Авдейка пробормотав еще раз «благодарствую», как батя учил, натянул на себя свитер, и сразу же почувствовал тепло. Поднялся, схватил свой мешок, и зашагал вперед, про себя размышляя, что дядька-то не от доброты душевной ему сухую одежу дал, а из соображений безопасности. Хотя, как на это посмотреть. Авдейка и сам в этой самой безопасности, можно сказать, кровно заинтересован.
К хутору подбирались крадучись, как и положено в дозоре. Залегли в густых кустах ивняка, на самой опушке. Небо над головой совсем уже посветлело. Во дворе хутора суетились люди в военной форме, но не немецкой. Авдейка этих сразу различал. Около ворот стояла телега, запряженная пегой лошаденкой, понуро опустившей голову и лениво щипавшей траву, росшую повсюду. Весь двор тоже был затянут крапивой и лебедой вперемешку. Понятное дело, как Авдейка и говорил, хутор был заброшенным. Телега была загружена какими-то ящиками. Солдаты споро их таскали в дом. А офицер на них покрикивал.
– Финны… А офицер, гляньте-ка, фриц. – Со знанием дела проговорил Авдейка. – И ящики, видать, тяжеленные. Что там в них? Неужто снаряды? Дак, пушек-то не видать… И почто им тут снаряды тогда? Фронт-то далеко впереди. Кого они тут собрались стрелять-то, а? Как думаешь, дядя товарищ Василий?
Пришлый, внимательно глядевший на суетящихся солдат, проговорил медленно:
– Нет, друг Авдейка… Не снаряды это… Оборудование для лаборатории. Только непонятно, зачем оно им здесь-то нужно? Да и народу в охранении чересчур много. С чего бы они так обеспокоились? Вы их, вроде, здесь не особо тревожите. В основном ближе к станции. А здесь глушь…
Потом его что-то заинтересовало еще. Не разгрузка ящиков, что-то другое, что отсюда было плохо видно, за самим хутором, с обратной стороны.
– А ну… Давай-ка с другой стороны подойдем. Что-то они там затевают…
Они отползли обратно в лес, и по большому кругу подобрались к дому с другого края. Лес там рос чуть дальше, и они укрылись за старым стожком, уже потемневшим и начавшим прорастать свежей молодой зеленой травкой. Запах прелого сена лез в нос, напоминая Авдейке, почему-то дом. Как там батя без него? В носу и глазах вдруг защипало, и мальчишка испуганно зажал руками нос. Еще и вправду, чихать начнешь. Тогда точно, быть беде. Василий строго посмотрел на своего спутника, и Авдейке вдруг стало нестерпимо жарко под его осуждающим взглядом. А за домом происходили чудные дела. Там тоже во всю кипела работа. Десяток солдат… рыли погреб!! Авдейка вытаращил глаза. Они что тут, запасы на зиму собрались делать? Он покосился на Василия. Тот, судя по его прищуренному взгляду, удивления Авдейки не разделял. Казалось, ему все происходившее было яснее-ясного. И рытье погреба финнами почему-то вызывало у пришлого нешуточную тревогу. Он в досаде покачал головой, и прошептал самому себе.
– Вот же…! Почти опоздали!!! – А потом обратился к парнишке. – Торопиться нам надо, друг Авдейка! Сильно торопиться…
Мальчишка хотел спросить его, а чего такого? Ну роют они погреб. Да и пускай себе роют. Вот скоро Красная Армия подойдет, и их отсюда всех повыбивают, не успеют они свои запасы сожрать, сволочи!
Но судя по выражению лица Василия, он оптимизма Авдейки на этот счет не разделял. Нет, не то, что наши их до зимы повыбивают, а в каком-то другом, одному ему известном смысле.
Они опять ретировались в лес, и по большой дуге обогнув хутор, быстро направились прежним маршрутом. Шли молча, почти бегом. Авдейка весь взмок, от него валил пар, словно он вышел только что из бани. Хотел он спросить у Василия про погреб этот, будь он неладен! Но говорить на таком ходу было почти невозможно. Следовало беречь дыхание.
Солнце уже коснулось еловых вершин, когда они вышли к берегу речки Сапеницы. На берег выходили осторожно. От этого берега до Сапен-горы уже рукой было подать, не хотелось где-нибудь напороться на фашистов. Василий повел себя очень странно. Подошел к самой воде и стал кричать утицей. Авдейка испуганно заозирался. Никак ждал он здесь кого! Рука сама полезла к поясу и схватилась за рукоять браунинга. Опомнившись, Авдейка руку отдернул, и покосился на своего спутника, не видал ли? Ведь если кого зовет, то точно своих. Чего ж тогда Авдейке полошиться-то?
Солнышко начало помаленьку пригревать, разогнав остатки тумана по темным углам у самых корней деревьев. Воздух звенел от комариного писка, а подлая мошка старалась залезть в нос и глаза. Они присели под кустом и принялись ждать, слабо обмахиваясь ивовой веточкой, сломленной с близлежащего куста. Время от времени, Василий кричал утицей, и опять наступала тишина. Река мерно и успокаивающе журчала, навевая сон. Солнечные лучи, отражались от бегущей, чуть коричневатой поверхности реки, создавая иллюзию, будто и не вода в речке течет вовсе, а драгоценные камни текут, переливаются. У Авдейки возникло такое ощущение, что нет никакой войны и никогда не было. Что вот, они с дядей Василием пришли на рыбалку. И он начал клевать носом, изредка вскидываясь от резких птичьих криков. Дело уже шло к обеду, а тех, кого Василий «выкрякивал» все не было видно. В животе у парнишки все забулькотило, и заурчало, словно в том болоте. Да громко так, что Василий обернулся на парня. Тот смущенно проговорил:
– Дядя товарищ Василий, может мленько перекусим? А то, почитай, со вчерашнего ужина и не ели ничего вовсе…
Голос у Авдейки звучал немного виновато. Василий усмехнулся.
– Ты давай, перекуси… А мне что-то не хочется.
Авдейка уныло покосился на пришлого. Он что, их железа? Ни ест, ни пьет, не спит, и идет, словно трактор заведенный. А есть не хочет, видать, от волнения. Авдейка даже немного обрадовался. Нет, значит все ж-таки, не из железа, живой человек, раз волнуется. Не успел парнишка откусить кусок от краюхи, как на очередное «кряканье», откуда-то из низовий речки, ему откликнулись. Авдейка даже про кусок забыл, что собирался откусить. Так и замер, не донеся его до рта. А Василий, вскочив на ноги, быстро направился в ту сторону, откуда ему пришел ответ. Мальчишка стал торопливо засовывать обратно недоеденный кусок, с сожалением глядя на блестящий бок банки с тушенкой, до которой так очередь и не дошла. Ладно, не впервой. Поголодаем еще маленько. А может, те, кто придет не станут торопится, и можно будет не спеша подзакусить.
Он едва-едва успел затянуть веревки на своем вещмешке, как из кустов, росших вдоль берега, вышел Василий. Все такой же настороженный, словно зверь на охоте. А за ним, неслышно ступая, шла… баба! То есть, конечно, женщина. И еще какая! Чистая королевишна. Только вот ей бы одежу другую, понаряднее, да корону на голову, и вылитая царица была бы! Хоть он никогда вживую цариц и в глаза не видал, но в книжках видел картинки. По крайней мере, он их себе представлял именно такими. Тонкие черты лица заострились немного, как видно, от усталости, под огромными зелеными глазами залегли тени, чуть пухлые губы плотно сжаты, а между черных изогнутых бровей залегла тревожная складка. Цвет волос Авдейка рассмотреть не мог, потому что голова женщины была туго повязана обычным белым в черный мелкий горох, ситцевым платком. Он затруднялся определить ее возраст. Может лет сорок, а может и тридцать. Все определяло выражение ее глаз. А сейчас они были уставшими и печальными. Одета она была в просторную мужскую рубаху серого цвета, подпоясанную таким же дивным ремнем, какой был и у Василия. На ногах из яловой кожи короткие сапожки, в которые заправлены шаровары такого же серого цвета, что и рубаха. Но дело даже было не в ее одежде и не в ее внешности, а в ее фигуре с поистине королевской осанкой, в гордо приподнятой голове, в изяществе ее плавных движений. Кажется, Авдейка даже открыл рот, засмотревшись на женщину, и, наверное, потому, пропустил тот момент, когда к этим двоим присоединился еще один мужчина. Если бы Авдейка был способен пофантазировать, то мог бы сказать, что это был сын Василия. Хотя, на взгляд парнишки, для сына он был несколько староват. Ему уже было лет около тридцати, но вот внешность, пожалуй, за исключением окладистой бороды, была почти точной копией внешности Василия. Если и не сын, то точно какой-то родственник! Но, по понятным причинам, Авдейка интересоваться не стал. В присутствии подобной женщины он слегка оробел, словно и вовсе говорить разучился.
Вновь прибывшие поздоровались короткими кивками с Авдейкой, на что он еле-еле сумел выдавить из себя «здасьте». Затем, женщина с тяжелым вздохом усталого человека, села на самый берег речки и принялась разуваться. Ступни у нее были маленькие, изящные. Разве ж с такими ногами по тайге ходить, да в сапогах?! Авдейке вдруг стало нестерпимо жалко эту женщину. Имен никто своих Авдейке не сказал, и он решил, что будет называть ее «царицей». Не вслух, конечно, а так, про себя. А мужчину, который с ней пришел, будет звать «братцем Иванушкой». Они и впрямь, были, как из сказки. А товарищ Василий напоминал при них боярина какого, или воеводу. Ох и сказочка у них получилась!
Женщина опустила ноги в холодную воду, и у нее из груди вырвался вздох облегчения. Она поманила Василия.
– Иди сюда, здесь поговорим. Рассказывай, что по дороге приметили…
Василий присел рядом с ней на корточки. «Братец Иванушка» присоединился к ним с другого бока. А про Авдейку все забыли. А ему и горя мало. Как зайка, пристроился под ивовым кустом и навострил уши. Интересно было до жути, что они друг другу рассказывать будут, да какие разговоры вести. Только вот беда, говорили они очень тихо, напрягать слух приходилось до невозможности.
– На брошенном хуторе финны оборудование разгружают. А за двором подкоп ведут. Опасаюсь я, Великая, что они вход могут распечатать. – Озабочено пробасил товарищ Василий.
Ишь, как он ее назвал, «Великая». Чудно невероятно! А, пожалуй, ей это имя больше подходило, чем «Царица». Не успел Авдейка эту мысль додумать, как женщина заговорила с тяжелым вздохом.
– Правильно полагаешь, Крутояр… Только они уже два входа распечатали, а теперь тот подкоп к третьему подобрался. Опоздали мы… – Она еще раз тяжело вздохнула, и наклонилась, чтобы зачерпнуть горсть воды. Несколько мгновений смотрела, как прозрачные капли, в которых отражались солнечные лучи, капали с ее ладони, а потом быстро выплеснула остатки себе на лицо.
Товарищ Василий (или уже Крутояр, чудное имя…) растерянно смотрел на женщину, а потом перевел взгляд на молодого мужчину, которого Авдейка назвал «братцем Иванушкой». Парнишка никак не ожидал увидеть лицо товарища Василия (так звать пришлого было привычнее) таким оторопелым. Видно, новости были совсем плохими. Не дождавшись больше никаких объяснений, он обратился к женщине:
– И что же теперь делать…? – Голос звучал как-то беспомощно.
Женщина, не глядя на говорившего, невесело усмехнулась, и проговорила:
– Мы тут пока вас ждали, решили времени зря не терять. Сходили к Сапен-горе. – И, чуть повернув голову к своему молодому спутнику, проговорила сухо. – Корнил, расскажи, что удалось выведать. – И пояснила Василию с улыбкой. – Корнил уже неделю тут. Подвизался с одним финном продукты с хутора возить, прикидываясь убогим. Так немцы на него уже внимания не обращают.
Авдейка недоверчиво посмотрел на молодого, которого женщина называла Корнилом. Как это? Такой красивый и статный – да убогого изображает? Разве ж так получится? А тот, словно почуяв Авдейкино сомнение, что-то быстро сделал с лицом, выставил одну руку вперед, и тут же, в считанные мгновенья, преобразился. Парнишка увидел перед собой страшного уродца с трясущейся головой. Он вытаращил глаза от изумления. А Корнил, тут же распрямился, став прежним Корнилом, только плечами затряс, и незаметно для всех, подмигнул вдруг Авдейке. Женщина одернула своего спутника:
– Перестань… Нашел время дурачиться… – И добавила уже строже, – рассказывай…
Молодой мужчина, моментально сделался серьезным, и с готовностью начал докладывать. Именно, что докладывать, а не рассказывать, будто и впрямь, стоял перед царицей:
– Немцы создали подземную лабораторию. Вся территория, прилегающая к горе, обнесена в несколько рядов колючей проволокой. Подходы заминированны. Внешний периметр охраняют финны, им дорога внутрь на территорию заказана. А внутренний периметр контролируется войсками СС, судя по нашивкам, это дивизия «Мертвая голова». Что они здесь делают, когда должны быть в совершенно другом месте, сказать не могу. По-видимому, немцы придают этому объекту очень большую значимость. Думаю, за счет своих изысканий они надеются переломить ход войны. – В этот момент, встревожившийся Авдейка, увидал на лице Корнила ядовитую усмешку, которая должна была означать, примерно следующее: «Хрен вы угадали». И мальчишка сразу же, как-то успокоился. Словно вот этот человек и является главным, который сможет разгромить врага и освободить Родину. А мужчина продолжил. – После вскрытия первого прохода, они забегали. Думаю, связывались с Берлином. Потому что, через несколько дней к ним приехал целый грузовик с какими-то штатскими, надо полагать, привезли ученых. Среди них я заметил самого Ральфа Хоне. Ты должен был слышать про него. – Это он сказал уже одному только товарищу Василию. И, на всякий случай, пояснил. – Он в СС с тридцать первого года, а с тридцать восьмого возглавлял учебно-исследовательский отдел раскопок и геологии в самом Аненербе под руководством Генриха Гиммлера. Одно время Гиммлер засылал в Карелию своего близкого друга и соратника Юрьё фон Грёнхагена. Тот совершил в Карелии несколько экспедиций, в том числе и в одиночку. Тот тоже здесь бывает, но не подолгу. Хоне здесь торчит безвылазно. Так что, уровень их подготовки ты можешь оценить по этим двум именам. Я это к тому, что все что они найдут в первых двух залах, легко могут расшифровать. О последствиях этого говорить не буду. Вокруг Сапен-горы, как и на самой горе осталось большое количество сейдов. Тут, на горе Лее, наши предки создали мощную противовоздушную оборону против флота Кащеев. И не мне вам говорить, что сила сейдов в этом месте подпитывается не только магнитным полем линий-лей, но и спрятанными под горой Великими Кристаллами Силы. Они пока этого не поняли, но, поверь мне, скоро до них дойдет, откуда идет здесь такой поток энергии. И если фашистам удастся при помощи сейдов вскрыть гору… – Он замолчал. Молчали и его соратники.
Тишина вдруг повисла такая, что Авдейке показалось, что он оглох. А еще, словно туман по реке, из-под корней деревьев и буреломов стал выползать неназываемый ужас. Авдейка не мог бы сказать, почему ему стало так страшно. Ведь большую половину из того, что сказал Корнил он не понял, какие-то «сейды», «лей-линии», а еще, Великие Кристаллы Силы. Это уж вообще из каких-то, не то сказок, не то легенд. Он застыл, словно зверек под кустом, когда над ним кружит ястреб, а по коже стал пробираться какой-то леденящий холод. Дядя товарищ Василий, нахмурился. Лицо его стало мрачным, если не сказать грозным.
– Тогда…
Он нерешительно проговорил первое слово, будто опасаясь, что все сказанное им в дальнейшем вызовет какую-то неотвратимую катастрофу. Женщина повернула к нему голову и посмотрела на него долгим взглядом. В нем было все: мудрость, решимость и небывалое спокойствие. А еще, в ее взгляде была нежность и любовь. Так смотрит человек, который уже переступил порог того, что лучше бы оставить за закрытой дверью. И возврата назад уже не будет. Все страхи и сомнения остались там, позади, и теперь можно сделать только одно единственное – шагнуть вперед. Василий с трудом сглотнул под ее взглядом, а в следующий момент, тоже стал спокойным и уверенным. Таким, каким его видел Авдейка эти последние сутки.
– Мы должны сделать это. Других вариантов нет. Но мы это сделаем вдвоем с Корнилом…
Женщина властным движением руки заставила его замолчать.
– Нет, Крутояр… Ты прекрасно знаешь, что только я обладаю «Шепотом богов». А без него мы ничего уже не сможем сделать. Жаль конечно. Но такова наша судьба. Корнил останется. Потому что, кто-то должен будет рассказать Совету, что здесь произошло, и почему пришлось прибегнуть… – Она слегка усмехнулась, и тут же продолжила. – К столь серьезным мерам.
И тут дядя товарищ Василий удивил Авдейку. Он вскочил на ноги, глаза его пылали яростью, а еще в них плескался страх, который и породил эту самую ярость.
– Ты не можешь!!! Ты – Великая!! Война еще впереди! Кто тогда поведет нас?! Я не позволю…!
Авдейке вдруг показалось, что Василий сейчас сделает что-то такое… Такое непоправимое, чего уже нельзя будет исправить никогда и нипочем! Он испуганно сжался в комочек, и застыл так под своим кустом, со страхом наблюдая, что же будет дальше. Женщина посмотрела на него снизу вверх, и проговорила строгим повелительным голосом:
– Успокойся, Крутояр! Иначе ты поднимешь на ноги всю вражескую охрану! Успокойся и сядь! – Она дождалась, когда мужчина подчинится, и закончила: – Ты, как никто другой знаешь, чем это всем нам грозит, если фашистские отродья доберутся до тайны Родов. И ты знаешь, что теперь, когда они вскрыли уже несколько входов, их остановить можно только одним способом. Ни ты, ни Корнил этого не умеете. А если этого не сделать, то… – Она опять усмехнулась. – Не мне тебе это следует объяснять.
Когда Василий заговорил, в его голосе слышалась такая безмерная боль и отчаянье, что Авдейка чуть не разрыдался:
– Лада, но ведь ты понимаешь, что произойдет, когда…
Он не договорил. А Авдейка страшно удивился, что Василий впервые назвал ее по имени. А имя-то какое певучее, очень ей подходило. Женщина взяла его крепко за руку, и глядя в глаза шепотом проговорила, словно успокаивая больного ребенка:
– Я знаю, милый, знаю… Но таков наш РОК. И мы встретимся с тобой опять, когда-нибудь. Это обязательно произойдет, и мы узнаем друг друга даже среди большой толпы людей. А пока, мы должны до конца исполнить свой долг.
Василий склонил голову, и только тихо проговорил:
– Я знаю…
Глава 6
Они оставались на этом берегу реки до самых сумерек. После тяжелого разговора, все как-то поникли, и над рекой, словно серое облако повисла безысходная тишина, давящая на плечи, и туманящая разум. У Авдейки даже весь аппетит пропал куда-то. Его, наконец, заметил Корнил. Он подошел к кусту, под которым прятался мальчишка, и проговорил с легкой усмешкой:
– Вылезай, парень, чего притаился… – А потом изобразив грозный вид спросил. – Подслушиваешь, пострел?
Авдейка перепугано замотал головой. Глаза у него от страха сделались совершенно круглыми. Но тут к ним подошел товарищ дядя Василий. Положил руку на плечо молодому мужчине и добродушно проговорил:
– Что же ты, Корнил, мальца пугаешь? Он уже и так натерпелся… – Корнил смущенно и покаянно опустил голову, но в его глазах так и скакали веселые и озорные чертенята. А Василий пробасил добродушно. – Ты и вправду уже вылезай. А то забился под куст, как перепуганная перепелка. Я тебе говорить много не буду. Но все, что ты здесь услышишь и увидишь – не для посторонних ушей. Так что, по возвращении в отряд, держи рот на замке. Усек?
Разумеется, Авдейка усек. Еще как усек!! Да возьмись он что-нибудь из услышанного рассказывать, его ведь за дурачка примут, никто ведь все равно не поверит. Это он и постарался объяснить, чуть заикаясь, и Корнилу, и Василию. Кажется, они ему поверили. Он вздохнул с некоторым облегчением и, наконец, выбравшись из своего укрытия, шмыгая носом, спросил:
– Дядя товарищ Василий, может сейчас перекусить бы, если время есть…?
Корнил удивленно посмотрел на Василия, чертенята в его глазах веселились вовсю. Василий только плечами пожал, что мол, юнца возьмешь. Но перекусить они все же сели. Женщина время от времени с тревогой посматривала на Авдейку. А потом обратилась к Василию (уж так и будем его называть, а то имя «Крутояр» уж больно чудно для Авдейки было):
– Ты парня-то отправь обратно. Дальше мы тут сами… Корнил здесь уже все тропки выведал, он нас и сведет к горе.
Авдейка чуть куском не подавился. Как же так-то? Его же просили их до самой горы отвести, а теперь что же? Обратно, так и не узнав, что там, да как? Он и сам себе боялся признаться, что двигало им обычное любопытство. Еще батя ему говаривал, что любопытство – суетное чувство и настоящего мужчины не достойно. Но поделать с собой ничего не мог. От таких удивительных людей он ждал каких-то необыкновенных чудес. А кто же в здравом-то уме откажется на чудо посмотреть? Опять же, у этих самых людей не было никакого с собой оружия, кроме, пожалуй, обычных охотничьих ножей. А как они этих гадов фашистских хотят уничтожить без оружия? А что хотят, сомнений у Авдейки не было. Он жалобно посмотрел на Василия, но понимания у того не нашел. Напротив. Мужчина, нахмурив брови, сурово проговорил:
– Ну все, парень… Ты свою работу сделал. Теперь в отряд возвращайся, как командир велел, да привет ему от меня передай. И помни: о том, что здесь услышал и увидел никому не рассказывай.
Авдейка насупился, и только головой кивнул. Было сразу понятно, что уговаривать их было бесполезно. Он быстренько собрал свои нехитрые монатки, и уже собрался уходить, как вдруг вспомнил.
– Дядя товарищ Василий, а как же твой свитер-то? У меня вон одежа почти уже что и высохла!
И он принялся опять стягивать лямки вещмешка с плеч. Василий его остановил.
– Оставь, парень, себе. На добрую память. – Потом, подумав несколько секунд, снял с пояса охотничий нож в ножнах и протянул парнишке. – На вот… Он мне хорошо служил, пускай и тебе теперь послужит.
Авдейка оторопело глядел на нож, и не мог от него оторвать взгляда. Нож был необычный. Рукоятка из какой-то кости с искусно вырезанным орнаментом. Такого рисунка пацан еще нигде и никогда не видал. Хитросплетение трав опоясывали инкрустированные белым металлом руны. Он растерялся. Как же взять-то?! Подарок был уж больно дорогой. А ему, Авдейке, и отдарить-то нечем. Он отступил от протянутой руки с ножом на пол шажочка назад, и испуганно проговорил, слегка заикаясь:
– Я не могу, дядя товарищ Василий… Мне и отдарить тебя нечем, нету у меня ничего такого…
Василий шагнул решительно к парню, и почти всунул ему нож в руки:
– Мне твоих отдарков не потребно! Только память сохрани, с меня и будет. И… пускай он принесет тебе удачу, и сохранит жизнь в трудную минуту. Это и будет твоим отдарком. Ну все, теперь ступай…
Авдейка, все еще держа нож в руках, сделал то, что сам от себя не ожидал. Он поклонился низко, в пояс, почти до самой земли, и проговорил слова, которых раньше и не говаривал:
– И вас пускай хранит Род…
У женщины на мгновение вздернулась в удивлении левая бровь, и она тихо проговорила, обращаясь к мужчинам:
– А паренек-то наш… Ты, Корнил, присмотри за ним… – Промедлила мгновения, и закончила с легкой горечью, – …коли жив останешься… – А потом, обращаясь к мальчишке. – Благодарствую на добром слове, отрок. И тебя пусть хранит Род. А теперь, прощай…
И тут же, развернувшись, направилась вверх по течению. Мужчины последовали за ней. И уже, почти скрывшись за зеленью кусов, Корнил поднял в прощальном жесте руку. Несколько мгновений, и Авдейка остался один на небольшой поляне. Ни лист не шелохнулся, ни ветка не треснула под ногой. Они скрылись, словно тени, бесшумные и бесплотные. И тут на парня напала какая-то не то слабость, не то трясучка. Он словно в одночасье потерял всех своих близких. Плюхнувшись на землю, он тупо смотрел на нож в своих руках. Если бы не он, Авдейка бы подумал, что ему это все приснилось. Вот сейчас крепко зажмурится, а потом, открыв глаза, увидит знакомую землянку в партизанском лагере. Но нет! Вот же он нож-то! Его можно потрогать. Ощутить тяжесть в руке, полюбоваться диковинной рукоятью. Парнишка осторожно отстегнул предохраняющий клапан и вытащил нож из ножен. Клинок, к его удивлению, был выкован не из простой стали. Он был булатный. Это Авдейка умел различать. И дед его был кузнецом, и отец. Тонкий узор на темном клинке говорил, что этот клинок из настоящей дамасской булатной стали. Таких сейчас уже не делали. И еще… Он почувствовал, что нож, словно живой, он будто говорил с Авдейкой. Правда слов его парнишка разобрать не мог, но самую суть этого клинка он понял в один миг. Не раздумывая, он чиркнул кончиком ножа по пальцу, из ранки сразу закапала кровь. Авдейка подставил лезвие ножа под красные капли, а потом стал размазывать их пораненным пальцем по тонким узорам. А губы сами собой зашептали старинный наговор кузнецов, которые ковали оружие:
– Стоит столп железный, на том столпе муж железный, закаливает он железо крепко – накрепко, железо острое, железо сильное, что в земле лежало не перележало, что в огне горело, не перегорело, в воде бегучей не расточалось- Силой наполнялось, Ветрами на разносилось- силушкой полнилось, сила по силе, сила и вышла, и в высоте и в глубине, и все превозможет, и там и здесь и везде, будь остро как слово, будь быстро как молния, куда скажу туда пойдешь, то и посечешь, чтобы не было ничего лишнего, ничего иншего, все по моему слову, все в моей воле, все по добру да по здорову!
Ему показалось, или рукоятка в его руке нагрелась, а травы потекли на ней, словно вода в ручье? Все, теперь он стал полноправным его хозяином. Эх, жаль только, что не над огнем слово сказано было. Ну ничего, над текучей водой – тоже неплохо. Он засунул порезанный палец в рот, облизывая небольшую ранку. Решение пришло сразу. Он должен узнать, что произойдет у горы. Просто не может по-другому. И теперь он смело мог сказать, что им движет не обычное досужие любопытство.
Ему не надо было обязательно идти по следу ушедших. Он и так знал, куда они держат путь. Поэтому решил идти к горе своей дорогой. Шагать по лесу было приятно и легко. Непонятно, правда, почему. То ли открылось второе дыхание, то ли еще по какой иной причине. Ведь он уже больше суток, как не смыкал глаз, да и честно признаться, сытым себя тоже не считал. Тот перекус на берегу реки был совсем не в счет. У него тогда кусок не лез в горло от всего происходящего. Жевал так, чтобы что-то проглотить. Ведь желудку не объяснишь, что у его хозяина настроения нет. Он свое все равно требует. Он шел осторожно, неслышно, почти, как те, которые ушли, подмечая и согнутые от влаги кусты, и сломанные ветки бурелома, и следы, оставленные зверями. И сгущающийся туман для него не был помехой.
А туман был густой, словно овсяный кисель. Из голубовато-серой мути проступали большие валуны, которые приходилось осторожно обходить, еловые лапы, будто руки лесных духов высовывались из-за слоистой пелены. Где-то высоко в кроне вдруг заухал филин. Да так неожиданно, что Авдейка чуть не подпрыгнул на месте. Но на него напала какая-то веселая бесшабашная удаль. С чего бы это вдруг? Конечно, он никогда трусом не был. Еще чего! Но и вот таким, разудалым себя тоже не считал. Горячка какая-то!
Он на ходу, не отдавая себе отчета в этом движении, погладил рукоятку ножа. И вдруг его осенило. Неужто?! Нож-то, видать, не простой. Или нет… Бред, бред… Нож, как нож. Просто… Ну что, просто? Ладно, с этим потом разберемся. Теперь, главное вовремя поспеть, чтобы не пропустить все. Авдейка даже и придумать не мог, что он может пропустить. Только, знал наверняка, что это что-то очень важное. Но он и предположить не мог, что именно это самое «важное» и изменит всю его дальнейшую жизнь.
И вот, его ноги стали утопать в зелено-коричневатом мхе, значит, под сапогами зачавкала проступающая вода. Скоро болото, которое надо было обойти с юга. Парень повернул на юго-восток, и пошел крадущейся неслышной походкой бывалого лесного жителя. Гора уже должна быть где-то совсем рядом. Вскоре почва под ногами стала тверже, все чаще встречались выходы камней, иногда попадались здоровенные валуны, исчез запах влажной болотной прели. И он понял, что болото осталось позади. Авдейка остановился и внимательно вслушался в ночь. Слышны были только обычные звуки ночного леса. Потрескивало сухое дерево под оленьим копытом. Не иначе, стадо кто-то потревожил. Тявкнула где-то вдалеке лисица, зашуршал в кустах еж. Все это было ему привычно, знакомо, и до этой минуты, он даже не осознавал, насколько дорого.
Он прошел настороженно еще с километр, и чуть не наткнулся на ряды колючей проволоки. Глухо залаяла собака, почуяв человека. Ее лай подхватило еще несколько псов, их хор заглушил все остальные звуки. Вспыхнули прожектора освещая периметр. Авдейка ринулся назад, стараясь в тумане не наскочить на камни. Авось обойдется. Тут ведь и зверя много ходит, а собаки, слава тебе, Господи, говорить по-человечески не умеют, и не смогут объяснить охране на кого лаяли. Но, на всякий случай, отошел от «колючки» метров на пятьсот, и пошел параллельно ей, держа направление, опять же, на юго-восток, в обход горы.
Где же искать-то наших? Куда они могут идти? Авдейка решил, что пойдет вдоль ограждения, только приближаться пока не будет. Авось, чего и услышит. Небо над головой стало светлеть, а конца и края этому проклятому забору видно не было. Ноги ныли, в животе урчало, и, вообще, весь задор куда-то подевался. Но сейчас отдыхать было не время. Он на ходу вытащил остатки хлеба и стал жевать, припивая его водой их фляжки. Вроде немного полегчало. Эх, сейчас бы умыться речной водицей! Но река осталась позади, а лить из фляги питьевую воду он опасался. Кто его знает, может возникнуть ситуация, что искать ручей или какой другой источник у него времени не будет. И тут он услышал лай собак. Отчаянный, злой, срывающийся на хрип. Сейчас они точно лаяли на человека. Авдейка замер на несколько мгновений, пытаясь определить направление, откуда шел звук, а потом решительно зашагал в ту сторону. Вскоре он увидел через ветви деревьев пробивающийся свет. Серая густая пелена, затопившая лес, делала его расплывчатым, словно потусторонним, и каким-то нереальным, мерцающим. И тут подул, невесть откуда налетевший, слабый ветерок. Туман стал собираться в валы, и словно по морю, начали гулять волны, расплываясь слоями, будто в разорванном слоеном пироге. Низко пригибаясь, используя мастерски любые возможные укрытия, Авдейка стал подбираться в ту сторону. Звук стал слышен более явственно. И вот, выглянув из-за очередного валуна, он увидел ворота, ведущие внутрь зоны, опоясывающей гору.
Охранная зона имела двойную защиту из нескольких рядов колючей проволоки. Первый, внешний рубеж, охраняли финны, как и рассказывал Корнил. Затем, через метров пятьдесят шел еще один рубеж тоже из плотных рядов «колючки». Две вышки по краям ворот на первом рубеже и две – на втором. На каждой сидел автоматчик. Оттуда, словно глаза чудовищных циклопов, шарили яркие прожектора. У обоих ворот стояли сторожевые будки, а рядом солдаты с автоматами по шесть человек. Только у наружных стояли финны, а вот внутренние охраняли эсэсовцы. Авдейка их сразу узнал по черной форме и по фуражкам, нелепо вздымающимся вверх, словно небольшой трамплин. А за вторыми воротами была расчищенная площадка, на которой, сквозь разрывающуюся пелену тумана, можно было разглядеть огромный валун сейда. Его тоже освещали три прожектора поменьше, и по обе стороны от серого камня стояли неподвижно, словно вырубленные из того же камня, немецкие автоматчики.
Сейчас прожектора со всех четырех вышек светили на первые внешние ворота. А перед ними, подняв вверх руки стояли… Авдейка не мог поверить своим глазам!!! Там стояли дядя товарищ Василий и женщина, которую они называли «Великой»! Да, что же это такое?! Они что, решили сдаться?! Вот так, просто, пойти и сдаться этим гадам?! Это же предательство!!! Это же нельзя…!!! Рука у парня непроизвольно потянулась к пистолету, а зубы аж заскрипели, так он плотно сжал челюсти. И где Корнил??? Что-то здесь было не так. Вопросы, одни вопросы… Авдейка решил подползти чуть ближе, чтобы хоть что-то расслышать. То, что его учуют собаки он уже не боялся. Они и так заходились в злобном лае, едва не срываясь со своих поводков, на стоявших с поднятыми руками людей. Так что, на общем фоне, если какая и учует его, то на это вряд ли обратят внимание. Авдейка выбрал момент, и низко пригибаясь, быстро шмыгнул через грунтовую дорогу, ведущую к воротам. С той стороны, недалеко от прохода в ворота, почти вплотную к «колючке», он заметил наваленную груду камней вперемешку со сломанными деревьями, оставшимися, как видно, после раскорчевки площади под забор. Очень странно, что немцы, испытывающие почти болезненную тягу к порядку, не убрали эту кучу. Наверное, не хватило времени, а может еще по какой неизвестной причине. В любом случае, Авдейке это было только на руку. С этого места он бы мог все хорошенько рассмотреть и услышать. Упав опять на живот, он начал медленно и осторожно пробираться к этой куче. Туман служил ему помощником. И он, невольно, совсем не отдавая себе отчета, пробормотал едва слышно: «Спасибо, батюшка, что укрыл…». Кто бы его спросил в тот момент, кого он благодарил, он бы вряд ли сам мог ответить на этот вопрос. Эти слова вырвались сами собой, откуда-то из подсознания, или из самых глубин его души.
Тем временем, Василий заговорил зычным громким голосом на чистейшем финском языке.
– Позовите оберштурмбанфюрера Ральфа Хоне! Мы будем говорить только с ним!
Авдейка очень хорошо знал финский язык. Живя на границе, которая без конца меняла свои очертания, это было обычным и необходимым знанием. Финны с недоумением смотрели на мужчину и женщину, все еще стоявших с поднятыми руками. Один солдат, подчиняясь приказу старшего, кинулся к сторожевой будке, где у них была связь. А Василий, проговорил с легкой насмешкой в голосе:
– Мы сейчас опустим руки. У нас нет оружия.
Старший финский офицер сделал знак своим подчиненным, и два солдата, опасливо косясь на женщину и мужчину, самих, добровольно, по неясной причине пришедших в это логово, быстро обшарили их. У женщины забрали нож. После этого, опять отошли на безопасное расстояние, и офицер кивнул головой, мол, можно опустить руки. Так они и стояли: напряженные, и, почему-то, испуганные фашистские солдаты, и женщина с мужчиной, спокойно взиравшие на всю эту вражескую свору. Прошло несколько минут, которые Авдейке показались очень длинными. Наконец, со стороны горы показались люди. А точнее, нелюди, в людском обличие. Черные эсэсовские формы, начищенные до блеска высокие сапоги и надменные лица с легкой тенью брезгливости. Ну как же, им, почти богам, «сверхчеловекам», приходилось иметь дело со всяким отребьем, низшей расой, можно сказать, «недолюдьми». Авдейка опять скрипнул зубами. Но даже при его молодой запальчивости, ему хватило ума понять, что он в одиночку сейчас сделать ничего не сможет. И он приготовился ждать, что же будет дальше.
Глава 7
После ухода ночных гостей, день покатился, как обычно. Когда стояли белые ночи ко мне вообще сон не шел особо радостно, а с приходом посреди ночи Корнила и молодого Колоброда, и вовсе пропали остатки желания вздремнуть. Божедар пошел заниматься хозяйством на улицу. Я слышала из открытого окна, как он там чего-то пилил, строгал, и между делом беседовал с Хуккой. А я слонялась по дому, пытаясь заниматься домашними делами. Брала какие-то черепушки в руки, натирала их полотенцем, ставила их обратно, опять брала по второму кругу. Потом, поняв, что веду себя, как суетливая старуха, плюнула. Взялась готовить обед, порезалась ножом пока чистила картошку, и вовсе разозлилась. Нет, так дело не пойдет! Нужно идти к Авдею. Пускай рассказывает, что он знает про эту гору проклятущую! Переоделась и вышла на крыльцо. Божедар с легкой усмешкой смотрел на меня, будто читая мои мысли и желания, как с открытой книги. На мои нахмуренные брови, проговорил с улыбкой:
– А мы тут с Хуккой все гадали, когда у тебя терпение кончится. Пес считал, что ты до вечера продержишься, а я с ним был не согласен. Ждал тебя с минуты на минуту. – А потом, демонстративно обращаясь к собаке, легко трепля ее по загривку, проговорил насмешливо. – Вот видишь, пес, я был прав. Так что, как договаривались, мы с твоей хозяйкой пойдем, а тебе дом сторожить.
Хукка жалобно заскулил, нерешительно помахивая хвостом-колечком, при этом, несчастными глазами, почему-то смотрел именно на меня. Будто ожидал, что я отменю указания Божедара и возьму его с собой. Мне пришлось, сжав сердце в кулак, проявить твердость. Собаки – они как дети: раз поблажку дашь, потом не отвяжутся, почувствуют слабину, так и будут давить на жалость.
Мы застали деда Авдея на улице. Он возился с каким-то старым железом, сваленным в кучу в самом углу двора возле небольшой кузницы. Завидев, как мы входим во двор, оставил свое занятие и, радостно улыбаясь, пошел нам навстречу.
– О, кто пожаловал!! Давненько вы к старику не заглядывали. – В его голосе звучали нотки упрека. Я, было, открыла рот, собираясь как-то оправдаться, но он замахал руками. – Знаю, знаю… Дело молодое. Вам не до старика сейчас. – И хитро так подмигнул, отчего у меня, почему-то, загорелись румянцем щеки. Дед коротко хохотнул, глядя на мое смущение, и тут же став серьезным, проговорил. – Корнил говорил, что вы придете. – И тут же, отвечая на наши немые взгляды, пояснил. – Да, да… Они с Николаем уехали. Смотреть новое место. Корнил обещал Николая пристроить на работу, егерем. Где-то под Медвежьегорском. – И со значением посмотрел на нас. А мне вдруг, ни с того, ни с сего, стало тоскливо на душе. Ну, а чего я хотела? Спокойной жизни? Так это теперь, вряд ли.
Авдей покрутил головой, словно искал кого-то глазами. А потом пробурчал себе под нос.
