Лавка «Любовные снадобья»
Татьяна Ма
Лизу все вокруг знают как девочку-беду, а бабушка вообще называет ее вредительницей, ведь у девушки все горит в руках, иногда в буквальном смысле слова: то молоко прольется, то зеркало разобьется, то машина сломается. Поэтому, когда в Лизу попадает молния, даже она сама не удивляется. Удивительно другое! В себя Лиза приходит в каком-то странном городке Сансторм, где ей заявляют, что давно ждут ее. Ведь Лиза теперь и не Лиза вовсе, а Элизабет Кортни, потомственная ведьма-колдовница.Бедовой Лизе в наследство достается запущенный дом и лавка «Любовные снадобья», где все заросло паутиной и покрылось двухметровым слоем пыли. И как, скажите на милость, Лизе навести тут порядок, да еще и магией овладеть? А в лавку уже ломятся оголтелые клиенты, требуя любовных зелий да приворотных эликсиров!
Татьяна Ма
Лавка «Любовные снадобья»
Пролог
– Ох, Лизка. Ох, девка. Никакого толку от тебя нет! – причитала баба Прасковья, склонившись над разбитой склянкой молока. – Одни убытки! Не девка, а вредительница.
– Ба, я ж не специально, – виновато оправдывалась Лиза.
– Не специально она! – всплеснула руками баба Прасковья. – Чего встала столбом? Тащи тряпку.
Лиза развернулась на пятках и соскочила с крыльца, собираясь броситься в летнюю кухню, но зацепилась подолом длинной юбки за выступающую кривым концом доску ступени и грохнулась.
– Вот же ж… – выругалась Лиза.
Из дома доносился ворчливый голос бабы Прасковьи.
Кое-как отыскав в темной кухне половую тряпку, Лиза вернулась в холодный коридор старого деревенского дома.
Осколки разбитой трехлитровой банки бабушка уже собрала, оставалось только подтереть белую молочную лужу. Лиза присела на корточки.
– Чего удумала? – одернула ее баба Прасковья. – Я сама.
– Да я могу… – Голос Лизы, однако, полыхал сомнением.
– Можешь ты! – махнула на нее рукой бабушка и выхватила тряпку. – Ничего-то ты не можешь, Лизок, а ведь уже двадцатый годок тебе.
– Почему это я ничего не могу? – возмущенно пискнула Лиза.
– И как вы там в своих столицах только выживаете, – не слушая внучку, продолжала причитать баба Прасковья. – Говорила ведь Светлане, чтобы оставляла тебя здесь. Глядишь, и жить бы научилась. А теперь что? Вымахала вон красивая какая, а неумеха.
– И ничего я не неумеха! – разозлилась Лиза.
Прекратившая елозить тряпкой по крашеному коричневой краской полу баба Прасковья разогнулась, поморщилась от боли в пояснице.
– Корову доить не умеешь, печь затопить не можешь, шить-вышивать – тоже не твое. Надысь послала воды из колодца набрать, так чуть сама не опрокинулась. Не девка – беда.
– Я, между прочим, машину умею водить, на трех иностранных языках говорю, макияж такой сделаю – закачаешься.
– Ох, и дурна ты Лиза. Да кому ты нужна со своими языками да макияжами? Ведь ни один хороший мужик такую растяпу замуж не возьмет.
– Ба, у вас в деревне устаревшие представления о жизни, – фыркнула Лиза. – Я не собираюсь становится обслугой для своего мужа, я хочу равноправного партнерства.
– Понесла! Понесла! Ничего не разберешь. Иди-ка ты лучше в магазин сбегай. Хоть хлеба купи, – сказала баба Прасковья, отворачиваясь от Лизы и снова принимаясь за мытье полов.
Лиза состроила дурацкую рожицу и снова выскользнула из дома, опять зацепившись подолом о крыльцо и чуть не упав.
– Бабушку твою за ногу! – ругнулась она и вылетела за калитку.
Погода стояла теплая, солнечная. Небо, правда, хмурилось с востока, оттуда ползли подозрительно черные тучи. Лиза этого, однако, не заметила, продолжая мысленно доказывать бабе Прасковье, что никакая она не никчемная и уж точно не вредительница.
К бабушке Лиза приезжала раз в год летом. Обычно на весь июль. Делать здесь было нечего, но не ездить было нельзя: баба Прасковья жила одна, далеко от столицы. А потому любимая внученька Лиза была обязана нести повинность. Потом, в августе, на смену Лизе приедет мать с Лизиным младшим братом, и тогда сама она сможет вернуться в Москву.
Дорога в магазин шла через большое поле, засеянное пшеницей. Магазин этот находился в деревне на другом конце этого самого поля, а там, где жила баба Прасковья, никаких магазинов не было. И Лизе это казалось странным. Деревня вроде не маленькая, а за хлебом и кое-какими продуктами приходилось тащиться за тридевять земель.
Дойдя до раскидистого дуба, росшего как раз посередине поля, Лиза, к своему ужасу, поняла, что она забыла взять и пакет, и деньги. Ну, пакет, допустим, в магазине ей выдадут. А деньги? Она была не местная, никто ее тут толком не знал, в долг вряд ли отпустят. Да и что она скажет: «Здравствуйте. Я Лиза. Я забыла денежку у бабушки взять. Одолжите хлебушка?» Ведь примут за полоумную и будут правы.
И что теперь делать? «Никакого от тебя толку», – тут же всплыли обидные бабушкины слова. Лиза, задумавшись, устремилась дальше по дороге.
Бабушка в чем-то, наверное, права. С Лизой ведь всегда что-то приключалось. Вот, например, сегодня. Несла она это молоко из летней кухни. Хорошо так несла. Банку крепко обеими руками держала. Даже в дом уже вошла, умудрившись открыть дверь на тугой петле. Лиза уже почти до стола эту банку донесла. А потом – бах! – и та выскользнула у нее из рук. Как будто ее кто нарочно выдернул!
Это еще что. Вчера и того хуже было. Баба Прасковья попросила принести от колодца ведро воды. Лиза сразу почувствовала неладное. Обычно бабушка к колодцу ее не пускала. Знала, что Лиза – мастерица собирать приключения на свою пятую точку. А тут отправила. Ну, Лиза и пошла. Крутанула ручку, зачерпнула ведром воды, начала наматывать цепь обратно. Тяжело было, но Лиза справилась. И вот висит ведро прямо посреди колодезного горла. А как достать его? Лиза ручку отпустила, ведро тут же заскользило вниз. Лиза рывком за ведром – и чуть не нырнула в колодец. Каким-то чудом проходивший мимо сосед успел к ней подскочить да ухватить за… В общем, за что-то он там ее схватил да вытащил.
И такое с Лизой приключалось практически каждый день: то микроволновка с разогреваемой ею едой вдруг воспламенится, то лифт с Лизой внутри застрянет, да так, что трое лифтеров не придумают, как Лизу вызволить; то каблук в какую-нибудь щель на асфальте попадет, то Лиза врежется в ствол дерева, бегом несясь в университет; то только что накачанное колесо автомобиля спустит, да не одно, а сразу все четыре. Машину-то, правда, папа ей больше не дает. Опасно.
Лизу, вообще-то, еще с детства прозвали Лизонька-беда, потому что все у нее в руках горит. Иногда в буквальном смысле слова.
Где-то неподалеку громыхнуло, и Лиза очнулась от своих мыслей, только теперь поняв, что ей надо было домой возвращаться за забытыми деньгами, а не идти дальше. Дуб-то, что растет посреди поля, во-о-он как далеко.
Развернувшись, Лиза медленно поплелась обратно. Налетел резкий порыв ветра, упали первые тяжелые капли дождя. Лиза метнулась к дубу. Под его густой листвой можно будет ливень переждать. Черное небо прорезала кривая молния. Тут же разнеслось раскатистое эхо грома. С неба полило непроглядной стеной. Лиза со всех ног бросилась к дубу. Из уроков по безопасности жизнедеятельности она помнила, что в грозу нужно найти какое-то укрытие. Например, спрятаться под деревом. Хотя, кажется, там были какие-то нюансы, которые Лиза запамятовала.
Очередная вспышка молнии застала Лизу уже под деревом. Здесь, под широкими плотными листьями, было тихо и даже уютно. Ливневый поток сюда не проникал. Пока. Лиза взглянула вдаль и увидела полоску светлеющего горизонта.
– Давай, ветер. Давай, скорее. Прогоняй дождь! – крикнула Лиза.
Она надеялась, что ливень закончится до того, как дубовые листья набухнут влагой и уже не смогут защитить спрятавшуюся под ними девушку.
Новый порыв ветра, будто услышав призыв Лизы, зашелестел листвой, погнал по небу упрямые мрачные тучи.
– Вот так! Вот так! Лиза – повелительница стихий! – засмеялась Лиза.
И в этот момент в одиноко торчащий посреди поля дуб ударила молния.
Ветер прогнал тучи, из-за которых тут же выглянуло обмытое дождем солнце. Гроза закончилась, оставив за собой лишь обугленный ствол некогда красивого раскидистого дерева. А Лиза? А Лизы больше не было…
Глава 1
Лизе казалось, что все тело ее горит, словно ее сунули в огонь. Глаза пекло, губы пересохли и слиплись, горло нещадно саднило, язык наждачкой терся о такое же сухое небо. До девушки откуда-то издалека доносились голоса.
– Убилась, как пить дать, убилась насмерть, – говорил взволнованный женский голос. – И как тут не убиться? Молния в дерево – бах! Карета об дерево – трах! Животина в галоп с оврага – скок!
– Ваша правда, матушка Чаттербокс. Убилась, видимо, совсем девица.
Голоса все отдалялись и отдалялись, а потом их совсем перестало быть слышно. Уловив обрывки разговора, Лиза тут же припомнила грозу, заставшую ее посреди поля. Вспомнила девушка и свою глупость: спряталась от молнии под одиноким деревом! Разве можно? Права была бабушка Прасковья, называя ее дурехой-неумехой.
А что было потом? Лиза помнила, как она радовалась налетевшему ветру, как смеялась и называла себя повелительницей стихий. А потом – вспышка! И ничего. Кажется, помутневшим сознанием Лиза тогда успела подумать, что ее шандарахнуло молнией.
И женщины эти вроде только что говорили, будто молния ударила в дерево. А еще они говорили про какую-то карету? А! Наверное, про карету скорой помощи! Видимо, Лизу везли в больницу, а потом близстоящее дерево ударило молнией, и машина перевернулась. А теперь Лиза в больнице! Точно! Все так и было. Хотя нет, подождите. Молния же ударила в дерево, что росло посреди поля. Неужели потом еще в одно ударило рядом со скорой? Если бы речь шла о ком-то другом, то Лиза не поверила бы, но, когда дело касалось ее самой, тут все теории вероятности и относительности рыдали крокодиловыми слезками. Никто бы не удивился, если бы в Лизу и в третий раз долбанула молния.
Решив проверить, правы ли те тетки и действительно ли ее убило намертво, Лиза попыталась распахнуть глаза. Распахнуть сначала не получилось – лишь чуть приоткрыть. Лиза тут же зажмурилась, а затем раскрыла глаза так, что они чуть не выпрыгнули из глазниц.
Она резко села в постели, но тут же, осознав, что на ней ничего нет, поплотнее укуталась в одеяло. Надо сказать, очень странное для больницы одеяло. Оно было стеганным и состояло из множества разноцветных ромбов, в каждом из которых красовалось изображение диковинных животных: вот это было похоже на курицу, но с чудным длинным клювом, а вот это вроде и кот, но с маленькими прозрачными крылышками.
Лиза осмотрелась по сторонам и поняла, что не только одеяло здесь выглядело странно. Все было какое-то… слишком красочное, слишком яркое. Стены окрашены не в привычный больничный тошнотно-серо-сине-зеленый цвет, а переливались цветами и птицами, будто были обтянуты шелковыми панелями с вышивкой ручной работы. Кровать, на которой лежала Лиза, хоть и была не очень широкой, зато сделана была из массивного дерева с резными столбиками по четырем сторонам. На окнах колыхалась легкая, будто сотканная из золотой паутины занавеска, и если бы не многочисленные складочки и сборочки на ней, то Лиза ее бы вообще не заметила – такой она была прозрачной. Да и само окно выглядело странно: рама из светлого дерева, а вверху стекло закруглено и расходится прозрачными лепестками цветка. Лиза такого отродясь не видала. Вообще, нигде, не то что в больничной палате.
Девушка уже хотела соскочить с кровати и посмотреть в окно, за которым раздавался какой-то шум, но тут дверь отворилась, и с порога раздался удивленный возглас:
– Очнулась! Вот те на! А мы уж было подумали, что все – померла!
Перед Лизой стояла дородная женщина в очень странном наряде: длинное бледно-зеленое платье широкой юбкой спускалось до пола, объемную грудь украшали рюши белого кружева. Из-за плеча женщины выглядывали еще две пары глаз, с любопытством взирающих на пришедшую в себя Лизу.
– Простите, – пробормотала Лиза. – А где я?
– В лекарне, милая, в лекарне.
– Где? – не поняла Лиза.
– Да у нас, в Сансторме, где ж еще тебе быть?
– Э-э-э, в Сансторме? – ничего не понимала Лиза.
– Ну да! А я матушка Чаттербокс.
– У нее, видно, от удара память отшибло, – пискнул кто-то, стоявший позади матушки Чаттербокс.
Та обернулась, и женщины, будто забыв о Лизе, начали переговариваться. Видимо, пытались поставить ей диагноз. Посовещавшись, они снова воззрились на Лизу.
– Ты и имя свое не помнишь? – спросила матушка Чаттербокс.
– Почему же, помню. Я Лиза…
– Ох, ну слава тебе, Вечный Пращур! Лиззи Кортни ты и есть. Приехала наконец-то. А мы уж который год ждем.
– Чего?! – Лизе хотелось заорать, потому что, хоть бейте ее, хоть молнией еще раз шпарьте, но она ничего не понимала. Может… Может, она в дурдом попала? Или у нее галлюцинации?
– А мы уж испугались. Месяц назад получили письмо, что ты наконец найдена и вот-вот прибудешь в Сансторм, – заспешила выложить всю информацию одна из женщин, стоявших позади матушки Чаттербокс, – а тут надо же такому случиться: молния в дерево, дерево в карету, животина в овраг, и ты полумертвая! Так, думали, и останемся теперь без любовных снадобий да эликсиров Кортни.
– И так уже, поди, лет десять горюем, – плаксиво заявила третья женщина.
Лиза заметила, что все они были похожи: кругленькие, пышненькие, болтливые, одеты в одинаковые наряды, которые отличались лишь глубиной оттенков зеленого. Только та, что звалась матушкой Чаттербокс, была на голову выше своих товарок.
– У меня вон и сын никак не влюбится, – добавила одна из трех женщин, – да и у самой нога отваливается и отсыхает.
– Мы сами пробовали делать. И мази, и притирания, и зелья-снадобья, да все без толку, – подытожила матушка Чаттербокс.
У Лизы в голове все поплыло от той тучи информации, что на нее вывалили на перебой эти странные тетки-трещетки.
– Подождите! – взвизгнула она. – Какие снадобья? Какие эликсиры? Какая еще Лиззи Кортни? Вы меня с кем-то путаете!
Женщины замерли, будто их заколдовали, и уставились на нее округлившимися глазами.
– Ни с кем мы тебя не путаем. Вот и паспортина твоя, – опомнилась та, что стояла ближе всех к Лизе.
Проследив за ее взглядом, девушка заметила в изголовье кровати тумбочку, больше похожую на приплюснутый шар, а на нем огромный, хоть слегка и потрепанный по краям прямоугольный лист темно-коричневой бумаги. Лиза схватила и увидела на листе свой собственный портрет, вставленный в овальную рамку, а рядом «удостоверение личности», гласившее: Элизабет Кортни, потомственная ведьма-колдовница. Что?
– Это… это не мое. – Лиза отпихнула от себя лист. – Я хочу домой, пожалуйста, – с надеждой взглянула она на женщин.
