Нина Шевчук "Сувенир"

Действовал он уверенно. Соврал теще, что идет «подхалтурить» и покинул квартиру в рабочем комбинезоне с ящиком сантехнических инструментов, а через десять минут на чердаке превратился в очаровательного героя из блокбастера. Облегающий черный костюм, перчатки, лыжная маска и высокие туго зашнурованные ботинки придавали Гене сходство с Бэтменом. Старый розовый рюкзак за спиной, отвергнутый недавно младшей дочерью, сильно портил имидж, но Гену это нисколько не заботило. Он с трепетом предвкушал богатый «улов».

Быстро справившись с новым замком при помощи отмычки, Гена зашел в шахту и тихо притворил за собой дверь. В стенки мусоропровода были вмонтированы яркие лампы, но Гена ими пользоваться не рискнул: свет мог привлечь внимание кого-то из жильцов. Он достал из кармана налобный фонарь и принялся осторожно спускаться по лестнице. Страховку Гена не использовал, так как возня с ремнями значительно замедлила бы ход операции. Да и ловкость никогда его не подводила. Будь Генина мама цирковой артисткой, а не «гастролершей», промышлявшей карманными кражами, он, того гляди, стал бы выдающимся акробатом.

Тихо поскрипывая резиновыми подошвами, Гена уверенно продвигался к цели и считал этажи по тускло светящимся окошкам шлюзов: десять, девять, восемь, семь… Еще немного, и он окажется перед вожделенным окошком, откроет дверцу шлюза при помощи аварийного ключа, украденного у рабочего мусорной компании во время прошлой чистки, и ловко заберется в квартиру. Потом он найдет вдовьи камешки и вылезет обратно с такой же легкостью, а шлюз автоматически закроется за его спиной, будто двери супермаркета. Самым замечательным в сложившихся обстоятельствах будет тот факт, что вдова, скорее всего, еще долго не обнаружит пропажу, а хватившись, обвинит в краже своего ухажера. В самом деле, кто еще мог взять рубины, как не облезлый старикашка? То-то он к ней зачастил в любовь играть?

План казался идеальным. Гена учел все. Все, кроме давней вражды Людмилы Антоновны с Натальей Андреевной.

Во время жеребьевки бывшая любовница вытянула номер квартиры, расположенной прямо над лотом, доставшемся вдове. Таким образом, несмотря на расстройство по поводу невезения (пятый этаж бесспорно удобнее шестого), Наталья Андреевна получила отличную возможность отомстить за все обиды прошлых лет. Она как раз ушла на пенсию и могла всецело посвятить себя вендетте.

Сперва она резко изменила свой график – из жаворонка переквалифицировалась в сову. Ложилась далеко за полночь и, начиная с девяти вечера (когда вдова отходила ко сну), прогуливалась по квартире, громко топая, роняя тяжелые предметы и звучно напевая шансон. Уборку тоже перенесла на девять вечера.

Через месяц по жалобе Людмилы Антоновны к ней наведался участковый. Наталья Андреевна любезничала с ним, напоила чаем и убедила, что у Людмилы Антоновны тяжелая неврастения. Соседи по площадке подтвердили, что вдова и на прежнем месте безобразничала – нарушала общественную дисциплину (соседям, видимо, тоже не нравилось сочетание рубинов со спортивным костюмом).

Стоило Людмиле Антоновне вывесить белье, как Наталья Андреевна сразу же начинала вытряхивать самые пыльные коврики и одеяла. Снаружи кухонного окна она прикрепила кормушку для птиц, и стекла вдовы исправно покрывались белыми росчерками голубиного помета. А уж такая заметная штука, как мусоропровод, и подавно не могла остаться без внимания неумолимой мстительницы. Сделала она следующее: купила в автомагазине небольшую канистру машинного масла, уселась сверху на свой контейнер в тот самый момент, когда он поднимался, и вылила небольшое количество вонючей жидкости на стенку шахты так, чтобы она стекла и пропитала мягкую прокладку шлюза Людмилы Антоновны. Контейнер не выдержал восемьдесят килограммов мстительной плоти и сорвался на пол, и Наталья Андреевна больно ударилась копчиком о борт импровизированной ступы. Но теперь каждый раз, когда Людмила Антоновна выбрасывала мусор, по ее кухне разносился отвратительный запах. Причем она и понятия не имела, откуда он взялся.

Если бы только бедная Наталья Андреевна знала, что именно эта ее проделка спасет рубины и личное счастье соперницы, то она ни за что не умаслила бы шахту. Открыв окошко аварийным ключом, Гена уселся задом на нижний бортик отверстия и просунул ноги в поднявшийся контейнер, собираясь насильно опустить кронштейны. Чтобы усилие было достаточным, он взялся за верхний бортик обеими руками. Кожаные перчатки скользнули по жирной поверхности, Гена дернулся, стараясь сохранить равновесие, и выпал из шлюза спиною вниз.

На счастье горе-вора, мусорная компания не слишком добросовестно выполняла свои обязательства – гигабаки опустошались реже сроков, заявленных в договоре. Гена приземлился в мягкую гниющую массу и отделался тяжелыми вывихами конечностей. Целый час он пролежал, тихо постанывая, пытаясь справиться с болью, чтобы вернуться по лестнице на чердак. Но не сумел и стал звать на помощь.

Когда жильцы дома узнали о случившемся, поднялся жуткий скандал.

– Мало того, что запёрли нас в скворечники, еще и дыр понаделали, через которые грабить будут! – возмущались квартиросъемщики на общем собрании.

– А я говорила – все эти новшества до добра не доведут! – брала инициативу в свои руки Наталья Андреевна. – На Лучистой мы бед не знали. Везде порядок был – и в доме, и во дворе. Никто никому на голову свой мусор не вываливал. А теперь что? Грязь, смрад, гнилью несет или вообще каким-то… машинным маслом!

– Вот-вот, – вступила Людмила Антоновна. – И у меня чем-то таким воняет нестерпимо.

– На Лучистой хорошо было, это да, – тихо прошамкала алкоголичка Инга. Исхудавший Бублик чесался у ее ног.

В центре детской площадки, где проходило собрание, стоял Оноре де Мирабо. Его лицо, бледное и вспотевшее, напоминало десерт бланманже.

– Это просто неслыханно! – взорвался, наконец, он. – Мы устанавливали мусоропровод в десятках домов! Сотни, да что там сотни – тысячи наших пользователей за все время существования компании не причинили столько вреда, сколько один ваш подъезд за год!

– Вроде остальные из другого теста сделаны, – перебила его Настя. – Небось, так же мучаются, как мы.

– Вы?! – взревел несчастный представитель. – Когда ВЫ своим разводным ключом выломаете в доме все розетки, электриков обвинять станете? Не знаю, из какого теста вы сделаны, но мозги у вас явно зачерствели.

– Игорь, сделай что-нибудь! – потребовала оскорбленная Настя у мужа. Тот стоял, отвернувшись, и все глубже втягивал голову в плечи.

– Послушайте, – вежливо, но уверенно, сказал Егор. – В договоре значится, что мы имеем право отказаться от услуг вашей компании и устроить вывоз мусора по старой системе, как делают жители окрестных районов, ведь так?

Мирабо устремил на него взгляд, полный презрения. Повисла тяжелая пауза. По лицам жильцов было ясно, что на уступки они не пойдут. Если бы обнаружилось, что мусоропровод сделан из потенциально опасного материала, или же он несет еще какую-то угрозу для здоровья, то можно было бы маневрировать. Но коль дело коснулось самого дорогого – имущества, любые уговоры и угрозы будут бесполезны.

– Ну и черт с вами! – сдался революционер. – Делайте, что хотите! Надо же, как подобрались! Хорошо, что таких мало. А не то рожениц до сих пор подвешивали бы за ноги, чтобы облегчить роды, а сифилис ртутью лечили.

С этими словами Мирабо покинул поле боя. Побежденный, но гордый.

Порою бывает так, что события, никак между собою не связанные, странным образом влияют друг на друга. Посреди леса многовековой усталый дуб вдруг покрывается весенней зеленью. Старик-бука ничего не знает об институте брака, а также прочих человеческих печалях и радостях. Раскинулся шатром среди берез и улыбается новому солнцу. Но случается так, что едет мимо грустный человек-холостяк, глядит на свежие прозрачные листочки и решает полностью переменить свою жизнь. Жениться, например.

Появление помойки у высотки на Прогрессивной стало новым началом для многих обитателей дома. Точнее сказать, «старым началом», ведь устроили помойку по правилам, заведенным на Лучистой.

Людмила Антоновна больше не ссорилась с Натальей Андреевной. Общий враг в лице мусорной компании сплотил женщин так же сильно, как когда-то поссорил общий муж. Теперь они вместе ухаживали за помойкой, и Наталья Андреевна, судя по всему, стала посещать известный клуб одиноких сердец.

Когда пришла весна, Сиротины посадили во дворе тополя. К молодым деревцам приладили симпатичные кормушки, и дети каждый день возились со стайками городских птиц. Для младшей Кати купили недорогой фотоаппарат, так как она мечтала стать фотохудожником. Теперь, вместо бездомных щенков и котят, дети дарили соседям и друзьям снимки птиц и красивых букашек. Старшему Ромику разрешили взять в дом немецкую овчарку Бэку. Он от этого сразу повзрослел и вместе с Бэкой стал приглядывать за младшими Сиротиными.

Дядя Гриша, который в последнее время увядал, как азалия под лучами палящего солнца, приободрился и пошел на поправку. Он сам установил на новой помойке пластиковый ящик и расклеил объявления с просьбой не выбрасывать отжившие бытовые приборы.

Теща Гены Попрыги, давняя приятельница Людмилы Антоновны, уговорила вдову не обращаться в милицию. Оказалось, что у Гены должен в скором времени родиться третий ребенок, а, учитывая прежние «заслуги», административным наказанием он не отделался бы. Людмила Антоновна пожалела маленькую кроткую Лену Попрыгу и не стала обрекать ее на участь многодетной матери-одиночки. В благодарность за великодушие Гена усердно трудился на общем «помойном поприще», на собственные средства окрасил бордюры, лавочки вокруг дома и аттракционы на детской площадке.

В общую идиллическую картину не вписывалась только Настя Плотникова. После собрания жильцов она жестоко поссорилась с Игорем:

– Ты просто тюфяк! Размазня! – кричала Настя, брызгая обильными слезами. – Мало того, что зарабатываешь копейки, и мы должны прозябать в этой клетке, так еще и заступиться за меня не можешь!

Игорь долго курил на лестничной клетке, а вечером того же дня Зоя Сиротина видела, как он ушел куда-то с большой дорожной сумкой. Вскоре Миша Пугаев, жилец с девятого этажа, встретил его в городе с Алиной. В высотку, кстати сказать, почтенный господин, навещавший Алину на Лучистой, переехал сам, с другой девушкой и йоркширским терьером. Печальные события в семье Плотниковых долго увлекали жильцов, хоть никто не был уверен в достоверности деликатных обстоятельств драмы. Миша Пугаев был тот еще болтун.

Несколько месяцев Настя хандрила и почти не выходила из дома. Все это время Валентина кормила ее, гуляла с ребенком, ставшим, кстати сказать, ее крестником. Постепенно обе женщины справились со своей тоской. Теперь у каждой из них было то, чего не было у другой. А дружба, как и любовь, любит равных.

Первое время после устройства помойки тетя Инга стеснялась возобновить свой промысел. Все-таки раньше она была бездомной и имела все моральные права на то, чтобы рыться в мусорных баках. Владелице квартиры в новостройке это занятие было совсем не к лицу. Пусть даже лицо осталось прежним – синим и отечным. Она держалась из последних сил, пока Бублик, презрев условности, от души наверстывал упущенное за время существования мусоропровода. Он снова отрастил бока, стал благодушным и, несмотря на независимый нрав, терпеливо принимал ухаживания овчарки Бэки. Когда Инга была уже не в силах выбирать между спиртным и едой (пенсии хватало только на один из этих пунктов ее повседневного меню), она решила презреть свой статус домовладелицы и присоединилась к питомцу, как в старые добрые времена.

Что же до главных героев этого повествования – дома и помойки на Лучистой, их судьба не сложилась так печально, как этого мог ожидать читатель. Старых добрых стен не коснулась злая «шар-баба» экскаватора, а площадку перед домом не зачистили наглые бульдозеры.

После того, как все жильцы съехали, Лучистую посещали новые команды экспертов и плеяды комиссий. Они спорили, обсуждали, снова замеряли и щупали, а потом решили, что первый вердикт был ошибочным и дом после небольшого ремонта будет вполне пригоден для жилья. Ведь все новое – это хорошо залатанное старое.

Дом передали в маневренный фонд и скоро в него заехали новые счастливые обитатели. В основном, врачи с учителями.

Шнобель

Едва переступив порог дома и скинув с плеч тяжелый квадратный рюкзак, Валентин разрыдался в голос. На кухне сразу же раздался грохот. Это до смерти напуганная мама уронила кастрюлю с очищенным картофелем.

– Что?! Валя?! Что случилось? Господи! – кричала мама, насильно поворачивая Валю вокруг своей оси и пытаясь отыскать повреждения.

Она наскоро прощупала через пиджак тонкие мальчишечьи руки, запустила пальцы в густую копну взмокших русых волос и быстро обследовала голову на предмет ранений. Валя, тем временем, наращивал «рыдательные» обороты. Мамино внимание всегда подливало масла в огонь его горьких обид. Фонтан «Дружба народов», который учительница показывала утром на картинках, имел гораздо больший литраж, чем девятилетний Валя, но сейчас едва ли он мог бы потягаться с мальчиком в выразительности разбрызгивания жидкостей.

– Отставить рыдания! – звучно приказал папа, давно наблюдавший за происходящим. Валя мгновенно затих, оскорбленно глянул на отца, потом перевел взгляд на мать, и слезы продолжили катиться по красным щекам, но уже беззвучно.

– Миленький мой, сыночек! Скажи нам, что случилось? Не пугай так маму!

– Ни… ни… ничего не случилось, – выдавил Валя, всхлипывая. – Просто я… просто я… страшный!

Слово «страшный» получилось сиплое, низкое. Можно, в общем-то сказать, страшное.

– Во номер! – удивился папа и сложил руки на груди. – С чего это ты взял?

– Так, сыночка, снимай туфли, умывайся, а потом поговорим. Папа сейчас за тортиком сбегает. Хочешь тортик? – засуетилась мама, стягивая со школьника пиджак. – За чаем и поговорим. Так лучше будет.

Папа, не любивший тортики и особенно – за ними ходить, буркнул что-то невразумительное, но пошел одеваться.

Не прошло и полчаса, а Валюшка уже уныло жевал кусок шоколадного бисквита. Мама и папа устроились напротив.

– Валентин, с чего ты взял такую глупость? – не выдержала мама.

Валюшка скорбно проглотил прожеванное.

– Это не глупость. Я – страшный, – сказал мальчик с той же обреченной уверенностью, с какой, должно быть, однажды произнесли фразу «И все-таки она вертится!» – Просто урод.

– И в каком именно месте, позволь спросить, ты – страшный урод? – полюбопытствовал папа, иронически поджав губы.

– Вот в этом!

Пальцем, густо измазанным шоколадом, Валюша ткнул себя в нос. Мама тут же отерла полотенцем поставленную на кончик носа сладкую печать. Она приняла близко к сердцу заявление сына и сильно нервничала. Потому молчала.

Нос у Валика и в самом деле был примечательный – тонкий и очень длинный. Эту особенность он унаследовал от мамы. Но из-за больших черных глаз и пухлых розовых губ маме их общий нос шел гораздо больше, чем веснушчатому голубоглазому Валику. Всем остальным, кроме носа, он удался в папу.

– Как я вообще буду дальше жить с таким шнобелем? – драматически вопросил Валентин.

– Давай отрежем, – предложил нечуткий папа.

– Валюша, у тебя самый замечательный нос! Правда, папа? Он немного великоват, но это даже лучше. Большой нос выглядит очень мужественно, – стала уговаривать мама. – Скажи ему, папа!

– Конечно. У всех настоящих мужиков огромные носы. Видел портрет Наполеона? Вот такенный клюв у него был!

Валентин злобно отодвинул блюдце с тортом.

– А новенький Рома так не думает!

– Что за Рома?

Терещенко. Его на этой неделе из «Б» класса к нам перевели.

– И что же, это он тебе сказал, что ты страшный? – голос мамы изменился. Стальным альтом в нем зазвучало задетое достоинство.

– Он не сказал. Он просто… он просто с самого утра смотрел на меня вот так противно и тер свой нос.

Слезы снова повисли на Валюшкиных ресницах.

– Так надо было потереть ему морду кулаком, – возмутился папа.

– Дима, Дима, ну чему ты его учишь? Валечка, а ты уверен, что он хотел тебя обидеть? Может, он просто шутил?

– Ну конечно, шутил! Все время на меня смотрел и тер, тер. Так, что сам красный стал, как помидор. И Милка мне сказала: «Это он над твоим огромным шнобелем смеется!» Вот увидишь, завтра меня все в школе будут Шнобелем называть!

– Ну и дела, – озадаченный папа развел руками. – Нет, тут только морду чистить.

– Вот еще! Ни в коем случае! – твердо заявила мама. В ее голову явно пришло готовое решение. – Знаешь, что тебе нужно сделать? Отплатить ему той же монетой.

– Ага, как это? У него знаешь, какой нос маленький? Вот такусенький.

Валик двумя пальцами обозначил физиогномические особенности недруга.

– Но ведь у него тоже есть что-нибудь такое некрасивое, уродливое? Наверняка, есть.

Валик задумался.

– Например, волосы плохие, – предложила мама.

– Тогда можно Лысым прозвать, – поддержал папа.

– Нет, волосы хорошие, – рассудил Валентин.

– Не очкарик? – на всякий случай, поинтересовался папа.

– Не-а.

– Может, коротышка? Недоросток?

– Гном?

– Нет. Он высокий.

– Тогда Шпала. Или Шваброид.

– Знаю! – вскричал, наконец, Валик с торжеством. – Он все время шмыгает. Вот так.

Он возбужденно вскочил со стула и живописно изобразил повадки врага.

– Ну вот, – обрадовалась мама. – Решено. Пусть будет Шмыгало.

– Нет, лучше просто – Сопля, – решил папа.

Валентин заговорщически поглядел на родителей и радостно захихикал. Все положили себе по второму куску торта и с аппетитом принялись за еду.

– Мама! Мама! Я хочу назад в «Б» класс! – злобно закричал Рома с порога.

– Чего это? – удивилась встревоженная мама.

– У меня аллергия, а они смеются надо мной. Один мальчик весь день в нос себя тыкал и на меня смотрел.

– Так-так, раздевайся, мой руки и за столом поговорим. Хорошо, что папа сегодня дома обедает.