Михаил Васильевич Шелест "Князь Рязанский"

– Знаешь, что писано?

– Откель? Мы – людишки простые. Что государи меж собой решают, то нам не ведомо.

– Да ладно, ты ведь к князю Ивану допущен, мог бы и знать.

– То – Иван, а то – Василий. Сказано – передать, я передал. Могу идти?

– Тут писано, ответ с тобой передать. Токма… Не знаю, как пишется слово ***. Через «у» или через «йу». Оно татарское, ты должен знать. Не подскажешь?

Я невольно улыбнулся хорошей шутке, но быстро согнал улыбку с лица.

– Татарским словам не обучен, княже.

Шемяка смотрел на меня прищурив левый глаз, и я чувствовал спинным мозгом, что он выбирает, сразу на кол меня посадить, или шкуру сперва содрать.

Я стоял ровно и спокойно, глядя ему в глаза. Его прищур почти полностью закрыл левый глаз, и мне ещё больше показалось, что он в меня целился своим правым, черным глазом.

– Наслышан я про тебя, боярыч. И под Кокшенгой проявил ты себя, и с Иваном сошёлся, и князя Микулина уложил, – с угрозой в голосе сказал он. – Не больно шустрый для лет своих? Скокмо тебе сейчас?

– Шоснацатый пошол, – «валяя ваньку» прошепелявил я.

Князь удивлённо вскинул брови, а потом рассмеялся.

– Шоснацатый…

Отсмеявшись, он сказал:

– Знаешь… что Василий, воровством у меня Москву забрал? Что татар привёл и должен сейчас им мзду великую?

– Слышал.

– Веришь?

– Мне всё одно. Я решил к литовцам податься. Сотня у меня справная, мошна полная. Тут срач чужой разгребать и голову сложить…? Увольте. Наш князь с московским поручкался, а не понимает, что, после тебя, следующим будет, – вдруг эмоционально бросил я. – А мне чо, разорваться? Отпусти меня, княже. Поеду я дале. Пока с орденом ливонским свары нет – проскочу. Учиться хочу.

Шемяка изумлённо смотрел на меня и слушал, раскрыв рот, потом резко его захлопнув, сказал:

– Ну, ты, паря, удивил. Всего ждал, но такого…

Он искоса смотрел на меня.

– Я поручение выполнил, – пояснил я. – Про то, что ответ доставить, уговора не было. Своим гонцом ответ шли, княже. Далее я свободен в своих помыслах. Обязанности служить у меня нет. Невесту отняли. Батька помирает. Чо мне тут делать? – Сказал я, и из глаза скатилась слеза, которую я склонив голову, попытался скрыть.

– Отпусти меня, князь. Я тебе дурного не сделал. Казнишь меня, горя не сделаешь никому, кроме батьки мово. А ты его знал, молвят.

– А я тебя не казню! – Сказал князь бодро. – Я тебя у себя оставлю.

– Отпусти меня, князь, на что я тебе?

– Так… О житье-бытье поговорим, что на Московии деется, скажешь… Скажешь ведь? – Он с улыбкой посмотрел на меня.

– Скажу, чо не сказать? С меня слово не брали.

– Вот и славно… Скамью княжичу! – Приказал он громко.

* * *

Мы проговорили с ним долго. Он расспросил меня про свадьбу Ивана, про мои сны, про Василия, про стояние под крепостью, про батюшку, проверил мои познания в греческом. Допрос он вёл так грамотно, что не будь и я неплохим специалистом в этом деле, не понял бы, как получилось так, что я раскрылся перед ним полностью. Я рассказал ему даже про свои черные мысли, посещавшие меня, когда я охранял княжича Ивана.

– А он знал, что ты по ней сохнешь? – Он неожиданно спросил меня после возникшей на какое-то время паузой.

– Кто, «он»?

– Василий.

– Знал, как не знать. Батюшка давно сговорился с князем Борисом обженить меня на его дочери. Не важно на какой. А когда эта малявка… мне понравилась, сильно рад был. Сватовство Ивана на ней отца мово и сломило…

– Политик, – сказал со значением князь Дмитрий, с ударением на последнем слоге.

– Понимаю, но мне каково?

– Знаешь, я отпущу тебя, – сказал он, внимательно вглядываясь в моё лицо.

– Спаси тебя бог, Великий Государь.

Я увидел, как он вздрогнул.

– Это по-гречески.

– Я знаю…

Он помолчал.

– Так вот. Я бы посоветовал тебе вернуться в Московию и подождать, пока я верну её себе взад. Ждать не долго. Месяц-два. Скоро подойдут ливонцы. По зиме и двинемся на Москву. И Тверь станет моей. Ивану голову срубим… И обженю я вас с Марией Тверской… А можно всё и быстрее сделать, – сказал он со значением в голосе.

– Как? – Вырвалось у меня.

– Потрава. Скорми обоим князьям порошок, что я тебе дам, и всё. Мария твоя. Она ведь ещё не порченая. Мала еще. До её пятнадцатилетия можно и пережениться, если Ивана не будет. А я вам вотчину отдам… Тверь возьмёшь?

Я стоял, поникнув головой. Потом поднял взгляд на Дмитрия.

– Слово даёшь?

– Даю.

– Не обманешь?

– Нет.

Я стоял, сложив опущенные руки перед собой и смотрел ему в глаза. Глаза не врали.

– Я верю тебе, князь, – сказал я, и сделал маленький шаг к нему, чуть выдвинув вперёд свою правую руку раскрытой ладонью вверх.

Он поднялся с кресла и подошёл ко мне. Посмотрел на мою ладонь, и уверенно пожал её. Яд из моего перстня брызнул ему на ладонь.

– Не волнуйся так, – сказал он, растирая мой «пот» другой ладонью. – Вот это и есть «политик».

* * *

– Согласен. Это и есть настоящий «политик», – подтвердил я свои мысли, смывая яд с ладони. Хотя я и принял противоядие, но гигиену никто не отменял.

– Дайте пожрать, командиру.

– Чой то ты по-немецки заговорил, как от князя пришёл, – спросил хитро десятский, поливавший мне из фляги, отдавая рушник.

– Заговоришь тут… У них этих немцев по городу ходит… Как собак. «Гав-гав-гав», «гав-гав-гав», токмо и слышно, то собака, то немец лают.

Все, рассмеялись.

– Садись, командир. Ешь кулеш. – Сказал Гринька.

Мы сидели на положенных на землю сёдлах и обедали, когда приехал гонец от князя Дмитрия Шемяки, и передал мне ответную грамоту, лежащую в том же футляре.

Утром мы выехали в обратный путь. Проскочив новгородские земли, по своим мы ехали не спеша. Доехав до Твери и переночевав на подворье князя Микулина, то есть у меня, мы двинулись на Москву.

* * *

– Я рад тебя видеть, Михась – сказал Иван, обнимая меня.

– И я рад. Здрав будь, Великий Князь.

– Привёз что от Шемяки?

– Привёз, сказал я, но боюсь Василь Василичу ответ Шемяки не по нраву будет.

– Читал, штоль? – Удивился он.

– Не-е-е… Спрашивал князь моего совета. Не знал, как слово пишется.

– Какое?

– ***

– Ах он паскудник, – засмеялся Иван. – А ты?

– А я, чо? Мое дело маленькое, отдал, забрал, привёз. К нему бы сходить. К князю Василию.

– Пошли. Занемог он вчера.

Пройдя по переходам из палат в палаты, мы вошли в покои князя Василия. Он полулежал на подушках, и привстал на звук открываемой двери.

– Кто тут?

– Сын ваш с бояричем Михаилом Телятевским.

– И уже князем Микулинским, – добавил Василий. – Пусть подойдут.

Мы подошли, а он помолчал.

– Молва волной катится впереди тебя от дел твоих, Михаил. Зачем Микулинского князя убил? Мог бы просто покалечить, или пришибить слегка.

– Так получилось, Василий Васильевич. Слишком он большой оказался. Упал неудачно и шею свернул.

– Ты ври, токма не мне, – засмеялся князь. – Упал… Шею ему сломал, вот он и упал.

Иван изумлённо смотрел на меня. Я посмотрел на него, пожал плечами и улыбнулся.

– Лыбится он ещё… – нарочито грозно сказал князь. – Слышал, что князь Дмитрий преставился намедни?

– Да, отколь? – Искренне удивился я. – «Как он так быстро узнал?» – подумал я.

– Тихо отошёл. Вчера в ночь. Что, зворый был, когда с тобой говорил?

– Да нет. Бодрый.

– Странно.

– Странно, – согласился я. – За сердце держался и всё потирал грудину левой рукой. А так… Бодрый был, – повторил я.

– Ну и пёс с ним, – сказал Василий, – чо он мне отписал хоть? Опять какую-нибудь пакость. Любит он глумиться… Любил, прости, Боже правый… Давай уже, читай, не томи.

Ко мне подошёл чтец, взял у меня грамоту и вскрыв её, обомлел. Он стоял рядом, и мы с Иваном видели, что там было… Нарисовано. Мы посмотрели друг на друга, и Иван закричал:

– Ах он собака! Охальник хренов!

– Что там, не томите. Не уж-то опять уд нарисовал?

Я засмеялся:

– Да, князь. А ещё он меня спрашивал, как слово татарское пишется. Через «у» или «йу»

Тут засмеялся и князь. По-доброму, мягко.

– Вот и нету, охальника, один только *** и остался от дел его.

* * *

– Что хочешь, за труды твои?