–Ты чё самый умный?
–Да, я ни чё, пру как лошадь!
–Ха, прет он.
–Давайте еще разок скатимся.
–Ну, давайте последний раз.-
Синие сумерки уже сменяются настоящей темнотой, на небе россыпь ярких зимних звезд. Вываленные в снегу, промокшие и замерзшие расходимся по домам. На крыльце обметаем полынными вениками снег с валенок и пальтишек. Хлопаем заснеженными шапками и обледенелыми варежками о дверной косяк. По очереди с Сережкой обметаем друг другу спины. Наконец –то заходим в тепло и уют дома.
Долгими зимними вечерами надо чем- то заняться. Можно поиграть в карты, можно в шашки. Шашки у нас самодельные. Деревянные юрки от ниток аккуратно разрезаны пополам – вот вам и шашки. Половина окрашивается чернилами это «черные», «белые» вовсе не красятся. Лист картона расчерчивается карандашом на клетки, «черные» так же красятся чернилами. Все, шашки готовы.
Отец рассказывает сказки уже редко, мы выросли – школьники, не чих –пых. Иногда читает в слух интересные книжки, иногда прямо из «Родной речи». Иногда библиотечную. Впрочем, иногда под настроение расскажет и сказку, но уже не детскую.
Сказка про отшельника и чертей
Жил был старец в лесу, один; спасался значит. Все время проводил в посте и молитвах.
Вот до того стал свят, что чертей стал видеть; так- то их простые люди не видят.
Черти над его жильем летают по воздуху каждый день. Утром, значит, в сторону Москвы, а вечером обратно. Стало любопытно отшельнику, куда это они летают. Вот раз увидал их и кричит: «Куда это вы, черти, каждый день летаете?» – Удивились они, что старик их видит. Однако отвечают: « У царя вашего слуги подают на столы не благословесь, не перекрестесь. Вот мы и летаем к нему на обед. Всю еду- то у них со столов съедим, и на столы нагадим. Они не видят и то едят».– Поразился старец. Думал, думал, что делать, наконец надумал; написал царю письмо и в том письме все как есть про чертей рассказал. Царь, как только получил письмо, сейчас – же слуг тех приказал выгнать. Набрали значит других, эти стали на столы подавать благословесь, перкрестесь; вот и не стало чертям еды у царя. Осердились они сильно на отшельника и решили ему отомстить.
Выходит как-то старец чудесным летним утром из своей хижины, глядь стоит привязанный к дереву красавец конь под хорошим седлом. Подошел он к коню, глядит сумка к седлу приторочена. Дай, думает, погляжу что там. Открыл сумку а там зеркало лежит и ножницы, и бритвенный прибор. Погляделся отшельник в зеркало( первый грех), борода – то не ровная. Решил подровнять, взял ножницы стал ровнять.( Второй грех) Сколько ни стриг все не ровно получается. Плюнул, взял бритву и побрился. Погляделся в зеркало: «Да я еще не старый человек! Что – же это я в лесу живу? Поеду – ка в деревню, с людями хоть поговорю».– Сел на коня и поскакал. Подъезжает к деревне, глядит молодежь хороводится.
Решил и отшельник с ними повеселиться. Пошел в круг, стал петь, танцевать. Потом давай к девкам свататься. Какой не предложит идти за него та и соглашается! Загордился конечно. Вот выбрал самую красивую:
– Пойдешь за меня?
– Пойду.
Ну что, поехали венчаться. Тут не далеко и церковка нашлась. Заходят в церковь. Отшельник, в церковь заходя, что-то даже и не перекрестился. Чем- то отвлекся. Поп их сразу венчать стал. Отшельник перед тем как венец – то на голову надеть возьми и перекрестись. Вдруг все пропало. Не стало ни девки, ни попа, ни церкви. А стоит он под сосной возле своей хижины, на суку висит веревка с петелькой. И он ту петельку уже наладился себе на шею накинуть.
Испугался отшельник, стал креститься и молиться, да в грехах каяться. А только сколько ни молился, ни постился чертей с тех пор видеть перестал.
Глава 3
Мама
Мама родилась в многодетной семье Саховых. ( Многочисленной и поныне .) У мамы было четыре брата, да три сестры. Мужики Саховы отличались характером независимым и гордым, любили показать свое я, покозырять умом и деловитостью; жен же своих «не шибко праздновали», и выпить были не дураки. «Как интересно у Саховых, три брата и все на Мэ: Михаил, Митрий и Миколай».– Петр, младший, родился позднее и воевать ему не пришлось по молодости лет. Не воевал и Михаил, служил где – то в Сибири. Николай, мой крестный, воевал танкистом, горел в танке, получил контузию . Дядя Митя был кавалерист, участвовал в Сталинградской битве. Но все вернулись домой живы и почти здоровы, как ни странно.
С Михаилом у отца часто случались раздоры. Теперь я понимаю почему – один отсидел семь лет в лагере, другой служил кажется в лагерной охране. Дело иной раз доходило до драки. (По пьянке, конечно.) Дрались насмерть. Вначале бил один, а другой стоял опустив руки, ни как не обороняясь, затем бил он, а первый стоял не шевелясь. Практически после каждого удара противник падал. Так поочередно и хлестали друг друга, поднимались, били, падали. Отец был старше и слабее здоровьем, потому всегда проигрывал, то есть, не мог подняться уже после очередного удара. Мне было жалко его до слез, но что я мог поделать? «Погоди парнишки вырастут, они тебе дадут за меня!» – грозился отец. Дядя Михаил только усмехался в ответ.
Мы выросли; и как – то вел я домой пьяненького дядю Михаила под руку; и он вспомнил угрозы отца: «Дак щё, Петро, вырос? Давай отомсти за отца». – Честно говоря руки чесались. Но передо мной стоял слабый старик, бить было некого.
Всем Саховым Бог дал сыновей: у Михаила двое, у Николая двое, у Петра и вовсе трое. Разрослось Саховское дерево широко, не сравнить с тоненькой ниточкой Санниковых.
Деда по материнской линии я так же ни когда не видел, и даже не знаю когда он умер. Бабушку же застал; она умерла году в 70-м, дожив до глубокой старости. Мне исполнилось 15 лет, и это были одни из первых похорон в моей жизни, потому и запомнились. Случилось это в августе месяце; стояла тихая, теплая погода. Нас патцанов послали нарвать «богородской травки» ( чабрец). Мы и пошли не далеко, за Камышитово. Не спеша нарвали душистой травы; поговорили о том о сем. Возвращаться не хотелось, потому не спешили.
Помню суетливого фотографа, зачем- то приглашенного на похороны. Помню путь пешком на кладбище. Бабушку жалко не было – пожила долго, отмучилась. Уже тогда интуитивно я понимал, что хоронят бездыханный труп, почти не имеющий отношения к умершему человеку. Видел лицемерие причитающих женщин; и не терплю вопли над покойными по сей день.
Вспоминал как бывало мама посылала меня отнести ей не много стряпни: пирожков ли , блинов, шанежек; если мама что то пекла, то обязательно отправляла гостинец бабушке. Жили они с незамужней тетей Физой не далеко от нас, на одной улице. Надо сознаться, что поручения эти выполнял я с неохотой; хотя бабушка встречала всегда приветливо, угощала, припрятанным на этот случай яблочком или конфеткой. Мне было скучно, и выполнив поручение, я поскорее сматывался домой.
Детство мамы
Надя скорым шагом, где и в припрыжку, не обращая внимания на боль в ушибленном и ободранном колене, поспешала с заимки домой. Теплое майское солнышко клонилось к закату. Проселочная дорога, заросшая муравой и подорожником, вывела из березового колочка на простор покосов. Невдалеке, прямо на почерневшей от дождей копёшке прошлогоднего сена, сидела красивая серая овчарка. « Дай позову, может приманю. Будет жить у меня на заимке». – Подумала девчонка. « Нох, нох, Серко. Иди ко мне, не бойся. Нох-нох!» – Волк( а это был молодой волк) поднялся на ноги, удивленно и настороженно посмотрел на Надю, огляделся кругом, соскочил с копны и неторопливой рысцой ушел в лес. « То ли она в лесу живет. Может одичалая какая ?» Девочка махнула рукой, вытерла потный лоб своим сереньким ситцевым платочком и продолжила вовсе не близкий путь.
На родной улице, заросшей муравой не хуже лесной дороги, стояли, как Бог на душу положит рубленые пятистенки. Некоторые крыты тесом, другие и вовсе соломой. Ограды и огороды из осиновых жердей или плетни из тальника, на покосившихся кольях.
Прямо возле ворот родного дома, на вытоптанной до пыли босоногой ребятней площадке, шла битва в бабки. Младшие братики Мишка и Митька были конечно тут, в центре событий, и горланили больше всех. В сторонке, на скамеечке чинно сидели рядком соседские девчонки. С ними сестра Физка, одиннадцати лет от роду, с двухлетним братиком Колей, и пятилетняя сестренка Дуся . Ну, стало быть все в сборе, вся орава.
Братики, сестрицы увидев Надю, кинулись навстречу. Девочка кого – то приобняла, кого – то похлопала по спине; не спеша сняла с плеч, плотно набитую, холщевую сумку, села на скамейку, развязала шнурок. «Налетай, я сегодня добрая.» Сумка была полна польскОго лука и листьев щавеля. Ребятня, и свои и чужие, толкаясь набирали полные горсти. Тут же лупили, не позаботившись помыть. – « Э, будет уже . А то и на пирожки не оставите». -
Дома не утерпела, рассказала отцу: « Папка, каку я красиву собачку видела. Думаю приманю. Звала звала, а она в лес убежала. Толи там живет?» « Каку это собаку? – насторожился Ефим- Расскажи». Надя рассказала. Отец выслушал внимательно, но ни чего не сказал.
–«Надюха, посмотри баню. Подкинь». – Командовала мама, не отрываясь от стряпни.
«Физка, ты чё не поливалась ещё? Ну – ка, бегом. Скоро в баню, а ей хоть бы что». -
Анфиза вышла на улку, быстренько выдернула братёв из игры.
– Пошли поливаться! Бегом, я сказала.
–Дай бабки –то собрать. Кон не доиграли. Вот где мой панок? -
Парни нехотя, обиженно сопя носами, поплелись в огород.
Надя побежала в баньку. Проверила пальцем горячую воду, заварила щёлок. Долила холодненькой. Отворила дверцу печки, подкинула в топку пару – тройку берёзовых палешек. – « Ну вот и ладно. Через полчасика можно идти.»-
В первый жар мыться – париться идут мужики, отец с сынами. Парни уже большие, шесть и семь лет, потому с мамкой баниться не могут. Тянут с собой и маленького Колю. Нечего с бабами, мужик пусть привыкает. После них отправляются мамка с девками. Баня не очень большая, но позволяет мыться одновременно трем – четырем человекам. Так что в две смены попарились все.
Мамка, отдохнув не долго, еще распаренная краснолицая, поднялась однако собирать ужинать. Некогда рассиживаться. Надя подхватилась помогать. Чать не маленькая , двенадцатый годок миновал. Пирожки печь не стали, некогда возиться. Отложили на завтра, на воскресенье. Не скоро напечешь на такую – то ораву.
– А ты, девонька, где это ободралась – то? И коленка и рука; упала что ли как?
–«Упала». – Смеясь отвечала Надя. – «С коня, когда боронила».
– Да что ты?! Господь с тобою. Как конь – то не понес? Ить он тебя бороной мог порвать всю! Как же ты?
– Да уснула. Разморило на солнышке. Да нет, Карька он спокойный. Шагу не шагнул, стал и стоит как вкопаный.
– Ой, Наденька, ты уж как ни будь осторожней. И так душа по тебе изболелась.
– Да ни чё, мама, не бойся.
– Надя беспечно улыбалась во все тридцать два зуба.
Сели ужинать. Орава дружно заработала ложками. Баловаться за столом, смеяться даже нельзя. Можно получить от отца деревянной ложкой по лбу. Семья не голодала, питались сытно. Ефим хотя и не мог работать тяжелую работу. Болел давно, уже несколько лет – сказывалось ранение, полученное еще в германскую войну. Однако надыбал прибыльное дело – «маркитанничал». То есть закупал мясо в Баево и окрестных селах, и возил в город Камень на Оби. Снабжал стало быть тамошнюю воинскую часть. Подмазал видимо кого следует, умел поделиться с нужным воинским начальством. Потому проблем со сдачей, с ценами не было. Красноармейцы, народ всё молодой и здоровый мяса потребляли не мало, работы поставщикам хватало. Много он не зарабатывал, но семья, во всяком случае не бедствовала.
Лежа в постели, уже засыпая, Надя нечаянно услышала разговор родителей. Папка говорил тихонько:
«Не над бы её одну на заимку отправлять. Ещё волчишки напугают».-
Надю будто кипятком окатили. – «Так это значит был волк, на копне- то?! Ужасть!»
– Дак как не отправлять – то? Вот вить горе.
–Горе. – соглашался Ефим.
С той поры девочка бегала на заимку бегом, как на крыльях летела, ног под собою не чуя. Лишь бы скорее добежать.
Девушка на выданье
Вечером деревня успокаивалась, затихала, отдыхала от бесконечных крестьянских забот. Солнышко садится, после дневного зноя особенно приятна прохлада. Тишина, где – то лениво тявкнула собака, и опять тишина. Вдруг тихонько заиграла гармонь далеко на Ленинской. Её услышали парни и девчата стоявшие стайкой на улице Колядо. Среди них и Анфиза с Надей. Дусе, по малолетству ходить на гужовки запрещалось. Братья то же пока не интересовались песнями и плясками под гармонь. Надя из-за природной скромности не любила эти гульбища, но вынуждена была не пропускать ни одну, из-за необходимости присматривать за младшей сестрой, отличавшейся повышенным интересом к противоположному полу. Не далеко и до беды; как бы не принесла в подоле внучка дорогим родителям. Мария Кузьмовна не уставала стращать и уговаривать девонек вести себя прилично. Видела, что на Физку эти речи не производят ни какого впечатления, потому больше надеялась на Надю.
– Не спускай с её глаз, с вертушки. Ежели что, гони домой. Ох, Господи, помилуй.
–Как гнать-то ? Что она корова ли чё ли? -
–Вот – то и беда. Коли родилась тёлочка с белым пятнышком во лбу, с етим пятнышком она и умрет.-
Услышав гармошку на соседней улице, девушки заволновались.
–Где же наш Васька – то? Толи спит, черт рыжий?
–Да вон он догоняет. Будет он тебе спать как же!
– Васенька, милый, заводи подгорну.
Девушки повисли на плечах гармониста с обеих сторон. С одной Валька , а с другой Физка. Гармониста не надо упрашивать, растянул мехи двухрядки, и запели оба: и гармонист и гармонь.
– «Эх, подгорна ты подгорна, широкая улица. По тебе ни кто не ходит. Ни петух ни курица». -
Потихоньку подавались всей ватажкой вверх по переулку.
– «Гармонист, гармонист, положи меня на низ. А я встану погляжу, хорошо ли я лежу». – Смех. На перекрестке, на Ленинской уже и встретились с барабинскими, четверо парней и среди них задиристый Стёпка Санников, и две девушки. Стёпку Надя побаивается, а он как нарочно именно ею и интересуется – плясать завет и так с разговорами пристает. Гармонист у них Ваня Кузнецов. Парень симпатичный добрый, покладистый.
Гармонисты завели плясовую на двух гармонях. Колядинские девчонки запели частушки:
– В Барабе там бугры ямы,
А мальчишки грубияны.-
Барабинские им встречь отвечали вежливо, ласково даже:
– А на Гриве бугры кочки,
А девчонки как цветочки. -
Петь частушки стоя столбом, не будешь. Потому пошла и пляска, «с топаньем и свистом».
Чинно выплывала в круг очередная певунья.
– Не ходи милый по саду,
Не ломай окацию.
Про тебя и про меня
Пустили провокацию. -
Широко разводя руки и выкаблучивая, следом шел парень в яркой, синей рубахе, в начищенных хромовых сапогах.
– Мою Дашу только тронь -
Вся пылает, как огонь!
Потому я с ней в стогу
Обниматься не могу. –
– У вас улочки прямые,
ЗаУлки косоватые.
Нам нельзя по ним ходить:
Соседки зубоватые. -
Между делом ведутся там и сям разговоры; есть девушки, для которых почесать языком главная радость в жизни, и танцев не надо. Несколько девушек сидят на скамейке возле чьего – то дома. Разговаривают.
