Сергей Е.Динов "Бездонка"

Бездонка
Сергей Е.Динов

Приключения «чёрных» археологов в 90-х годах прошлого столетия, в правдивых и фантастических пересказах друзей, коллег и соратников.Загадочное и мистическое проявление реальности на развалинах древнейших городищ Приазовья и Причерноморья.

Бездонка

Сергей Е.Динов

Дизайнер обложки М.З.Серб

Иллюстратор М.З.Серб

Иллюстратор Екатерина Луганская

© Сергей Е.Динов, 2023

© М.З.Серб, дизайн обложки, 2023

© М.З.Серб, иллюстрации, 2023

© Екатерина Луганская, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0060-3860-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

"Моя тоска", Е.Луганская

Вместо предисловия

История случилась долгая, замысловатая, мистическая… на основе реальных событий. Цепь приключений, выпавшая на долю автора, его коллег и малознакомых людей легла сначала карандашными эскизами и зарисовками на бумагу в полевых условиях, затем попала в электронное поле компьютера, но до сих пор продолжает бередить воображение и воспоминания.

Кто-то скажет, живёте прошлым, товарищ. Подпитываюсь!.. подпитываюсь насыщенным прошлым, встречами с замечательными людьми, уникальными личностями.

На всякий случай, стоит предупредить читателя, все персонажи повествования вымышлены, любые совпадения с людьми, ныне здравствующими, совершенно случайны.

Реальные и нереальные события намеренно перенесены в места знакомые автору по археологическим раскопкам. Не стоит искать в этом некой правдивости, тем более, достоверности. Всё от начала до финала выдумка и фантазии автора. С некоторыми реальными эпизодами из жизни вольных копателей.

В 80-х годах прошлого столетия кинооператор по профессии, назовем его – Ваня Буреев, свои отпуска проводил в археологических экспедициях, на раскопках в Приазовье.

Искатели приключений, авантюристы, дикари от археологии, под видом туристов шатались по всему побережью Меотиды[1 - Меотида – в античные времена так именовалось Азовское море, вероятно, от названия, обитавшего на его берегах племени меотов.], копались на развалинах древнейших городов Крыма и Кавказа, близ Пантикапеи[2 - Пантикапей – нынешняя Керчь.] и Фанагории[3 - Фанагория – древнегреческая колония на Таманском полуострове, являлась второй, после Пантикапея, азиатской столицей Боспорского царства.], искали, вскрывали античные захоронения… без разрешения обеих государств. С гордостью именовали сами себя «чёрными» археологами.

В прошлый сезон неуёмные раскопщики тайно подрылись в один из нетронутых курганов знаменитой гряды Юз-Оба (с тюркского языка – «сто холмов») с южной стороны нынешней Керчи. Ничего не нашли. Мало того, им едва удалось унести ноги от местных… не от представителей властей, – от украинских, лихих хлопцев, кто грабили залётных «москалей», относя к «москалям» всех без разбора, даже своих, «западенцев» – западных сородичей.

Года два назад местная вооруженная банда лихо ограбила очень непростых ребят на джипах. Сибиряки приехали с жёнами и любовницами отдохнуть на побережье Азова, были прилично вооружены, но застигнуты врасплох под утро спящими. Под дулами бандитских «калашниковых» и «москальских» трофеев, помповых ружей и «макаровых», пинками туристов согнали в овраг. Повезло, не расстреляли, не прикопали в известняковой крошке. Три джипа «паркетника» – «чероки», два «крузака» внедорожника бесследно исчезли в пыли приазовской степи.

Сибиряки оправились от шока и бешенства, поостыли, отправили поездом перепуганных женщин по домам, вызвали с Урала подкрепление. Дикая стая бодрых ребят месяц перепахивала степь, овраги, буераки, бороздила топкие, болотные плавни близ Азова. Ни одного отпечатка с протекторами покрышек автомобилей, угнанных со всем скарбом, не нашли.

Местный историк-любитель из Керчи, знаток и летописец бандитизма с времён знаменитого одесского Мишки Япончика, старичок лет семидесяти пяти посоветовал «москалям» оставить безнадежное дело. Терпеливо пояснил: угнанные «джипари», перед разборкой или продажей, будут отстаиваться с полгода, а то и больше, под землей, в сети разветвлённых катакомб, коими славна не только Одесса, но и всё известняковое побережье Меотиды.

Неутомимые копатели, Ваня Буреев в их числе, пятый сезон вольной, небезопасной «житухи» купались в морях, Азовском и Чёрном, валялись в жаркие послеполуденные часы на пляжах, обустраивались на ночлег на высоких утёсах в брезентовых палатках, на вечерних посиделках и выпивонах у костра выли под гитару бардовские песни. Играли роли бесшабашных туристов и «дикарей». По утренней прохладе, до восхода солнца, на три – четыре часа скрывались в пыльной степи, успешно зарывались в шурфы[4 - Пробный раскоп в археологии.] пересохшей земли на местах поселений древней Тмутаракани.[5 - Тмутаракань (Тмуторокань, Тмутороконь, Тьмуторокань, Тмуторотань, Торокань) – столица древнерусского Тмутараканского княжества (вторая половина X – XI). В это время известен как крупный торговый город с гаванью.] Порой удача сопутствовала «чёрным» археологам. Возвращались бродяги домой с ценными находками, за которые им светило бы лет по пять – десять, если представители государства накрыли бы их на момент совершения преступления.

Весёлым раскопщикам в те времена было лет по тридцать, их подругам и того меньше. Дурные головы лишние мысли не посещали. Молодой задор, адреналин, авантюрные приключения и любовные страсти покрывали, прикрывали робость, страх и совестливость некоторых членов группы.

В тот сезон Ване посчастливилось найти весьма редкий сосуд, в научных справочниках по археологии называемый «лакримарий» или – «сосуд для слёз»[6 - Терракотовый кувшинчик. Находили данный артефакт в древнегреческих и римских захоронениях. Считается, что родственники умерших собирали в подобные сосуды свои слёзы (отсюда название от латинского – Lacrima – «слеза»). Позже учёные пришли к выводу, что сосуды использовались так же для духов и ароматизированных масел. Но название осталось – слёзник, сосуд для слёз, лакримарий.].

В стародавние времена побережье Кавказа и Крыма завоёвывали все, кому не лень: генуэзцы, карфагеняне, турки, римляне, греки. Знатоки говорят, когда умирал богатый вельможа, купец или культовый служитель, на похороны собирали наёмных плакальщиц. Чем богаче и значительней была личность усопшего, тем больше приглашали женщин, умеющих стенать и проливать обильные слёзы. Порой хоронили почившего вместе с плакальщицами.

Украшенный полудрагоценными камешками, перламутром и сусальным[7 - Сусальный – понятие, связанное с изготовлением из различных металлов (золота, серебра, олова, меди) тонких плёнок для покрытия поверхностей различных предметов.] золотом терракотовый сосуд размером с флакон одеколона «Шипр», найденный Буреевым в раскопе, мог содержать слёзы сотни плакальщиц.

Для «чёрного» археолога находка стала поразительным открытием жуткой символики и устрашающих образов далёкого прошлого.

Тем же вечером, у костра, в жёлто-оранжевых сполохах пламени, впечатлительный мечтатель Ваня живо себе представил корыто, над которым рыдала толпа наёмниц, чьи слёзы слили, закупорили в глиняный сосуд и закопали в землю на долгие века.

Найденный лакримарий, казалось, таил в себе нечто таинственное, сокровенное, невероятное. Во всяком случае, вскрывать его было опрометчиво. Историческая ценность находки была несомненной. По негласным законам «чёрных» копателей, сосуд принадлежал нашедшему раритет. Владелец волен был делать с ним всё, что его «чёрной» душе угодно.

Забавы ради, с подстрекательства друзей – раскопщиков, с молчаливого согласия полевых подруг, под вечер у костра Буреев сковырнул ножом пробку из окаменелой смолы.

В ту же ночь ушли в степь и не вернулись трое копателей. Закоренелые холостяки, по старой традиции, загуляли, запили, на спор решили отметить День археолога на горе местных духов, в народе называемой Куку – оба[8 - Горелая гора (Куку-оба, Синяя гора), замерший грязевой вулкан на Таманском полуострове близ поселка Гаркуша. В современной истории извержение было впервые отмечено в 1794 году. Античный город Патреон (у горы Куку-оба), что в «киммерийских странах» упоминался Геродотом – древнегреческим историком в трактате «История» (IV в. до н.э.).] (в переводе с тюркского языка – «горелая гора»). Внезапно исчезла девушка, с которой у Вани складывались более чем дружеские отношения.

Со вскрытием в ту ночь пробки необычного сосуда, казалось, ничего необычного не случилось. В прошлом сезоне «чёрные» копатели так же без меры выпивали коньячный слив местного спиртзавода, по ночам под гитару горланили песни у костра, буянили, купались под луной в море голыми. Случались любовные интриги, разыгрывались драмы, трагедии со страстями, «чёрные» комедии с невероятными событиями. Бывали драки, потасовки, братания с местными бомжами, урками и «ментами». Так же пропадали с раскопок, исчезали люди, разбредались, уезжали без прощания по домам. Из года в год это была привычная полевая жизнь неистовых бродяг, авантюристов, искателей приключений.

Лет через десять – пятнадцать появятся «навороченные», компьютерные, виртуальные игрушки, малые дети и переростки окунутся с головой в нереальный мир чужого вымысла, заработают геморрой, психические расстройства и хронические болезни.

Пока же земные копатели получали нервные потрясения от вполне реального мира. Этот мир преподносил им невероятные сюрпризы.

Бездонка

Нелюдим

«Не надо раскладывать яйца в разные

корзины, надо носить их в штанах».

М.З.Серб

Ничего особенного не случилось, вернее, не успело случиться в отношениях девушки Лины и Вани Буреева, по кличке Бур или упрощённо – Бу. Последнее прозвище прицепилось к Ване за угрюмость, молчаливость и нелюдимость. Как он сам называл окружающих, – «человеков» Иван не любил, избегал. Предпочитал одиночество, вынужденно обитал в гигантском мегаполисе, в пресыщенной людской среде, четверге, пятнице… Он философски, снисходительно и терпеливо принимал человечество как неизбежное зло, бредущее толпой к неминуемой смерти. Буреев отдавал предпочтение мёртвым более, чем живым. С мрачным удовольствием раскапывал древнейшие могильники не ради обогащения, ради мистического, трепетного ощущения вечной жизни в… иной, неземной реальности.

Чувство необъяснимой любви к женщине, по его же признанию, Буреев никогда не испытывал. Ненависть к отцу, покинувшему семью, когда сыну исполнилось пять лет, свербила в его душе пару десятков лет и успокоилась мутным осадком. Затаённое презрение к матери, которая сплавила его в детский дом, сохранилось до сих пор. Искренняя, безотчетная, трепетная, нежная любовь к женщине обошла раскопщика древних могил, казалось, навсегда.

Профессия кинооператора не радовала Ивана, утомляла и удручала. Не было стремления совершенствовать мастерство, улучшать качество кадра, находить свой неповторимый почерк в кинематографе. Бурееву стало скучно ещё в студенчестве перезаряжать в чёрном мешке киноплёнку, снимать в картонных декорациях фальшивые сцены с ряжеными клоунами и куклами с актёрского факультета. Для продления интереса к творчеству надо было выбирать другую профессию – режиссёра, который всё знает, но сам ничего не умеет. Всё за него в кино делают другие.

Изменить, преодолеть привычку тупо следовать подсознательно выбранному пути угрюмец Бу Ван не смог, да и не хотел. Привычка и безразмерная лень – это было второе «я» большого Бу. Шутки ради, он сам просил коллег и знакомых называть его на китайский манер: Бу Ван.

Нравилось человеку представлять себя китайцем. Сам фаталист Буреев подразумевал при этом буддийского Яму – божество Смерти. И сам по жизни, медленно и верно, сползал в эту самую чёрную яму забвения.

Уныло и бессмысленно, русич Бу Ван следовал уже четверть с лишним века по своему невеликому китайскому пути. Оставался на вторых, третьих и четвертых ролях в кино, невечным вторым оператором, вторичной личностью.

Пока не встретился на съёмках документального фильма близ Феодосии с «чёрными» копателями. Познакомься Бу Ван с археологами официальных экспедиций, он прибился бы к ним, рыл древние раритеты со всеми положенными разрешительными документами. Но «чёрные» авантюристы сделали своё чёрное дело, вовлекли киношника в преступные дела и весёлые, рискованные авантюры.

В ту памятную экспедицию громоздкий, с виду неповоротливый, верзила своей мужской сдержанностью и физической силой привлёк внимание симпатичной подруги одного из раскопшиков. Бу Ван по-пиратски повязывал голову чёрной банданой с готическим логотипом «Ария»[9 - Одна из самых успешных советских музыкальных групп. Выпуск студийного альбома «Мания величия» в 1985 году считается годом основания «Арии». Самиздат на магнитной кассете, традиционный «хэви металл» в духе зарубежных групп Iron Maiden и Black Sabbath.], ходил с голым торсом, почерневший от загара, не опасаясь жгучего солнца Азова. Ранним утром, перед началом работы Бу совершал шутливый, мистический ритуал: выставлял на дне шурфа или пробного раскопа[10 - Угубление в земле, чаще всего, прямоугольное или квадратное прорытое археологами на месте раскопок.] пластиковую фигурку Пегаса, становился на колени, бормотал одному ему ведомые заклинания, на ироничные ухмылки других копателей внимания не обращал.

Лина (полное имя Элина) заприметила оригинала в первый же день приезда Буреева в экспедицию, свой интерес спрятала за долгим изучающим прищуром глаз. Худощавая, милая девица, с живыми взглядом неукротимой искательницы приключений, афер и надёжных партнеров по этим аферам. Она не была создана для семьи, детей и быта. Одевалась вольготно и своеобразно, под хиппи, несколько неряшливо. Носила долгополый ситцевый сарафан, стянутый резинкой выше крепкой груди, отчего ключицы обозначали милые впадинки у загорелых плеч. Ходила босиком. Тонким «хайратником», плетёным ремешком из кожи, перехватывала через лоб длинные волосы, выгоревшие до желтизны.

Любила одиночество, бродила по безлюдному побережью Азова, купалась, загорала без одежды. Возвращалась в лагерь с закатом, загоревшая под цвет горького шоколада, отрешённая, задумчивая, с загадочным видом, будто открыла одной ей ведомый смысл жизни и держала его в секрете.

В долгих прогулках Лина набрасывала в блокноте чёрной шариковой ручкой мимолётные зарисовки, по вечерам в лагере старательно выписывала тушью на листах планшета странные, замысловатые картинки, называла «сюриками». Вероятно, от понятия сюрреализм – нечто нереальное в реальном.

Разговаривала негромко, волнительно мягко, с придыханием, проникновенно, будто приценивалась к выбранному собеседнику для возможности рождения новой, быть может, вечной любви.

Первые дни экспедиции девушка, казалось, не замечала чужака, не поднимала глаз на верзилу, хотя у костра шутливо называла его бульдозером или благосклонно – Бу. Именно она сократила привычное прозвище Бура и Бу Вана, до короткого и ёмкого – Бу. В компании держалась отчуждённо, даже на раскопках. Ночевала в палатке с полевым «бой-фрэндом», знакомым по предыдущим экспедициям. На третий день раскопок Бу помог Лине выбраться из шурфа – ямы по шею глубиной.

«Верительных грамот», разрешающих раскопки, в тот памятный год «чёрные» копатели, напомним, не получали. Незаконные поиски начинали задолго до восхода солнца, рыли неглубокие шурфы для поиска артефактов[11 - Творение человеческих рук: сооружение, орудие труда, произведение искусства, жилище, сосуд или иной объект.]. После полудня, когда палящее солнце превращалось в прозрачном небе в ослепительную лазерную точку, обжигало, выжигало всё живое в приазовской степи, раскопщики прикрывали очередную дыру в грунте ветками, сухим дёрном, отправлялись на отдых ближе к побережью Азова, изображали вольных туристов – «дикарей» или рыбаков.

Верзила Ван, сокращённый до Бу, в тот день подал руку, легко вознёс девушку на поверхность из могильного провала. Лина оценила галантность и силу кавалера, но вида не подала, если не считать едва приметного кивка головой в знак благодарности.

Вечером у костра она смело присела на брёвнышко к угрюмому верзиле. Долго волновала его жарким дыханием, звонким девичьим смехом, чёрными от загара круглыми коленками с изумительными клавишами коленных чашечек. Снисходительно выслушала грустную историю семьи Бу Вана: рос без отца, мать тиранила ребёнка, мстила за нелюбовь мужчин, отдала в детский дом, затем перевела школу-интернат и забыла. Под утро, притихшая и подавленная, с видом покорной рабыни, Лина привычно вползла в палатку «бой-фрэнда», атлетичного геолога из Подмосковья.

Затянутый и утомительный флирт дикарки на «два лагеря» мог продолжаться до конца сезона и не вызвать открытого соперничества двух мужчин.

Под «занавес» землеройных работ, в пыльный, удушливый, жаркий полдень Бу нашёл в раскопе на глубине метра в полтора под высохшим пластом глины загадочный «лакримарий», чем привлёк к себе внимание всей экспедиции и встретил долгий, затаённый, заинтересованный, испытующий взгляд Лины.

С заходом солнца у костра много шутили по поводу таинственного содержания сосуда. Две томные, рыхлые дамы из Новороссийска – полевые жёны «чёрных» копателей шутливо взывали откупорить сосуд, торжественно испить слёзы древних плакальщиц.

С загадочным видом милого провокатора Лина подсела к Бу, доверчиво приткнулась головой к его плечу, чем вызвала вспышку ревности геолога. Тот отпустил злобную тираду в сторону «борзых» киношников, примолк под суровым взглядом бывшей гражданской жены. Именно, – бывшей. С приятным томлением в груди, верзила Бу понял: Лина в эту же ночь переберётся в его палатку. Молчаливая схватка самцов закончилась, даже не начинаясь. Самка выбрала другого. Геолог был заносчив, красив и холоден, как древнегреческое божество в мраморе. Более других он любил самого себя. Милой, женственной самке захотелось возвышенного, земного чувства, а не холодного совокупления с атлетом, чтобы на утро с затаённой гордостью красоваться перед подругами от обладания этим шедевром природы. Лина пожелала подчинения животной силе неуклюжего, неукротимого любовника, каковым ей показался здоровяк Бу, со скрытыми эмоциями, которые волнительной дрожью сотрясали уже тело и душу обоих. Бу Ван впервые в жизни ощутил в замерзшей душе потепление, испугался ребяческого трепета сердца и всего организма. Верзила влюбился.

Сосуд для слёз

Им не суждено было даже обняться на прощание. В ту ночь у костра девушка тихонько спросила счастливого обладателя «сосуда для слёз», цена которому, на нелегальном рынке в столице, по самым скромным, «полевым» оценкам, могла «зашкаливать» тысяч за десять долларов:

– Думаешь, там сохранилась хоть капля?

– Вряд ли.

– Вода, говорят, хранит информацию вечно, – прошептала образованная Лина. – Слёзы плакальщиц – уникальное хранилище инфы[12 - Информация, слэнг.] прошлых веков.

«Китаец» Бу Ван небрежно встряхнул драгоценный, глиняный пузырёк, предположительно, третьего века до нашей эры, встряхнул, как обычную бутылку пива, чем вызвал вздох возмущения копателей, двое из которых были по профессии археологами.

– Вскрываем? – переспросил Бу, будто сделал в голову контрольный выстрел сомнений.

– В прошлом сезоне, – промолвила Лина, неуловимо повела головой в сторону насупленного, мрачного атлета, лежащего на земле близ костра, – Тимка поднял со дна моря греческую амфору, – шёпотом продолжила она, как бы молчаливо поощряя вскрыть и этот древний сосуд. – Вино прекрасно сохранилось. Всей экспедицией пробовали терпкое, тягучее, хмельное… пойло. Вино с выдержкой в тысячи лет. Прикинь? Три или четыре тысячи лет! Вот это выдержка, я понимаю!.. Мы были бесконечно счастливы в ту ночь. Плавали во сне и наяву, бестелесные, вне времени и пространства.

Лина могла вот так запросто, своеобразно и неожиданно, свернуть с романтического бреда на грубые фразочки – «пойло» и «прикинь». Тем она и была привлекательна, непредсказуема и желанна.