Алексей Караванов "Флора и разные истории"

Флора и разные истории
Алексей Караванов

Сборник из одной повести и семи рассказов. Написано в те времена, которые уже не вернуть. Годы создания рукописей: 2011 – 2015.

Флора и разные истории

Алексей Караванов

© Алексей Караванов, 2023

ISBN 978-5-0060-9887-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лара 5206

1

Мотор вдали всё дребезжал и дребезжал, почти неслышимо нарушая покой. Похоже, ночь работала от заведённого и только поэтому удерживала темноту. Жёлтый чистый свет проливали скривившиеся фонари, указывая, куда ступать. Небольшой броненосец, ещё подросточек, перебежал дорогу, напугав Лару. Она остановилась у столба, подождала, пока хвост зверька совсем скроется во тьме; пошла дальше, и её тень то удлинялась, то исчезала в неосвещённых участках, как перепрыгивала с островка света на островок.

Под одним из среднерослых деревьев, посаженных ещё отцами и дедами нынешних жителей посёлка, спал путник. Втянутая в рубище голова, накрытая шляпой. Рядом рюкзак, пыльный и бесформенный.

Лара медленно прошла мимо, стараясь не шелестеть и опасаясь, что сердце путника почувствует её. Было тихо, словно всё в мире оцепенело и не дышит. Она отходила, повернув голову, не уводя взгляда, пока не удостоверилась, что отошла от спящего на несколько десятков шагов. Теперь можно идти спокойнее, шелестя одеждой.

Но дорога продолжала пугать: чуть дальше, в кювете, она увидела шаровидные очертания разбившегося улья. Там, в невзорвавшейся бомбе, могли быть разъярённые осы. С опаской подойдя ближе, она поняла, что в темноте зрение обмануло её и это был всего лишь треснувший арбуз.

Ларина дрожь передалась какой-то дремлющей птице, которая, проснувшись, встрепенулась и поцарапала тишину крыльями.

Человек под деревом и разбитый арбуз нарисовали картину: бродяга хотел переночевать в посёлке, но его прогнали. Кто-то, подчиняясь безотчётному состраданию, наполовину в сопротивлении самому себе, принёс ему арбуз. Но брезгливость и желание солидарности со всеми, прогнавшими бродягу, восторжествовали: в последний момент арбуз швырнули так, что он разбился.

Ведомый жалостью вернулся в посёлок, куда и направлялась сейчас Лара, возможно, ступая по неуверенным следам этого человека.

Она старалась глубже вдыхать прохладу ночного воздуха, чтобы набраться сил переносить дневную жару.

На короткое мгновение у одного из деревьев, провожавших Лару взмахами ветвей, появился белый лист. И если бы он не оказался миражом, то прожил бы дольше. Но мгновение ушло, и он исчез навсегда.

У центрального входа гнили листья и сучья, – их сваливали кучами, засыпая отходы посёлка. Что происходило на расстоянии метра от забора, жителей не волновало.

Лара пошла не по кратчайшему пути, а делала крюк – хотела увидеть дом Эрла.

Она прошла мимо пустых и ждущих рабочего часа ремонтных гаражей. Эвакуаторы и небольшие тягачи стояли у ворот, будто сторожевые псы. Из-под её ноги прыгнул от нажима и покатился камешек. Капли воды из кондиционеров выстукивали по оставленным во дворах мискам.

Дом Эрла располагался на улице ремонтников, на самом краю посёлка, за которым продолжалось безграничное пространство и открывалась вечная пустошь.

Расчёт на то, что в его доме рано просыпаются, оправдался: в доме горел свет.

Она подкралась, стала под ветвями, где, как ей казалось, её не увидят, и приподнялась на цыпочки, заглядывая в окно. Над окном тянулась пластиковая гофра, защищающая провода от прожорливых мышей.

Две сестры Эрла красовались друг перед другом пёстрыми нарядами. Всем ведь хочется яркой одежды. Самого Эрла она не видела. Наверное, ещё не оделся. Одна из сестёр, та, что младше, крутилась перед старшей, и длинная сборчатая юбка завертелась, стала прозрачной юлой. Календарь на стене показывал вчерашнюю дату – не успели сорвать. Стол с салатом, фруктами, компотом, и гроздья винограда, и тёмные, похожие на гальку сливы. Чайник дымил на раскалённой электроплите. Собирались есть, вот и подходят к столу. Осталось Эрла дождаться, увидеть, как он выйдет к трапезе. Две девушки стали у стола, но смотрели в окно, прямо на Лару.

От испуга она зажмурилась, и мир погрузился во тьму. Она попятилась, словно уплотняя завесу между собой и окном. Открыла глаза – свет в окне, но – никого. Тот же стол с фруктами, календарь, чайник парит. Лара отвернулась и, вдавив голову в воротник, побрела к себе домой.

– Лара, – раздался позади зов, пробивая темноту, в которую она пряталась от сестёр Эрла.

Лара вздрогнула.

– Эй.

Она остановилась и выпрямилась со спокойствием. Звала её подруга Лара.

Лара подошла к Ларе.

– Привет. Ты ранняя пташка, – сказала подошедшая.

– Я? – слабым голосом отозвалась Лара. Она оглянулась – нет ли позади сестёр Эрла, и глубоко вздохнула.

– Что с тобой? – спросила Лара.

– Со мной? – спросила её в ответ Лара. Она никак не могла успокоиться. Ей всё представлялось, что сёстры Эрла, как фурии, преследуют её.

– Ты чего так напугана? – Лара нашла ладони Лары и сжала их.

– Да ничего, ничего, – Лара встряхнула волосами. – Напугана? Там… Там на дороге человек лежит.

– Где? – обернулась Лара.

– На дороге к посёлку, на межпосёлочном пути.

– Убитый? – с интересом спросила Лара.

– Нет, вроде спит, – сказала Лара и задумалась: а вдруг и вправду мёртвый. – Иду с работы домой, – сказала она.

– Да, а я наоборот – на работу. Нам зарплату повысили.

– Хорошо, – без интереса сказала Лара.

– Уже второй раз за год.

– Нам ещё нет, – промолвила Лара, печально вздыхая.

– Правильно вот. Переходи к нам.

– Не могу, – сказала Лара, – мне не нравится, никак ты не понимаешь. Я так жить не могу.

– Ты всё своё. Жить нужно, но и эффективность повышать нужно. Понимаешь? Хорошо, когда это всё вместе.

– Знаю я, – сказала Лара.

– Нужно не знать, а понимать ещё, – говорила Лара, совсем не напирая на неё. – У тебя ещё четыре восемь два пять?

– Ну да, – сказала Лара и посмотрела ей в глаза.

Затем обернулась – нет ли фурий.

– Нужно ещё тысячу сверху. До конца года.

– В этом году вряд ли.

– Вот поэтому и нужно переходить к нам, работать в день, – по-наставнически говорила Лара.

– Жарко, – сказала Лара.

– Зато денег больше можно скопить. Если не сейчас, то в старости ты будешь прибавлять не тысячу, а четыреста, а то и триста. Три года будут идти за один сейчашний. Все работают в день.

– Знаю я.

– И я, – кивнула Лара, – и ещё понимаю.

– Ладно, я подумаю, решу… – сказала Лара, только чтобы отцепилась эта навязчивая тема. – А когда переведут к нам новеньких? Хотелось бы увидеть этих ивлевцев с севера.

– Не знаю, – прервала её подруга, недовольная безучастным тоном Лары. – Если не будешь думать о будущем, то повторится, как с матерью твоей.

– Да. Я поняла.

Лара пошла дальше. От злости, вызванной упоминанием матери, она перестала бояться фурий. Она вкладывала озлобленность в каждый шаг, в поворот ключа, нажим на ручку и хлопок дверью.

Следы мокрые, заметила она. Как странно: так злилась, что лужу не заметила. Почему, когда дождя нет?

Она посмотрелась в зеркало. Неизвестно откуда, но на зеркале появились бледные маленькие кружочки, как отпечатки высохших капель. Но капать мог только кондиционер, которого у Лары не было.

Дома в посёлке были сделаны из самана и, как ей рассказывали, могли пострадать от сильных дождей. Может и неправда это, но нашествия воды она боялась.

Насыпала корм щенку. Тот повилял коротким хвостиком и принялся чавкать. Сама обойдусь сегодня без еды.

Хлеб на столе будто одиноко глядел в окно, на тусклые приливы света. Черствел, уходила из него жизнь. Жалко. С жалости она его съела.

Рассвет приближался к её дому, и захотелось спать. Она разделась, скинула неудобную одежду и легла на кровать не укрываясь. Щенок примостился в ногах. На рассвете листья синие, а не зелёные. И что это за звуки там такие? Лара снова заладила о накоплении. Всё им на стяжательство, на деньги. Смеет о маме говорить.

Все говорили, что её мать погибла в нищете, но Лара была уверена, что её воспитательница Лия и была её матерью, хотя Лия и отрицала это. История про нищету же – глупая и неизвестно для чего придуманная. Потом Лия исчезла, когда Лара была ещё ребёнком, так никто и не узнал куда. Но все говорили, что она уехала на заработки и даже, возможно, ей удалось индекс эффективности увеличить. Что там хрустит? Сучья ломают за окном, что ли. Теперь Лию не найти, индекс-то изменился, а по условному имени не узнаешь, где она. Или сжимают в ладони луковичную шелуху. И мамой её как-то назвать сложно, но и не назвать – того сложнее. Как сахара полный рот жуют. И человек у дороги, всё ещё там, зря только боялась его. А вдруг и моя мама также где-то в пустоши ночует. Ты со мной купаешься или я тебя купаю? Ну, недели две. Вода режет глаза. Горело так, никому не посоветую. Или это чётки перебирают. А вдруг фурии схватили спящего бездомного. Да я только и работаю в ночную смену, что там людей меньше. Сосредоточиться бы, но трудно. Самое трудное в жизни – сосредоточиться. Клонит в сон. Люблю сны яркие, когда к тебе кто-то приходит. Подойди ближе, пожалуйста. Не люблю, когда жуки пьют росу, которая скапливается за ночь на кончиках волос. А если дожди пойдут, что тогда делать? Управа защитит. Да. Или огонь потрескивает. Рука прошла сквозь подушку, уже надо мной. А когда переведут ивлевцев с севера к нам? Когда нам переведут север? Сама не понимаю. Так вот откуда шум: по заснеженному разуму кто-то идёт, и хрустит снег под ногами.

Когда солнце показалось на горизонте и открылись ремонтные ангары, она уже крепко спала. За хруст был принят обычный скрип окна, в которое толкался ветер.

2

Трои нет. Так дозволь, чтобы с ней даже имя исчезло.

    Вергилий, «Энеида».

Лёгкий ветерок, какой может натянуть, но не порвать паутину, задувал в открытое окно автобуса. Лара ехала в Овлино. Разваливающийся автобус был почти пуст – только она и водитель. Постоянный вид за окном, с любой точки: однообразная пустошь, которая не меняется на протяжении всего пути. Она вспомнила броненосца. Убежал ли он далеко, добрался ли до своих сородичей?

Только один разрушенный мёртвый посёлок скрашивал картину запустения. Лара слышала, что этот посёлок прогорел и Управа его ликвидировала. Что стало с жителями – никто не знал и не интересовался.

Она представила, что автобус сейчас полный, со всеми жителями посёлка, но сидит только она, а остальные стоят и плавятся от жары.