Алексей Брайдербик "Собрание разных зарисовок и сочинений. Том 1"

4

Затем случилось вот что. Я не люблю быть застигнутым врасплох – на боксерском ринге я еще могу быть начеку с соперником, во все глаза следить за его жестами. Победу приносит не одна только сила, но и внимание: потеряешь его и все – считай, что сделал одолжение сопернику. Тогда же даже «третий глаз» гадалки оказался бы бесполезным и не помог бы подготовиться! Существо оказалось так близко передо мной, что я даже от неожиданности вздрогнул и качнулся, благо было на что опереться, чтобы удержаться на ногах. Так недолго и заикой сделаться.

Существо заключило меня в крепкие объятия. Объятия – вещь, которую никто не объявлял вне закона, но с ними нужна мера, а то вот так задушит и все, пиши пропало. Я похолодел и побледнел: у меня спина была такой холодной, что если прижать к ней кусок мяса, он сразу же коркой льда покрылся бы, да такой толстой, что и за сутки не оттает. Я испугался, а ведь мне казалось, что проблему страха я уже решил – если были его зачатки, то поборол их. Но видимо, страх – неистребимое чудовище всего живого, все-таки где-то внутри меня притаился и теперь проявился.

Первое, на что я обратил внимание, пальцы руки. Я смог придавить в себе страх. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились: уж будь добр, не пасуй и иди до победного конца в своей авантюре. Мои ловкие и гибкие пальцы вдруг стали срастаться между собой. В каких бы больших свершениях они были бы полезны, и сколько автографов я бы написал поклонникам! Один, другой, третий… ух ты и ох ты, вся громадная пятерня правой руки превратилась – не знаю, как и объяснить – в какое-то сплошное страшное месиво. Я не мастер красноречивых сравнений, я – мастер на ринге носы ломать и в этом мне нет равных, и все же я сравню увиденное вот с чем. Представьте несколько кусков пластилина, которые разом взяли из коробки, а потом начали мять, наминать, смешивать. То же самое происходило и с моими пальцами. Потом та же история произошла и с кистью левой руки. Плоть не плоть, кость не кость, вены и капилляры не вены и не капилляры. Это были уже не пальцы, а какая-то клякса, злая насмешка над человеческой анатомией. Беда и горе для всех, кого кормят пальцы, или для людей тех профессий, в которых все решают пальцы: хирургов, например, швей, да мало ли кого еще. Трость упала.

Я опустил глаза. Что там с моими ногами? Ого! Вот так новость, похоже, мне теперь не повыкидывать коленца на дискотеке. Я не знаю, так должно было быть или это какая-то непредвиденная издержка «лечения», про которую меня никто не предупредил: ноги у меня срослись в одну. Как и пальцы на руках? Да! Может быть, меня зрение подвело, ведь комната освещалась не люстрой, и потому, возможно, мерещилось не то. К тому же руки ближе к глазам, чем ноги, и руки можно хотя бы приблизить к лицу и рассмотреть. Нет! Какая неожиданность! Меня сначала лишили рук и ведь не предупредили, что потребуют таких жертв, и вот теперь так же без предупреждения сделали меня одноногим. Я даже морально не успел себя подготовить к ампутации, если, конечно, можно так назвать то, что случилось с моими конечностями. Пилой по ним не прошлись, как это мясники с тушами коров делают: раз, два и вот тебе кусок, прямо бери и неси в мясную лавку на продажу. Или не отрубили топором, удар-удар и все – как это понимать, теперь придется покупать себе до конца жизни всего один ботинок из продаваемой пары? Никаких ран я не видел.

Моя рассудительная и умная голова неуклонно и плавно погрузилась в тело существа. Процесс шел не так долго, что я успел сто дел переделать и выспаться, и убраться дома, и прерваться на перекур. Но все же достаточно, чтобы у меня в уме успели отпечататься события последних минут и мои ощущения. Видно, мой досуг в будущем не пройдет в скуке смертной, найдется, что припомнить, обдумать и чем поделиться с друзьями за чашечкой кофе. «Ага, надейся-надейся!» – отвечал я сам себе. Моя голова погрузилась в тело существа так, как входит горячий нож в масло. Ах, не упустите шанса познакомиться с гением метафор, интересно, тут можно придумать метафору, которая не связана с продуктами, от которых полнеют?

Мое тело, дышавшее здоровьем, жизнью и энергией – вновь эти грезы о былом, в жизни многое не умирает до конца, и грезы как раз пример такой живучести. Тогда скажу иначе, а именно так, как от меня требует этого действительность, и это логично, ибо можно плакать о прошлом сколько хочешь, но слезами не вернуть былого. Мое слабое истощенное болезнью тело кляксой расплылось по телу существа, а потом смешалось с ним. Приди кто-нибудь в самый ответственный момент или не в подходящую минуту – что бы он увидел? Ведь это ситуация двоякая, а значит, она требует подхода к ее пониманию с разных сторон и позиций. Наверное, не стоит сейчас выкручивать воображение на полную мощность, а земля носит таких уникумов, кого природа наделила невероятной способностью к воображению вещей во всей их красе. Так вот, перед глазами такого «удачливого» (такой бы удачей да по спине только бить) типа предстала бы дикая гротескная картина бесформенного сгустка пульсирующей плоти. Все во всем, и поди разгадай загадку всех времен и народов, было ли это по первоначальной идее природы человеком или животным? Где и что, то ли это тела?, то ли клякса какая-то?

Мои ощущения походили, предположим, на легкую ненавязчивую щекотку. Скажем, перышком? Тем самым, которое иногда из подушки вынимают, когда кончик его торчит из ткани и постоянно колется? Я не падал с громким визгом и не менее оглушающим смехом обезумевшего пациента какой-нибудь психиатрической больницы типа: ха-ха-ха, прекрати, не то живот надорву. Возможно, мои ощущения напоминали – хоть это напоминание и было отдаленным, но все равно зацепиться надо же за что-то, поэтому зачем же эту соломинку бросать в костер, – пощипывание или покалывание. Но определенным было одно: то, что я чувствовал, не валило меня с ног… с ноги, коли одноногим больным я стал, – в припадке болевого шока. Да, у меня болевой порог высокий и от чего-то значительного меня не надо приводить в чувства, но если постараться и, так сказать, увлечься причинением мне боли, то тогда, конечно, получится добиться плачевного результата. Перед тем как полностью исчезнуть, я зажмурился так, что веки заболели, затем сжал губы и задержал дыхание. Увидимся после!

О! Увиделись, здравствуйте! Я глубоко вдохнул, и вдох получился громким и тяжелым. Я буквально почувствовал, как мои легкие надуваются и напрягаются. Это вдох жизни или, если не говорить так высокопарно, такой вздох, какого у меня не было с рождения. Я открыл глаза, ведь надо же встретить ставший теперь для меня новым мир новыми глазами? Вернее, мир-то как раз и не изменился, здесь ситуация не повернулась ко мне другим боком – нет и еще раз нет, это высшие силы, что-то подправили во мне. И я это чувствовал прекрасно. Я ощутил также, будто бо?льшую часть своей сознательной жизни, жизни больного человека, полной борьбы, в которой поражения перевешивали победы, – я проспал. Причем так крепко и хорошо, словно я трудился без перерывов и отдыха много-много дней. Чувства не обманешь, о вкусе молока по пенке не судят, но создавалось такое впечатление, будто я надолго забылся десятым сном.

Я внимательно огляделся. Существа и след простыл, даже ручкой на прощание не помахало. Впрочем, с кого я вообще что-либо пытаюсь спросить за правила этикета? Все закончилось, и потому можно и не махать кулаками после драки. Я поднялся с пола резко – даже не пришлось убивать полчаса на раскачивание ради этого простого действия – и быстро, точно все мои члены вернули себе прежнюю юношескую силу, свежесть и ретивость. Я бы оценил свое исцеление на десять балов из десяти. Мне даже мой деревянный помощник – трость не понадобилась для этого, кстати, она лежала на полу. Вещь без дела названия не имеет, а в чем теперь мне было не обойтись без помощи трости? Я подошел уверенным размашистым шагом к зеркалу. Человек, незнакомый с контекстом, решил бы, глядя на меня, что я кого-нибудь передразниваю. Что называется, откинь опору мирскую, всяк кто готов ступать по тверди на своих ногах. Прежде моя походка была сравнима с тем, как ребенок учится ходить, вы знаете, как он неуклюже, смешно и как взволнованно – под взглядом взволнованных родителей – неумело передвигает ноги.

Отражение в зеркале само по себе лгать не станет, а если и попытается, это будет не проявлением воли, а лишь попыткой повторить за тем, кто смотрит в зеркало. Зеркалу все человеческое чуждо и ложь в том числе, оно скажет всю правду и такую, что в один миг опустит планку твоего «я», но может и истину подчеркнуть. А что же мое отражение показало мне? О, что за чудо! Я кончиками пальцев прикоснулся к лицу. Куда делись болезненные синяки под глазами, на которые, если не знать всей трагической истории, посмотришь и не удержишься от того, чтобы не спросить: ого, какую взбучку тебе устроили, как же угораздило тебя нарваться на чьи-то кулаки? С моих губ слетел нервный смешок, нет, парень, не готов ты пока к палате с мягкими стенами, рано тебе пока бежать за психиатром и просить его покопаться у тебя под черепом. Я провел ладонью по голове – ото лба к затылку и обратно и почувствовал покалывание – неужели волосы стали пробиваться? Точно, стали! Не сочтите это за неблагодарность, нет-нет, я очень благодарен и счастлив, и все же до шевелюры настолько пышной, что любой, у кого есть лысина, либо захлебнется от зависти собственной желчью, либо задохнется от злости, волосам было еще расти и расти, завиваться и завиваться в двойные, тройные и в какие они еще способны завиться кудряшки.

Я буквально разрывался на части от эмоций. Восторг, радость и экстаз – весь спектр чувств я хоть и могу перечислить, но не без помощи своего каждодневного спасителя – благодетеля интернета! Там наготове нужные слова и понятия. А добавь хоть малую жалкую капельку к тому, что испытывал, и бабах – разорвало бы меня так, что осталась на месте моего дома воронка глубиной в километр. Сердце в груди дыру не пробьет, в лепешку оно не расплющится о грудную клетку, а то к чему такие активные старания? Я потер ладони и улыбнулся.

Я отступил на два шага от зеркала и приподнял майку до шеи, чтобы оценить изменения в теле. О, совершенство в совершенстве, излучающее совершенство, всем атлетам атлет, едва ли не античный герой в русских реалиях и в современном антураже, прямо собирай всех лучших скульпторов и увековечивай такую красоту в самом дорогом мраморе, чтобы потомки и через века от радости мочились. Все вернулось на положенное Богом, природой и – возьмем что-нибудь обыденное, например, спортом (да, это звучит не так возвышенно, но слов из песни не выкинешь, и надо оставить все) – место. Теперь видны были и кубики пресса на животе – еще вчера я свой живот с гладильной доской сравнивал, так же плоско и ровно, что хоть шар положи на него или другой круглый предмет, и он обязательно укатится, спокойно подавив по пути мои больные органы. Я похлопал себя по прессу и блаженно выдохнул.

5

А теперь тра-та-та-та – барабанная дробь – настал момент истины: пора хорошими новостями подпортить настроение своим врагам или, что даже предпочтительнее, втоптать едва ли не прыжками их самоуверенность в самую отвратительную грязь. Похоже, мне придется на второй круг зайти, но уже с сердцем полным радости. Прежде какие надежды я строил до болезни – и со слезами на глазах терял их, заболев. Вроде оставь попытки и старания, не осуществятся твои желания – улетит этот журавль, и не поймаешь потом. Но теперь, исцелившись, я могу снова чего-то желать. Ура, я торжествующе подпрыгнул.

Я взял недлинную, наверное, размером с мою трость, палку (я оценил ее взглядом – да, моя трость по длине будет почти такой же), к слову, что-то не припомню, в каком деле она бы послужила мне верой и правдой. Ладно, не буду ломать голову. Не до этого мне сейчас. Потом к палке с помощью гвоздя и молотка – их я из-под шкафа достал, они там лежали в пластиковом контейнере – прибил несколькими точными взмахами белую прямоугольную табличку. Ее достал из-под кровати. Я стараюсь любой вещи или предмету, которые попадают специально или по воле случая мне в руки, придать смысл. Ничто без толку не болтается у меня под ногами или руками, у меня никогда не споткнешься случайно обо что-то и не схватишься за ненужное. Палка – не исключение! Не полежит она теперь где-нибудь в углу или под мебелью – эту палку я взял из угла комнаты – не посереет и не почернеет от миллиона слоев пыли.

Табличка и не поражала воображение эпическими размерами, вроде как не нашлось бы бригады художников, чтобы изрисовать ее целиком. Пусть даже худо-бедно успеха добьются, что-то закрасят и подмалюют, но жалкий процент незавершенности останется, в общем – крась не крась – все как-то выйдет без полного успеха. Короче говоря, средняя по размерам табличка.

Как известно или, если это не совсем верно, то тогда бывает так, что говорят: «Без надписи табличка – никакая вовсе и не табличка, хотя бы одно слово напиши на ней и все – тогда она будет употреблена для дела». То есть с любой точки зрения по всем признакам она будет оставаться табличкой, ее природу не отнять и не изменить, однако, лишь увидев на ней надпись, ты, плюнув, не пройдешь мимо, а остановишься со словами: «Наверное, это какое-то важное сообщение, и потому задержусь и прочитаю». Я исправил это маленькое упущение и уверенно вывел на табличке черной краской: «Мои враги, я здоров!». Черный цвет – лучший цвет, чтобы донести до врагов свое сообщение, и к тому же, чем ярче и контрастнее, тем быстрее станет понятно им, что ты настроен не заигрывать с ними, и что на этих губах (пальцем провел по ним) никаких улыбок для них не будет. Я улыбнулся, так как был доволен проделанной работой. Все так лаконично получилось, ничем лишним не довершить и ничего дополнительного не приписать для еще большей ясности мысли – мол, недостаточно получилось, надо еще, чтобы глубже ткнуть в лица врагов. В целом это блюдо приправлено всем, чем нужно, для разжигания большего аппетита.

Я положил палку с табличкой на правое плечо, как делают рыбаки, когда носят удочки на плече наперевес. Это что же выходит, читатель вдумчивый, я – рыбак? А-а-а, скорее, я как один из тех несчастных святых мучеников. Помнишь, читатель, истории о том, как распинали на крестах людей? Вот откуда наши ноги растут, отсюда! Не опустится мое плечо и не сломается.

Я вышел из дома и остановился на пороге. Между делом притопнул пару раз, сначала одной, потом другой ногой, и отчего бы мне не позволить себе этого, ведь отныне ходить мне на них не переходить и за всю жизнь. О, это приятное и сладостное чувство, когда твои ноги – крепкая и надежная опора! Прощай, трость, пока-пока, будущая деревяшка для растопки камина. Вдох, еще вдох. Надышаться не могу, хотя и дышу и носом, и ртом, и все мало, все недостаточно; как будто прежде и не умел этого делать, как будто до этого только баловался ноздрями, не пользуясь по прямому назначению. И вот теперь, научившись, не могу остановиться. Не потерять бы сознания от такого количества воздуха.

Более подходящего места, чем перед домом, для своей ноши я не нашел. Возможно, где-то в мире, перед каким-нибудь домом, который раз в сто лучше мой хибары, и существует такое место, и вероятно, судьба меня уже приводила туда, но у меня из головы выветрилось воспоминание о том времени. Тем более что моя ноша одна тут не будет. Поскольку, куда ни посмотри, кругом в землю воткнуты непонятно кем, хотя как «непонятно кем» – все там не тайна, такие же палки с прибитыми к ним табличками. Эй, не лгут ли мне мои глаза: лес, что ли, вырос тут? Не иначе как целый лес, в котором, правда, рубить ничего не станешь. Я осмотрелся, чтобы найти свободное место для своей палки, и долго шарить глазами не пришлось. Я, кажется, нашел, подходящее.

Клетка

Какое большое расстояние между прутьями моей клетки! Оно вообще должно быть таким? Ведь я могу легко пройти между ними, причем мне для этого не нужно даже поворачиваться боком. Я каждый день то покидаю клетку таким образом, то возвращаюсь в нее. Но полностью распрощаться с ней не могу, поскольку я кормлю собой тех, кто меня в ней держит, глядя, впрочем, на них со снисхождением. Чтобы меня съесть, нужно еще заслужить мое одобрение и уважение, и, разумеется, у меня спрашивают их, до того как начать трапезу. Зато я могу насыщаться теми, кто посадил меня в клетку, не дожидаясь разрешения и без всякой уважительной просьбы. И я насыщаюсь. Сейчас, конечно, я заслужу осуждение за свою неучтивость, но я не желаю исправляться.

Я – лис-оборотень

Опять, опять какое-то нелепое или не нелепое, сам запутался – и вовек не распутать, но не особо ожидаемое – это же не повышение по службе и не презент, это их ждешь, так что от нетерпения ногти все сгрызаешь, – превращение! Это уже понемногу, капля за каплей или, если нажать на кнопку «оригинальность» (вот так – раз и все, нажал), песчинка за песчинкой начинает раздражать. Вон как двигаются мои мощные челюсти: туда-сюда, туда-сюда. Главное – не увлечься, не то и до вывиха, как говорится, рукой подать. Жуть. А зубы? Ох, уж эти зубы, резцы, клыки и прочие стоматологические названия, которых я не знаю, потому что образование у меня не в этой сфере, но полагаю, перечисление не ошибочное. Одинокая мать моя женщина, ибо я без твердого мужского плеча рос, сколько же костей мои челюсти в пыль перемололи. Не в пыль, неправильно сказал, скорее так: сколько костей я в мелкое крошево перемолол. Да, теперь в этом видна логика, иначе как это представить? Каким зубам перемолоть в пыль кости… внимание, внимание, каламбур спешит родиться: по зубам? Предложите кто-нибудь или напишите, это же рукописный рассказ, так что дайте более совершенную альтернативу. Предложения – милости прошу! Хотя нет, милости пока не прошу, и не потому, что передумал, причина куда серьезнее и значительнее: логика – последнее, что должно бы беспокоить в моем состоянии. Мысли о зубах тоже – это без обсуждения. Похоже – уж от кого предательства не ожидал, так это от своих сомнений, мне необходим глоток надежды, – вокруг моего состояния теперь выстраиваются все мои мысли. Нарушить бы стройный их ряд, я против саботажа, но сейчас не тот случай, чтобы не писать о нем. Кстати, все бывает кстати!

Я успешно – такого успеха и врагу не пожелаешь, а может быть, наоборот, пожелаешь, все зависит от того, до какой крайности довел, – если, конечно, можно так выразиться, да сказать можно как угодно, тут даже и не знаешь, что исключать – превратился под действием неких неосознанных сил в лиса. Эй, силы, какую табличку для вас подготовить – со словами «злые и непознанные» или «хорошие и естественные»? Я в замешательстве, от которого у меня голова кругом идет и хвост словно с цепи сорвался. Он мог бы отрасти без зуда ниже спины, а то я на плохую гигиену чуть было не стал грешить, но обошлось. А на все прочее удачи не хватило, что ли? Вон как хвост дергается, будто его током ударили. Спокойнее, милый – это я хвосту, а не тем, кто будет это читать, те сами найдут, чем расшалившиеся нервы унять, – спокойнее. Не понимает и не слышит – ну да, не слышит, и на чудесное изменение ситуации не стоит надеяться. Хвост не голова, на нем уши не вырастут как грибы после дождя, или правильнее сказать, точно плесень от влажности – у нее шансов распространиться немного больше, чем у грибов. Взмах хвостом, еще взмах, еще и еще, хорошо. Теперь хвост спокойно висит, и с уговорами покончено! Когда со мной случилось… хм, то, что… Не знаю, слова правды складываются хуже, чем прочие мелкие сочетания букв, видимо, и сами боятся. Смелее, смелее будь, твержу я мысленно, как какое-то заклинание, которое должно быть спасительным, а на деле – с голубиный нос спасения или меньше – черт! Все произошло… эх, ох, и ах, и прочие парные буквы… глубокой ночью: два часа ночи – это же глубокая ночь считается. Я не человек-сова и по ночам не бодрствую. Или в силу своего возраста – мне… напишу так: сначала цифра четыре, потом единица, в целом число мне не нравится, потому и указал его так, как указал – по частям – я стал брюзгой, а на самом деле это время, по правде сказать, совсем детское.

Когда это началось? Когда абсолютно круглая темно-фиолетовая луна – почему-то не темно-алого или темно-красного цвета, с другой стороны, и хорошо: я не выношу вида крови и цвета крови; предупреждаю, про фиолетовый цвет я уже сказал – появилась из-за облаков. Очень жаль, что у самого руки неспособны нарисовать ровный круг. Да и как я могу своими милыми лапками («милыми» – чтобы скрасить свое положение) что-нибудь нарисовать, и не только ими. Лапки хороши, чтобы восторгаться ими, а вот для работы – хуже не придумаешь. Или придумаешь, но потом, не сейчас же ум напрягать. Какое напряжение! Думаю, дело в моей координации – это продолжение мысли о рисовании ровных кругов. Прежде, насколько возможно упомнить, когда бы ни видел луну, а это бывало часто, ее диск ни разу не был настолько идеально круглым. Я не приукрашиваю – преувеличениями не займешь себя, пока ничего не происходит. Но может быть, все проще, чем кажется или может показаться. Кто-то поймет и разберет и это. Я же на самом деле никогда не обращал на луну внимания: ну луна и луна, да – круглая, да – ее контур как будто обвели по крышке, скажем, от банки. Для образа любая крышка не подошла бы – только такая, которой банки закрывают. В целом каков итог?

Все, добавлю «абсолютно», и, как это ни странно, возможно, и мысль с крышкой тоже в топку. Пока не стоит спешить со всех ног и хоть на горячую, хоть на холодную голову бросать в топку – из них материал для растопки хуже некуда. Даже если критическое мышление убеждает: сожги глупость, ума не прибавится от нее, и лишнего не думай – все равно уши нужно кусками ваты заткнуть. Впрочем, с ушами я не прав, в уме голос звучит – так что же, и ум ватой заткнуть?

Едва лунный свет – очень яркий, причем настолько, что под ним можно было налоговую декларацию заполнять, я тем сначала и занимался, видно было каждую букву; можно было даже ради шутки и солнцезащитные очки надеть, ничего себе небесная лампочка – коснулся меня, как я мгновенно почувствовал боль.

Здесь надо угадывать, что это была за боль, или можно сам процесс этого пропустить (надеюсь на это так, что руки в кулачки держу)? Было бы лучше, конечно, хотя и не факт, что это будет работать на пользу истории, и все же попробую положить лисий хвост на угадывание. Боль была не такой острой и пронизывающей, что можно было лишиться любых чувств и сознания тоже – чувство хорошо и сознание не последнюю роль играет, если не первую, но это вопрос медицины, – но и не до того незначительной, чтобы не стоила упоминания. Боль… так себе… какая-то ай – не ай… вытерпеть, не вскрикнув, вполне по силам и по возможностям. Интересно, что же делать человеку, у которого планка переносимости боли ниже всякого плинтуса? Плинтус не грубое слово? Моя боль напоминала желудочный спазм, я даже за живот схватился и стал поглаживать, тереть – но не сильно, не все движения полезны, некоторые боль не унимают, я же именно на это рассчитывал, зачем мне еще и гладить до боли. Все понапрасну, и действия мои, понятно, не панацея, боль не утихала. Где, ну где, я спрашиваю, способ унять ее? Что ее вообще может унять? К слову о спазмах в животе – чем не причина до конца своих дней запомнить правило: мытые продукты – хорошие продукты! Если надо вымыть еду – значит, вымой, не поленись.

Я упал, так как моя координация предательски оставила меня… Дописал бы: показала на прощание средний палец. Так и сделаю, потому что по всем ощущениям никак иначе не получается… На мягкий и пушистый ковер. Он мне когда-то в копеечку влетел, но его мягкость окупает любые «копейки». Хорошо, что я упал не на голый твердый паркет, лишние травмы для моих коленей не тот подарок на всю жизнь, о котором я мечтал. Я не слабый человек, но разве травма – любая травма, не будем сортировать – это то, что закаляет? Нет? Вот и я так думаю!

Короче говоря, я ощутил каждой распадавшейся клеткой тела – возможно, ощущение я описал неправильно, но мне почему-то именно так показалось тогда – и, наверное, душой тоже, тело и душа вроде как в одной связке, потому и ощущения общие, – как претерпеваю основательные, а почему-то не точечные изменения. Вот-вот, это «почему-то» пришлось поместить в предложение. Мое лицо, да и прочие части тела, но начать с лица мне важнее, тем более что лицом я чаще свечу, так что… мое лицо, благодаря которому я пробился в модельный бизнес, сильно вытянулось. Природа поиграла с моей генетикой на славу, хотя я слышал, но не обращал внимания, делать мне больше нечего, не такую формулировку, а что-то вроде: «выиграл в генетическую лотерею». Наверное, слушать надо было лучше, кажется, фраза звучала не так. Жаль, в следующей жизни моя победа обесценится. Я верю в реинкарнацию, не спешите высмеивать меня, а лучше нигде и ни с чем не спешите, хотя если распирает, то, разумеется, какие могут быть ожидания. Да для меня все пути на любые парфюмерные баннеры и на обложки любых косметических каталогов были до сих пор открыты. А что теперь? Вероятно, с лицом будут затруднения, и мелочью такие изменения уже не сочтешь – духу не хватит! Мне что теперь, своей лисьей мордой корм для лис рекламировать? Ну да, для лис, у других покупателей он вряд ли будет востребован – хоть с рекламой, хоть без нее, только с лисами я и буду иметь дело. И еще вопрос с позиции финансового интереса – опять корысть? – всегда она и только она: хотелось бы знать, чтобы не ходить и кровно заработанные копейки или тысячи не выбивать с боем и криком, иногда покричать и побороться приходится, оплата была бы по двойному тарифу или нет? Лучше – да, да! Пропитание не отменишь за ненадобностью, а оно постоянно надобно. Но лучше по тройному тарифу и с какими-нибудь поощрениями (надеюсь, это не жирно?) – брать от жизни надо все, даже если жизнь предлагает всего-то ржавый пятак, вроде «бери, не отворачивая морды, мои подачки».

Уши заострились еще сильнее? Они и без того были у меня всегда такие, что любой эльф позавидовал бы, заостренные. Если, конечно, у эльфов существует такой предмет зависти. Кто их знает, что у них есть, чего нет. Что это я о мифических существах завел разговор, лучше продолжу разговор о лисах, тем более чего уж тут останавливаться – только полный вперед! А это что? Вот неожиданный побочный эффект – кисточки, да не те, которыми краской или белилами стены красят – вообще не про малярные работы речь. А об аккуратных – будто стилист поработал – пучках черных волос на кончиках ушей. Прелесть!

Когти и клыки: когти когтями, они из пальцев выросли. Насмарку пошел дорогой маникюр – да, мужчины в вопросе красоты ногтей не отстают от женщин, – и больше ничего не скажешь. Зато без боли обошлось, так, покалывание, почесывание, хотя чем чесать-то их, пальцами другой руки? Так это же моя другая рука – родная, с ней тоже творится черт знает что! Вернее, я знаю что, но незачем писать то же самое. А вот о клыках могу сказать двумя способами: либо прочитать то, что написал в самом начале – это развязало бы мне руки, поскольку все уже написано. Либо – это уже второй вариант: попросить зоолога. Знаю, не в каждой семье есть такой, но и не каждый в лисиц превращается – не удержался от возражения, каюсь. Попросить его показать клыки лисиц на картинках, как они выглядят. Зрелище, явленное миру во всех цветах и оттенках кошмарности, не для слабонервных и впечатлительных людей. Слабонервные, не смотрите, прошу вас, лучше оцените какой-нибудь натюрморт, или к чему ваша душа обычно прикипает, какую-нибудь приятную картину. Вы же вряд ли согласитесь по ночам вскакивать от собственного крика. Так и соседей потревожить недолго. А кому разборки с соседями принесут благо, да и сна потом ни в одном глазу. Надо ли вам это?

Я весь от кончика носа, который уже не был похож на человеческий, даже надежды не осталось на то, что не все человеческое потеряно для меня, и до задних лап – ноги, родные, что с вами стало? – покрылся плотной рыжей шерстью. Волосы, что с вами стало? Впрочем, и так ясно. Или я перепутал цвет ржавчины и рыжий цвет – и как же не перепутать, это же не черный и белый, нет здесь сильного контраста, отсюда и путаница? Как бы там ни было – прощай, человечность, вернее, человеческий облик. Впрочем, и человечность тоже: как мне теперь носить обувь, а я ее большой поклонник. Босым ходить – нет, лучше сломать себе ноги. С горем пополам? В принципе, остается согласиться: чуть горя там, щепотка радости тут! Мысль о пляже и открытой обуви, которую я очень люблю, очевидно, придется пересмотреть, переработать и в целом много чего еще сделать с ней, и я полагаю, вернее, уже твердо знаю: не в свою пользу или пользу чего-то хорошего для меня. Но моя шерсть такая мягкая и пушистая. Не обошлось без того, чтобы признать: какую-то пользу все же можно извлечь из моей трансформации: уж чего-чего, а найти хоть маленький плюс я не рассчитывал. В целом из-за всего, и того, и этого, пора назвать себя «господином пушком» или как-нибудь еще, но обязательно это название должно быть милым и добрым, чтобы так или иначе подчеркнуть собственную пушистость. А ведь я не пользовался кондиционером или специальным гелем для душа, хотя и без ума от них, у меня вся полка в ванной ими заставлена, причем все исключительно одной марки. Я даже не вспомню о шампуне со смягчающим эффектом, от которого волосы на голове становились мягкими. Или, как этого требует контекст, а не сам я, мои требования вообще из другого ряда, и уж понятно, что не волосы меня волнуют – на всем теле.

Теперь я – лис. Силы! Я сгораю от желания (не по шерсти, хотя я очень хотел так сказать, но потом поправил себя, там нервных окончаний нет, вот кожа – да, ох и богата же она ими; в общем, ошибки не получилось, но проверить стоит) узнать: вы еще со мной? Я разом вскочил на все четыре гибкие крепкие лапы. Здесь есть чему удивиться: прежде мне не была свойственна звериная ловкость, я имею в виду человеческое состояние. Лучше тело, слово «состояние» режет мой авторский и читательский слух. И глаз. С другой стороны, все закономерно, я же не был прежде лисом, к чему бессмысленная демагогия?

Вопрос не для камеры… хотя какая камера, оператором я не устраивался пока работать: пахнет чем-то плохим. Понимаю: ум повредился, оттого камера почудилась. Ладно, вторая попытка: не для бумаги – вновь глупость. Надо заканчивать плодить глупости, не то так и до психиатра недалеко. Кто, кроме него, сможет помочь? Не обойтись? Обойтись! Не для рассказа… о, правило «Бог любит троицу», спасибо, что ты есть, в общем, вопрос: что способно сломать мои лапы? А поднялся я, не пошатываясь, как сломленный старостью, – но тут все еще впереди, никому на роду не написано жить вечно; и не как подкошенный болезнью и усталостью. Прямо не рассказ, а сборник бедствий жизни, как бы депрессию не накликать, они еще как накладывают свой отпечаток – потом поди избавься от него.

Окно в моей комнате открыто, и я могу беспрепятственно убежать.

Боязнь пауков

Однажды… Пора бы подсчитать свои рассказы, которые начинаются словом «однажды», и не только начинаются. Запал придумывания совсем иссяк, однаж… Определенно, здесь есть на что подсесть, похоже, у меня «однаждызависимость».

Еще раз. Однажды я с другом Николаем, горячо уважаемым и прочие, прочие, прочие похвалы – перечисли я их иным способом – не удалось бы добраться до окончания фразы «были за границей», поэтому и вышло так, ибо оно оттеснялось похвалами все дальше от начала, – были за границей. Николая есть за что уважать, и не авансом, чтобы в будущем оправдать. Покладистость – это такая его добродетель, которую легко вписать в графу «уважаемое». Среди настоящих друзей непозволительным считается выставлять на весь белый свет причины неуважения друг друга. Сама же «заграница» – не заграница где-то на краю света (у света нет края – вроде бы чувствуется иносказательность, но в глаза бросается глупость и нелогичность выражения), а заграница, так сказать, под самым носом. Если на своих двоих добираться до нее, то окажется она, что называется, ближней далью. Про крепкую дружбу. Вот что делает армия: мужество кует, а еще и дружбу. Но мои фобии она не перековала, не переборол и я их, не истребил. Упущение! Если дружба уже есть, армия укрепляет ее. Не запретишь же дружбе появляться где угодно, но не в армии, – только с запретами промахнешься. Это все не ради колкости сказано: к чему же тут глумление, ни к чему оно, и тема такая, что поглумиться не получится. Даже если сначала пощекотать, впрочем нет, щекотка не ту реакцию может вызвать, какая наступает от колкости: меня не щекочут, с чего это меня сюда занесло? Я не много на себя беру. Оттуда же – откуда? Оттуда, из армейских будней – и наша армейская выправка. Там прямо сплошь мастера своего дела: попробуй без знания дела вылепить хорошего солдата. Почему носы кривые, нарвались на чей-нибудь кулак? Он – неподходящий хирургический инструмент и явно красоты лицу не придаст. И бритые головы – надеюсь, это эффект от очень тщательного бритья, а не болезнь постаралась – ни волоска же на головах! Да-да, от бритья!

Наша недорогая – деньги я не печатаю, между прочим, все станки для печатания денег разобрали, не досталось ни винтика, но и не только, ибо не из них одних станки состоят, потому и цену им ой как знаю, – гостиница стояла у подножия горы. Все по средствам, никто об излишке не заикался – сразу рот закроется.

Еще знаю – скорее, буквально вдолбил себе в бритую едва ли не блеска голову, которая из-за лысины больше похожа на глобус, чем на обычную голову, он тоже гладкий или глаже, истину: ситуацию полностью патовой не делает – уже дело на лад идет, отлично – лишь человеческий ум. Лишние траты не для недальновидных граждан. Гостиница и гора… Там и наметанный глаз не различит, гора ли это, хотя окончательный вердикт на совести геолога, однако геолога мы не брали с собой в поездку. Желающих геологов не оказалось? Вообще никаких геологов не оказалось! Потому и полагаю так. Или стены самой гостиницы оказались цвета горы. Кто-то определенно не удосужился еще раз проверить законченную работу. Неужели лишняя проверка приравнивается к работе с самого начала? Контраста не хватает цвету стен гостиницы. Я не колорист, но при заселении люди случайно не путают склоны, где попробуй вырастить хотя бы травинку, камни не считаются, да они и не растения, потому какой тут счет, – и само здание? Рукотворные вещи еще тем бельмом на глазу могут быть.

Какие-то у меня странные, аж кулаком по столу надо ударить, чтобы показать, как я серьезен, и явно нездоровые – у меня нет справки, чтобы показать это, справка о заражении гриппом не подойдет? – ассоциации. Это я о больших окнах. Наступил памятный (памятный, с памятниками он ничего общего не имеет) час признаться: у меня есть две фобии. Прежде о первой фобии: я не выношу абсолютно и при любых обстоятельствах отверстия, а их скопления – и в особенности они – для меня буквально Армагеддон! Я по наивности думал, что никто прежде не имел подобной фобии, полагал, что таких, как я, людей просто не существует, а потом выяснилось, что существуют. Причем некоторые из даже убежали далеко вперед, и так быстро, что только что пылью из-под их ног не поперхнулся. Окна гостиницы напоминали черные уродливые дыры после какой-нибудь ужасной болезни, вроде оспы или чего-то такого же страшного, что оставляет подобные следы. Ассоциации надо же чем-то еще вызывать, на себе показывать не буду, чтобы на меня не перешло.

Судьба любит, ага, живет только одной мечтой, как бы где-нибудь распорядиться по своему усмотрению, и какие могут быть упреки, причем чихать она хотела на недовольство окружающих. Апчхи – правда! Результатом одного такого распоряжения стало то, что нас поселили в разных номерах. Впрочем, судьба, рок, к чему вся эта метафизика – просто так вышло. Больше, конечно, похоже, что по недосмотру, ладно, смирюсь с объяснением «так случилось». Я проснулся посреди… Здесь вопрос к часам, а не к моим мыслям, они же временем не управляют, как обычные часы, так что опять я тону в каких-то условностях и туманностях. Нет, нет, я держу в уме – чем и когда закончить предложение!.. Посреди ночи. Сон, ты трус! Я духотой задушился, а она – страшный бич любого, кому прохлада ближе; жарой зажарился – прямо шкварок полная одежда. В такую жару самому и жарить ничего не придется, погода сама все сделает. Выгляни на улицу, гражданин распрекрасный: ветер будто точно отпуск взял, ни порыва, ни легчайшего дуновения. Какие ощущения, а других и нет, и не предвидится, – такие и сравнения, и пусть по шкале нелепости у них первое место с конца.

Неприятность редко приходит одна. На меня еще и жажда напала. Ее долго не протерпишь, мысли о питье попекутся об этом. И действительно поговорка не лжет: неприятность везет за собой целую группу специального реагирования. Нет чтобы в одиночку обойтись, нечестный это прием, скажу вам! Я вспомнил, что у Николая в номере стоят на прикроватной тумбочке графин с водой и пара стаканов. Вот тебе и сервис в гостинице, где «все включено». Еще включено и отсутствие в моем номере графина с водой: за плохое поведение он мне не полагается? Принять мне такое объяснение или нет? Расследовать дело не стану, я не детектив, мне не выдавали лицензию на детективную деятельность, да и в целом неподходящее время суток для расследований.

Дверь из номера. Коридор. Номер Николая.

Для яркой графичности показать бы эти слова не как набор букв, а как титры между кадрами. Однако как-то даже чудно получается, руку не набил, не привыкла она к подобному – кто не пытается, тот опыта не получает. В немом кино было так принято. Сейчас утрировать стану: то была эпоха чуть ли не времен динозавров, даже я ее не застал, вон какой я юнец, молоко на губах еще не обсохло. Долой молоко, я совсем не переношу его. Так делали, чтобы зрителю было ясно: ага, эта сцена следует за той. Путаницы не будет. А еще в этих титрах были все диалоги. Народ был не недалекий, не простоватый, просто технологии не опережали свое время, это сейчас зритель будто присутствует на их гонках, едва поспевай уследить и разобраться. Увы, такой фокус с печатным текстом не провернуть, поскольку это не экран, одни слова, а как их выделишь, разве что к написанному делать ремарки для верстальщика: «представить таким-то шрифтом…».

Что это… вот… это что на большой подушке (от переизбытка внутреннего монолога в крови и в мозгу стал говорить и дозаговорился так, что составил вопрос из двух повернутых друг к другу противоположными концами частей)? Она до того белая, что и полумрак не помеха: вижу все как днем, и не скажешь: «что-то такое различаю». Определенно, владельцы гостиницы для стирки не скупятся на хороший порошок. Впрок запасаются им? У меня на лишние внушительные покупки бюджет не рассчитан – всегда чем-то жертвую. На подушке, без труда или стеснения, кому бы сказать: «стесняться не надо» – легко разместились бы три головы или целый кот, и никто не испытал бы неудобства. Если бы, конечно, у меня был кот, но я не поклонник и даже не любитель домашних животных. Вот подушки – другое дело, у меня настоящий талант к их изготовлению, причем это мой бизнес, все-таки кусок хлеба должен же благодаря чему-то быть на столе.

Эта черная клякса, больше похожая на плевок, чем на кляксу, ведет себя не так, как обычно ведут себя черные кляксы. Я не получал научной степени в науке о черных кляксах, однако и без степени с колокольни обычной школы могу судить: нет, это неестественно. Чем ползать? Ног у кляксы нет, а они – это важная часть, без них процесс движения невозможен. Хотя, похоже, самое время отказаться от этого убеждения, ведь глаза не лгут: клякса не лежит, не сидит, не остается на месте. Я включил неяркий ночник – мало приятного и много раздражающего, когда свет в глаза бьет, сон не может прийти к людям, которые раздражены, и это – не скажу закон, но – правило. А-а-а! Кошмар… клякса… помилуй, Боже, – вовсе не клякса… и, как ни прищуривайся, кляксой уже не станет. А все почему: брр-р… веская причина нужна? Вот и она. Потому что это громадный черный паук. От разрыва сердца меня судьба отвела, сердце усердствовало, старалось, колотилось – и не достучало до него всего нескольких ударов. Волосатые спинка и брюшко. Парадокс: боязнь пауков – и познания в их анатомии? Волосатые лапки… Те, кто живет на адреналине, возьмите на заметку источник для него: волосатость, волоса… довольно, не то меня стошнит, а носить с собой рвотный пакет у меня не вошло в привычку.

Размеры монструозные: меня, конечно, пополам он не перегрызет. Утешай, утешай себя до первого укуса многоногой твари. Ага, как же, удовольствия ему подобного я не предоставлю, зубы последние (знаю – не зубы) сломает об меня! Как? Сильно и полностью! Что за диета у него? Наверное, какая-то экзотическая, не понимаю, за счет чего он так вымахал, определенно – секрет в его диете. Моя пятерня – захотелось сленга добавить во внутренний монолог, дабы расширить границы дозволенного, – даже не сосчитаю, во сколько раз меньше паука. Не надо уговаривать, и не пытайтесь, я не стану бегать за пауком с рулеткой, чтобы узнать его размеры: я что, мальчик на побегушках? Скорее, мужчина на побегушках, потому как мне давно уже не восемнадцать лет. Ох, не вернуть мне годы молодые! Убедительно прошу, буквально снизойду до вопля в своей просьбе: не давить на жалость и не опускаться до манипулирования информацией о пользе пауков, я непременно расценю это как жалость от безысходности. Польза – прекрасно, пускай закроют ею себе рот, все равно он не для толковых разговоров. А это уже сложилась нехорошая ситуация, и она грозит еще ухудшиться, беги, беги – не избежишь ее. Еще сильнее… на нее всю резину в этой стране использовали, иначе с чего ей тянуться и тянуться, этому растягиванию вообще есть предел? Паук, у которого, наверное, паучьих дел невпроворот было, оказался в опасной, я бы сказал смертельной, близости к приоткрытому рту Николая – и остановился. Я бы расслабился, если бы паук издох, однако он был поживее любого вокруг, и еле уловимое шевеление ног показывало это. Да и в самом деле, кто бы покусился на него. Положение – далеко не детская проказа. Никуда больше не ползи, паук. Понимаю, странными решениями можно так ум загрузить, что недолго и до сумасшедшего дома. Не ползи, кыш! Всем, чем возможно только заклинать, этим всем и заклинаю тебя. Вряд ли паук телепат, что толку ему свои мысли транслировать, но отчего не попытаться?

Почему бледно-бордовые губы Николая приоткрыты? Можно пакет с покупками забыть в универмаге, но не как дышать носом. А тут прямо измена носу со ртом какая-то выходит, только разборок никто из них не устроит. Это знание, которому и амнезия не угроза, никаких альтернатив: дышать необходимо, ведь сам собой воздух в легких не появится, так просто от широкой натуры ничего не делается. Почему у Николая такой цвет губ? О, здесь дело не в помаде, да и вообще косметика не входит в круг его пристрастий. В общем-то, это даже и не круг, а прямая от коллекционирования значков до собирания кораблей, где между ними возьмется место для помады? «Его слабость – баскетбол или сила его – баскетбол. А у меня в приоритете пинг-понг. Но я забыл, это мысль о моем друге, постараюсь держать это в памяти. Думаю, на одну мысль хватит. Куда в баскетболе человеку без подготовки, первый же бросок покажет ему, что он рыба не в своей законной воде, пусть ищет воду себе под стать. Ха-ха-ха, кажется, я нашел безбилетника. Эй, мысль, да-да, к тебе мои слова, кто тебя, и это точно не по невнимательности, да и как надо недоглядеть, сознание вроде алкоголем не затуманено, пустил сюда без пригласительного билета?

Главное, и это не совет, а предостережение на целую квартиру в столице, то есть ему цены нет, – паука невзначай не вдохнуть. Дыши, дыши во всю грудь, но легкомыслие доброй службы не сослужит. С подобной грязной живностью во рту на отлично не поспишь. И правда, у паука не спросишь, принимал ли он душ, или ванну, и сам он на откровения не пойдет, вернее, не поползет – у пауков человеческих ног нет, и пройтись им, как человек, не дано. Не думаю, что паука беспокоит гигиена. Это не сатира, я редкостный сухарь и по ней в армейских сапогах прохаживаюсь обычно. Проще метафорой, за сатиру меня никогда не поощряли – поощрять не за что. Грязь, пыль и бактерии на пауке – ужас и… Прерывание мысли на половине не дурной тон. Примутся возражать – свернутой газетой тут же по лбу получат. Сначала паука прибью, а потом очередь дойдет и до лбов умников-разумников. Даже газету не сменю, дождутся они у меня! Дурного тона больше в рассуждении на тему, от которой в горле ком встает. Особенно у меня в эту минуту – сколько же мне сглатывать, чтобы его, такой громадный, протолкнуть? Сглотнул, сглотнул, сглотнул и сглотнул – и прошло…

Вдруг паук заметно оживился и стал перебирать ногами. Второй ночник не надо включать, чтобы разглядеть это. Свет от фонаря на улице неплохо за второй ночник справляется: вон, ни пяди неосвещенной в номере не осталось. Слишком много света на пользу вряд ли пойдет, мера, мера – всему голова. Сомневаюсь, что причина в испуге паука, кто-то темноты пугается, а на кого-то свет страху наводит. Паук – причина моего словно сорвавшегося с цепи сердца, и непростая задача – посадить его обратно. Второй причины, вероятно, другого паука, ведь второй паук – это же еще одна причина, моего испуга было бы достаточно, чтобы заработать полноценный разрыв сердца. Впрочем, ему ли меня пугаться – еще поспорить надо, кто кого сильнее испугался. Только за кем победа останется? В сердце больно кольнуло от долгого наблюдения за омерзительным пауком, и сильная дрожь по всему телу пробежала от того же взгляда на омерзительно омерзительного паука! Я прижал руку к груди, к тому месту, где находится сердце, подержал минуту и убрал. Теперь о, как и о, до чего шустро паук своими толстыми – программу фитнеса для пауков никто не разработал, а потому родился не спортсменом здоровым и стройным и покинет эту землю таким же – волосатыми лапками задвигал, задергал. И пуще прежнего. Хорошо бы с ним случился припадок, должно же что-нибудь положить конец его существованию, газетой его не прибьешь, где я куплю газету такого размера?

Энергичность паука – дай бог всем и мне. Лучше прочего – не растерять к старости живость в теле. Но куда бежать впереди своего времени, старость кнутом не подгонишь, но и не затормозишь – рано, до безобразия рано. Может, предпочтительнее (предпочесть есть что и чему) столь далеко идущие желания – осталось Всевышнего насмешить ими, потому ничего смешнее не придумать – как раз приберечь для преклонных лет? Чем еще свой досуг придется скрашивать? От скуки «невидимых друзей» не создать бы себе! И каким образом придется скрашивать однообразие своих будней? Игры не мой конек, и других коньков мне не надо, я же не конюх и над конюшнями брать шефство не собираюсь. Работа – этап. Миг – и где-то в Лету канет, да в ней, похоже, много всего, что составляет жизнь, свой век закончит, идеальный мусорный бак, и проблем с его переполнением не возникнет. Удобно!

Что, активизировался встроенный в паука крошечный, но чрезвычайно мощный моторчик? Сужу по стремительному бегу паука от меня, а еще вероятнее – от ночника, не успел выпытать у него. И не думаю, что он величиной во все его маленькое тело, какое тельце – и какой должен быть сам моторчик, не угадаешь, и бах! – конец пауку, как пить дать разорвет, потом не сошьешь его заново. И пока я думал, заметил, что паук поторопился скрыться, не станет же он дожидаться, дошел ли я в своих размышлениях до конца – это не как при заказе товара в интернет-магазине, где, пока дождешься, паутиной покроешься. Его время короче, чем у человека, за год не одно паучье поколение может смениться – так что причина бежать и поважнее будет. Спешка его и нашего человеческого – все! Сердце больше не кололо, обнадеживающий знак. Не придется пить сердечные лекарства, и тешу себя надеждой, что мне они не потребуются. Дрожь не возвращалась, очередной позитивный признак, тут уж у меня от сердца отлегло. Получалось, что я успокоился, правда не полностью. Паук скрылся, но не абы где, и это как раз оказалось поводом для сомнений, неприятным осадком. Родись я пауком, последовал бы его примеру, мне бы тоже ничего другого не оставалось, однако похвалить его за идею у меня язык не повернется, это надо подобной идее паучий ум посетить. Так или иначе, паук скрылся за изголовьем кровати Николая. Оно и понятно: это ближе, чем край кровати, до которого ползти дольше.

Теперь мне не до графина, пить расхотелось – я совершил великое открытие в утолении жажды: паук! Утром все расскажу Николаю, а пока остается надеяться, что я смогу после всего заснуть.

***

Меня часто спрашивают, кто я по профессии. Я всегда отвечаю одно и то же: по профессии я продавец электрических бритв для бритья альбатросов.

***

Помню, обучал я морских свинок вязать спицами (только они у меня и были тогда) шерстяные носки. Удачно! Я имею в виду, удачно получалось учить морских свинок вязальному ремеслу – вон сколько пар носков они связали: и мне досталось, и на продажу осталось! Кстати, читатель, если тебе нужны шерстяные носки, напиши мне на электронную почту.

Хочется пожаловаться

«У-у-х»! Это я выдохнул не оттого, что якобы исповедался (у меня много времени, чтобы не задумываться об исповеди: не набрал нужного количества причин и грехов для этого), а потому что просто на душе легко. Какая уж исповедь – нашли, что называется, дурака для пустословия, впрочем, почему сразу дурака, просто: нашли пустослова. Я такого слова, как «исповедь» (да и чего свою речь замусоривать словами, при общении с друзьями их не употребишь), до шестнадцати лет не знал, а слышать – где бы мне такое счастье улыбнулось. Ну почему все приходит тогда, когда не ждешь, и когда это не требуется? Точно все как снег на голову. И это при том, что – самое интересное – я не на не обитаемом острове родился и вырос, конечно же, то есть меня не уличишь в полном неведении: хочется (не хочется), хочется, я говорю (не хочется), хочется, (не хо… даже не начинай) – но не получится.

Может, от признания я выдохнул – без причины никакого веселья – раз уж для исповеди не время. Ну а что еще придумать? Придумалось лишь это – «признание». Нет, это, скорее, я завел заунывную песню: начал жаловаться на все (чисто технически я предпринял попытку пожаловаться – то есть это выглядит, как прелюдия, – во вступлении, со слов об «исповеди», мол, чего-чего, что это?). Я не нажил себе такого груза поступков – вроде как не нажил, – чтобы говорить, говорить, не умолкая, хотя для жалобы того, что есть, вполне достаточно. Вместо этого – если продолжить жаловаться, и не идти же на попятную в момент (последний) – в последний момент – я набрал пару килограммов лишнего веса (о, вот и понеслись галопом причитания: бока наел, но наел-то – вкусной едой). Вот тебе неловкий момент: вспомнить о диетах, которые были всегда побоку, и это опять же тот самый неловкий момент, когда можно сразу после вспоминания забыть о них – кашу уже поздно маслом сдабривать, особенно если эта каша скисла. Чую, одной жалобой все не закончится: на подходе еще одна, а там как Бог распорядится.

А на боль в коленях я жаловаться не стану, ну болят и болят себе. Да, они болят ой-ой, прямо терпишь из последних сил. Ясно, что на мне свет клином не сошелся в вопросе здоровья, другие, у кого есть такая проблема, без лишних слов поймут все, буквально кружок по интересам организуй и возглавляй. Ладно, в целом это все лишние… Кто? Не иначе как «тараканы в голове». Вспомнил, на что еще хочу пожаловаться. Это уже входит в какое-то правило, еще немного – и станет законом! Еще и лысина свои пять копеек к общему разочарованию добавляет, каждый день – кап-кап: пять копеек тут капнут, пять копеек там. Причем лысина такая, что под каждым углом она выглядит по-особенному. Кто кому показывал ее – ну как показывал, в шутку скажу – кого ею пугал, – тот уже наудивлялся и понапугался вдоволь. Вообще, с чего волосы так капризничают? Жизнь, она такая – как бы до оскорблений не докатиться – такая, что любит разводить свиней, и еще больше любит их подкладывать. Хотя какие ж это свиньи, скорее уж целые боровы или огромные, неподъемные хряки. С одним таким «боровом» я уже имел дело, когда со скотобойни уволили без «здравствуй» и «до свидания», хоть бы по-человечески пояснили, за что, а то ограничились формулировкой в пару слов. Я так ничего и не понял. Такое чувство, что подкинь мне еще хряков – а то у меня поводы для жалоб быстро закончатся, – сразу же свинарник целый появится: их как раз на свинарник наберется. Я опять начал сопли распускать? Фу! Что так получилось с работой – это моя, пожалуй, самая большая жалоба. В своей жалобе я один, и это моя вторая большая жалоба.

Похоже, я уже наговорился (молчание – золото, знаю, а немолчание? – желание языком почесать, ну и желание оставить последнее слово за собой) и нажаловался так, что язык не ворочается. Понял, что и говорить, и жаловаться не о чем больше – вот и конец словам. Минуту внимания – не хватает колокольчика, чтобы звоном внимание привлечь, бубенцы подошли бы? – минуту внимания, которая должна все перевернуть, но на самом деле нет. Ай, ладно, не пойду я на радикальные перемены, моих способностей хватит разве что на то, чтобы компьютер свой перевернуть. Хотя и тут всего-то и дел, вернее всего-то и дело: зачем огород городить и ворочать его на месте туда и сюда, он и так стоит на самом подходящем месте (только в дебри эзотерики уходить не надо, мол, не та сторона света, не под теми звездами). Экран прямо на меня смотрит – положение и без эзотерики всякой высший класс, как и расположение клавиатуры. Кстати, сегодня решил пальцами по клавишам постучать, чтобы этот текст родить, спасибо тебе! Хорошо, что о своем комфорте я так пекусь. Моя зона комфорта – моя территория и дом, так что вот мои плечи, ложись, забота обо всем, на них. Но пекусь ли я о желании сделать признание, это же все еще оно? Ну просто замечательно: на месте раздул из ничего целую новую жалобу: определенно я уже поднаторел в этом деле, коли не по желанию (желать надо миллион долларов и дом на тропическом острове) и не позову сердца – какой зов, так, комариный писк – начинаю причитать и плакаться.

Да, не ровен час с таким багажом жалоб, а багаж-то все пополняется и пополняется, заскучать: шокирующая стабильность или как там говорят… «те же яйца с любого ракурса и цвета», те же яйца с любого ракурса и цвета…, а нет, про цвет это уже моя концовка. Этот же рассказ – жалобный скулеж на все и вся не для скуки, весельем, конечно, тут и не пахнет, даже не попахивает – это новогоднее выступление по телевизору идеальное снотворное, прости Господи: смаривает, хлещи – о снотворном написал, что же, еще повторюсь – хлещи снотворного. Хр-хр-хр.

Ну и хватит!

Сгусток света

Как-то раз… Я так часто и много – мне явно нужен ограничитель для некоторых вещей – писал словосочетание «как-то раз» – я даже и не задумывался, что тону в избытке одинаковых слов, наоборот, меня все устраивало, – что на пальцах отпечатались эти буквы. А синонимы? Да что они? Синонимы неотложная помощь – спасения от них не дождешься, как тюльпанов в январе: в целом там ситуация просто вынос мозга, хуже не придумаешь (вернее, коли захочешь, придумаешь, тут абы как не пожалуешься), поскольку до каждого очередь в том или ином виде уже дошла. Меня можно только пожалеть – надеюсь, меня и пожалеют – я, конечно, не настаиваю, но до неравнодушных людей хочу донести, что ничьей жалостью не побрезгаю. Эй, как там угол, в который, в каком-то смысле (я специально вставил сюда эту неопределенность или мысль сформулировал нечетко, что прикрылся ею?), я себя загнал? В моем роду явно какая-нибудь дичь напортачила, подпортила карму: не иметь ума и в итоге попасть впросак – с надеждами на медаль за высокую сообразительность я определенно поспешил. Скажу о себе: «умом я явно не блистаю» (клевета), это будет считаться (клевета, клевета) самобичеванием? (Клевета, клевета и клевета!) Да, в целом: бери и готовь веревку и мыло, и да, кстати, можно обойтись без сложностей – судилище – это же сложность? – вот тебе как говорится «баба с возу – кобыле легче».

Я работаю библиотекарем – с такой работой мир не поспасаешь, но зато и от постоянной бумажной волокиты на стенку не полезешь. Не стану ходить вокруг до около – не то устану, вспотею, возненавижу прогулки – и скажу: меня одолевала, как назойливый комар в жару, мысль о том, действительно ли я прикипел к работе душой? А ведь мне когда-то грозило… светило чиновничье кресло – а что на самом деле теперь? Получил вот это все, остался у разбитого корыта; а мое «разбитое корыто» – это макулатура не первой свежести. Апчхи! Ох, гады: пылью своей прямо задушили, здесь по плечу работа только для авиационной турбины – пылесос и за сто подходов не справится. Попробуй убедить меня, что от книг сплошная польза. Если и есть тут что-то сплошное, так это вред!

Но не для таких дебрей и глубин мой набросок: историей в полноценном виде тут и не пахнет. Увы, о нем не скажешь: «О, это все в самый раз подойдет!». И для копания в себе – если говорить о полноценных копаниях, а не для отвода глаз – нужен ковш бульдозера: детским совочком, от последнего, что имеешь, не избавиться – и пол-аршина не преодолеешь. И еще одна просьба: не надо сальных шуточек в адрес моей каторги, ой, ха-ха-ха, работы – ни больше и ни меньше, только это подразумевалось. Хотя все равно дураков, кто позволит себе хоть одну сальную шутку, найдется столько, что хоть сетями вылавливай. Не может же лишь один высказать, что на душе накипело – там, на душе, коли руки чешутся о ней написать, такой бардак бывает, что и до турецкой пасхи не разгребешь, – и благополучно замолчать, всегда найдутся друзья по интересам и подадут голос.

Уж каким таким образом получилось, подгадывай – не подгадывай, а работу никто за меня не выполнит, хотя я один ее и не должен выполнять: все-таки плечо помощи должен подставить еще кто-нибудь – в общем, вина за задержку на тех, кого не оказалось рядом. А еще почему бы еще кого-нибудь не сделать козлом отпущения (вернее, не «кого-нибудь», а «что-нибудь») на кого (на что) излить свой яд? Конечно же на книги – будь они неладны: так требовать от человека времени для себя – это надо постараться подыскать им ровню в этом деле. Я их так долго расставлял, переставлял и заставлял – чем не причина нечеловеческим голосом завыть, и я бы завыл, да вот о шуме в ночное время по рукам и ногам связывал меня долго и долго, а после этого «долго» еще одно «долго». Увы и эх на все!

Глубокой ночью я шел – правильнее ковылял, усталым бодро не прошагаешь долго – через парк. Глубокая ночь не время для прогулок, не отправишься без причины. только если обстоятельства не припрут к стенке, тогда другое дело сорвешься с места как ужаленный. Приспичит – значит приспичит. Это был тот самый случай – обстоятельства оказались сильнее меня: если не можешь победить – присоединись… и потом победи? Вполне возможно! Но пока помалкивал. Настроение было на нуле, если не ниже – а что вы хотите, вот что значит задержаться на работе – это не прибавку к зарплате получить, чтобы, размахивая руками, плясать от восторга. Благо – а это действительно может хоть как-то приободрить – было не настолько холодно, чтобы инеем покрыться, и не настолько жарко, чтобы пот в три ручья катился. До ручья дело не дошло, тем более сразу до трех, хотя легкая испарина на лбу была. В общем, спасибо лету!

Я не брел, конечно, в полной темноте, какая же это полная темнота без главного условия для нее – да, даже для такого обычного состояния, как «включено – выключено», я позволил себе пафос в избытке – погасшего уличного фонаря. Или паркового? (Пальцем показываю на тебя, читатель, чтобы и ты подключился к рассуждению.) Я не уверен в точности названия, но я уверен в реальности, и она меня учит: правильно говорить «парковые фонари». И не поспоришь, фонари же в парке находятся, а не на улице, хотя в контексте свободного понимания правы будут – если, конечно, кому-то взбредет в голову выбрать спор на эту тему лучшим времяпрепровождением – и те, кто глотку перегрызет за «уличные». И не ошибутся те, кто готов убить за идею «парковых фонарей». Мне же проще: я могу и нашим дать и ваших не оставить без внимания.

Брел я себе – чур, меня, чур от стычек и встреч с маньяками и ворами – потом опять брел себе и брел. Расстояние, скажу я, расстоянию рознь: даже и не определишь точно, а только лишь и неизвестной погрешностью, как далеко позади осталось здание библиотеки. Определенно одно: оно было не на расстоянии в два шага – в три прыжка. И ох, и ах, спаси-помилуй, вдруг на тебе – подарок. Я не люблю подарки в большинстве их форм, я в этом отношении извра… – простите, только кто простит, если кроме меня и монитора никого рядом никого – …щенец. Подарки на день рождения – в тот же котел «нелюбви», впрочем, деньги – это совсем другая история – на зеленые бумажки моя душа очень падка до какой-то одержимости.

Так что за подарок?

Неожиданно из-за деревьев… Стоп, стоп! Чтобы не превратить описание в клубок запутанных мыслей, уточню: я имею в виду не те деревья, до которых свет фонаря не доставал. Там что в одну сторону посмотри – хоть глаз выколи, что погляди в другую сторону – оставшийся глаз долой (раз – нет глаза, два – нет глаза, так и станешь слепым). Мне важны деревья (одно дерево) … Мне важно одно дерево (ствол одного дерева) … Мне важен ствол всего одного дерева. Тогда при чем тут деревья во множественном числе? Это же парк, и сам Бог сказал, что парк будет состоять из деревьев. Короче… («Лесничий»! Бей в цель рассказа!) Разумеется, бью: короче говоря, из-за дерева появился сгусток света. Не шар, а именно сгусток, хотя, надо признать, не лишенный некоторой округлости. Я очень резко остановился и замер. С чем сравнить это «резко», на что оно было похоже? Скажу так: моя остановка была похожа на то, как если бы какой-нибудь незадачливый пешеход остановился за миг до столкновения с внезапно появившимся автобусом. Мое сознание в дерево не перенесли, а по ощущениям казалось, что явно кто-то не погнушался такой операцией: все мое тело в эти секунды определенно мясными назвать нельзя было. Большие куски древесины не мясо, Согнуть ее – фокус невыполнимый. Странные ощущения: вроде ты и не дерево, беги, беги, а только в результате рассмешишь, пытаясь это сделать. Да что там беги – двинься с места попробуй. Попробовал, не сдвинешься! У губ есть свой предел: не всякую букву они могут повторить по форме. Вот буква «о» – это вершина их мастерства, гвоздь шоу под названием «гляди, как умеем». А чего тут показывать, это же проще репы… Пареной. Мои губы сумели это доказать: для такой большой «о» они постарались. Мои эмоции в тот момент – что-то с чем-то… Это все равно что в подъезде найти горшок с золотом, на котором написано: «Теперь живи, ни на чем не экономя». Ясное дело, чувство праздника будет обеспечено до гроба!

Все мои мысли ветром сдуло. Куда?! Стоять! Место! А ведь я не проспорил хирургу одну лоботомию, и на порнографию меня не развели – в смысле – все части черепа на месте. Скорлупка этого ореха цела и крепка, и ядрышко в порядке. Впрочем, рано делать выводы! Я не совсем нищий с пустыми карманами, нет-нет: осталось немало такого, на что – метафора здесь неправильная, но кто не рискует, тот не занимает пьедестал победителя – ни одно казино не наложит лапу, и сколько ни пей – не пропьешь его. Этот остаток – мысль о сгустке света, и в эту же копилку еще и маленький остаток описания всего произошедшего. И, разумеется, я знаю, что такое «маленький остаток»! Не думаю, что сгусток света затеял со мной игру в прятки: за какими развлечениями он ночь обычно коротает, справок я не наводил – я библиотекарь, мне на плечи не накидывали форму работника полиции. Но одна правда точно за мной: настроение мое теперь совсем не на полном нуле, скажем прямо. Это все встреча со сгустком света!

Еще вот что скажу: это была не светящаяся букашка, как ее там называют, светля – воздушные кавычки – чок, и не красивая, много-много «увы, увы!» – светящаяся бабочка, которая отъедалась на харчах быстрого приготовления. О-го-го, какое у меня большое сожаление насчет того, что это не бабочка! Да и не думаю, что она – завсегдатай фитнес-залов, а тема с мутацией и стероидами – вообще петухам (может курам?) в моем мире – петухам на смех. Гамбургеры, картошка-фри… Меня на акции типа «Здоровая пища, ждем тебя на нашем столе!» не встретишь – для меня вообще подобные сходки – крик в пустоту (защитники всего этого съестного непотребства удивляются, мол, почему их «багажник» привлекает внимание со стороны – в плохом смысле). Зато моя критика пищи, которая не на благо организму – не упомнить всего, что ему может медвежью услугу оказать, – крепче крепкого, чуть ли не в металле отлита. Вот потому я как свеженький огурчик – вот вам, кушайте и не заляпайтесь, с грядки прямо на стол. С гамбургерами я свежим огурчиком не стал бы – ясно же, как белый день.

Вот и еще в пользу моей правоты (она истина, перед которой все преклоняются) и чужой ошибки (тайная одиннадцатая заповедь). Пусть мне предъявят любую книгу по зоологии – можно на свой вкус, если какой-то из них особо близок к сердцу, даже школьный учебник, если говоришь «любую», то пусть слова не расходятся с дело, – и пальцем ткнут в страницу, где изображена лампочка. То есть светлячок. Где изображен светлячок, не лампочка. Если изображена лампочка, пожалуй, я попридержу коней с описанием ее, но это не энергосберегающая лампочка, она не герой моего романа. Если попадется в книге, где ей не место – и за миллион рулей ей не купить его там, – это уже будет просто опечатка. Брак. Но только – без отсева и отбора: я не готов к обвинениям в предвзятости и фальсификации, я работаю – слава Богу, что избавил от второй работы – на истину. А не то я со своими аргументами далеко и надолго пойду – в парк, что ли? Можно и в парк, но парку не подходят слова «далеко и надолго», а мне нужен титул самого убедительного человека на свете.

Постараюсь описать сгусток света – с лампочкой разобрались. Вернее, разобрались, что форма его – вылитая лампочка. Может быть, сгусток света и вправду появился из какой-нибудь лампочки, коли такая форма у него? Я не полицейский… И так из уже написанного ясно, что, работай я в полиции – все были бы у меня на крючке. Ну не все, не все, а только этот сгусток света. Сгусток света был насыщенно… Хотя что я говорю – никакой насыщенности. (Так дело не делается.) Сплошная бледность и размытость – не ручаюсь за точность. Ой, да ладно – это ведь тоже не стрельба по цели. Ау! Где прозрачность? И ау, ау, куда делась бледность – самостоятельно закрасилась? О, интересно… Черт! С выстрелами и целями… Я с молочными смесями, в которых у меня не было ни литра нужды – ими как на убой закармливали меня, ужас, все детство на химии прошло, – впитал пацифистские заскоки. Потому не бросаюсь на сгусток света, как собака на кость, и не пытаюсь сделать ничего, что можно расценить как акт насилия. Не кричу на него, как сумасшедший (здоровые связки мне на работе сослужат добрую службу), не пытаюсь ладонью раздавить. Сгусток света приобрел насыщенный цвет… Какой именно, черт лишь разберет: красный, ну где же – это зеленый, а вот и нет – своим же «ну где» отвечу – ну где зеленый, когда это красный, он же прямо в лицо кричит. Или мне написать все наоборот? Тупые цвета! Знаю, обзываться это по-детски, и все же красный и зеленый цвет – это тупой и противный (мысленно я махнул рукой, как жеманная девица). Заело не на шутку! Опять это «ну где» красный цвет? Это вылитый, точнее намешанный алый, не может же зеленый вдруг – не могу решить… эм – стать алым оттенком. Ого! И среди цветов существует подобная практика! Прогрессивно! А алый и красный это не одно и то же? С градациями цветов я не дружу. Дальтонизм не праздник на каждый день, и я лучше всех введен в курс этого дела, но я, конечно, этим в лицо не тыкаю, сарказм неуместен, и все же: проблем с переходом на светофор у меня нет? Тогда и все описание сгустка света – неправда? Хм… есть на чем себя поймать.

Конец ознакомительного фрагмента.