4. Обратно, на Бора-Бора
– Так. У меня пять минут! – строго говорит элегантная деловая дама в брючном костюме.
– А у меня – вечность… – в полушутку замечает Аристарх.
– Ну, вообще-то… у меня тоже… – неожиданно смущается дама.
Поднимает с гитарного чехла диск, рассматривает. Любопытствует, показывая на комбик:
– Это у вас синтезатор играл?
– Типа того… – соглашается Аристарх.
Пусть будет синтезатор. Не объяснять же человеку, что такое комбоусилитель, в просторечии – комбик, предназначенный для многократного…
– А я отдыхала на Бора-Бора… – мечтательно произносит дама. – Волны плещутся! Солнышко! Красота! Вернулась в Москву, а тут… Брат безработный, в депрессии. Пьющий. Отцу девяносто два, прогрессирующая деменция… Оба живут на даче… Духота и абсолютный негатив… Молодой человек, я хочу обратно, на Бора-Бора!
«А чего хочу я? – эхом отдается в душе Аристарха. – Я хочу в Ясенево, в гости к девушке из «Пятерочки»… Если честно. А еще было бы крайне любопытно заглянуть в будущее. Хотя бы лет на пятьдесят или сто пятьдесят. Интересно же, сможет ли искусственный разум по совокупности больших данных – генетики новорожденного, полных сведений об окружающем мире, с высокой точностью предсказывать будущее младенца? Сообщение из новостной ленты будущего: сегодня в Венеции родился великий кинорежиссер XXII века… Если на тот момент останется кинематограф, конечно. И сама Венеция не уйдет окончательно под воду».
5. Пироженки
Серенькая старушка – мышонок. Поношенная пуховка, подслеповатые глаза за круглыми ленноновскими очками. Слегка прихрамывает на левую ногу. Остановилась и шарит по карманам, рассказывает доверительно:
– Я сына в коме рожала… Прогулялась на тот свет и обратно…
Продолжает что-то искать.
– Пусто там, темно. Ни тебе тепла и уюта, ни кофе с пироженками… – шарит по карманам, добавляя с хитрой улыбкой: – А я люблю пироженки…
Наконец, добрая душа находит мелочишку, бросает на чехол:
– Ты не стесняйся, что просишь подаянье, – утешает. – Пой!
Проводив взглядом старушку, Аристарх не стесняется – поет, думая о пироженках и кофе.
«Комфорт – вот новый бог человечества, – думает Аристарх, перебирая аккорды и вокалируя. – Точнее, это неисчислимый пантеон богов и божков разного калибра. Утренний кофе, хорошая одежда, благоустроенное жилище, автомобиль и прочие защитные оболочки, футляры. Люди укрываются в них от холода, ветра, дождя, опасностей, превратностей жизни. Как премудрые пескари в норках, вырытых в илистом дне. Это позволяет длить существование. Так было во все времена, но последние пару сотен лет особенно заметно. И футляры усовершенствовались до небесных высот. Так что да: комфорт – новый всемогущий бог человечества. А кофе с пироженками – маленький, подчиненный главному языческий божок, вполне безобидный. Американцы вообще всерьез мечтают о личном бессмертии. Высшая степень комфорта. Что ж, пусть попробуют, как сказал один мудрый человек…»
А что представляет собой норка, в которой укрылся премудрый Аристарх? Этот красный полукруг, в котором он стоит и поет. Убогое убежище, но уж какое есть.
6. На голове его роскошный котелок
– Семь сорок споешь?
Аристарх, уже некоторое время извлекавший звуки ad libitum и зависший на этом, перестает играть. Перед ним небольшого роста, поджарый мужчина в белом распахнутом плаще. Голова не покрыта, во взгляде – библейский огонь.
– Обычно я пою свое… – привычно начинает Аристарх.
– Евреи две тысячи лет живут в России! – нетерпеливо прерывает его поджарый. – Это тоже свое!
– Вы не поняли: я свои песни исполняю…
– Евреи в России две тысячи лет живут! Это тоже свои песни!
Уходит, гневно сверкнув черными очами.
«Неловко получилось, – озадаченно думает Аристарх. – Говорим на одном языке, а как будто на разных. И каждый глаголет о своей боли, не особо пытаясь понять собеседника. Эмоции захлестывают. Мир как одна большая пьеса по Чехову, где все герои произносят монологи, не слушая друг друга. Миром правят страсти… Изрядно избитый тезис. Однако не все банальное плохо, но многое банальное истинно, как сказал один русский философ…»
В вагоне Аристарх удачно пристраивается в уголок, достает смартфон и ищет что-то в интернете. Находит и, достав наушнички, слушает, прикрыв глаза. Аристарх утомлен и серьезен. После долгого рабочего дня ноги гудят от усталости. Но понемногу он оттаивает, улыбается и наконец приобретает вид глуповато-блаженный. Время от времени он нажимает на чувствительный экран, снова и снова слушая хрипловатый, чуть грассирующий голос, поющий о том, как…
Он выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона.
На голове его роскошный котелок,
В больших глазах зеленых на Восток
Горит одесский огонек…
7. Зачем старухе рок-н-ролл?
Людская лавина набирает массу и скорость – близится час пик. Если эта лавина еще немного прибавит в скорости и массе, Аристарх будет захвачен этим потоком и унесен неведомо куда. Стоять и петь здесь, на берегу времен, в сущности, глупо – очень мало кто слышит хотя бы одно слово. Но Аристарх стоит и поет – это его защитная реакция. Он попросту не знает, что еще мог бы здесь делать.
Моложавая дама в джинсах притормаживает, рассматривает диски. Аристарх делает паузу в песнопениях, включает экскурсовода:
– Песни на этом альбоме по стилистике ближе к блюзу и рок-н-роллу…
Народу все прибавляется, поток все ближе и ближе.
– А на этом – легкие, приятные композиции, эдакая гитара-гитара…
Аристарх говорит, а сам смотрит на эту стремнину, как завороженный.
– Возьмите гитару-гитару… Вам должно понравиться.
Дама тем временем внимательно смотрит на Аристарха.
– Думаете, зачем старухе рок-н-ролл? – неожиданно отчеканивает она, как диктор на телевидении. – Не думайте… Я тоже в порядке… Только бейсболку дома забыла…
Аристарх невольно поправляет бейсболку, собираясь объясниться, сказать, что не имел в виду ничей возраст, что сам обожает романсы Петра Лещенко, но благоразумно решает промолчать. Дама берет рок-н-рольный диск и величественно растворяется в потоке пассажиров метро.
Возраст – это фобия. Нарастающий страх. Вдаваться во взаимные объясненья – нудное дело, а с незнакомым человеком – совершенно никчемное. Аристарх и так стал слишком большим занудой и педантом, каждое утро пытается учесть любой поворот предстоящего дня. Однако это еще одна большая иллюзия, ибо все повороты грядущего ни предвидеть, ни тем более учесть абсолютно невозможно. Ведь в чебуречной на Солянке можно увидеть Джонни Деппа, в задумчивости жующего творожную запеканку, а в метро, дожидаясь электрички, услышать, как где-то неподалеку, в переходе, божественным голосом поет сам Синатра:
– This is my Way…
8.
Акт
Любви
…На Патриарших – тишина,
Осень достигла дна,
Медлит на середине себя самой…
Он и она заходят в тупичок перехода, у входа в который играет Аристарх. И там начинают вальсировать.
…Желтые рыбы в темной воде,
Сами не знаем, кто мы и где,
Но мы не хотим встречаться с Зимой…
Пассажиры метро снимают вальсирующую влюбленную пару на смартфоны.
Песня близится к последнему аккорду, Аристарх оборачивается – пара танцует. Самозабвенно, влюблено. На всем белом свете есть только эти двое, более никого.
Слова закончились, но Аристарх оборачивается – танцуют! – и играет дальше, круг за кругом. Наконец, замедление и последний аккорд.
Он и она уходят, немного смущенные, но счастливые. До Аристарха вдруг доходит, что это был акт любви. Фантастический – прилюдный, одновременно и откровенный, и целомудренный акт любви.
«Ай да бодхисатва, ай да сукин сын! – думает Аристарх изумленно и радостно. – Каждая песня как живой человек – зачата в страсти, рождена в муках, живет, незаметно умирает… Эта песня сегодня жива как никогда, ибо танец влюбленных – какая награда может быть выше?»
9. Режиссёр
На Аристарха накатывает девятый вал одиночества – невидимый, неведомо откуда взявшийся. И снова мимо текут люди, много людей, а он поет и играет как будто в безлюдье, в абсолютной пустоте, в Космосе за бортом корабля. Беззвучно, глотая воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Живая жизнь проходит стороной, утекает куда-то, сливается в огромное канализационное отверстие – фффффурх! И нет ничего. Знакомый морок. Его нельзя разом отогнать, от него нельзя отмахнуться, можно только пережить. Набраться терпения и ждать, ждать, когда откроется невидимая калитка и придет что-то новое.
Вскоре через невидимую открывшуюся калитку проникает молодой человек лет тридцати. Он подходит к Аристарху поближе, принимая артистическую позу человека, слушающего вдумчиво, внимательно. В паузе между песнями делает вкрадчивый шаг поближе, произносит со значением:
– Знаете, что я вам скажу? Вы талантливы! Да! Да!! Вы – талантливы!
– Да неужели…
– Правда, правда. Дайте угадаю: вы – не москвич!
– Ошибаетесь…
– Ах, какая жалость… Вы знаете, я даже разочарован… Никому не говорите об этом! Вам нужно придумать легенду – вы приехали откуда-нибудь из провинции. С севера! Меня сложно чем-то зацепить и дома ждет куча дел… Но… Еще одна песенка.
Ценитель прекрасного делает шаг назад, снова принимая позу вдумчивого слушания. Аристарх исполняет романс. Шаг на сближение, прощупывающий голос:
– Вы ведь служили в армии, да?
– Нет…
– А поете так душевно! Как будто служили где-нибудь… в Афгане! Знаете, я очень спешу, но… Так и быть – спойте еще песенку…
Аристарх исполняет ритмичную вещь в стиле реггей – эдакая Ямайка-Ямайка, но по-русски.
– Эта песня ассоциицируется у меня с Карелией… – умозаключает слушатель. – Поход, песни у костра… Вы, наверное, любите ходить в походы?
– Не очень…
– И тем не менее – эта песня очень подходит для документального фильма о природе. Она записана?
– Нет.
– Какая жалость! Это же готовый саундтрек! Ну, еще одна песенка и – все!
Аристарх покорно исполняет еще одну. Опять вкрадчивый шаг поближе:
– Вы пробовали писать музыку для кино?
– Нет…
– Напрасно! Вам нужно писать музыку для кино! Я слышу прекрасные, почти готовые саундтреки!
– В киношную тусовку с улицы не попадешь… Каста.
– Ошибаетесь! Это вполне возможно. Я сам кинорежиссер. В тусовку попал с улицы. Просто походил на кинофестивали, и одному режиссеру понравилось мое лицо, пригласил сниматься. Знаете, дам вам совет – посетите какой-нибудь кинофестиваль. Только оденьтесь… стильненько… Походите, пообщайтесь… Говорите всем, что уже сочиняли музыку для кино. Не говорите, что для блокбастеров – для документального кино, например… Ну, еще одну песню, пожалуй…
Аристарх играет песню, пульсирующую, как набухшая вена.
– Как-то монотонно… Есть что-нибудь более разнообразное?
И тут Аристарх срывается:
