ISBN :
Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 06.11.2024
Девяностые. Фрагменты прожитого…
Александр Махнев
Девяностые прошлого века. «Лихое» время. Всплывают в памяти фрагменты прошлого: разрушение Советского Союза; в экономике – крах промышленности, безудержная инфляция, превратившая сбережения граждан в бумажки; в сфере обороны вдруг выяснилось, что обороняться не от кого, а потому армия не нужна. Расцвет бандитизма, коррупции, вседозволенности. Сотни тысяч людей оказались на обочине жизни. Надо было выживать. Они и карабкались, карабкались, как могли..
Сейчас, спустя три десятилетия, молодёжь ту жизнь представляют лишь по сериалам. И это радует! Будем надеяться, что “лихое” время в жизни нашей страны и её граждан никогда больше не повторится.
Александр Махнев
Девяностые. Фрагменты прожитого…
В ГОДЫ ЛИХИЕ
/Повесть/
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТРУДНЫЙ ВЫБОР
1992 год. Февраль.
Чуть больше месяца прошло с момента прекращения существования могучего Союза Советских Социалистических Республик. На карте мира появились новые государства. В России над Кремлём взметнулось бело-сине-красное полотнище. Расцвели национальными флагами просторы бывшего Союза. Новые государства, с брезгливостью сбрасывая с себя всё прошлое, советское, переименовывали города и улицы, крушили прежнюю систему власти, не думая о последствиях, уничтожали собственную экономику. Они, словно потерявшиеся цыплята, только что вылупившиеся из скорлупы, норовили заклевать и своих собратьев, и благодетельницу мать, давшую им жизнь.
Красивыми были эти новые знамёна!
Но жизнь под ними едва теплилась. Для большинства бывших советских граждан она оставалась трудной, сложной и противоречивой. Души грела только надежда. Надежда на спокойную, сытую, обеспеченную жизнь. Жизнь без лозунгов, призывов и революций, жизнь, в которой не будет места переживаниям, потрясениям и реформам. А пока новации и реформы, декларируя благие цели, крушили судьбы людей, разрушали семьи, уничтожали привычный уклад жизни человека.
И первыми, кто под них попал, были государственный аппарат и армия…
1.
– Олег Платоныч, домой идёшь?
– Был бы дом! Пулей полетел, не пошёл.
– Не в настроении смотрю?
– Какое уж настроение…
– Ты погоди, сейчас переоденусь и вместе пойдём. Лады?
Спустя десять минут Олег Добров и его коллега по кафедре Харьковского училища ракетных войск Фёдор Коваленко шли по Сумской. На улице лёгкий морозец, снега мало, безветренно. Солнышко давало о себе знать. Пятница, занятия завершены, впереди два выходных дня. Казалось бы, радуйся, мчись домой, к жене, детишкам.
Олег глянул на товарища:
– К Ахмедке, заскочим?
– А что бы и не заскочить. Ещё, как говорят, не вечер.
Офицеры ускорились.
Здесь на Сумской недалеко от училища находилось незаметное питейное заведение. Названия у него не было. Просто кафе. Но это было их кафешка. Вполне демократичная по ценам, в фасаде невзрачная, но аккуратненькая, с кучей закутков внутри. Ассортимент блюд не широк: простая, но сытная закуска, котлеты по-киевски, бифштекс с картофельным пюре, рыба жареная, пожалуй, и всё. Спиртного было много, но виски, коньяк, бренди здесь не котировались, а вот водка была разная, горилка с перчиком, «Русская», «Столичная», «Московская» и прочее. В городе таких забегаловок тысячи есть и значительно приличнее во всех смыслах, но эта кафешка была именно их. Так уж сложилось. Никто и не помнил, кто из училищных отметился здесь первым и почему сюда «тропа не зарастает». Наверно это и не важно. Важным было то, что бывали здесь все поколения и категории личного состава училища. Пропустить рюмашку после трудной недели заходили преподаватели. Командиры, начальники всех степеней, так же считали кафе вполне своим и не брезговали отдохнуть здесь часок-другой. Порой сиживали здесь и курсанты. Правда делали это они с оглядкой: а вдруг появится начальник курса или курсовой офицер.
Что ещё здесь было замечательным, так это хозяин кафе. Никто не знал его настоящего имени, не знали и национальность, возраст. Внешне походил он на южанина, но почему-то был по отчеству Николаевич, а в простом общении отзывался на имя Ахмед. Хозяин знал своих посетителей. Знал практически всех и по именам, и по званиям.
Добров и Коваленко так же были клиентами кафе, не то что бы очень постоянными, но разок, другой в месяц здесь отмечались.
Ахмедка встретил их радушно, с широкой доброй улыбкой.
– Олег Платонович, Фёдор Иванович, проходите, пожалуйста, рад вас видеть.
Олег улыбнулся: «Ну, ты Ахмед мастер! Вот нет у человека настроения, а увижу тебя, и радоваться хочется. Спасибо. Добрый день. Мы к себе пройдём?»
– Да, конечно, ваши места свободны.
Действительно было у них здесь своё местечко. От барной стойки не далеко, сделаешь пару поворотов по коридору и ты вроде как в отдельных апартаментах: столик на четверых, отдельная вешалка. Музыки здесь почти не слышно. Впрочем, вся кафешка была такой, здесь уютно и комфортно, пожалуй, в любом месте, даже в небольшом банкетном зале всё было по-домашнему – спокойно и тихо.
– Рассказывай, Платоныч, что там у тебя стряслось.
– Да что рассказывать, в запас ухожу. Достало всё, дальше некуда.
– А не спешишь? До пенсиона тебе ещё, насколько я помню, два года?
Олег ухмыльнулся, взял бутылку, налил себе и товарищу.
– Это ты не спешишь, а я соточку пропустил бы немедля. Давай, за встречу!
Минут через пять Олег продолжил разговор.
– Да, чуток осталось, немногим больше полутора лет. А что пенсия. Разве на крохи, что нынче военному пенсионеру платят, выживешь? Это зарплата сегодня около семи десятков долларов, и то по курсу Центробанка. А пенсия, пенсия, пополам дели, условно говоря – вот это действительно крохи. Нет, буду уходить, тем более, сам видишь, что делается: не сегодня, так завтра всех попрут. Армия уже развалена считай. Нет армии. Всё. Меня сегодня начальник кафедры вызвал, так, мол, и так, как работа, что делать собираешься после увольнения, как семья, и прочее. А я чувствую, куда он клонит: дескать, определяйся, или служи или в запас уходи, как говорят «на заслуженный отдых».
А через час начальник училища приглашает. Ты же помнишь, каким он после январского Всеармейского офицерского собрания стал. В декабре девяносто первого ещё человеком был. А после собрания… Накрутили их там в Москве что ли. Или в Киеве мозги кто поменял? Не пойму. Разговор крайне неприятным был. «Господин подполковник, – это он ко мне обращается, – почему вы принимать присягу отказываетесь? Говорю, так я уже её принимал, когда в училище поступал, тогда и принимал. Меня учили присягать на верность Родине один раз. А он: «Так вы теперь не в Союзе служите, всё, нет Советского Союза, вы в самостоятельном государстве живете, и Украине служите». Смотрю, у него на столе сувенирная подставочка красного бархата лежит, а на ней ряд пуговичек и кокарды. Присмотрелся, на них трезубцы изображены. Он мой взгляд усёк и говорит: «Что нравится? Из Прибалтики первые образцы прислали. Скоро такие всем выдадут». У меня аж сознание помутилось. Это я сын фронтовика, бандеровские знаки отличия на себя цеплять должен?! И говорю: «А вы уверены, что эту атрибутику наши офицеры одеть пожелают?» Он мне: «А куда вы денетесь!»
Вот как вопрос стоит. Так ещё знаешь, что он мне сказал? Мы, говорит, может, с Россией ещё и воевать будем. Ты представляешь? И это генерал. Я когда-то гордился тем, что под его знамёна служить иду. Я ему: «Товарищ генерал, вы понимаете, что вы говорите?» Ну, он психанул и выгнал меня. А вслед кричит: «Рапорт на увольнение и в отпуск, или я тебя без пенсии выгоню!»
Фёдор как-то неуверенно качнул головой, потянулся к бутылке, наполнил рюмки.
– И что, ты и рапорт написал?
– Пока нет, вот домашним объявлю об увольнении, а в понедельник напишу. А что делать?
– С жильём как?
– Да никак. Я уже два года в очереди стою, движения нет. Всё одно оставаться на Украине не планирую. В родные края вернусь. Всё же родина есть родина. Ну, а ты что? Украинскую мову начнёшь изучать, или как?
– Не знаю Олег, не знаю. Мне, думаешь не противно смотреть на всё это? Но пока буду служить. А уж совсем достанут, уйду. Однако мне проще, через полгода двадцать пять календарных настучит, да и жильё есть. Маловато конечно две комнаты на четверых, но жить можно, а уж дальше… Посмотрим, одним словом. Что, ещё по стопке и по домам?
– Давай.
Стопкой дело конечно не обошлось. Они за разговорами ещё грамм по сто пятьдесят накатили, и уж потом домой побрели.
«Бывай, дружище, – Федор приобнял Олега, ладошкой похлопал по спине, – ты уж Маринку с порога не пугай, ей и так достаётся. Пока».
Олег улыбнулся, махнул рукой и медленно побрёл к автобусной обстановке. В голове лёгкий пьянящий шум. Веселья от выпитого не было, были только думы. Думы тяжёлые, навязчивые и неприятные: «Ну, хорошо, вот придёт он домой, сбросит шинельку, улыбнётся, на кухню пройдёт, сядет на своё мужнино место, она на него с улыбкой посмотрит. Вроде всё хорошо? А в глазах тревога, он это знает, эту тревогу он ежедневно видит. И как её не понять. Трое детишек, последыш – двухгодовалый парнишка, страдает эпилепсией, причём в тяжёлой форме. Почти каждый приступ сопровождается частичной потерей памяти. Для них, а особенно Марине, эти приступы как нож в сердце. Ребёнка надо лечить, хорошие врачи нужны. А где они? Нынче бесплатно и аппендицит не удаляют. Старшие тоже внимания требуют, и не только внимание, им дай хотя бы своё местечко для занятий, а его нет. На кухоньке их съемной квартиры детишки и едят и учатся. Всю эту ежедневную головную боль никакой водкой не зальёшь».
Придя домой, Олег не рискнул рассказать жене о предстоящем увольнении в запас и разговоре с генералом. Уж больно мирная обстановка была нынче дома. Вовка с Алёнкой в морской бой играли, Марина с младшим возилась: мир и порядок в доме, зачем их нарушать.
Не трогал он эту тему и в выходные.
В понедельник к восьми тридцати он как штык был на кафедре. Обычного для начала недели совещания сегодня не было. Кафедральный народ шушукался, поглядывая в конец длинного коридора их этажа. В воздухе витало напряжение. Фёдор Коваленко, знающий все новости, ещё до их появления, нюх на это дело был у него отменный, подскочил к товарищу.
– Платоныч, комиссия нагрянула, говорят, передавать нас в округ будут, из Киева понаехало чиновников, мама не горюй. Так что радуйся, не до тебя генералу, его самого сейчас крутить начнут.
Ветерком прошелестело: «Идут, идут…»
И действительно, по коридору от массивной лестницы, что идет от главного входа корпуса, в сторону училищной администрации, двигалась группа генералов и офицеров. Людей этих Олег не знал, ракетчиков среди них явно не было, а потому он чуть развернувшись, изучал расписание занятий, вывешенных на доске информации кафедры. У него сегодня первая пара, надо было уточнить аудиторию.
– Товарищ Добров, Олег Платонович!
Кто это его? Олег покрутил головой и взглядом нашёл знакомое лицо. От группы проверяющих к нему улыбаясь, шёл полковник.
– Никак Чуприй? Тарас Сергеевич, ты ли это?
– Узнал? А я-то думал, совсем забыл сослуживца. Молодец, узнал!
Чуприй, подойдя, обнял Доброва.
– Вот уж не ожидал тебя здесь встретить. Как живёшь, старина? Вижу, выглядишь прилично, и седины почти нет. Значит, супруга хорошо смотрит! Маринка, не ошибаюсь, да?
– Конечно Марина. Постой, Тарас, а ты какими здесь судьбами?
Чуприй, взяв Олега под руку, отвёл в сторонку.
– Я, то? Я в комиссии. Сейчас на заслушивании вашего начальника идём. Освобожусь, часов в шестнадцать. Ты подожди меня внизу, у входа, я в четыре точно буду. Надо пообщаться. Столько лет не виделись. Добро?
– Конечно, я буду ждать.
Чуприй быстрым шагом пошёл вслед удалявшейся группы проверяющих.
Встретить здесь человека, с которым начинал армейскую службу, с кем дружил, Олег не ожидал. Некогда в 1975 году они вместе прибыли в полк. Олег осенью был рекомендован политотделом для избрания секретарём комитета комсомола полка. Избрание состоялось. В этот же период в полк на должность помощника командира дивизиона по инженерно-технической службе, прибыл и старший лейтенант Чуприй. О Тарасе говорили, дескать, у него «большая лапа», а как иначе понять назначение старшего лейтенанта на майорскую должность – только некой поддержкой сверху. Офицеры сдружились. А сблизило их соседство в офицерском общежитии и жёны. Жёны как-то уж очень быстро сошлись. Но это вполне нормально и Олег и Тарас только рады были этой женской дружбе. Все праздники теперь они отмечали вместе, то в одной семье, то в другой. Детишки кочевали из комнаты в комнату. Маринка в магазин – дети у Татьяны, Татьяна в парикмахерскую, своих к Маринке тащит.
Но один случай свёл их особо крепко.
Как-то, это было ближе к Новому году, командир полка нашумел на Чуприя за бардак на территории дивизионной скважины: кессон захламлен, не крашен, вентиляция не работает, на территории скважины много мусора и ещё по мелочам надавал ему. Командир жёстким мужиком был, чуть что, шумит: «Уволю!», «С должности сниму!» Угрозы, конечно угрозами, боязни быть наказанным у Чуприя не было, однако командир прав: бардак на скважине. Тарас немедля организован уборку территории и покраску кессона. Вызвал командира взвода, отдал распоряжения, установил срок устранения недостатков и ушёл, забот у помощника командира выше крыши. Дальше всё развивалось чисто по-армейски. Прапорщик ставит на покраску двух бойцов, выдаёт краску и уходит в гостиницу отогреваться. Старший по призыву солдат, отправляет работать молодого, – «Давай спускайся в кессон и крась, а я подойду через часок», – и бегом к складу, там земляки собрались.
Солдат полез с краской внутрь сооружения. Нитрокраска вещь опасная, запах, конечно, минут пяток в помещении вытерпишь, но задохнуться можно в момент. Через минут двадцать солдат теряет сознание. Благо в этот момент Чуприй подошёл проверить, как его команды выполняются. Светит фонариком в кессон, видит боец лежит, спешно спускается в сооружение, оступается и падает. Головой при этом ударяется о металлическую ступень и теряет сознание. И если бы не Олег, одному господу известно, что было бы.
Добров с дивизионными комсомольцами рядом со скважиной лыжную трассу пробивал. Видел он, друг недалече стоит, только позвать хотел, а нет его, пропал Тарас. Олег огляделся, нет никого. Подбежал к скважине, видит, оголовок открыт, глянул, а там лучик фонарика светит, дорожку вглубь показывает. Сердечко поддавило, понял Добров, что-то случилось. Полез в скважину, тоже чуть не грохнулся, но удержался. Прямо под ногами Чуприй лежит. Он друга под руки и вверх, там его лыжники приняли. Выбрался и сам, по щекам Тараса несколько раз ударил, тот очнулся и спрашивает: «Где Бабаев?»
– Какой Бабаев?
А Чуприй в сторону люка рукой машет: «Там, там! Бабаев там».
Олег понял и бегом к скважине. Спустился вниз. Нашёл, точнее не нашёл, а нащупал бойца, в охапку и к люку.
К вечеру у медпункта полдивизиона собралось. Охи, ахи и прочее! Бойца откачали, благо медик был опытный. Тарас с перебинтованной головой по коридору медпункта вышагивает, рядом Добров с перевязанной ногой прыгает. А у начмеда в кабинете командир полка шумит: «Я не спрашиваю почему?! Я спрашиваю почему?!» Это он командира дивизиона отчитывает. Одним словом всё обошлось, как говорят, малой кровью. Олег с Тарасом неделю в героях ходили, прапорщик «служебное несоответствие» схлопотал, боец на молоке три дня в полковом медицинском пункте загорал.
И тот случай сильно сдружил офицеров. Ещё бы, Олег товарищу жизнь спас. Тарас потом не раз говорил: «Я, Олежка, должник твой на всю оставшуюся жизнь!»
В дивизионе Чуприй недолго задержался, всё же, оказалось, действительно была у него наверху «лапа». Что за лапа, то ли брат, что служил в то время в Афгане, или кадровики тыла Министерства обороны, может ещё кто. Так вот те неведомые силы, Тараса сначала откомандировали в распоряжение округа, ну а потом, оказался он в Афганистане. Так полковые тыловики рассказывали. И до сегодняшней встречи Олег о судьбе друга ничего не знал.
И вот эта встреча.
Уже с половины четвёртого Добров «челночил» по холлу главного корпуса. Конечно, он волновался – столько лет не видеть друга лейтенантской поры.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом