороша, наверно?" – ужаснулась Полина, представив, что сейчас видит этот Джеймс Бонд во плоти. Коса растрепалась, глаза зареванные, нос красный, губы покусанные. Мечта садиста, честное слово.

"Горянов, ты как юнец зеленый, – ехидничала совесть. – То кричишь, что она ребенок, то смотришь, как голодный на булку. Определись уже как-нибудь. Хороша же девка. Глазищи, как угольки. Прическа, как после ночи на сеновале, только сена в волосах и не хватает для полноты картины. А губы-то какие! Ни помады, ни силикона не надо. Даже не знаю, куда б их применить лучше…»

Варианты Петр слушать уже не стал. На автопилоте потянулся к приоткрытым губам цвета спелой вишни, не разрывая зрительного контакта, чтоб сбежать не успела. Хотя девушка вроде и не собиралась.

Кафельный романтик прервали нежные трели Рахманинова. Петр рыкнул и ответил на звонок.

– С приземлением, Аделаида Святославовна! – матушка Лёвы со всеми ее загонами вызывала у Горянова бурный восторг. В отличие от ее гениального дитятки. – Соня в полном порядке и даже ест. "Наверное," – говорить, что объект не в поле зрения не стоило. – Приезжайте, конечно, – мужчина продиктовал адрес и завершил звонок.

– Кофе, – выдавила Полина.

– Что? – не сразу понял Петр.

– Вы кофе так и не попили, – пояснила и шмыгнула, в очередной раз задев самое ценное, на кухню.

– А вы что там делали? – подозрительно посмотрела на вернувшихся блудных взрослых Соня.

– С Аделаидой Святославовной общались, – взял ситуацию в свои руки безопасник.

– О-о, – только и сказала девочка и срочно занялась яичницей в прикуску сразу с двумя бутербродами.

– Соня, ты же лопнешь! – Полина наблюдала за поглощением еды со смесью ужаса, удивления и умиления.

– Она котенок, в нее поллитра молока залпом помещается. А тут всего лишь яичница и два бутерброда, – хмыкнул Горянов. – Молодой растущий организм, однако! – подмигнул довольной Соне и принялся за свою порцию. Странно выглядящее блюдо оказалось очень даже съедобным. А с бутербродами – просто божественным. Поэтому бабушке с дедушкой ребенка передавал практически сытый и условно довольный жизнью мужчина. Для полного счастья не хватало сущей мелочи, о длительном отсутствии которой  напоминало неудобство ниже пояса.

"Дожили," – разозлился сам на себя Горянов и отправился домой срочно спасаться холодным душем.

Глава 3

Пятилетие Софии Львовны Оджиковской отмечали с подобающим имени размахом. Мудро пригласили всех близких и даже больше. По-львиному рыкнули на особо отказывающихся.

Разнообразие гостей поражало воображение. Где еще можно было увидеть за одним столом отставного офицера и воспитателя детского сада в компании олигарха и всемирно известного музыканта? Всё и все смешались в доме Оджиковских чудесным летним днем.

– Полина, вы совсем не едите, – к гостье подсела мама именинницы. – Невкусно? Или вам нельзя? – Ирина искренне переживала за девушку, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке.

– Что вы! – смутилась Полина. – Я просто не голодна, – в подтверждение своих слов гостья взяла с общего блюда ломтик огурца и с аппетитом им захрустела.

– Если что, не стесняйтесь, – Ира ободряюще пожала тоненькую ладошку.

– Ирина Александровна, вы меня игнорируете? – за спиной хозяйки вырос высокий зеленоглазый брюнет и властно взял женщину за плечи, не давая избежать ответа.

– Лев Максимович, не рычите! Всех гостей перепугаете, – Ирина с жеманной улыбкой хлопнула мужа по загребущим рукам.

– Я? Кого? – состроил из себя ангела тот и недоуменно оглядел округу.

– Полину Валерьевну, например, – жена взглядом указала на слегка опешившую от обмена репликами девушку.

– Полина, как так? Столько лет друг друга знаем, живем душа в душу, можно сказать, а вы меня боитесь? – Лев обиженно поднял брови домиком, вызвав у гостьи улыбку.

– При общении с царскими особами иначе нельзя, – поддержала шутку девушка.

– Согласен. Пиетет и этикет превыше всего, – мужчина открыто улыбнулся. – Ира, там что-то с тортом. Без тебя никак, – приобняв супругу, он подмигнул Полине и направился к дому.