– А теперь как?
– Как-как… У кого карабин – того и рыба.
Отпил Кузьма основательно из бутылки и погрузился в детали:
– Браку?ш развелось, как твоих опарышей. На закидну?шки больше никто не ловит. И заметь, подлещиков не берут. Берут только дельную рыбу, а то и рыбу в законе[8 - Краснокнижную.]. Короче, беспредел полнейший. Вот боль свою сердешную батя водярой и заливает.
Днями Кузьма пропадал на Варшавке, в толпе у автомагазина, вечером являлся навеселе с авоськой пивка. Спать отползал поздно. Смачно храпел. Утром лил на себя холодную воду из душа, так как газовой колонкой пользоваться не умел, а учиться не захотел.
– Когда уже на машине приедешь? – перехватил его однажды Костя.
– Не знаю. Каждый день ошиваюсь на Варшавке. То шестёрки привезут, то девятки. Народ хавает, что дают. Те, кто на семёрку записывался, в конце концов соглашаются на ущербную пятёрку, те, кто на восьмёрку – доплачивают за девятку. Но мне-то никак нельзя. Мне только нива нужна. Единственное ландо, на котором по нашим камышам прохватить можно. Хоть за рыбой. Хоть за чебаком[9 - За лотосом.]. Хоть просто так с девчонкой какой коромысликов[10 - Стрекоз.] погонять.
В тот вечер Кузьма вернулся домой позже обычного. Точнее, поздно ночью. Короче, под утро. Завалился не один. С девицей. Костя столкнулся с ней нос к носу ближе к полудню следующего дня, еле поделив узкий коридор. Девка была повыше Кости. Невыспавшаяся. Искала ванную. Костя любезно раскочегарил для неё газовую колонку, отрегулировал напор и температуру воды, указал на полотенце Кузьмы.
– Вехо?тка есть? – спросила девица.
– Чего? – не врубился Костя.
– Ну… мочалка!
Протянул Костя какую-то мочалку, что скучала в соседкином шкафчике. Вышел обратно в коридор и попытался плотно прикрыть за собой дверь. Но защёлка была давно сломана, а полотно двери не фиксировалось в пролёте. Когда тётка была дома, она продевала вафельное полотенце между ручек и плотно притягивала дверь, но в её отсутствие такого не практиковалось, и где искать то полотенце, Костя не знал.
Соблазн проникнуть в тайны девичьего быта велик, но деликатный Костя удалился на кухню. Плеснул воды в чайник, чиркнул спичкой. Услужливый газ пробежался вкруговую. Заместо спящей холодной конфорки явился подсолнух с голубыми лепестками.
Сидим, пьём пустой чай. Является. Копна распущена, раскраска боевая, то есть глаза обведены жирным чёрным кантом. Мешковатая футболка с принтом, мини-юбка… Или как там говорят юмористы по телеку – макси-пояс. Ноги стройные, длинные, белые-белые, синяки на них лиловые. Рваный шрам на коленной чашечке.
– Я – Дуся, – говорит.
Села на подоконник, пристроив ладони под попу. Болтает ногами. Босоножки стоптанные, смятые лямки под заскорузлыми пятками. Некогда отпедикюренные ногти – облезлые.
– И откуда вы такая, Дуся? – вырвалось у меня.
– С трёх вокзалов, – отвечает.
Без особых эмоций рассказала, как Кузьма вытащил её за руку из самой гущи событий, предварительно сломав нос сутенёру.
– А вообще, – говорит, – я сибирячка.
Мы переглянулись. Из каких только уголков России к нам не забредают люди! Девчонка приняла наше молчание за карт-бланш углубиться в рассказ о себе.
– Посёлок наш небольшой. Так, деревня. Забытая и заброшенная. Клуб сгорел. Опойка-киномеханик тому виной. В пекарне крыша обвалилась. Хорошо, хоть, ночью. Не зашибло никого. Водопровод сдуру разморозили, с тех пор его так и не изладили. Один старый колодец на три квартала. Болотом воняет. Два года люди на денежные купюры обзарились, так как зарплату в леспромхозе талонами получали. У сельпо каждую неделю бунт. То табачный, то водочный, то какой-нибудь макаронный. А как вспомнят, что сахар полгода не завозили, так и вовсе суши вёсла. Бедная баба Саша под прилавком прячется. А когда сосед наш, отец пятерых детей, доколупался, что алименты через суд живыми деньгами выплачивают, сразу весь посёлок на развод подал! А куда имям деваться-то?
– Ну а ты?
– А что я? – поджала губу Дуся. – Началось с того, что на школу наплюнула. А чего они всё наве?ливают[11 - Навязывают своё мнение, убеждения, ответственность.], да наве?ливают? Сладу нет никакого. А там и мамка вконец заклевала. Оттаскала за волосы, аж клок выдрала! Обидно стало. Зачем такое терплю? Решила из дома шарохнуться. Насмелилась. Вышла на большак. У нас через Тобольск с Югры много порожняка идёт. Поймала дальнобой и… словно головой в омут. Надо ж и мне пожиться! Сколько можно торчать в пупырловке?
– За дело, небось, оттаскала?
– Да какое её дело? С кем хочу, с тем и трахаюсь. Подумаешь, с наркоманом. Сама-то не наркоманка, поди. Мне дурь ни к чему.
– И так дура, да?
Смеётся в ответ. Типа, поладим, ребята.
– Где-то на Урале обогнала нас чёрная девятка. Из неё выпячился какой-то урод с калашом и прямо вот так, через лобаш, расстрелял Вовика, водилу моего. Чудом уцелела. Начался подъем, фура сбросила скорость, на повороте съехала с трассы, накренилась, упёрлась в дерево. Вовик на меня завалился. Я вся такая в шоке полнейшем, залитая его кровью, выбралась из грузовика и ноги сами прочь пошли. Хорошо, обутки удобные надела. Уж не знаю, сколько неслась. Ничего не видела, ничего не слышала. Лишь бы подальше убраться. Все каблуки сбила. Куртку по пути выбросила. Белая когда-то была. Как же любила я её! А тут кровища, да ещё вспотела то ли от нервов, то ли от ходьбы. Психанула, короче. С моста в какую-то горную речку! Жалела потом, когда начала зубами стучать. Шапку свою с бомбошкой[12 - С помпоном.] в грузовике забыла. Не возвращаться же! Сумочка тоже вся в крови была, но я тогда этого не замечала, а то бы заодним выбросила и её.
Мы с Костей сидим подавленные, слушаем. Вот ведь страсти-мордасти!
– Стемнело. Добрела до какой-то стоянки. Зуб на зуб не попадает…
– А что, так никто и не подвёз? – удивился я.
– Поначалу вроде шушлайки тормозили. Да шарахалась я от них. В шоке была. Ни на кого не оборачивалась. А потом, когда в себя пришла, сама прятаться стала. Вдруг кто впоймает. Не оберёшься.
– Ну ты, Дуся, даёшь! – восхитился Костя.
– Это да, – согласилась она. – Даю.
Непонятно было, то ли сострила, то ли просто согласилась с Костей.
– Короче, иду через стоянку и понимаю – всё, хана мне. Сдохну прямо тут от холода. Рада бы крепануться, да сил уже никаких. Весь день не жрамши. В сумочке – лишь пара питиков. Больше с собой ни копья. Чего на них купишь? Как назло, бабкин холодец из латки вспомнился.
– Из латки? – переспросил Костя.
– Ну… из голяшки, – поправилась Дуся. – Да и ночёва нужна хоть какая-то. Фура стоит. Дизель тарахтит. Ну, я подошла к радиатору и прижалась. А что мне было делать?
– Отогрелась?
– Отогрели! Старпёр в той фуре оказался дикошарый. Ох и наглый! Первым делом полстакана самогона плеснул. А я-то водку не халка?ю. Отказалась. Ну, говорит, раз по-людски греться не хочешь, раздевайся. Ща тебя по-другому греть буду. По-свойски. Вовик-то, убиенный, молодым был совсем. Всю дорогу шутил. Мечтал, как мы с ним у него в Пензе загуляем после рейса. Обещал все злачные места показать, на бильярде играть научить. Даже не дотронулся до меня ни разу! А этот кожилится-кожилится сподряд, да куда ему… Стар для моего темпераменту безнадёжно.
Дуся соскочила с подоконника и пересела на табуретку, разложила длинные локти на столе.
– В Уфе сбежать решила. Ляпнула, что приехала. Мол, тётка у меня тут. Где, говорит? До подъезда довезу. Мне не в лом. Ну, я давай врать. А он всерьёз собрался меня тётке с рук на руки передавать. Вот конфуз-то!
Костя поставил перед гостьей кружку наваристого чая. Извлёк из засиженных тараканами глубин буфета завалящее безымянное печенье. Дуся уставилась на три всплывшие чаинки.
– И как же ты от него отделалась? – вывел я деваху из оцепенения.
– Да чего там, – отмахнулась Дуся, – спросила, не боится ли, что тётка на него в милицию заявит за растление несовершеннолетней? Сразу хвост прижал, перематерился и выпихнул меня у какой-то автобусной остановки.
– Тебе повезло, – изрёк Костя, – мог и придушить.
– Мог. Но я тогда смелая была. Этого не понимала…
– Теперь понимаешь?
– Теперь всё по-другому.
– По-другому? – приподнял я бровь.
– Я теперь без телохранителя ни шагу, – усмехнулась Дуся, – а охрану выбираю по принципу сильного.
– Да уж, Кузьма, бесспорно, ловкий парень. Но он смоется в свой Камызяк, а ты куда? Обратно на три вокзала прощение просить?
– Кузьма обещал в Крым свозить. Ни разу не была.
Мы с Костей всплеснули руками. Ого девка лотерейный билет вытянула!
Дуся допила чай с печенюшкой и переместилась в соседнее помещение, где в круглосуточном режиме журчал ручеёк, так как бачок протекал, и никому не было до этого дела. Кузьма же размашисто хлопнул бесполезной дверью ванны, занырнул в футболку. Напевает мега-хит группы «Ялла?»:
– Учкудук! Три колодца. Где бы взять мне волшебную дурь? Уколоться…
Так что декорации остались прежними, но изменился состав персонажей на авансцене повествования.
Кузьма венчает нагретую Дуськиной попой табуретку и прихлёбывает кипяток. В самый раз после ледяного душа. Расправившись с чайком, принялся за подробный отчёт о вчерашнем происшествии на Ленинградском вокзале, которое Дуся обозначила лишь лёгкими штрихами. Живописуя сюжет, Кузьма оттенял свою речь фирменной диковатой образностью. У меня вяли уши. Невозмутимого Костю волновало лишь одно – не ждать ли хвоста на нашу коллективную голову или на нашу коллективную задницу (кому что ценнее), если Кузьму, а тем более Дусю, станут искать? Первого – возмездия ради, возможно, справедливого. Поди разберись, кто там прав! Вторую – дабы загнать обратно в стойло.
– Не ссы, – только и буркнул на это Кузьма, у которого были свои резоны.
Резоны были, но в квартире не было никакого оружия. Даже завалящего кастета. Зато был Костин трикотажный склад. Уже основательно разбавленный обувью и дефицитным кружевным бельём, поддельным лаком для ногтей, кооперативным мылом и зубной пастой. Сам Костя челноком не был, зато скупал на скромные оборотные средства привозные фотоаппараты-мыльницы NILKON и плееры SQNY, костюмы ADIBAS и кроссовки MIKE, туники DOLCE & BANANA и майки HUAN BOSS, духи SHANEL и тушь MAKS FAKTOR. В ворохе Костиного тряпья мне даже как-то попалась футболка с надписью SPROT вместо SPORT. Видать, сузиглазики решили, что «спорт» – это тоже бренд, который надо замылить. Ну что ж, раз пишете такое, нарисуйте на майке и соответствующую консервную банку. Для прикола.
– Ого, царевна-Мариванна, сколько у тебя башмаков! – присвистнул Кузьма. – Ты обашмаченный по полной программе!
Заржал в голос собственной кургузой шутке и схватился за аляпистую книжку. Да-да! На Костином складе имелись даже книги! Одну из них Кузьма приладил на полочке для туалетной бумаги, сами понимаете в каком помещении. О, это был нетленный труд! Борис Леонтьев, Павел Асс, Нестор Бегемотов «Похождения штандартенфюрера СС фон Штирлица». В двух томах. Кузьма откровенно ржал, восседая на толчке, а гулкая кубатура, подчёркнутая высоким потолком, услужливо сотрясалась от его казарменного хохота.
Правда, в квартире имелись ржавые гантели. И даже пудовая гиря. Кузьма заверил присутствующих, что это гантели двойного назначения. Их вполне достаточно, чтобы проломить башку кому хочешь. Костя возразил на это, что как бы, наоборот, не проломили ими башку кому как раз не хочешь, то есть – нам самим.
– Не ссы, – повторился Кузьма, вытирая усы.
– Ага, пропищим из-за двери, – я изобразил тонкий детский голосок и закашлялся: мамка на рынок ушла и ключи с собой забрала.
– Да всё нормально, братаны. Лишний раз разомнём кости.
– Разомнём Костю? Костя, ты согласен быть лишний раз размятым какими-нибудь отморозками?
Кузьма лишь скривился, не снизойдя до моего юморка. Волновало его другое:
– У тебя есть куда коробку спрятать? Не таскать же её, в самом деле…
Он покрутил башкой, повращал глазами, но кухня была убогой, словно специально подобранная фактура для сьёмок бытового сериала в Буйно-Задирищенске, и идей у Кузьмы не появилось. Толково закамуфлированный сейф не просматривался.
– Коробку спрячем за решётку. В вытяжной канал, – придумал Костя. – Там её никто не найдёт.
– Дело говоришь, братан, – оживился Кузьма. – Я на дорожку малость отслюнявлю, а остальное в загашник.
Делать на кухне было больше нечего, но я вспомнил, что кое-кто так и не рассказал самое главное.
– Как ты вообще на Ленинградском вокзале оказался?
Пришлось Косте вновь поставить на плиту чайник.
– Да мужик знакомый с Варшавки… Открытка на девятку у него. Девяток на стоянке завались. Но нет! Он решил девяносто девятую брать.
– Раскатал губищу…
– Во-во! И я думаю – не по жёппе клизма. Размечтался.
– Их только на конвейер поставили. Ещё и тольяттинцы себе не набрали. А он думает – ему на Варшавку привезут.
– Ловкачи при магазине намекнули, что можно доплатить. И он повёлся. Короче, втуляют человеку!
– Ну и дурак, – подключился Костя. – Полгода промурыжат его, и всё равно придётся девятку брать. А денежки – тю-тю.
– Так и я ему о том же. А он в усы свои уссывается и песенки свои любимые напевает. Сам в Зеленограде живёт. Вечером частника до трёх вокзалов нанял. А мне говорит – тебе ж вроде на «Рижскую». Я, говорит, её на электричке проезжаю. Тебе со мной по пути. Ну, я и запрыгнул! Моё дело простое: дают – бери, везут – езжай.
– Ну, а в драку зачем полез?
– Не терплю, когда женщин бьют.
– Моральные принципы?
– А то! – Кузьма игриво сыграл бицепсом.
– А если женщина эта сама без моральных принципов?
– Мне по барабанине. Девка она красивая. Взглянул на неё: даром, что кровь из носа текла, у меня на неё сразу виды напряглись. Решил – в обиду не дам.
– У неё забыл спросить.
– Я что, сопля ипическая? Если у баб разрешения спрашивать – всегда будет «нельзя». А я, считай, личность сильная. Самостоятельная. Решил – сделал. И всякая баба при мне послушной и смирной будет.
Костя пожал плечами.
– Ну ладно, выбрал себе девку. Отбил её. Ну а Крым тут при чём?
– Да-а… – мечтательно потянулся Кузьма. – Не хухрышки с мухоморами. В Крым поедем. Я там ни разу не был. Как раз посмотреть хотел, как там и чё. А тут Дуся эта. Посмотри – белая кака?я. Пусть загорит девка. Достойный же экземпляр, бёнтий! Братва на пляже оборачиваться будет. А тут я такой рисану?сь петухом нехеровым при ней. Пора грудь наконец расправить! Сколько можно рукоделием заниматься! Никакой личной жизни, всё бабки крохоборил, чтобы на ниву донакопить. А живём один раз.
– Тебе ж потом не хватит на эту самую ниву, – съязвил я.
– Прорвёмся! – уверенно махнул рукой Кузьма. – Туган меня не пугает. Вернусь из Крыма, пойду на станцию «Москва-Товарная» вагоны разгружать. Если надо – разгребу Экибастуз. Задам стране сразу и угля, и перца, и прочего тру-ля-ля.
Мы с Костей переглянулись. Напор Кузьмы был таков, что в пору было заряжаться его молодцеватым оптимизмом.
– На недельку, до второго, я уеду в Комарово… – запел путешественник.
– Обнаружен буду Стасом, деревенским водолазом, – перебил его я, – он меня найдёт в пучине и не сможет откачать.
Кузьма заиграл мускулами. Типа, а в глаз?
