– Я присмотрю за ней. Чудесный аромат. Такое впечатление, что вы явились к нам из другого мира, из каких-то заморских стран.
На бульваре Пустовойт раскланялся со знакомыми. Барыга предложил морфия:
– У меня партия, будете брать?
– Нет, Мартин, уезжаю в Прагу. Кстати, к вам может обратиться мой консьерж, не пугайтесь, он не из полиции.
– В Праге у меня знакомый Шольц, занимается тем же. Можете обращаться. Я вам занесу рекомендательное письмо.
Путь доктора лежал в аптеку. Он шел по улице, жмурясь от дневного зноя, от которого его щеки приобрели медный налет. С какой бы радостью он избавился бы от костюма и надел белый халат на обнаженное тело. Ему казалось, что медсестры так и поступают, только искусно скрывают, чтобы никто не догадался.
В аптеке царила тишина и пахло лакрицей. Над прилавком висели стеклянные сосуды на столь тонких ножках, что, казалось, они парили над чистейшей скатертью.
Провизор с ним поздоровался, Пустовойт появлялся часто, и его беде молчаливо сочувствовали.
– Вас искал доктор Фишер, – объявил медик, выдавая ему заказ. – По поводу вашей супруги.
Наступила осень, а семья Пустовойтов все еще не уезжала. Будущее казалось неясным. Телеграммы из дома скорее пугали, нежели предостерегали, заклинали оставаться на месте. Доктор подумывал о том, чтобы устроиться в больницу, где ощущалась нехватка врачей, и его охотно бы взяли, но он не знал, что его ожидает завтра, поэтому и ничего не планировал.
В стеклянных колбах колыхался красный сироп, который разливали в стаканы столь тонкие, что они казались вытканными из воздуха. Вода с сиропом помогла Пустовойту успокоиться.
Теперь он собирался заглянуть в соседний дом, где располагалась антикварная лавка. По утрам здесь пел петух, и однажды доктор своими глазами видел красного красавца в жилых покоях на втором этаже. На первом находился магазин. Из-за петуха Пустовойт и зашел туда первый раз.
Интересно, антиквар наблюдает за ним? Наверняка день-деньской торчал у окна. Если и так, он не подавал вида. Когда появился клиент, продавец вышел из полутьмы (считалось, что сумрак раскрывает истинную сущность вещей) и произнес приветствие.
– Как здоровье петуха? – осведомился Пустовойт.
– Отлично, герр доктор. – Антиквар улыбнулся.
Доктор заходил довольно часто и не отрываясь смотрел на витрину, привлеченный матовым блеском металлических вещиц. Стоял и ничего не говорил, но хозяин понимал без слов.
– По поводу набора, который вас интересует, – напомнил он.
Словно в этой реальности, где на полях Европы разгоралась война и в тихом городе почтенный господин готовился похоронить жену, не нашлось ничего важнее коробочки хирургических инструментов.
Антиквар достал корзину с кокосовой соломкой, ее прикрывала льняная салфетка, точно скрывая лакомое блюдо. Дверь во внутренние помещения была приоткрыта, и оттуда доносился аромат жареного. У себя в отеле доктор питался постной пищей, соблюдая диету наравне с женой. Уловив движение ноздрей, антиквар увидел в том благоприятный для себя знак и позволил покупателю самому раскрыть коробочку, из ячеек которой тот доставал и ощупывал тонко исполненные стальные скальпели и крючки – от толстых до самых изящных.
– Я возьму. – Доктор принял решение сразу, он не любил торговаться.
– О вас говорят, что вы хороший врач. Я рад, что эти замечательные инструменты достались вам. Там сбоку клеймо. Сталь из Шеффилда, английская, не ржавеет и не поддается коррозии.
– Сейчас это большая редкость, – ответил покупатель.
С губ антиквара не сходила улыбка:
– Как я рад. Как я рад, что вы пришли, меня слушаете. Вы ведь слушаете? Здесь не хватает собеседников. Не с кем поговорить. Все предпочитают осторожничать. Разговоры ведут преимущественно о погоде. Межсезонье у нас не всегда приятно.
– Погода? – доктор хмыкнул: – Сырость, переходящая в дождь. И новости паршивые. Готовится наступление, несмотря на заверения о мире.
– Хотите кофе? Я сейчас приготовлю. А за пирожными можно послать.
– Увы, мне пора. Спасибо – за кофе, за набор инструментов. За петуха – особое спасибо. Он всегда меня радует.
Доктор положил банковский билет, сказав, что сдачи не надо. Когда он уходил, билет оставался на конторке, но антиквар уже отвлекся, занятый другим посетителем и. Доктор отвернулся, а потом посмотрел – билет исчез. Не осталось никаких признаков его пребывания в этом помещении.
Банк он оставил на потом. Он потому и приоделся, чтобы выглядеть солидно – так его наставлял друг Терентьев. Волосы намазаны бриолином, в глазах – блеск, а в довершение ко всему – новая шляпа. Себя надо демонстрировать, словно дорогую вещь. В банке его ожидала большая сумма денег, которую ему не хотели выдавать полностью, уговаривали взять часть чеками и векселями. Вообще-то перевод на имя мадам, но мадам больна, и они согласились вникнуть в положение супруга.
Консьерж Регер торчал на улице, наблюдая за штукатуром, который выравнивал на фасаде морду льва, однако наносимые им мазки не способствовали красоте настенной пластики.
– Так лучше? – спросил Йозеф у доктора.
– Вне всякого сомнения.
Зеленая филигрань плесени завладевала подножием здания, но её старались не замечать.
– Вам письмо, герр доктор. Вы слышали новости? Фронт приближается. Русским оставаться в Бадене небезопасно. Сейчас все гости уезжают, если только не уехали.
– Благодарю вас за заботу. Пошлите посыльного отправить телеграмму.
– Если ваша телеграмма по-русски, боюсь, я не смогу ее отправить. Сейчас неспокойно, герр доктор.
– Текст по-немецки. Если угодно, я вам ее прочту.
– Желательно для надежности.
Пустовойт прочел:
– Нахожусь в Германии, едем домой. Прибытие уточню позже. Ваш сын Николай.
Консьерж кивнул и с запиской прошлепал на улицу.
– И еще, мой друг, пошлите кого-нибудь на вокзал, пусть купит билеты до Праги. Я оставлю деньги, – донесся ему вслед голос доктора.
Сверху располагался черный карниз, загаженный птицами. Неожиданно пришла жара, и в доме стало душно, оттого в комнатах распахнули все окна. По улице проносились автомобили и пролетки. Постоянно хлопала дверь. Кто-то поднимался по лестнице.
– Служащий из банка обещал принести деньги, – сказал доктор на случай, если жена проснулась.
Перевод назначался госпоже Пустовойт, поэтому в банке подстраховались: человек из банка явился в пансион засвидетельствовать почтение. Не поверил доктору? Поди решили, что он карточный шулер? Валерия подписала бумаги в присутствии служащего. Порядок прежде всего, ведь речь шла о крупных денежных средствах.
Теперь она беспокоилась, как поступить с банковскими билетами, считала, что их следует зашить в подкладку пальто. Так что Пустовойту пришлось сменить пальто на легкий плащ, пока Валерия зашивала ему деньги в подкладку. Этого она не могла никому поручить. Во-первых, не доверяла, поэтому отвергла помощь горничной Софии, объяснив, что рукоделие ее успокаивает. Во-вторых, Валерия происходила из староверов, и в их семье к финансам относились с большим почтением. Не то, что Пустовойт, у которого деньги в руках никогда не задерживались.
Стало слышно, как наверху взвизгнула София, горничная-латышка, она всегда громко хихикала. Еще разговаривая с консьержем, доктор прекрасно слышал всё, что делалось в доме.
Хлопнула дверь, прозвучали шаги. Посетитель ушёл.
Кажется, там находился брат горничной, про него упоминал Регер, просто доктор пропустил мимо ушей. Какая удача, что у него есть Йозеф, надежный и удобный, как старые тапочки. Из-за больных ног слуга носил обувь из войлока, спина тоже болела, поэтому он ходил согнувшись, так легче переносить боль. Лекарства? Он человек простой, бережливый, привык экономить. К врачам не обращался. Пустовойт консультировал его, как лечить артрит.
На лестнице доктора окликнула горничная София и позвала на мансарду. Сейчас.
На минуту он заглянул к жене. Она спала.
Сырость, которую Пустовойт отметил на лестнице, проникла в спальню и выстлала фрагмент под подоконником, пометив самое сырое место. Валерия занавесила стену тяжелой шторой, а рядом устроила полку с вазочками темно-синего стекла, свои любимые. Из таких же кобальтовых чашек они пили утренний кофе. За всеми переездами кофейник куда-то подевался, и от сервиза остались две чашки и сахарница.
Нет, кофе он выпьет в другом месте.
Он спрятал портмоне под стопку рубашек. Хотел положить туда же инструменты, но потом взял с собой, захотел показать Софии. Она любила все блестящее.
К этой блондиночке он относился как к ребенку. Вот и сейчас она пробежала по лестнице так, словно хотела сама себя обогнать. Девушка отличалась страстностью, о которой доктор раньше не подозревал. Ее огненный взгляд смущал постояльцев, и доктору льстило, что из всех она выбрала его. Она призналась, что влюбилась в него с первого взгляда. Но есть и детали, обтрепанная одежда, не иначе, как с чужого плеча. Поэтому София и старалась скинуть ее под первым же предлогом. Доктор учился видеть и анализировать.
Несмотря на осень любовница встречала его в открытом платье, выставив белые пухлые плечи и туго натянутый корсаж. Объятия – невыразимая благодать. Она клялась, что сошлась с доктором не ради денег, хотя и деньги тут имели значение. Она то хохотала, то хихикала, у нее это нервное.
– У тебя здесь уютно, – похвалил Пустовойт, покривив душой.
Мансарда выглядела мрачновато, несмотря на попытки горничной её обустроить. Что ей нравилось, это собственная комнатка, от которой она получила ключи. С тех пор, как доктор снял для нее гнездышко, она больше не уходила ночевать домой.
София повесила белые кружевные занавески, которые сейчас были раздвинуты, впуская солнце – оно образовало желтый квадрат на паркете, и в этом пятне девушка порхала, как бабочка.
– Добрый день, герр доктор.
Улыбалась, она затеяла их обычную игру в больную и доктора. Она обожала притворяться, хотела стать актрисой.
– Я сегодня плохо спала, не дадите мне что-нибудь от бессонницы. И еще болел правый бок. Это опасно?
– Не более, чем обычно. Позволь я тебя осмотрю.
Накануне он удалил ей темное пятно, на которое она жаловалась. Собственно, он и зашел для контроля. София жаловалась, что у её тети на этом месте образовалась безобразная бородавка. Случилась незапланированная операция, удалось помочь. Отсюда и запах эфира, который уловил Йозеф.
– Не болит?
Она кинулась ему на грудь.
– Думала, сегодня ты не вырвешься.
Сегодня София демонстрировала декольте с определенной целью: она вбила в голову, что ей следует избавиться от большого черного пятна на шее, которое портило её красоту.
– Ты с ним родилась, так что оно неопасно, – заверял её доктор. – Гораздо больше угрозы представляет хирургическое вмешательство.
– Но ты же удалил мне родинку на губе.
– Она маленькая, к тому же на губе нет крупных кровеносных сосудов, а на шее – есть. Повторяю, это опасно.
– Я могла бы получить хорошую работу, – мечтала вслух София.
– Ты вполне могла бы носить закрытое платье, – он не видел проблемы в том, что его подруга считала неодолимым препятствием.
– Но ты не понимаешь, милый. Хорошая работа – это когда носишь глубокое декольте, а грудь у меня, слава богу, привлекательная, верно?
Против этого он не мог ничего возразить. Любовница готовилась его атаковать, и он выставил перед собой саквояж, приняв оборону.
– Ты ведешь себя, словно девяностолетний старик, – ворчала она.
Они не успели пожениться, а уже ссорились.
София залезла в саквояж, чтобы поискать вкусненькое, и нашла кожаный чехол. Хирургические инструменты показались ей забавными, и она не хотела выпускать их из рук. Она играла с ними, как с мужскими гениталиями, которые грозила отрезать в случае непослушания или если любовник будет приносить мало денег. Она демонстрировала кровожадные черты, которые Пустовойт не воспринимал всерьез.
Из опасения, что она обрежется, доктор забрал инструменты. Не игрушки.
В подарок она получила плитку шоколада.
София посчитала это за приглашение к любовной игре и начала расстегивать корсаж, ее груди зашевелились. Уловив его заинтересованный взгляд, она склонилась еще ниже, вываливая корзинку чудесных груш – мягких и теплых, которых едва удерживал полосатый корсаж. Пустовойт с любопытством следил, какие еще плоды она выгружает.
Интересно, откуда у неё шёлковое бельё, ведь он его не дарил. Она продолжала раздеваться, но доктор боялся ее голой. Вдруг застанут, бог знает, что еще могут сказать.
– А я думал, что за лисичка за мной гонится, – промолвил он и кинул её на тюфяк.
Резвушка подпрыгнула на кровати, которая заскрежетала металлическими пружинами.
– А зачем шелковое белье? – спросил он лукаво.
– А зачем нужны зенитные реактивные системы залпового огня? – в тон ей спросила она.
Задернув штору, девушка напустила в комнату мрака, в которой разобранная постель стала похожей на льдину. Сама она отличалась гибкостью, словно посещала уроки гимнастики, и двигалась красиво, ритмично, никогда не сбиваясь с такта.
Вздернутая верхняя губа открывала ее десны и зубы, но что она говорила, звучало неразборчиво. Впрочем, слова страсти у нее не менялись. При этом она хохотала и шумела так сильно, что ее слышал весь дом.
Внезапно веселье оборвалось. Послышался кашель, потом шаги. Горничную позвали.
– София Геллер! – раздался голос консьержа.
Да, ситуация нынче не благоприятствовала.
Недовольным голосом девушка ответила, что все еще убирается, но это послужило концом веселья.
– Пожалуйста, ваши вещи, герр доктор, – громко произнесла она.
Фрейлейн Геллер взяла на себя заботы о его одежде, и теперь его костюм, выстиранный и выглаженный, выглядел как новый. Доктор бросил взгляд в ее сторону. Пушистые волосы золотились на солнце. Пуговицы на черном костюме тоже светились золотом.
– Я хотела украсть что-нибудь на память о тебе.
– У тебя останется чистое лицо. Чем не память? Ступай, тебя зовут.
