Тишина. Хэвен прочищает горло и повторяет:
– Здесь никого. Все в порядке.
Она уже начинает сомневаться в своих словах, а потом слышит голос женщины:
- Вы уверены?
Хэвен застывает. Кровь в ее жилах, кажется, тоже застыла. Она вглядывается в мрачную темноту, как дым, заполнившую коридор, пытаясь увидеть там…
– Вы здесь? – слышит она свой испуганный шепот, но вместо ответа на другом конце провода раздается шипение, как при плохой связи, а ее дрожащая рука не удерживает телефон, и он с приглушенным стуком падает на ковер. Машинально она опускается, чтобы поднять его, но так и остается стоять на коленях. Голос, который она слышит, звучит не здесь, не в этом коридоре, не в этом пространстве и времени, а где-то в уголках ее разума.
Она поднимает голову. На его лице играет его фирменная, невероятно заразительная улыбка, давным-давно зажигавшая в ее сердце теплые огоньки.
– Хэвен, – повторяет он, медленно, будто пробуя ее имя на вкус, и его язык обводит по краю верхнюю губу, оставляя над ней влажную дорожку. Рот его продолжает улыбаться, но глаза не мигая буравят ее лицо. – Проникать в твою голову становится все проще и проще…
Хэвен с ужасом смотрит на темный экран телефона – никакого звонка и не было. Это была лишь иллюзия.
Она заставляет себя снова посмотреть на него. Это не его глаза. Не глаза Джеймса. Точнее, они выглядят,как его глаза, но Хэвен не узнает в них своего старшего брата. Хэвен старается не смотреть в эти пугающие глаза. Она смотрит на большие белые круги на его футболке – мультяшные глаза персонажа из Южного Парка. Откуда он знает, что было на Джеймсе в ту ночь?
– Ты меня боишься? – произносит он, и его язык вновь совершает то же движение. Хэвен думает, сделай он так еще раз, и ее точно вырвет. Она прислушивается к своим ощущением. Боится ли она его? Возможно. Другой вопрос, страшно ли ей?
– Да, – произносит она тихо, но очень четко.
Что-то внутри нее, шестое чувство, маленький чертенок побуждают ее ответить так. Она любит свою интуицию и знает, что в ситуациях, когда не можешь найти ответа у мозга, нужно обращаться именно к ней.
Иногда твой организм лучше тебя знает, как нужно поступить. Первые три дня в ее второй школе в Нью-Йорке каждый раз, выходя из класса в общий коридор, Хэвен сталкивалась с, как выражалась ее подружка Стефани "хулиганами, с которыми лучше не связываться". Хэвен же выразилась бы по-другому. Ей было одиннадцать, у нее раньше ее сверстников начался переходный период, и ей тогда казалось пиком моды красить ногти в матовый черный и носить сразу все кольца с кувшинками, которые присылала ей бабушка. Остальные дети в классе не показывали свою индивидуальность таким ярким образом, и это, несомненно, привлекло внимание Троя и двух его "стражей-троллей", Дика и Свенсона, как мысленно она их называла.
– Что, опять раскрасилась как ведьма?
Приглушенный смех со стороны "стражей".
– Ага.
– Боишься нас, мелкая?
– Боюсь.
Пауза.
– Эм… правда?
– Правда.
На четвертый день Хэвен вышла в коридор без каких-либо препятствий.
Все дело было в психологии, и поистине шестое чувство давало ей понять, что таким людям, как Трой, нужно давать то, что они будто бы от тебя хотят. Сейчас Хэвен чувствовала нечто подобное. Например, то, что ему нравилось положение, в котором они находятся. То, что она стоит перед ним на коленях.
Он чуть склоняет голову набок, и это отрывает ее от мыслей. В голове всплывает картинка.
Больница. Медсестра. Тот же жест, вызвавший у нее беспричинную панику.
– Ты не Джеймс, – произносит она, точно так же как он, медленно растягивая слова. Она понятия не имеет, что ей делать, но точно знает – ей нужно потянуть время. Ей ни в коем случае нельзя разозлить его. И нельзя привлечь внимание Камиллы и позволить ей спуститься по лестнице сюда, в логово Дьявола.
– Нет, конечно, нет.
Он делает шаг вперед, и тусклый свет освещает его полностью. Она смотрит на вздутые вены на левом предплечье, там, где…
– У Джеймса есть шрам.
– Что, Русалочка?
Она вздрагивает, подавляя подступившую к горлу тошноту. "Русалочка", звучит в ее голове любящим голосом Джеймса. Она сглатывает.
Ей девять. Она забралась на дерево, но понятия не имеет, как слезать обратно. Он стоит внизу, говорит ей что-то веселым успокаивающим голосом, но она знает, что на самом деле ему намного страшней, чем ей. Когда он ловит ее, то, не удержавшись на ногах, валится на землю.
– Ты в порядке, Русалочка?
– А ты?
Смеясь, он отбрасывает непослушную прядь с лица. Из-под рукава его оранжевой футболки быстро бежит тонкая красная струйка.
– Отлично. Заживет.
– Шрам. На предплечье. Он есть у Джеймса, у тебя его нет, – Хэвен с горечью ловит себя на мысли, что до сих пор говорит о брате в настоящем времени.
– Извини, Хэвен, некоторые подробности даже мне неизвестны.
– А откуда известно все остальное?
– Из твоего сознания, разумеется.
– Кто ты?
Улыбка становится шире, и на этот раз его глаза оживают. Он явно ждал этого вопроса. Он явно долго раздумывал над тем, что ответить.
– К сожалению, я не собираюсь раскрывать тебе все карты, Хэвен. К сожалению, для тебя, разумеется. Могу лишь сказать, что в каком-то смысле я – часть тебя. А ты часть меня.
– Ты в моем воображении?
– О нет, все не настолько просто. Я очень даже реален. Ты ведь прикасалась ко мне там, в лесу? И дома, когда проснулась от очередного кошмара. Я помог тебе тогда, помнишь?
Мама. Это была не она. Теперь она точно это знает.
– Ты… мертв?
– Смотря какое из значений смерти является для тебя истиной.
Ее передергивает. Свет в глаза. Оглушающий звук столкновения. Горячая кровь между ее пальцами. И как потухающая спичка угасающий свет в глазах ее брата. Смерть для нее имеет только одно значение.
Со второго этажа доносится голос Камиллы, она понимает, подруга зовет ее, она сейчас окажется здесь и…
В отчаянье она смотрит на него. Она должна что-то придумать…
– Камилла. Хочешь защитить ее, верно? – произносит он, будто читая ее мысли. А, может, так оно и есть. – Но тебе не о чем беспокоиться, сегодня я пришел не к ней.
Хэвен не успевает опомниться, как оказывается на спине. Ее тело прижато к полу, а лже-Джеймс нависает над ней. Она открывает рот, но своего крика не слышит. С ужасом она понимает, что участок за участком ее тело парализует, мускулы по очереди превращаются в камень. Совсем как много лет назад в лесу перед тем, как ее поглотила та жуткая туча… Нет, нет, она не позволит! Она сможет… Сможет бороться… Будто в опровержение ее мыслей тьма вокруг нее сгущается.
Тьма поглощает ее. Нет… Она внутри нее, в самом ее сердце… Бабушка…
Ее тонкий детский голосок из далекого воспоминания смешивается с ее тихим стоном из настоящего, а пол под ней проваливается, обнажая темные неподвижные воды. И перед тем, как погрузиться в них, Хэвен видит бездонные черные дыры на том месте, где только что у существа, претворяющегося Джеймсом, были глаза.
– Хэв?
Первые попытки тщетны, но с какого-то раза, Хэвен не уверена с четвертого или пятого, у нее все же получается открыть глаза. Комната растекается подобно свежему рисунку красками, на который нечаянно пролили стаканчик воды. Ее блуждающий взгляд все же выцепляет из общего расплывчатого изображения нужный объект, и Хэвен видит обеспокоенное лицо Камиллы.
– Ты в порядке?
Хэвен приподнимается. Кожа на диване неприятно скрипит от ее движений. Она садится и пытается принять максимально не раздражающее болевые рецепторы положение. Голова раскалывается, и все суставы в теле ноют.
– Как твоя мама?
– Нормально, она все еще спит.
В гостиной повисает молчание; Хэвен задумывается, чувствует ли она обиду на Камиллу за то, что та бросила ее одну внизу, но вскоре понимает, что раскаленный гвоздь в ее голове заглушает любые другие чувства.
Но, словно прочитав ее мысли, Камилла спешит оправдаться:
– Прости, что оставила тебя тут совсем одну. Мама закричала, и я подумала, что с ней что-то случилось. А вдруг с ней бы и вправду что-то случилось?!
Гвоздь забивается глубже, проворачивается у основания черепа, и Хэвен морщится от боли. Криков Ванессы она не слышала, в этом она уверена наверняка.
– Тебе, вероятно, показалось. Воображение разыгралось.
– Так и есть. Она спала в кровати, как младенец. Я почти сразу поняла, что, если кто-то и кричал, так точно не она. А когда я спустилась вниз, ты лежала на полу и кричала.
– Эм… Кричала?
– Да. У тебя глаза были зажмурены, и все тело странно скрючено, будто каждый мускул был напряжен. Я испугалась, что у тебя случился приступ. А потом вспомнила, что у тебя нет эпилепсии, – Камилла устало вздыхает и трет большим и указательным пальцами переносицу. – В какой-то момент ты успокоилась и отключилась. Я еле перетащила тебя на этот чертов диван. Ты знала, что человек без сознания тяжелее, чем в сознании?
Хэвен открыла было рот, чтобы возразить, что так обычно говорят о мертвых, но потом передумала и спросила:
– То есть, я лежала на полу одна и ничего… никого около меня не было?
– Нет.
В голосе Камиллы сквозит неуверенность. Хэвен придвигается ближе.
– Помнишь, я говорила тебе, что верю в твои слова?
– Да.
– Я и вправду верила тебе, Ками. Но верило мое сердце, а разум отчаянно отказывался принимать твой рассказ за правду. Но теперь и он поверил.
Камилла заметно напрягается. Она закусывает нижнюю губу, и Хэвен пробирает дрожь, подруга делала так в детстве, когда ей было страшно.
– И что же изменилось?
Действительно, что? Она видела другого Джеймса и тогда, в лесу. Но в тот раз она не чувствовала себя так, как сейчас. Будто она спустилась в ад, а потом поднялась обратно.
– Я видела то, что ты видела. Чтобы это ни было. Но оно в точности такое, каким ты мне его описала. На мгновение оно показало мне свою истинную сущность. И это дало нам преимущество.
Камилла горько улыбнулась.
– Правда? И какое же?
– Мы теперь обе знаем, что он существует.
Часть 2. Злость Глава 19. Злость
Четыре столетия назад…
– Не могу в это поверить… Второй ребенок в семье.
Женщины, завидев его, понижают голос до еле различимого шепота.
Но его мало волнует, о чем они говорят. Он слышит такое каждый день, с того момента, как начал понимать речь, и давно привык к подобным разговорам. Он понимает их волнение. Второй такой ребенок в семье. Его старшая сестра, а теперь и он сам. Но это не было бы странным, если бы он не родился мальчиком.
"Избранным девам даны невероятные способности".
Это были последние слова его бабушки перед смертью. Тогда все в комнате, кроме него, поняли их смысл. Перед тем, как веки бабушки сомкнулись навсегда, она посмотрела на него. Из ее обесцвеченных старостью серых глаз сочилась злость. Он знал, она злилась не столько на него, сколько на его родителей, ведь они не должны были позволить ему жить. Его бабушка умерла, ни с кем не попрощавшись, выразив тем самым тихий протест, единственный, на который она была способна. Протест против его жизни. Ведь он может делать то, на что в поселении способны лишь немногие девушки.
В его груди закипает ярость. Почему это происходит с ним? Чем он это заслужил? Его вины нет в том, что он родился. В конце концов, такой жизни он не просил. Он чувствует, как сердце гулко бьется о ребра, удары посылают волны возбуждающей вибрации по телу. Он должен успокоиться. Когда он нервничает, происходит…
Откуда ни возьмись в воздухе появляется большая серая птица, она пролетает слишком низко над его головой, едва не задев крыльями его волосы. Он вздрагивает от неожиданности, а птица вместо того, чтобы взлететь выше, врезается в крышу соседского дома и, оставив на светлом дереве красный круг, плашмя падает на землю, раскинув крылья. С минуту она слабо дергается, а потом затихает. Правое крыло ее склоняется к траве, как завядший цветок. Он слышит, как затихают голоса женщин позади него и, вопреки охватившему его смятению, его губ касается ухмылка.
Такого он еще не делал.
***
– Ты в порядке? Хэвен!
Хэвен нехотя отрывает взгляд от завораживающего ее зрелища – растворяющегося белого молока в черном кофе.
– Что, мам?
