– Пастор, приезжайте скорее, это еще не все!
– Да? Что еще?
– Преподобный отец Густав, попал в больницу. У него сердечный приступ. Я позвонил сразу ему. Он как увидел пробитый алтарь крестом, так все время повторял. Что, «это кара Господня… кара Господня!» Потом подполз к кресту, обнял его и затих. Я потом уже понял, что… что-то неладно, подошел к нему, попытался с ним заговорить.
– Он жив?
– Да, я вызвал скорую. Он сейчас в реанимации …
– Вылетаю, держи меня в курсе!
– Хорошо пастор Эдвард! Приезжайте поскорее …
Эдвард, положил трубку. «Ну вот, называется, получите и распишитесь», – тихо о чем-то думая сказал Эдвард. – «Господь явил свою славу! Бог поругаем не бывает. Сколько лет мы бесчестили этот алтарь и эту церковь. Господи … и все это за одну ночь».
Эпизод №6
По прибытию в Стокгольм, Эдвард на своей машине, которую он оставил на стоянке перед вылетом в Калининград, решил сначала заехать в приход, и посмотреть своими глазами, что же произошло. Ворота в церковный дворик были закрыты. Надеясь попасть во внутрь, несколько зевак пялились на сиротливый купол. Недалеко стояла машина местного, TV. Журналистка и оператор, завидя выходящего из машины Эдварда в рясе, бойко подбежали к нему, и журналистка, не дав Эдварду опомниться, начала закидывать его вопросами.
– Вы не могли бы прокомментировать, что произошло? Вы здесь служите? Здесь побывали грабители? Скажите, что украдено? Один очевидец видел, как в вашу церковь ударила молния? Почему не видно креста? Когда вы его сняли? Будут ли проходить службы в ближайшее время?
– Я не готов вам сейчас давать комментарии. – с этими словами Эдвард развернулся, и быстрым шагом, можно сказать, побежал, к северным ворота. «Только бы там был Томас». – повторял он вслух. – «Господи, еще журналистов не хватало …».
– Томас! – подбегая к северным воротам закричал Эдвард, завидя послушника, пытающегося выволочь огромную люстру через церковные двери. Эдвард только и смог громко возопить. – Аллилуйя! Томас же обернулся, услышав знакомый голос, и уставился на Эдварда.
– Открой мне скорее идиот!
Девушка с оператором несколько отстали. Томас открыл калитку как раз вовремя. Эдвард успел закрыть ее за собой на засов, как услышал, по ту сторону, досадный голосок журналистки.
– Знайте мы это так не оставим … мы выведем вас всех, «на чистую воду» … мы призовем вас к ответу …
Дальше что кричала девушка Эдвард уже не слышал. Его мысли целиком были поглощены тем, что произошло здесь ранее. Вход перегородила люстра.
– А, Люк где?
Люк, при церкви имел должность, так сказать, на все руки мастер. Сантехника, электрика, что починить – отремонтировать по мелочи, все было на нем. Снимал он комнату тут же в приходе, и хорошо, что ночью был на месте. Из-за удара, когда упал крест, в подвале произошел порыв трубы, и Люк оперативно перекрыл где надо. И сейчас как раз этим он и занимался. Менял трубу.
– Найди его. – Попросил, Эдвард.
Через несколько минут уже втроем и не без труда, они выволокли люстру, и протащив по ступеням, оставив на попечении Люка, зашли наконец-то внутрь церкви.
Эпизод №7
Увидев здоровенный массивный крест по нижнюю – косую перекладину, в основании алтаря, Эдварду стало как-то не по себе. Перекрестившись три раза, он возвел глаза к небу, но там-где раньше был золотой купол, теперь зияла дыра.
– Матерь Божья! – только и смог сказать, Эдвард, как зачарованный, в крайнем смятении, обходя кругом покореженный крест.
Всюду на полу валялись осколки позолоченной черепицы. Некоторые портреты святых свисали чуть покосившись. Святой Нектарий Эгинский, Святитель Феофан-затворник, – вовсе валялись на полу под грудой мусора. Эдвард стал аккуратно убирать с них мусор. Крикнув Томаса, который в это время метлой неуклюже, только поднимая пыль, обозначал свое неоценимое участие, во славу Господа, они вместе аккуратно подняли оба портрета и прислонили к одной из колонн.
– Томас, ворота никому не открывай, журналистам здесь делать нечего. Я сейчас поеду в больницу. Мне нужно повидать отца Густава.
С этими словами Эдвард метнулся к Северным воротам, крикнув Томасу, чтобы тот сразу их закрыл. Благополучно добравшись до своего Audi, Эдвард, трогаясь с места обратил внимание, что машины TV, уже не было.
– Вот и чудненько! – С этими словами Эдвард выехал на перекресток и поехал в сторону городской больницы.
Он пытался построить логическую цепочку событий. За сутки впечатлений было хоть отбавляй. И самое из ряда вон, вопреки всему, что он когда-либо видел и переживал, это встреча с Иисусом! Он силился вспомнить был ли какой намек из уст Спасителя, относительно того, что произойдет чуть позже с церковью и с крестом … Мысли о кресте не выходили у Эдварда, из головы. Попытки что-то вспомнить ничего не дали. «И почему именно его церковь? Другие, еще похлеще нашей будут». Он вспомнил об одном очень нашумевшем в городе приходе, прославленным своим супер-консерватизмом. Там настоятель, даже упомянул о гей-параде и поделился прессе: «что если на-то пошло, он готов предоставить проект, где отправной точкой всего шествия, будет, его приход». Он, упомянул даже о церкви, где служил Эдвард, сказав при этом: «что именно там, в церкви «Святого Фомы» возможно завершить, сей долгожданный праздник. Они не будут против». Эдварда, посетило сильное желание свернуть и посмотреть на церковь «Святой Элеоноры», где служил этот настоятель. Через 15 мин, он смотрел на величественный купол, увенчанный, фонарем с часами. Фасад и весь ансамбль, был без каких-либо повреждений. С немым вопросом в небо, «почему мы, а не они», – Эдвард, обнял руль и замотал головой. «Пусть так, Господь, пусть так». Он вспомнил слова из Писания, сказав вслух: «Кого Господь любит, того наказывает, бьет же всякого сына, которого принимает». Эдвард, сжав руль начал молиться: «Господи спасибо что призрел на меня грешного. Руководи мною, Господи! Я хочу исполнить волю Твою, я хочу исполнить правду Твою Господь. Кто я без тебя Господи, плоть из мерзостей и грехов. Венчает ни начало венчает конец. Я хочу быть достойным славы Твоей. Не отступлю более Господи. Да будет слава Твоя и на земле, как на небе! Отче наш, будь милосердным к нам грешным. Аминь!»
Зазвонил сотовый, это была Оливия, дочь отца Густава. Эдвард взял трубку. На другом конце девушка, с дрожью в голосе сообщила, что сейчас едет к отцу в больницу и хотела бы встретиться. Эдвард дал газу.
Эпизод №8
Отец Густав находился в отдельной палате интенсивной терапии. Приборы показывали, что состояние больного стабильно-удовлетворительное. Хотя он практически сутки не приходил в себя, состояние его было крайне тяжелое. Отец Густав был в коме. Ему вовремя сделали реанимацию, и это спасло его жизнь. Еще в машине скорой помощи отцу Густаву, только с третьего раза запустили сердце. Вчера он был на грани. Это был его первый инфаркт. Сейчас приборы поддерживали жизненно-устойчивое состояние мозга. Дочери сообщили по телефону, что сделали все возможное, и остается только ждать и уповать на Бога!
Отец Густав! Он ни летел сейчас к свету по тоннелю, как это описывают очевидцы. И никто из ворот Рая, не вышел ему навстречу. И даже никакого судилища над ним не было. Но отец Густав, как не крути, находился сейчас именно аду, или в чистилище. Его душа как раз сейчас там пребывала. И это не было местом где пожирает тебя огонь, где плачь, скрежет зубов, отчаяние, душераздирающие крики о пощаде. Нет. Думается есть определённые места ада, и они разные. Густав, давайте временно снимем с него все регалии, как раз находился в одном из таких мест. Место было на редкость сырое, чуть туманное, хотя объекты вокруг, имели вполне себе четкие очертания. Он попал в какой-то средневековый город. Домики, в основном двухэтажные, почему-то не имели окон, стояли близко друг к другу и тоже были серые. Он подошел к одной двери, со скрипом открыл ее и на него пахнуло сыростью и этот запах. Запах плесени, как будто ты открыл погреб, которым не пользовались лет десять. И этот запах не сулил ничего хорошего. Наверху послышались какие-то невнятные голоса, а потом шаги вниз по лестнице. Не зная, как реагировать, Густав решил добежать до угла соседнего дома и оттуда посмотреть. Выглядывая он увидел троих детей. Они один за другим вышли на улицу и начали глазеть по сторонам, друг-другу, что-то жестикулируя. Но это были не дети. Присмотревшись, Густав пришел в ужас. Это были человечки, по пояс Густаву. Он смотрел когда-то, «Властелин колец». Был там персонаж, Голлум. Только тот ходил в основном на четвереньках, эти же существа с длинной шеей, реденькими волосами, огромными злыми глазами, с тонкими ручками и ножками, стояли в прямо на ногах в истлевшей одежде. Одна из них, даже вроде женщина, выбежала в каком-то кукольном платьице. Движения этих созданий были какими-то невнятными, замедленными. Чем-то эти человечки напоминали наркоманов, которых Густав видел несколько раз в своей жизни. Один из них, длинными крючковатыми пальцами, поднял с трудом, как показалось Густаву, палку и исподлобья резко посмотрев в сторону преподобного, зло улыбнулся. Густав отпрянул. Страх сковал его волю. На ум пришел стих из писания: «Господи, помилуй! Господи, если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной… Ты приготовил передо мною трапезу в виде врагов моих. Умастил елеем голову мою». С последними словами Густав начал потихоньку выглядывать и о ужас, прямо перед ним стояли эти трое, и впереди, который с палкой с перекошенным лицом, замахивался на него. Густав в последний момент отклонился от удара. Палка ударилась где только что было его лицо об угол дома, разлетелась, и щепка угодила ему в щеку, причинив боль. Рана была незначительная, но из нее выступила капелька крови. У той, которая напоминала отдаленно женщину, заходили ноздри. Она издала звук, напоминающий шипение, а у третьего, как показалось Густаву, глаза закатились и стали еще более безликими. Густав бросился бежать!
Он пробегал один двор за другим, которые друг от друга мало чем отличались. Забежав в одну сквозную арку, он увидел за ней пятерых, таких же человечков. В них не было агрессии. Они увидели Густава и двое из них начали так жалобно что-то канючить, а у третьего рот заходил ходуном, что наш Густав несколько опешил и исполнился к ним жалости. Остальные двое, из этой компании, продолжали, не обращая на Густава никого внимания, заниматься чем-то странным. Один, что-то палкой выковыривал из угла дома. Другой, шарил рукой за косяком двери. Остальные человечки переглянулись между собой, сделали неуверенно несколько шагов и остановились перед Густавом. «Кто бы они ни были», – подумал он, – «я может смогу им чем-то помочь. Может они тоже ищут выхода, как и я».
– Мир вам! – начал он, – друзья мои, скажите, что это за место?
Густав улыбался этим человечкам насколько возможно открытой, добродушной улыбкой. Он, как священник, любил своих прихожан, всегда дарил надежду, и такую искреннюю ноту соучастия, когда к нему шли исповедоваться в грехах, что сейчас, его сан священнослужителя, взял верх над Густавом, еще недавно очень напуганным. Он даже протянул одному руку, чтобы пожать ее. В его ладонь легла крючковатая, с длинными пальцами, вялая, сухая какая-то безжизненно-холодная, пятерня. Вместо улыбки он увидел точно такой же оскал, как у того который палкой чуть не изуродовал его лицо. И в ту же секунду эта рука толкнула Густава. Он полетел назад, ударившись больно копчиком о булыжную мостовую. Густав не заметил, как один из их компании, не привлекая внимания, обошел его сзади и встал за ним на четвереньки. И сейчас Густав находился, как и несколько минутами ранее, в смертельной опасности. Они кинулись на него.
Со стороны могло показаться, что любящие дети играют в реслинг со своим отцом, если бы для Густава не было все так серьезно. Тот который толкнул, сейчас обхватил шею преподобного и пытался его душить, наклонившись своей мерзкой физиономией. От этой вони, который издавал рот этого существа, можно было бы потерять сознание. Густав ударил его кулаком прямо в челюсть, от чего она просто отлетела. Другой рукой Густав схватил его за паклю, если можно так выразиться, вместо волос. И то что покрывало череп этой мерзости, осталось как есть, но только в руке преподобного. Густав отшвырнул его. Один так и остался валяться под ногами Густава кряхтя и пытаясь выбраться. Еще один ухватился за его ногу и старался ее прокусить. Густав, не церемонясь, взял того за кадык, тем самым ослабив хватку. Двое, которые что-то искали остались там же, только обернулись и следили безучастно за этим поединком. Густав вскочил, но не разобравшись побежал в обратную сторону.
Эпизод №9
Пробежав несколько домов, он увидел у одного подъезда девочку, сидящую прямо на ступенях, и рисуя мелком какой-то портрет. Что-то знакомое показалось в ней. Перед ним сидела та женщина, в кукольном платьице.
– Я есть хочу. – Первая человеческая речь, которую услышав Густав, в этом затерянном Богом месте.
– А где твои приятели? – Густав, подозрительно стал озираться по сторонам.
– Они меня бросили. – Ответила эта, «девочка».
– Послушай, где мы и что это за место?
– Нам здесь плохо, здесь нет еды и спать не получается. Мы потеряли счет времени. Его здесь нет.
– Как вы сюда попали, и почему вы такие маленькие?
– Я бросила свою дочь, когда ей было четыре года и мужа. Я предала их. Я стеснялась свою хромую дочь, и испытывала постоянно перед ней чувство вины. Эта родовая травма, будь она проклята, не давала мне жить. Я думала, что покончу со всем этим, начав новую жизнь. Я даже влюбилась в одного человека, но он оказался редкостной сволочью. Нигде не работал только пил. Скоро и я начала пить. Через год я так опустилась что, если куда и устраивалась на работу, через короткое время меня выгоняли. Я стала жутко не красивой. Я не хотела с этим мириться, и не могла так больше жить. Я решила во что бы то ни стало увидеть свою дочь. Спустя два года, на последние деньги, я вернулась в родной город. Пришла к дому, и когда я ее увидела, слезы навернулись у меня на глазах. Шло такое милое создание, и напевала какую-то песенку. Как же я себя ненавидела. Я подошла к ней и хотела взять за руку, но Настя отпрянула от меня. Она меня не узнала, испугалась и убежала. Взбежав на свое крыльцо, она еще раз посмотрела на меня и скрылась. Я не смогла пойти следом. В эту ночь я ночевала в хосписе. Я сильно заболела, что-то вроде лихорадки. Меня пытались лечить, но я отказалась от еды. Ох если бы я этого не сделала, я бы сейчас наверно была бы жива. Мне не дает покоя эта мысль, ведь я могла бы с ней встретиться и поговорить. Попросить прощения за все! А сейчас! – она вздохнула, – я так хотела бы ее увидеть, хотя бы во сне, но я не могу спать. Я когда-то хорошо рисовала. Я хочу ее вспомнить, но не могу!
– Подожди. – Густав силился понять. – Ты что умерла? Это мы, в аду что ли?
– Выходит так, хотя мне не с чем сравнивать.
– А эти, кто с тобой был и этот с палкой. Они-то, кто, убийцы?
– Да, это убийцы, наркоманы, пьяницы, насильники, э-э… в прошлом.
– В прошлом, – с издевкой, изрек Густав.
– А почему, ты с ними?
– Я поначалу ходила одна. Мне трудно одной, и я все время думаю о Насте, и еще хочу есть. Если я поем, я думаю, то захочу спать. А во сне я увижу мою, Настю.
– Странно что тебе хочется есть, а не скажем, чего-нибудь выпить.
– Здесь нет воды, а значит и нечего выпить.
– Я про алкоголь.
– Я тоже. Откуда взяться алкоголю, если здесь вообще нет воды.
– А как же вы выживаете? О, черт! – Ругнулся Густав и тут же осекся.
– Видишь, что с нами здесь стало?
– Вы какие-то сморщенные, безликие, а почему вы маленькие? – Густав присел перед ней на корточки и их глаза встретились.
– Ты скоро устанешь от них бегать, они выпьют из тебя всю кровь, и ты станешь таким же, как и мы.
Густава охватила вселенская тоска, защемило сердце, захотелось крикнуть: «ЭТО СОН». Он смотрел на нее, в ее большие глаза, и эти глаза как бы говорили: нет, они смотрели обреченно. В них не было жизни. Но и эта пустота в глазах, пугающая и в то же время завораживающая, поделилась с Густавом, чем-то своим, очень сокровенным. На секунду, в них, Густав куда-то провалился, как ему показалось. Он увидел хромую девочку с отцом. Они гуляли по парку, держась за руки. Девочка что-то говорила отцу, смеялась, показывала куда-то в глубь парка, где вероятнее всего были аттракционы, судя по колесу обозрения. Потом потянула отца за руку. Густав даже прочел по ее губам: «Ну что же ты папа». – И они побежали.
Эпизод №10
Эдвард, приехал первый в больницу. Получив у дежурной, сведения о больном и оставив свои данные, ему выдали белый халат и девушка, мед. Сестра, проводила Эдварда до палаты интенсивной терапии, и попросила подождать в коридоре лечащего врача. Из других палат, изредка выходили и заходили больные. Эдвард вставал, чуть расхаживался, потом садился, временами посматривая на дверь. Так продолжалось минут пятнадцать. Уже не выдержав, собравшись с духом, он осторожно приоткрыл дверь палаты и заглянув, увидел отца Густава, всего в капельницах и проводах. Уже намереваясь потихоньку войти он вздрогнул от неожиданности, так как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись он увидел Оливию и рядом с ней мужчину, тоже в халате.
– Привет Эдди! Как я рада тебя видеть! – она обняла Эдварда, так же быстро отстранилась и показала на мужчину, – познакомься, это лечащий врач моего отца, мистер Андерс.
Они кивнули друг другу.
– Мистер Андерс любезно разрешил навестить отца.
– Только я вас очень прошу не долго. Через пол часа, начнется кварцевание палаты, вы можете зайти потом в мой кабинет, я думаю нам будет, о чем поговорить.
– Пойдем к отцу! – Оливия открыла дверь, взяла Эдварда за руку, и они подошли к кровати отца Густава и какое-то время, затаив дыхание, наблюдали за всеми этими сообщающимися сосудами к которым отец Густав был подключен.
– Папа ты меня слышишь? – Оливия взяла отца за руку и легонько погладила ее.
– Как же ты нас всех напугал. Знай, что мы все тебя очень любим, и ждем твоего возвращения. Господи, мы молим Тебя. – Она посмотрела на, Эдварда.
Он понимающе кивнул.
– «Господи, Отец наш небесный, дай рабу Твоему, еще принести много плода, еще много спасенных душ, во славу Твою, Господи». – Эдвард на секунду задумался и продолжил. – «Много званных, но мало избранных. Отец Густав, он как раз один из немногих людей, которые готовы служить денно и нощно, чтобы слава Твоя воссияла по всей земле. Презри на раба Твоего и, если он где-то оступился Господи прошу Тебя, окропи, омой и прости его во имя Иисуса Христа. Аминь!»
Как раз в это самое мгновение, когда Эдвард заканчивал молитву, душа Густава в аду, была охвачена вселенской тоской и как уже было упомянуто выше, у него защемило сердце и захотелось крикнуть, «ЭТО СОН!».
В эту секунду губы отца Густава чуть дрогнули. Он будто силился что-то сказать, но вместо этого получился гортанный выдох и маска, плотно облегавшая его рот и нос, очевидно для подачи кислорода, слегка запотела. Дисплей показывающий диаграмму сердечного ритма вывел последнюю синусоиду и запищал. Ровная линия на приборе зловеще пересекла края монитора и писк усилился. Открылась дверь, и в палату вбежали две женщины в халатах.
– Быстрее, быстрее, помогите ему! – закричала Оливия! – спасите его!
Лечащий врач, с порога крикнул Оливии и Эдварду, чтобы они вышли.
– Реанимацию срочно. – скомандовал мистер Андерс, несколько грубовато вытолкнув гостей, и закрыв за ними дверь.
Эпизод №11
– Густав миленький, подойди к маме!
Густав был в палате, куда он приехали к маме в больницу с отцом. У мамы обнаружили рак полгода назад. И последний месяц она была в больнице. Они с отцом раз в неделю выезжали в пригород. Для Густава встреча с мамой была всем. Ему было восемь. Он очень ее любил, и ему было одиноко без нее. Густав не понимал зачем она здесь, ведь он так скучает, и ждет субботы что бы с ней встретиться.
«Густав, дорогой, ты ведь уже большой мальчик, и я хочу тебе сказать, если Бог возьмет меня к себе, я буду всегда с тобой рядом. Знай. Я здесь. Твоя мама с тобой и молится за тебя. Я твой ангел-хранитель».
«Мама болеет, потерпи, она обязательно поправиться», – говорил отец, каждый раз, выезжая за ворота больницы. – «А поехали покатаемся на лодке! Поехали?!»
Он, говорил с таким ребячьим задором, что Густаву оставалось только кивать в предвкушении чего-то волшебного и грандиозного.
Впервые отец привез маленького Густава на лодочную станцию. Ему здесь было все интересно. Лодочник, типичный скандинав по имени Нильс, крупный бородатый дядька в тельняшке, с трубкой в зубах, без какого-либо пафоса объяснял отцу, как лучше грести, чтобы меньше уставать. Показывал куда-то за дальний поворот, и все время давал наставления: «И пожалуйста, мистер Ллойд, если что-то пойдет не так, во всяком случае если вам наскучит грести, причальте пожалуйста, только к правому берегу и оставьте там. Я найду лодку. Не беспокойтесь».
Мы сели в лодку, Нильс оттолкнул ее от берега, и отец сразу очень неуклюже начал грести, сильно поднимая весла, и неравномерно опуская в воду, так что лодка начала крутиться. Нильс же бегал по берегу, досадовал и кричал как надо управляться с веслами. Отец скорей всего его не слышал. Выражения его лица менялось от раза к разу. Когда я был совсем маленьким, отец любил корчить мне рожи, во всяком случае так говорила моя мать, что я заходился со смеху. Нечто наверно похожее сейчас происходило на лице отца. Эти забавные его гримасы, с высунутым языком, и как он осваивал это новое для себя дело, вконец «доконали» меня. Я катался со смеху на дне лодки, и эти минуты с отцом я запомнил на всю жизнь. В этот день мы никуда не уплыли. Минут через десять, устав на это смотреть, Нильс в огромных сапогах, я даже не понял, когда он их надел, зашел по пояс в воду и вытащил нас. Я не сколько не жалел, что мы не поплавали на лодке. Давно я не испытывал такую радость от близости с отцом.
В этот вечер отцу позвонили. Кто-то разговаривал с ним по телефону; он же молча слушал, потом положив трубку долго на меня смотрел. Я смотрел на него, а слезы лились у меня из глаз. Потом отец подошел и обнял меня. «Нет». – Я рыдал! – ты же говорил, что она поправиться! Почему! Ну почему! Я не хочу так! Нет!»
