Владислав Овсянников "Пески исканий"

Поток. Потоп. Переполох,

что меж невидимых дорог

лишь эхом лживым отдаёт,

Но набирает обороты.

Скорость мыслью лихо вьётся,

Предвкушенье. Ожидание…

Как итог, реальность – куцая…

Ни кульминации, ни деконструкции.

Стагнация? Не в то русло? Самости расслоение?

Погрязли звёзды в тумане тусклом?

Шаг из дум. Пелена. Поиски затянулись.

***

Иные мысли – финансов призма,

Ведь коли живёшь ты, и здесь родился,

Бди покорным слугой, будь, следи,

Но не наследи, иначе судьба твоя – чёрный список,

И двери, однажды, герметично закрыты,

Станут стальными, в системе быта – протянешь руку к системе сбыта, по мнению многих совсем забытым быть – лучший выход, поступок – фикция, проступок – пропуск к отбросам истины,

Отбросить мнение – есть вспышка, прения, и сбит прицел в лице окружения,

Холост выстрел, что в шуме призван выстоять, но вмиг, растворится птицами, покидающими город —

это признак, нас масса – призрак, безликих сколько? Заполнен холст,

Сюрреализм. Или, быть может, абстрактный слоган,

Бетонный голос – завывающий свист необъятной, зов с самых разных высот,

Самых разных низов, мы нанизаны – сваи, незыблемо связаны цепью, несём своё знамя сквозь копоть и лёд,

Так, каждый раз, замыкается год,

Так становится толще, растёт переплёт,

Так, каждый раз, закрывая глаза – гаснет глава, абзац, строка,

Только дыхание – ввода курсор и сердцебиение – мысли,

Тело валится с ног, время вторит усталости, только сознание выстоит.

***

Город тает, планы обрастают плотью,

В тепле грядущем теплится одно – он из нас выходит,

Прямо из-под шага ног, но твердь не пошатнулась,

Ведь, что незыблемо останется стоять сколь угодно стуж,

Настанет жуть от перемены переменных, иль станет стыть по жилам алая струна…

Не то есть суть она, увы, не в этом,

Вся суть в тепле грядущего тепла.

Оно не здесь и не вокруг, не рядом.

Пусть захлебнётся местность в собственной среде.

Выходит. Тает. Исчезает.

Сольётся скоро с горизонтом на холсте.

В единой, незабвенной, блеклой… Неповторимой, тусклой, серой мгле.

***

Сутки, часы, минуты мои, скучны для прочих, и нудны, впрочем, и мне они не нужны уже,

Убежать теперь от себя и в степь, но прочно в стенах и слеза назрела,

Назад смотрю, там остыло время, застыло бремя, что сам придумал,

засыпан тоннами предрассудков в огромной колбе или сосуде, в гробу, в грозу ли, или же в бурю, неслышно струн уже на ветру, и бреду в пустую, в бреду проступков, отстал от сути и от рассудка, вокруг лишь тени знакомой смуты, плюс лени комплекс, в плену отшельник, желающий хоть что-то сделать, завис в системе, но крик истошно кряхтит вопреки, мол…

Встань. Иди! Ведь взаперти? Подожди сутки-другие, подумай, на счету часы и минуты – скучны так, что до тошноты и нудно свербит однотипный мотив,

Метроном разбивает желание жить, превращая круги на воде в пустыри, умерщвляя человека в тени, отражая в зеркалах механизм на высоких скоростях, что неистово мчит по путям мимо прочих, сдавливая ночи в зубах, так,

Распухает типизации миг на глазах, заберите часы и минуты, сутки – они скучны и способны лишь поработить,

Мне не нужно всё это – побуду в тени, позади, там время остыло, и стало мостом, —

остыну и я, оставшись на оном.

***

Мой голод – долог, долг? Диалог?

Но с какой же из сторон верный ход?

Незрима плата за песок между строк,

И те скитания – удел одного, но

покуда истощал мой блокнот и заметки – не пополнить, как счёт, я проваливаюсь словно под лёд, в место вечно торчащих шипов – монолог,

Кроме прочего, везде гололёд, в этой плоскости род: жалкий червь, очевидно не понять одного: всё же, это диалог или долг? Но зачем так

долог голод – раскол и молот на стол, сказанных слов осколки – всё, раскалённый лоск, отраженье звёзд или же слёз жжение

сквозь восстающий туман надломлена злость и плот терпит крушение,

В режиме реального времени движется повесть на костях прошлых свершений,

И никак не узреть решения,

Ждать – равно повеситься, еле касаясь поверхности,

Ни капли успеха, прогресса – колесо лишь яро вертится, как схема, система, смета,

Сметая хаоса вектор, и витая лестница в небо их – видится сильно ветхою,

Мгновением гнутся ветки многочисленных ив от света,

В темноте отличи оттенки, просветами от протестов приметами не отличными от той же личины «я»,

Вне себя, ведь в разрезе явственно веет ядом, я чую, рядом грядёт преграда, часы бестактно несут куда-то, на суд? Не страшно, закрыты врата и скучновато, ведь в сумраке не спасут и завтра…

Издох итог, но не сдохнет он, и с какой из сторон всё же верный ход?

Этот голод, что долог – есть диалог? Или долг, пожирающий кислород?

За ответами вновь провалюсь под лёд, там заветы ветров, по утру, сквозь сон, заведомо зная тайну слов, наконец, прошептали мне: – «Ты спасён».

***

Спустя десятки, сотни строк настал обет молчанья как итог скитаний тщательных отчаяния,

С ног сбивает, с толку, монолог вновь выворачивает тяжестью

всё кру?гом снова всё круго?м,и с каждым разом более неряшливо,

Градусов на триста шестьдесят лишь в поле зрения муляж, и то, что скажется никак не станет важным, – всё фальшивый фарс, бумажный брак, бесстрашие отверженное реальностью,

Скважина. Отверстие. Блеск.

Освежёванная форма и сверху, по формуле сделан рецепт, но на деле плешивый проспект, что по серости улицам равен прочим,

И разцница не в масштабах их, нет разнцы впрочем меж днём и ночью,

Снова стена впереди трещит, называемая четвёртой, вновь сокрушаются числа дней фрагментами мин в чертогах,

И не обуздать этот праздный миг, преследуя целью буйство – симультанен мир, он и в нас самих – поражённый чернилами чистый лист, или нетронутый черновик? Опять прикоснувшись так тускло, пусто,

Молчание губит – так чахнет русло.

***

Я прячусь за бумажной волокитой, тень цвета малахит, подай мохито,

Желательно… с алкоголем, где градус поболее,

Чтобы боль, что ментальная разделилась на ноль, это нескончаемый номер,

в котором мрём мы, а после – возрождаемся снова, как волны моря тона горя, аллегорий тонна вторит memento mori и это морит,

Ответный огонь мой – завет утопии и всех не стоит затрат, я болен зарядом воли сопротивляться устами, слогом,

строкой и словом, и потому так много сказано, ведь сказ о том, что таиться за написанным не совсем безопасно, но

незабываемо и прекрасно,

Параллель проста: пред собой слова воздвигай на носителях, самых разных, и неважно как наносить их, ибо после – восстанут стены, убив нежелательных посетителей.

***

Опять перекурил я, вдруг в лесу среди светил, в ушах Холодный Сименс разъёбывает бит, пока разъёбывает быт, но продолжаю быть здесь, царапать этот мир весь, но пока что из глубин, покуда робок мой инстинкт, дом – работа, – нет, я сыт, роба стягивает сны, но и без цели не осилить рукописный манускрипт, в плену цены, так плетутся дни, амплитуда их – постоянной крик, беспокойство, будто пещера, Григ раскрасил эту условность, и теперь на поверхности дней любых бензина разводы – не новость, они не зависят от мины прогноза, но, всё же, острее штыки в колёса вонзает так ненавистный мороз, процессы пассивно норовят на износ движение вскользь и на ощупь, сквозь червоточины толщу я что-то тащу среди полчищ и тут, волчьим оскалом мне шепчет лесная округа: