Эллисон Майклс "Не верь глазам своим"

– Дальше пробел, чернота… – В голосе Джонатана слышалось отчаяние и даже страх. – Я словно выпал из реальности. Будто меня по голове ударили, а может, так оно и было.

– А что потом? – Спросил отец напряжённо, не раскрывая карт, поверил ли в эту байку или нет. – Что было в следующие пятнадцать лет?

– Я очнулся в больнице. – Сглотнул Джонатан за нас всех. – Один, ничего не помня. Кто-то словно стёр мою память, потому что в голове – чистый лист. Врачи сказали, у меня было сотрясение, что могло повлиять на долгосрочную память. Они связались с полицейскими и те искали моих родителей, дальних родственников, хоть кого-то, кто знал, кто я и откуда.

Чем дальше заводил рассказ, тем глубже я закапывалась в яму ужаса. Если всё это правда, если мужчина передо мной действительно мой брат, то сколько же несчастий выпало на его долю? На долю десятилетнего мальчика. Сама того не заметив, я заскрипела пальцами по обивке кресла, но никто и бровью не повёл.

– Пока они искали моих родных, социальная служба отдала меня на попечение одной супружеской паре. Они не могли иметь детей и искали того, кто сможет заполнить эту пустоту, кому можно будет подарить эту любовь, хотя бы временно. Но мою семью так и не нашли. – С горечью сказал Джонатан, обращая взгляд на маму. – И та пара меня усыновила.

– Господи… – прошептала мама, приобнимая блудного сына за плечи. – Сколько же ты пережил!

– Это ничего. Они действительно были хорошими людьми.

– Были? – Уточнил отец. Для него было важнее сперва заполнить все пробелы, а уж потом поддаваться эмоциям.

– Да. Сидни и Клиффорд… так их звали, разбились на машине год назад.

– О, мне очень жаль это слышать.

– Спасибо, мам.

Мам.

Сердце снова кольнуло, но я заставила его утихомириться. У этого мужчины глаза цвета Лодердейлов. Шрам и ожог, как у моего братишки. И судьба длинною в пятнадцать лет, которую сложно вот так выдумать. Создать из ничего.

– У меня было счастливое детство, счастливая жизнь, так что вам не о чем переживать. – Попытался улыбнуться Джонатан. – Сидни и Клиффорд стали моими родителями, изо всех сил старались заменить тех, что так и не удалось найти… вас.

Джонатан глянул на отца, и тот согнулся под этим взглядом. Словно тонна вины легла на его плечи от того, что он плохо искал сына, сделал недостаточно, обрёк его на жизнь вдали от настоящего дома.

– Поэтому я не пытался разузнать, кто я. – Выговорил брат. – Но когда они погибли…

– Ты захотел найти свою семью. – Догадалась я и получила благодарный взгляд.

– Да. На это ушло много времени и вот я здесь.

– Но как же тебе удалось?

– Я выбрал довольно необычный способ. – Смущённо хохотнул Джонатан. Точно так же, как в детстве! – Мне помогли занятия с психотерапевтом и гипноз. После нескольких месяцев и сотни сеансов я всё вспомнил. Все детали своего детства и вас.

Стоило этому человеку вкрадчиво произнести «вас», как родители готовы были растаять, без промедлений принять чужака в свой дом и в свою жизнь. Даже деловой отец со своими осмотрительностью и благоразумием сдавал позиции. Это просматривалось в его позе – папу так и тянуло всё ближе и ближе к дивану, на котором сидели мама с гостем. Он осторожничал, но уже готов был протянуть руки и обнять сына.

Безумие какое-то. Жуткий сон, от которого не проснуться. В детстве мисс Веракрус, остававшаяся пять дней в неделю в этом доме, утешала меня, если мне снился кошмар. Только ей было дело до моего спокойствия, ведь отец спал так крепко, что его и звоном колоколов над ухом не разбудишь, а мама не любила, если её ночью беспокоили. Натягивала маску для сна и запиралась берушами от сторонних звуков. Берегла природную красоту и свежесть, что дарует восьмичасовой здоровый сон.

А в субботу и воскресенье, когда Мария уходила на законные выходные, некому было позаботиться о моём здоровом сне. И порой я пробиралась в комнату к Джонатану, хоть он и был на два года младше и верил в чудовищ под кроватью похлеще меня. В его не по возрасту широкой постели не хватало места лишним страхам – только нам двоим. Он обнимал того самого медвежонка Ленни, пока ему не исполнилось восемь, и дружба с плюшевыми зверями уже перестала так много для него значить. А я обнимала его сзади и страхи отступали.

Сейчас мне стало страшно, но я не могла обнять брата, как раньше. Пока рано. Мне хотелось с той же родительской беспечностью кинуться в омут всей этой правды или обмана, но слишком уж он пугал. Некоторым вещам нужно время, чтобы устаканиться, и наше ещё не пришло.

Мама затребовала закончить наконец все расспросы и выпить уже кофе с угощениями, но я напросилась на последний вопрос, не менее важный, чем сотни предыдущих.

– Как же тебя звали эти пятнадцать лет? И где ты жил?

Пока мама имитировала неудовольствие изящным закатыванием глаз и благородно мешала сахар в своём давно остывшем чае, Джонатан рассказал недостающий фрагмент своей истории.

Далеко же его закинуло от школы Вест Ройал и нас самих. Пришёл в себя он в больнице Форт-Уэрта в Техасе, в полутора сотнях миль западнее. После того, как полиция отчаялась разыскивать родных, Джонатана отдали на попечение Сидни и Клиффорда, а самому ему создали новую личность. Пятнадцать лет мой брат жил по документам Мэтью Дэвина. Ему позволили самому выбрать имя, а фамилия досталась от опекунов, словно он всю жизнь прожил с ними под одной крышей.

– А теперь давайте немного отвлечёмся. – Приказала мама, призывая всех к порядку. – Сара, никаких больше расспросов. У нас ещё будет время.

Раздался спасительный звонок, и я опередила Констанс, лишь бы не усаживаться за общий стол. Как у родителей только кусок в горло лез? Я не могла даже смотреть на любимое печенье без тошноты – желудок выписывал кручёные не хуже лучших питчеров. Так что я извинилась и помчалась к двери.

– Слава богу, Марк! – Выдохнула я, падая ему в объятия.

– Я примчался как только смог. Что у вас здесь творится?

За всё время наших отношений я ни разу не шипела в трубку просьбы бросать всё и ехать спасать меня. Ещё не набрасывались на меня такие проблемы, которые бы я не смогла решить самостоятельно. Со мной не носились как с малым ребёнком в детстве, и я выросла независимой, пусть и не обласканной нежностью, о которой мечтает любая девочка.

Когда меня бросил Джереми Фэрфакс, первый настоящий парень, я позволила себе порыдать на плече у Констанс, а потом с высоко поднятой головой вернулась в школу. Когда меня не приняли в Колумбийский, я не упала духом и тут же отправила заявку на факультет моды и дизайна в университет Нью-Йорка. Когда мой бизнес впервые оказался под угрозой, я не побежала к папочке и не попросила пустить своё имя или деньги в ход, чтобы остаться на плаву.

Но сейчас мне нужен был кто-то, кто не станет поддаваться эмоциям и бросаться в омут с головой, как родители. А Марк подходил для этого лучше кого-либо другого.

Мой пересказ событий последних двадцати минут и пятнадцати лет уместился в тридцать секунд, за которые лицо Марка – его прекрасное, отточенное рукой античных ваятелей лицо – пережило революцию. Вытягивалось в бесформенный овал, бледнело, терялось. Он не мог поверить в происходящее так же, как и я. Но я рано радовалась, потому что, осмыслив мои слова, Марк приобнял меня за плечи и улыбнулся.

– Сара, дорогая, по всей видимости, твой брат вернулся домой.

– Так ты веришь, что это и правда он?

– А зачем кому-то врать? Идём.

– Что? Куда? – Опешила я, когда жених потянул меня за руку в сторону голосов.

– Как куда?! – Беспечно усмехнулся Марк, взглянув на меня как на глупое дитя. – Я всегда мечтал познакомиться с твоим братом.

Но я медлила. Безоговорочное доверие Марка сбило меня с толку ещё сильнее реакции мамы и папы. Одна я держала голову в холоде? Остальные будто спятили. Поддались чарам незнакомца, как только тот назывался Джонатаном.

Происходящее казалось мне слишком сладким, чтобы его так запросто проглотить.

– Ты иди, я догоню.

Марк скрылся за колонной холла, а я полезла в карман брюк и достала мобильный телефон. В гомоне голосов я расслышала мамино сладострастное:

– Марк, вот так сюрприз!

Порой казалось, что мама влюблена в моего жениха больше меня самой.

Отыскав нужный контакт в телефонной книге, я нажала на вызов и разволновалась. Маме не понравится, что я орудую за её спиной, но кто-то же должен выяснить правду. В доверчивости нет ничего плохого, но не в глупости.

– Алло, Сара? – Отозвался Ричард Клейтон после третьего гудка.

– Мне нужна ваша помощь. – Тихо сказала я, не слыша голоса из-за стука сердца.

– Что-то случилось?

– Случилось. – Созналась я. – Джонатан вернулся домой. И мне нужно, чтобы вы проверили, действительно ли мужчина в гостиной – мой брат.

Глава 6

Свет в нашем доме горел до самой полуночи. Слишком много всего нужно было сказать друг другу. Слишком много событий и чувств впихнуть в каких-то шесть часов обычной пятницы. Не удивлюсь, если мама объявит эту дату Днём воссоединения Лодердейлов и обведёт красным кружочком в календаре. А потом станет закатывать церемониальные званые ужины в честь любимого сына.

Чем дольше мы заново знакомились друг с другом, тем дальше отступали мои сомнения, пока не превратились в чуть заметную точку на горизонте. Не может самозванец так много знать о тех годах, что, как мы все думали, исчезли навсегда. Остались лишь кадрами в маминых альбомах и заметками на страницах пожелтевших газет, что до сих пор хранились в кладовой.

Мы с Марком сидели так близко, что я чувствовала его тепло через калошу брюк «Бриони». Он не выпускал моей руки, умудряясь другой пить кофе, откусывать печенье и жестикулировать, как умел только он. Гены предков-итальянцев давали о себе знать даже через три поколения.

В доме Лодердейлов мой жених – самый почётный гость. Отец уважал его и ни разу не лез с советами по поводу бизнеса, хотя предыдущих моих кавалеров поучал, точно финансовый гуру. Мама же строила из себя кокетку, едва Марк появлялся в радиусе десяти метров, и предала собственный этический кодекс, чуть по-девчачьи не запрыгав от радости, когда я привела Марка знакомиться.

Но сегодня моему жениху пришлось довольствоваться вторыми ролями, ведь в центре внимания царил только Джонатан. Марк лишь подливал масла в этот огонь всеобщего обожания. Он так обрадовался возможности познакомиться с братом, о котором я столько рассказывала, что не спускал с него глаз и заваливал вопросами.

Чаепитие плавно перетекло в праздничный ужин, что Констанс выготавливала с особым усердием, а потом в вечерние посиделки у зажжённого камина с наполненными бокалами. Отец откупорил бутылку самого дорогого виски, припрятанного на особый случай. Более особый вряд ли бы представился. Он любил проводить вечера в компании Марка, сигар и деловых бесед. В каком-то смысле мой жених заполнил ту брешь, что появилась от пропажи сына. Но виски с двумя сыновьями сразу? Счастливее отца я ещё не видела. Даже удачно провороченная сделка по поглощению «Берген Кэпитал», компании-конкурента, что разорилась год назад, не растянула губы Роджера Лодердейла в такую счастливую улыбку, как примирение семьи. Никакими миллиардами не заменить любовь. Хотя многие пытаются…

Мама охмелела после пятого бокала вина и искристого смеха от историй. В последний раз она так искренне хохотала в моём детстве, но чем толще становился её кошелёк, чем дороже колье на шее, чем влиятельнее связи, тем скорее эта искренность затухала, а улыбка превращалась в натянутый камуфляж.

Джонатан много рассказывал о жизни в Форт-Уэрте, о добрых людях, что его приютили и воспитали, об учёбе и даже девушках, с которыми ничего не получалось. Мой брат перенял от отца не только цвет глаз и разрез подбородка, но и верность. Оба они, как оказалось, были однолюбами. Отец всю жизнь любил лишь свою Вирджинию, Джонатан – девушку по имени Карина, с которой провстречался два года, но они расстались незадолго до того, как Джонатан занялся поисками тропинок к прошлому.

– Расставание с ней стало дополнительным стимулом найти вас. Я потерял буквально всех близких в один миг. И это горе привело меня сюда. Домой.

– За дом и семью! – Провозгласила мама, вытягивая руку с бокалом вперёд. Она пьяно улыбалась, как нализавшийся сливок кот, но в этот момент я любила её сильнее обычного. Она была настоящей.

Звон бокалов продолжился боем напольных старинных часов у камина. После двенадцатого удара Джонатан спохватился, будто только сейчас заметил, как стемнело за окном.

– Что-то я засиделся. – Виновато сказал он и стал подниматься. – Уже так поздно. Я, пожалуй, пойду.

– Что ты! – Встрепенулась мама птичкой, на которую упала капля дождя. – Посиди ещё!

– Я и так нарушил все законы приличия и отнял у вас много времени.

Вино ослабило и мою осторожность, но я не могла про себя не усмехнуться о том, что этот парень только что заработал себе лишнее очко, упомянув о законах приличия. Вирджиния Лодердейл блюла их с бережливостью стеклодува, любующегося своим изделием. И раз уж её единственная дочь относилась к заповедям благопристойности без ожидаемого уважения, то хотя бы сын пошёл по стопам высшего света.

– Где же ты остановился? – Нахмурился отец.

– В «Стейбридж» в Глен Оукс.

– Так это ведь на другом конце города! – Всплеснула мама руками, чуть не расплескав вино на белоснежную кожу дивана. Мне бы она голову откусила, если бы я пролила хоть каплю обычной воды на любую горизонтальную поверхность дома, но к себе относилась не столь строго, тем более, в такой радостный день. – И речи быть не может! Ты останешься ночевать у нас.

Джонатан шесть часов доказывал, что он действительно тот, за кого себя выдаёт. Но ни душевные беседы, ни общие воспоминания, ни три бокала «Шато Лафит» не смогли затуманить мой разум настолько, чтобы я так запросто раскрыла едва знакомому человеку свои объятья или дверь одной из спален.

– Мне неудобно. – Замялся Джонатан, но больше не сделал ни шагу к выходу. – Не хочу никого стеснять.

– Ты нас не стеснишь! Правда ведь, Роджер?

Мама так зыркнула на отца, что тот чуть не выронил стакан с виски, угрожая не только белому ковру, но и собственной безопасности. Правила про напитки и горизонтальные поверхности распространялось и на хозяина дома, который оплатил все эти поверхности.

– Конечно… сынок. – Произнёс тот так, словно оговорился. Когда на протяжении пятнадцати лет не произносишь определённые наборы букв, разучиваешься складывать их в слова.

После пяти минут вальсирования между уговорами остаться и вежливыми отказами, Джонатан всё же поднял белый флаг и сдался.

– Хорошо, хорошо. Уговорили! – Он обескураживающе улыбнулся. – Если я вам не помешаю, то я был бы рад остаться здесь.

– А мы как рады! – Ахнула мама, и в её остекленевших винных глазах блеснуло совсем не стекло, а вода. – Констанс проводит тебя в гостевую спальню.

У мамы в рукаве было припрятана парочка суперспособностей. Вроде той, чтобы незаметно дать указание домработнице подготовить комнату для нежданного гостя. Я вспомнила, как за ужином мама притянула Констанс к себе и шепнула что-то на ушко, хотя сама всегда учила, что неприлично шептаться в набитой людьми комнате. Наверняка ещё в тот момент, когда остальные пилили ножами стейки и ковыряли салат с ананасами, мама решила схитрить и сделать всё возможное, чтобы сын остался на ночь.

Конечно, она отвела для гостя одну из пустующих спален на втором этаже. Одну из тех, что обрастают пылью и ждут своего часа – пока кто-то не задержится в этом доме и не заполнит её пустоты своим пребыванием. Мама не могла привести взрослого Джонатана в его детскую комнату, из которой сотворили целый алтарь для поклонений. Там ничего не трогали с той самой пятницы пятнадцать лет назад. Поначалу верили, что брат вернётся, потом вера обратилась смиренной скорбью. Вещи Джонатана мрачным воспоминанием остались в той самой комнате. Хранители его присутствия, его запахов, что с годами становились всё иллюзорнее, пока полностью не выветрились из наволочки, гардероба и самих стен. Какое-то время мама даже просила Констанс покупать один и тот же детский шампунь с лимоном, которым мылся маленький Джонатан, и оставлять его в комнате, в открытой ёмкости, чтобы вернуть родные запахи.

Мама никого не пускала в своё святилище, да и сама обходила его стороной, пока не доходила до крайней точки кипения своей печали. Тогда мы с отцом находили её на кровати, обложенной вещами своего мальчика. Она засыпала с футболками Джонатана в обнимку и тем самым медвежонком Ленни, что выцвел от солнечных лучей и стирок. Даже тысячи оборотов стиральной машинки и десятки килограмм порошка не смогли бы выстирать воспоминания.

Марк сжал мою руку и объявил:

– А мы, наверное, пойдём. Машину я заберу завтра, а то сегодня немного перебрал.

– Не может быть и речи! – Остановила его мама. – Это не обсуждается, вы тоже остаётесь. Наконец-то вся семья собралась под одной крышей. Я вас не отпущу. А на завтрак Констанс приготовит нам пудинг и сырные сэндвичи… Помните? Мария всегда подавала их перед школой…

Имя Марии напомнило всем о трагедии прошлого, и гостиная заледенела тишиной, точно все собравшиеся решили почтить память няни минутой молчания.

Выбора не оставалось, да мы с Марком и не особенно сопротивлялись. Я уже несколько месяцев не ночевала в доме своего детства, тем более с братом за стенкой. Все горячо распрощались и разошлись по спальням, бросив гостиную в неподобающем виде, так что бедной Констанс пришлось забыть о сне и разгребать пепел от сигар отца, винные круги от бокалов на журнальном столике, за которые при других обстоятельствах мама бы точно кого-то убила, гасить камин и мыть посуду.

Сколько бы времени ни было на часах, сколько бы глотков виски он ни сделал, но Марк даже после полуночи умудрялся отвлекаться на работу, так что я оставила его ненадолго и спустилась вниз помочь доброй женщине, к которой в особняке Лодердейлов относились с уважением, но не всегда с добротой.

– Что вы, мисс Лодердейл. – Устало и немного испуганно возразила она, когда я встала у раковины и принялась споласкивать тарелки перед отправкой в посудомойку. Мы обе знали, что мама пришла бы в неудовольствие от того, что её дочь помогает прислуге. Но она давно забылась сном на своей мягкой перине и не могла нас видеть. – Я сама всё уберу.

– Сара. – Напомнила я ей, не отрываясь от посуды. – И это меньшее, чем я могу вам помочь. Сегодня мы вас утомили.

– Ну что вы. – Отмахнулась Констанс, убирая закуски в холодильник и протирая столешницы. – Я так рада и всё ещё не могу поверить, что мистер Лодердейл вернулся.

Мистер Лодердейл… Обычно в этом доме так называли лишь отца, но пора привыкать, что теперь их будет двое.

– Я тоже. – Согласилась я, закрыла посудомойку и включила её. В моей квартире не было помощниц, вроде домработницы или посудомоечной машины. Мне нравилось самой мыть посуду и прибираться в своём гнёздышке, пусть с семейными деньгами я могла никогда в жизни больше не хлопотать по дому.

– Я не была знакома с вашим братом. – Доверительно заговорила Констанс, когда кухня заблестела чистотой. – Могу я задать вам вопрос, мисс… Сара?

– Конечно.

Женщина смутилась и понизила голос, точно собиралась произнести нечто непристойное.

– Вы верите этому человеку?

Вопрос на миллион, которого я боялась, как обгоревший – открытого пламени. Этот вечер… что ж, он стал откровением, важным моментом для моей семьи. Но как любое наливное яблоко, провисевшее слишком долго на дереве, в нём завелись вертлявые черви подозрений. И они отравляли нектар своей гнусностью, как сомнения отравляли мою веру.