В Туруханской ссылке Сталин находился до конца осени 1916 г. В ссылке он переписывался с Лениным, собирался бежать, но извещенные об этом надзирающие органы теперь успешно предпринимали предупреждающие тому действия. В конце 1916 —начале 1917 гг. Сталина и других ссыльных отправили этапом в Красноярск в связи с набором в армию, где Сталину удалось освободиться от призыва и получить разрешение остаться до окончания срока ссылки в Ачинске.
12 марта 1917 г. Сталин вместе с Каменевым прибыли в революционный Петроград. Используя личные связи они сразу становятся членами Исполнительного Совета Петрограда. Туда их провели земляки Сталина, знакомые по революционной работе, имевшие в Исполкоме большое влияние, меньшевики Н. Чхеидзе и И. Церетели. Так, именно с помощью Исполкома была организована массовая встреча Ленина в апреле 1917 г. на Финляндском вокзале, завоевывая тем большее расположение вождя большевиков.
Выдвинутый в начале ими как членами ЦК призыв к поддержке Временного правительства, продолжения войны до победного конца, объединения большевиков с меньшевиками, Ленин по приезде в Петроград в одночасье опроверг. Сталин мгновенно сориентировался в обстановке. Он не стал упорствовать, как Каменев, и всецело перешел на позиции вождя. На рубеже времени до Октябрьской революции Сталин играет роль личной охраны Ленина, организует все конспиративные места, сам является связным между ним и народом. Кроме того, Сталин был ценен Ленину, как свой агент в Совете.
После июльских событий, когда Ленин и его ближайшие соратники, объявленные вне закона, перешли на положение нелегалов или были арестованы, Сталин оказался на самой верхушке большевистского руководства. Он поддержал требование Ленина о подготовке и совершения вооруженного восстания. В октябре был избран в состав партийного ядра Военно-революционного комитета Петроградского совета во главе с Троцким для организации военного переворота. Сталин в первом большевистском эшелоне, но в задних его рядах, предпочитая оставаться в тени, обеспечивая себе «алиби» на случай провала антигосударственного заговора. Примечательно, что Сталин настолько стал близким по духу для Ленина, что уже при отлучке из столицы он оставляет во главе правительства не Троцкого, внесшего самый большой вклад в организацию военного переворота, или кого-то другого, а именно Сталина, получившего после революции пост наркома по национальностям. Любопытная деталь: в Инструкции караулу у кабинета Ленина, подписанной самим же Лениным 22 января 1918 г., лишь два человека имели право входить к нему без доклада в любое время – Троцкий и Сталин. А в первые дни после Октябрьского переворота, Сталину не требовалось и эта Инструкция: он делил кабинет с Лениным и, естественно, являлся свидетелем всех, даже самых конфиденциальных переговоров вождя. Во время Гражданской войны 1918—1922 г. Сталин выполнял поручения по руководству продовольственной кампании на юге, участвовал против Юденича, наводил порядок в Петрограде, в Царицыне, выступал против Колчака на Урале, против Деникина на юге, совершил, правда неудачный, поход на Польшу.
25 марта 1919 г. в ЦК партии было избрано Политбюро, как мозговой центр. В него вошли Ленин, Каменев, Троцкий, Сталин. Зиновьев и Бухарин будут включены позже. Едва вернувшись с фронта в 1921 г. Сталин заболел и чуть не умер от приступа гнойного аппендицита, который удалили путем операции. В следующем году Сталин выдвигается на пост секретаря ЦК и руководителем его Оргбюро. Тем временем Ленин повернул государственную политику в сторону НЭПа и сразу почувствовал на себе недоверчивые взгляды однопартийцев, прямолинейные, непонимающие смысл его извилистых поворотов. Чтобы заглушить страсти, и, вообще, для пользы дела вождь большевиков задумал применить метод обновления кадров, заменить старых членов партии новыми (т.е. произвести чистку). Весной 1922 г. вводится новый пост по работе с кадрами партии – Генерального секретаря, который Ленин поручил занять прекрасному организатору и исполнителю, доверенному как самому себе, Сталину, не боящемуся никакой работы. Сталин, конечно, энергично выполнил поставленную перед ним задачу, аппарат был новым. Кроме этого для выявления различных глубинных течений в партии Ленин реформирует ЧК, теперь оно ГПУ, затем ОГПУ, выведена из состава НКВД и полностью подчинена Совнаркому. При работе с кадрами партии Ленин и Сталин все более и более направляет деятельностью ГПУ для выявления своих инакомыслящих. Так, постепенно идет моральное срастание ГПУ с партийной работой.
Обычно историки проводят мысль прихода к власти Сталина на той идее, что новый аппарат стал полностью обязанным генеральному секретарю, за полученные партийно-номенклатурные привилегии, участием на стороне Сталина в конкурентной борьбе ГПУ и всевозможными внутренними интригами. К этой же идее сводится мысль и беглого Л. Троцкого в изданной в 1937 г. книге «Преданная революция», в которой он пишет: «Было бы наивностью думать, будто неведомый массам Сталин вышел внезапно из-за кулис во всеоружии законченного стратегического плана. Нет, прежде еще, чем он нащупал свою дорогу, бюрократия нащупала его самого. Сталин приносил ей все нужные гарантии: престиж старого большевика, крепкий характер, узкий кругозор и неразрывную связь с аппаратом, как единственным источником собственного влияния
… Бюрократия победила не только левую оппозицию. Она победила большевистскую партию. Она победила программу Ленина, который главную опасность видел в превращении органов государства „из слуг общества в господ над обществом“. Она победила всех этих врагов – оппозицию, партию и Ленина – не идеями и доводами, а собственной социальной тяжестью. Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции. Такова разгадка советского Термидора
»[13 - Троцкий Л. Д. Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет? Москва, T8RUGRAM, 2017, стр. 1 – 55, 2 – 56.]. Троцкому, конечно, не откажешь в умении блеснуть красноречием, однако вся действительность ситуации оказалась одновременно намного и проще и сложнее.
Приход к власти партии большевиков для Ленина являлось ступенькой к следующему олицетворению идей марксизма – стирания органов власти. Власть это централизация, и поэтому разрушение власти должно было в первую очередь означать разрушение централизации. Самое удобное с чего можно начать разрушение централизации или ее видоизменение, это ее высшее представительство – ЦК партии и зачатки лидерства в ней, вместе с тем это предохранило бы партию от возможных впоследствии расколов. Поэтому Ленин, понимая, что он не вечен, и уже находится в тяжелом состоянии, пишет так называемое «Письмо к съезду» состоящее из надиктованных записей в различные дни. «Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе. / …В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни <…> я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авторитета ЦК, и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии. / Мне думается, что 50—100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса…»[14 - Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 45. Издание 5. Март 1922 – март 1923. Москва, Политиздат, 1970, стр. 343.] Таким образом, увеличивая членство ЦК, притом людьми «принадлежащие ближе к числу рядовых рабочих и крестьян, которые, однако, не попадают в разряд прямо или косвенно эксплуататоров»[15 - Там же, стр. 348.], превращает ЦК практически в новый орган, напоминающий совет Земли. Это новое образование, по мнению Ленина, было бы более устойчиво, поскольку у народного совета не может быть оппозиции, и в дальнейшем Совет ЦК логически должен был слиться или аннулировать съезд Советов, противоборство отдельных лидеров не приведет к глобальному противостоянию внутри ЦК, и, соответственно, советом, впоследствии, вероятно по Ленину, будет проще решать вопрос о ликвидации власти в обществе как таковой.
«Привлечение многих рабочих в ЦК будет помогать рабочим улучшить наш аппарат, который из рук вон плох. Он у нас, в сущности, унаследовал от старого режима, ибо переделать его в такой короткий срок, особенно при войне, при голоде и т.п., было совершенно невозможно»[16 - Там же, стр. 347.]. То есть, увеличивая членство ЦК большевистская власть, по мнению Ленина, сделала бы первый шаг к уходу от царизма и его централизации.
Затрагивая вопрос устойчивости партии, Ленин пишет о наметившейся в ней двух противоположностей: «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола
… Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися особенностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увеличением чисто административной стороной дела
… Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека
…»[17 - Там же, стр. 1 – 344, 2 – 345, 3 – 346. Про Бухарина Ленин написал: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)» (С. 345).]
В «Письме к съезду» Ленин стремился изменить структуру управления страной, сделать ее наиболее приближенной к обществу, к низам, что отражало принципы социал-демократии*, а заодно и увеличение устойчивости партии. Но управление сложным государственным механизмом при помощи такого «балагана», конечно, невозможно и Ленин, тем самым одновременно ставил партию в тупиковую ситуацию. Здесь наяву высветилась вся абсурдность марксистских постулатов ликвидации власти: сложной системой невозможно управлять даже просто при большом количестве мнений, не говоря уже о ликвидации этого управления в надежде на ее самоуправление. Поэтому все дальнейшие события в стране стали разворачиваться по принципу искания наиболее приемлемого способа управления государством, по существу, отпихнув все доктрины Маркса и Ленина куда подальше: партия и съезд стали сами искать вождя, а другие прикидывать свои шансы на лидерство. Не поняв ленинского письма, назвав его письмом-завещанием, и не найдя в нем определенного преемника, забыв, вообще, про всю социал-демократию*, первые лица развернули борьбу за оставленное Лениным место главы государства. Вся борьба развернулась не на уровне интриг, без которых, конечно, не обошлось, а на уровне идей и т.н. человеческих качеств, представляемые каждым. Причем сама идея демократии и либерализма для всех сторон уже стала (очевидно, по неумелым действиям Временного правительства и ленинским упорным их вытравлением за годы его власти) наиболее позорными явлениями и были приравнена к нигилизму.
К 1924 г. наибольшее влияние в ЦК имел Л. Троцкий – нарком по военным делам, председатель Реввоенсовета; Л. Каменев – председатель Моссовета, заместитель председателя СНК; А. Рыков – председатель ВСНХ и СТО, заместитель председателя СНК; Г. Зиновьев – председатель Петросовета и Коминтерна; И. Сталин – глава партаппарата (генеральный секретарь ЦК); Н. Бухарин – член Политбюро и Коминтерна, конкурентом не был, но зато имел большой вес своего голоса.
Для стороннего человека казалось, что Сталин имеет против своих конкурентов небольшие шансы, тем более против авторитета Троцкого. На это указывают такие факторы, как переименование города Гатчина в Троицк в 1922 г. и то, что когда 27 января 1924 г. тело Ленина установили в Мавзолей на Красной площади (день похорон), то стоявший на Неве миноносец «Троцкий» подобно крейсеру «Аврора» дар пушечный залп в честь вождя мирового пролетариата. Однако если присмотреться более внимательно, то оказывается, что тандем Зиновьев-Каменев, несмотря на их продолжительную деятельность в партии и считавшимися корифеями – это оппозиционеры Ленину по ключевым вопросам (взятия власти, введение НЭПа). А Ленин после смерти стал кумиром народа и тем более партии. Рыков тоже для народа не был идеален, помнили его разногласия с Лениным в ноябре 1917 г., тогда ставшая историей раскола партии. И в глазах народа, и по характеру он был скорее хозяйственником, чем политиком, не говоря уже о его пристрастии к алкоголю (в 1924 г. большевики отменили сухой закон, действовавший до того 10 лет, и водку народ прозвал рыковкой[18 - М. Булгаков в своем дневнике по этому поводу пишет: «В ночь с 20 на 21 декабря [1924 г.] <…> В Москве событие – выпустили 30° водку, которую публика с полным основанием назвала «рыковкой». Отличается она от царской водки тем, что на десять градусов она слабее, хуже на вкус и в четыре раза ее дороже. Бутылка ее стоит 1 р. 75 коп. Кроме того, появился в продаже «Коньяк Армении», на котором написано 31°. (Конечно, Шустовской фабрики.) Хуже прежнего, слабей, бутылка его стоит 3 р. 50 коп.
<…> 29 декабря. Понедельник. Водку называют «Рыковка» и «Полурыковка». «Полурыковка» потому, что она в 30°, а сам Рыков (горький пьяница) пьет в 60°. <…> 1925. 2 января. В ночь на 3-е. «Если бы к «Рыковке» добавить «Семашковки», то получилась бы хорошая «Совнаркомовка»». «Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а во-вторых, от радости”
» (Булгаков М. А., Булгакова Е. С. Дневник Мастера и Маргариты. Москва, Вагриус, 2004, стр. 1 – 45, 2 – 52).]). Теперь очевидно, что вся основная борьба будет происходить между Сталиным и Троцким. Именно предвидя это ситуацию, возможности раскола партии, Ленин настоятельно рекомендовал смещение Сталина, взявшего в свои руки не просто огромную, а представительную власть[19 - Н. Валентинов в своих воспоминаниях пишет: «Насколько серьезно заболевание Ленина, о том не подозревала даже и та малюсенькая группа, знавшая о его болезни. Однако среди них было лицо, которое тогда же, уже с 1922 года, решило, что „Ленину капут“. На это обстоятельство, бросающее свет на то, что произошло позднее, я не встречал никогда и никаких указаний в печати. Оно попало ко мне из уст Владимирова, заместителя Дзержинского на посту председателя ВСНХ. <…> Лицо, убежденное, что „Ленину капут“, был Сталин. Не могу указать – Владимиров ничего об этом не сказал, – с кем, с какими врачами, иностранными или русскими, Сталин беседовал. Но их расспрашивая, прибегая для большего уяснения вопроса к медицинским книгам, добавляя сюда свои наблюдения за давно падающим здоровьем Ленина, Сталин пришел к выводу, что Ленин не протянет долго, за первым ударом последуют другие. Главным образом для проверки своего заключения он и ездил в Горки, где – это можно установить по данным из других источников – был 11 июля, 5 августа и 30 августа. В два первых туда приезда он узнал, что, несмотря на бюллетени, успокоительно извещающие, что больной на пути к выздоровлению и „чувствует себя хорошо“, припадки продолжались, выражаясь в кратковременном параличе конечностей и неожиданной, временной, иногда на 20—30 минут, потере речи или ее затруднении. Подкрепляясь этими наблюдениями, Сталин решил, что: „интересы страны, революции, партии властно требуют не рассчитывать на дальнейшее пребывание Ленина в качестве вождя партии и главы правительства. Политбюро должно работать так, как будто Ленина уже нет среди нас, ждать от него директив и помощи не приходится, и, соответственно этому положению, умело распределить между членами Политбюро все руководство страной“ [источник цитаты не указан – А.А.] Однако Сталин поспешил с выводом, что Ленину уже „капут“. После длительного ухода в декабре 1921 года от работы и многомесячного пребывания в Горках Ленин почувствовал себя настолько выздоровевшим, что 2 октября 1922 года возвратился в Москву и развил кипучую энергию. Из записей его главного секретаря – Фотиевой (опубликованных в 1945 году) видно, что на протяжении двух с половиной месяцев Ленин председательствовал на 25 заседаниях (трех заседаниях Политбюро, четырех заседаниях Совета Труда и Обороны, семи заседаниях Совета Народных Комиссаров и т. д.), собственноручно написал 110 писем и принял 175 человек. Кроме того, он сделал три публичных выступления. Первое – на 4-й сессии ВЦИК в Кремле, в Андреевском зале, в присутствии представителей дипломатического корпуса, второе – 13 ноября на IV конгрессе Коммунистического Интернационала, где, что было для него нелегко и требовало большого напряжения, произнес речь на немецком языке. Наконец, третье его выступление, меньше чем за месяц до второго удара, произошло на пленуме Московского Совета. Двум моим коллегам из „Торгово-Промышленной Газеты“ удалось эту речь слышать. По их словам, она была сказана с большим подъемом и силой и произвела огромное впечатление; овациям, бурным аплодисментам не было конца. Кое-что все-таки поразило нашего сотрудника. Во время речи, а Ленин произносил ее стоя, он неожиданно замолк, открыл как-то странно рот, зашатался, присел, но тут же каким-то усилием воли заставил себя вскочить, быстро выпрямиться и у же без всякого дальнейшего перерыва продолжать говорить. Кажется, никто не обратил на это внимания, но через четыре месяца, когда уже все знали о страшной болезни Ленина, наш сотрудник вспоминал об этом происшествии и, без достаточных оснований, уверял всех, будто он тогда уже понял, что Ленин очень болен. Речь в Московском Совете была последним публичным выступлением Ленина. Отчаянные головные боли, бессонница, утомление охватили его снова. Для отдыха он уезжает в Горки, через неделю возвращается в Москву, и здесь 16 декабря 1922 года его сразил второй удар, уже стойкий паралич правых конечностей. Крамер, один из докторов, лечивших Ленина, всегда говорил, что ленинская живучесть, сила его сопротивляемости болезни представляют в истории этой болезни феноменальное явление. И действительно, несмотря на только что испытанный сильнейший приступ болезни, Ленин уже через неделю вызывает к себе секретарей, требует газеты, диктует так называемое „завещание“, в котором указывает, что отношения между Сталиным и Троцким таковы, что если не принять мер, то из этого может получиться раскол. В дополнение к этому „завещанию“ Ленин 4 января 1923 года советует снять Сталина с поста Генерального секретаря партии. <…> Желая быть в курсе того, что делается в советском хозяйстве и государстве, Ленин заставлял Крупскую для получения интересующих его сведений обращаться к Каменеву, Рыкову и Сталину. Последний, в качестве Генерального секретаря партии, имел больше, чем кто-либо, интересующих Ленина данных. Сталин делал это очень неохотно, притом в такой форме, которая оскорбляла Крупскую. Из того, что мы все много позднее узнали, например из воспоминаний Троцкого, следует, что Сталин был с Крупской до крайности груб. Дав раза два требуемые ею сведения, он потом просто послал ее „к черту“ и всякие разговоры с ней прекратил. Возмущенная Крупская подняла по этому поводу большой скандал, жаловалась на Сталина Каменеву, Зиновьеву и в конце концов рассказала обо всем Ленину. Чем объяснить такое поведение Сталина? В свете того, что мне говорил Владимиров, оно делается понятным. Раз Сталин решил, что хотя Ленин еще и жив, но безнадежно болен и прежним властным вождем быть не может, то особенно церемониться с ним и прислушиваться к нему не нужно. До этого Сталин рабски следовал во всем за Лениным, вечно подлизывался к нему, но так как умирающий, разбитый параличом человек ему уже не страшен, он хамски повертывается к нему спиной. Именно так – это я вывел из слов Владимирова – нужно объяснить его грубое обращение с Крупской, его нежелание давать что-либо на суд и решение Ленина. В течение длительного отхода последнего от работы (он начался, в сущности, уже с декабря 1921 года) Сталин, по словам Ленина, „сосредоточил в качестве Генерального секретаря партии необъятную власть“. А приобретя ее, он, очевидно, думал, что теперь, с этой властью, уже можно и не сгибаться перед обреченным на смерть человеком. Узнал ли Ленин, что Сталин считает его окончательно выбывшим из строя? Да, узнал. Так утверждал Владимиров в беседе со мной в декабре 1924 года. Ленина тогда уже не было в живых. На чем покоилось его утверждение, не знаю. Владимирова я о том не расспрашивал и по ряду причин не мог этого делать. По его словам, Ленин сказал: „Я еще не умер, а они, со Сталиным во главе, меня уже похоронили“» (Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. В 10 томах. Т. 8. Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Москва, Политическая литература, 1991, стр. 229—231).].
Отношения между Сталиным и Троцким в партии были довольно натянутыми. В глазах Троцкого тот незаслуженно приобрел слишком большое доверие у Ленина, называл его «выдающейся посредственностью»[20 - Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Тт. 1—2. Москва, Панорама, 1991, стр. 486.] партии. Правда, Сталин одно время пытался подыграть Троцкому, надеясь на сближение, но это осталось без последствий.
Фактом оказалось то, что опубликовать «Письмо к съезду» было никому не выгодно. Ни Троцкому, ни Сталину, ни, вообще, ЦК, не желавший делить власть с другими новыми членами. Письмо кануло в лето на целые десятилетия. О «завещании» узнали лишь после XX съезда КПСС. Нельзя утверждать и о полном незнании партии об этом документе. Письмо несколько раз всплывало в связи с внутрипартийной борьбой. Оно было опубликовано в Бюллетене №30 XV партийного съезда с грифом «Только для членов ВКП (б)», разослано в губкомы партии, коммунистические фракции ЦИК и ВЦСПС, часть письма была опубликована в «Правде» 2 ноября 1927 г.
Еще при жизни больного Ленина среди первых лиц ЦК началась тенденция вхождения в роль триумфатора. Так, на XII съезде РКП (б), апрель 1923 г., по выступлению Троцкого даже рядовому партийцу, не посвященному в тонкости взаимоотношений в руководящем ядре партии, становилось ясно: на трибуне – преемник Ленина. На этом съезде развернулась совершенно беспрецедентная по своей широте в истории партийных съездов кампания славословия вождей. Дошло то того, что одно из заседаний съезда – тринадцатое – специально посвятили чтению приветствий и всевозможных здравиц по адресу партийного руководства. Славословили имя Ленина, в подавляющем большинстве, Троцкого и затем по нисходящей – Зиновьева, Каменева, Бухарина, Сталина. Окружение быстро сориентировалось, ожидая логичный исход смены лидера. Биограф Троцкого и Сталина И. Дейчер писал: «Троцкий был настолько уверен в свое положении в партии и в стране, в своем превосходстве над противником, что долго не хотел ввязываться в открытую борьбу за преемственность»[21 - Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. И. В. Сталин. Политический портрет. В 2 кн. Кн. 1. Ч. 1. Москва, Изд-во АПН, 1989, стр. 164—165.]. Он даже не приехал на похороны Ленина, лишь написал в печать несколько слов: «…Наша партия есть ленинизм в действии, наша партия есть коллективный вождь трудящихся. В каждом из нас живет частица Ленина – то, что составляет лучшую часть каждого из нас. / Как пойдем вперед? – С фонарем ленинизма в руках…»[22 - Правда. 1924. №19. 24 января. Л. Троцкий. Ленина нет… С. 2.]
Авторитет Троцкого в партии, несомненно, был большим, но его политические стремления еще при жизни Ленина настораживали окружение. Например, на IX съезде РКП (б) в своей речи Троцкий провозгласил: «…рабочая масса не может быть бродячей Русью. Она должна быть перебрасываема, назначаема, командируема точно так же, как солдаты. Это есть основа милитаризации труда, и без этого ни о какой промышленности на новых основаниях серьезно говорить, в условиях разрухи и голода, мы не можем»[23 - Протоколы девятого съезда РКП (б). Март – апрель 1920 г. Под ред. Н. Л. Мещерякова. Москва, Партиздат, 1934, стр. 100.]. Спустя три года Троцкий продолжает проводить такую же линию необходимости военных методов в экономике, строительства «казарменного коммунизма». Он отрицательно отнесся к идее увеличения ЦК, утверждая, что если это произойдет, то ЦК наоборот лишится «необходимой оформленности и устойчивости»[24 - Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 45. Издание 5. Март 1922 – март 1923. Москва, Политиздат, 1970, стр. 600.], «грозит нанести чрезвычайный ущерб точности и правильности работ Цека»[25 - Коммунистическая оппозиция в СССР 1923—1927. Из архива Льва Троцкого в 4 т. Т. 1 (1923—1926). Состав. Ю. Фельштинский. Benson (Vt.): Chalidze. 1988. P. 30.]. Троцкий предложил создать «Совет партии» из двух-трех десятков выборных лиц. Этот орган должен был давать директивы ЦК и контролировать его работу. Пленум ЦК, 25—27 апреля 1923 г., отклонил предложение Троцкого, расценив его как создание двоевластия в партии. Однако Троцкий высказал свое следующее мнение о т.н. большей демократизации в партии, или точнее, возможности создания в ней отдельных группировок. 11 декабря его письмо появилось в «Правде», публикация в газете называлась «Новый курс»[26 - «Новый курс, провозглашенный в резолюции Цека, в том и состоит, что центр тяжести, неправильно передвинутый при старом курсе в сторону аппарата, ныне, при новом курсе, должен быть передвинут в сторону активности, критической самодеятельности, самоуправления партии, как организованного авангарда пролетариата. <…> Демократия и централизм представляют собой две стороны в строительстве партии. Задача состоит в том, чтобы эти две стороны были уравновешены наиболее правильным, т.-е. наиболее отвечающим обстановке путем. За последний период этого равновесия не было. Центр тяжести был неправильно передвинут на аппарат. Самодеятельность партии была сведена к минимуму. Это создавало навыки и приемы управления, в корне противоречащие духу революционной партии пролетариата» (Правда. 1923. №281. 11 декабря. Партийная жизнь. Л. Троцкий. Новый курс. С. 4).]. Тем самым Троцкий демонстративно подчеркивал отличие нового, т.е. его курса от старого, курса большинства ПБ и ЦК. Разгорелись не малые страсти. Троцкий намеревался использовать вооруженные силы для демонстрации несогласия с линией ЦК. Однако и коммунисты армии и флота за небольшим исключением не поддержали Троцкого.
Во всей оппозиционности к большинству партии Троцкий, по большей части, стремился к демонстрации самого себя и получил полное поражение. Он имел характер заносчивости и был большого мнения о себе. М. И. Ульянова в своих воспоминаниях писала: «Симпатии к Троцкому и помимо того он [Ленин] не чувствовал – слишком много у этого человека было черт, которые необычайно затрудняли коллективную работу с ним…»[27 - Известия ЦК КПСС. 1989. №12. М. И. Ульянова об отношении В. И. Ленина к И. В. Сталину. С. 194] Фактически еще до начала борьбы за место лидера Троцкий оказался в одиночестве. Немудрено, что место председателя Совнаркома, после смерти Ленина, занял не Троцкий, как это можно было предположить еще полгода назад, а А. И. Рыков.
Политическое одиночество Троцкого описывает в своем дневнике Булгаков:
«1924. 8 января. Сегодня в газетах: бюллетень о состоянии здоровья Л. Д. Троцкого.
Начинается словами: «Л. Д. Троцкий 5-го ноября прошлого года болел инфуэнцией…", кончается: «отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей, на срок не менее 2-х месяцев». Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни.
Итак, 8-го января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет!
<…>
В ночь с 20 на 21 декабря. <…> …раскол в партии, вызванный книгой Троцкого «Уроки Октября», дружное нападение на него всех главарей партии во главе с Зиновьевым, ссылка Троцкого под предлогом болезни на юг и после этого – затишье. <…> Троцкого съели, и больше ничего.
Анекдот:
– Лев Давыдыч, как ваше здоровье?
– Не знаю, я еще не читал сегодняшних газет.
(Намек на бюллетень о его здоровье, составленный совершенно в смехотворных тонах.)
»[28 - Булгаков М. А., Булгакова Е. С. Дневник Мастера и Маргариты. Москва, Вагриус, 2004, стр. 1 – 36, 2 – 44. В центральной прессе появилось множество материалов, занимавших зачастую одну-две газетные полосы, с критикой Троцкого и троцкизма. Как всегда, более осведомленные зарубежные газеты сообщали подробности высылки Троцкого из столицы. Так, рижская газета «Сегодня вечером» в статье «Как был устранен Троцкий» (11 декабря) писала, что «грузин Сталин» предлагал действовать совершенно открыто и официально снять Троцкого со всех постов. Однако более внушительная группа партийцев во главе с Л.Б.Каменевым предложила действовать по-иному: учитывая большое влияние Троцкого, не следует порывать с ним формально, надо дать ему возможность по истечении определенного времени исправить свои грехи и снова оказать услуги партии. Эта точка зрения одержала верх, и решено было объявить Троцкого больным.]
Итоги политической дискуссии подвела XIII партконференция (16—18 января 1924 г.) Оппозиции ставилось в вину: огульная критика партаппарата и призов к его ломке; противопоставление партийного молодняка основным кадрам партии и ЦК; тезис о перерождении основных партийных кадров; скатывание на антинэповскую линию в сфере экономики и хозяйственного строительства (Троцкий предлагал сворачивание НЭПа и дальнейшее планирование хозяйства); нарушение внутрипартийной дисциплины; игнорирование резолюции X съезда РКП (б) «О единстве партии»; образование фракций и группировок.
От XIII конференции до XIII съезда, по давнему настоянию Ленина, развернулась чистка партии, в ходе которой около 40 тыс. ее членов были исключены, в ряде организаций эта цифра доходила до 40% состава. Ознакомившись с содержанием резолюции XIII партконференции, Ленин пришел в возбужденное состояние, сказавшееся затем в резком ухудшении его здоровья.
Поражениям Троцкого торжествовал тандем. Выступая на вечернем заседании Пленума ЦК, 14 января 1924 г., по поводу «дискуссионного листка», Зиновьев развязно давал характеристики многим членам ЦК, словно он оценивал, будучи командиром эскадрона, своих подчиненных.
Однако эта победа была слишком поверхностна и тандем на XIII съезде предпринял все меры, чтобы ленинская настоятельная рекомендация о смещении Сталина с поста генсека не была выполнена. Им нужен был Сталин и для собственной поддержки и как противовес Троцкому. Но ни Зиновьев, ни Каменев по своему складу характера не могли стать той фигурой, вокруг которой сплотилось бы большинство ЦК. Они пользовались уважением партии, но лидерами их не видели. Складывалась парадоксальная ситуация: Сталин, не будучи лично популярным, олицетворял «линию» партии, можно сказать, превратился в термидорианца с идеалами умеренного пути развития, что и было желанным для большинства членов партии. Троцкий, заметно более популярный деятель, настораживал своею революционностью, рано приобрел печать «фракционера», и все это не могло серьезно прибавить ему единомышленников. В глазах партии Сталин становился во главе (умеренного) большинства ЦК в борьбе с (реакционными) оппозиционерами. Чтобы приподнять свой авторитет и предстать перед людьми настоящим последователем партийного вождя, Сталин прочел в Свердловском университете ряд лекций об основах ленинизма.
Свою лепту в деле повышения авторитета Сталина сыграли его характерные черты, внешний вид, с оспенным лицом, с болезненной рукой, ничего из себя не представлявшего по сравнению со статным и видным Троцким, не громогласная речь обычного человека. В тот момент, когда произошла первоначальная переориентация взглядов, все физические минусы Сталина начали теперь казаться плюсами. В сознании людей он все больше становился представителем народной глубинки, из самых простолюдин, с притягательным для русского сердца именем Иосиф. Поэтому именно он, простак, как все, с подходящей для всех умеренной программой, становится знаменем всеобщего народного доверия.
Все лето 1924 г. Троцкий демонстративно не затрагивал вопросы, по которым у него остались разногласия с «тройкой». Он отказался от приглашения президиума V конгресса Коминтерна (июнь) принять участие в дискуссии по сложившимся в РКП (б) разногласиям. В конце месяца он, по обыкновению, отбыл на отдых в Кисловодск. Там написал статью «Уроки Октября». Опубликование статьи предшествовал выход в свет книги воспоминаний Троцкого «О Ленине», посвященной главным образом его личным взаимоотношениям с Лениным.
Книга была встречена легкой неприязнью рядом руководителей, в частности Зиновьевым, за вольную трактовку некоторых исторических эпизодов и, особенно за прямой намек на особую близость Троцкого к Ленину. В «Уроках» автор вновь попытался принизить роль других лидеров революции. Как отмечалось в статье журнала «Большевик» (1924 №14), с позиций «летописца» в своих «Уроках» Троцкий перешел на позицию пристрастного прокурора. Он доказывал, что в ходе революции «Ц. К. прав тогда, когда согласен с т. Троцким, а Ленин неправ тогда, когда не согласен с тов. Троцким»[29 - Большевик. 1924. №14. 5 ноября. Москва. Г. Сокольников. Критика и библиография. Как подходить к истории Октября? (По поводу «Уроков Октября» тов. Троцкого). С. 108.]. Писал, что в революции существует своего рода паводок, и только он, Троцкий, может уловить пик паводка. И вообще революция состоялась только потому, что вопреки большинству «старого большевизма», во главе ее стали Ленин и Троцкий. Таким образом, Троцкий упорно продолжал настраивать все руководство партии против себя, а его идея мировой революции уже откровенно пугала всех остальных ее членов. Когда-то придумав теорию перманентной революции, теперь он был одержим воплощением ее в жизнь, видя себя чуть ли не сотеоретиком Маркса. В своей работе «Перманентная революция» Троцкий пишет, что завершение социалистической* революции в одной стране немыслимо: «Социалистическая революция начинается на национальной почве. Но она не может на ней закончиться. Сохранение пролетарской революции в национальных рамках может быть лишь временным режимом, хотя бы и длительным, как показывает опыт Советского Союза»[30 - Троцкий Л. Д. Перманентная революция. Берлин, Гранит, 1930, стр. 16.]. На вопрос, как строит социализм*, Троцкий, по-существу отвечал – «ожидая мировую революцию», подталкивая ее. Здесь можно вспомнить, как ещё в 1918 г. Троцкий, будучи министром иностранных дел, нежелательно заключал Брестский мир. Но одно дело то время, когда Россия еще располагала силами, которые нужно было только сплотить (при Николае II произошел коренной перелом в войне в сторону безвыходности Германии), и другое, теперешнее, время послегражданской смуты и разрухи. В этой ситуации оппозиционного бреда, Сталину не надо было искать тонкие ходы, он лишь принял сторону трезвого большинства. Нападение Троцкого на Зиновьева, Каменева и Сталина заставило встрепенуться членов триумвирата и выступить единым фронтом. Его «долбеж» в средствах массовой информации, на партсобраниях и партактивах разных уровней и рангов достиг цели. В глазах партийной массы о нем прочно сформировалось представление как о «чужаке» в партии. Поэтому все, чтобы им не делалось ради примирения, теперь воспринималось однозначно – «выкручивается». В январе 1925 г. состоялся пленум ЦК, на котором три местные партийные организации выступили с осуждением «Уроков Октября» и предложили снять Троцкого с поста председателя Реввоенсовета, но оставить в ЦК. Используя ситуацию, Ленинградская парторганизация во главе с Зиновьевым поддержала ранее выдвинутое Каменевым предложением об исключении Троцкого не только из Политбюро и ЦК, но и из партии (!) С ними солидаризовались некоторые парторганизации, например, Донбасская.
Булгаков записал расхожий тогда анекдот в своем дневнике: «1925. 2 января. В ночь на 3-е. <…> „Троцкий теперь пишется „Троий“ – ЦК выпало“»[31 - Булгаков М. А., Булгакова Е. С. Дневник Мастера и Маргариты. Москва, Вагриус, 2004, стр. 52.].
В этот период произошло примечательное событие. В августе 1924 г. Сталин направил прошение в Пленум ЦК о своей отставке: «Полуторагодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым после ухода, а потом и смерти Ленина, сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии. Ввиду этого прощу (в подлиннике зачеркнуто – „освободить меня“ – К.П.) считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро ЦК…»[32 - Писаренко К. Н. Тридцатилетняя война в Политбюро. 1923—1953. Москва, Вече, 2006, стр. 137.]
Отношения внутри ядра партии складывались не лучшим образом, Каменев и Зиновьев не любили ни Сталина, ни Троцкого. Но Троцкий дискредитировался в глазах общественности его политической программой, а Сталин оставался трезвой головой и фактическим подвижником партийных дел. Поэтому и отставку Пленум не принял, а Сталин, скорее всего, был уверен в подобном исходе дела.
Ситуация падения Троцкого развивалась по естественным причинам не совмещения ни по политическим взглядам, ни по моральным отношениям с большинством партии, и фактически происходила независимо от Сталина. В нужный момент Сталин лишь сыграл роль консолидатора, что только подняло его авторитет в глазах масс. Предложение исключения Троцкого из ЦК и партии было отклонено, он был снят лишь с поста председателя Реввоенсовета и Наркомвоенмора. На XIV съезде ВКП (б) Сталин объяснил свою позицию оставления Троцкого в ЦК: «Мы не согласились с т. т. Зиновьевым и Каменевым потому, что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови – а они требовали крови – опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, – что же у нас останется в партии? (Аплодисменты.)»[33 - XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18—31 декабря 1925 г. Стенографический отчет. Издание 2. Москва, Ленинград, Госиздат, 1926, стр. 502.]
Поражение Троцкого возвышало в первую очередь Сталина. Против этого в Ленинграде сразу же восстал тандем в лице «новой оппозиции» и уже к осени 1925 г. они «удостоились» ярлыка антипартийцев. Противостояние оппозиции происходило на фоне обострения крестьянского вопроса в деревне. Недовольные своим положением в 1924 г. произошло ряд террористических актов против партийных активистов, селькоров и рабкоров и особенно крупное крестьянское восстание в Грузии. В апреле 1925 г. Н. Бухарин предложил медленный эволюционный путь врастания крестьянской кооперации в социализм*. «Всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны теперь вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы»[34 - Бухарин Н. И. О новой экономической политике и наших задачах. Доклад на собрании актива Московской организации 17 апреля 1925 года. Москва, Пролетарий, 1925, стр. 31.]. По существу, Бухарин отразил настроения большинства партийцев понимавшие, что народу требуется нормальная стабильность, а не путь бесконечных встрясок. Во главе большинства теперь стоял Сталин. Оппозиция же, «левые коммунисты», отстаивали антикрестьянские позиции, предлагали сделать упор на развитии промышленного сектора за счет эксплуатации не социалистических укладов. К этому следует добавить немаловажный факт, еще более поднявший авторитет Сталина – 10 апреля 1925 г. Царицын был переименован в Сталинград. Официально инициатива исходила снизу (но вероятнее, была плодом совпадений настроений умеренного крыла московских верхов и окраинных низов), помня как Сталин в года Гражданской войны и голода наладил снабжение города продовольствием (про бестолковые военные мероприятия город забыл). Сам Сталин был против переименования (по крайней мере, официально), но, очевидно, на него уже ставило ставку большинство.
На XIV съезде ВКП (б), проходившем в декабря 1925 г., Л. Каменев обратился к делегатам: «…я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли об’единителя большевистского штаба[35 - «(Голоса с мест: „Неверно!“, „Чепуха!“, „Вот оно в чем дело!“, „Раскрыли карты!“. Шум. Аплодисменты ленинградской делегации. Крики: „Мы не дадим вам командных высот“, „Сталина! Сталина!“. Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина. Бурные аплодисменты. Крики: „Вот где об'единилась партия. Большевистский штаб должен об'единиться“. ) Евдокимов с места. Да здравствует Российская Коммунистическая Партия! Ура! Ура! (Делегаты встают и кричат „ура!“. Шум. Бурные, долго несмолкающие аплодисменты.) Евдокимов с места. Да здравствует ЦК нашей партии! Ура! (Делегаты кричат „Ура!“. ) Партия выше всего! Правильно! (Аплодисменты и к р и к и „У р а:“. ) Голоса с мест. Да здравствует тов. Сталин!!! (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики „Ура“! Шум.) Председательствующий. Товарищи, прошу успокоиться. Тов. Каменев сейчас закончит свою речь». (XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18—31 декабря 1925 г. Стенографический отчет. Издание 2. Москва, Ленинград, Госиздат, 1926, стр. 275).] <…> Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоличия, мы против того, чтобы создавать вождя! Этими словами я и кончаю речь свою. (Аплодисменты ленинградской делегации.)»[36 - XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18—31 декабря 1925 г. Стенографический отчет. Издание 2. Москва, Ленинград, Госиздат, 1926, стр. 275.] Но делегаты съезда в большинстве своем это заявление оценили лишь как очередной выпад фракционеров. С. М. Киров в дни работы съезда сообщал: «…обстановка горячая, приходится очень много работать, а еще больше – драть глотку
<…> Здесь все приходится брать с боя. И какие бои! Вчера были на Треугольнике, коллектив 2200 чел [овек]. Драка была невероятная. Характер собрания такой, какого я с октябрьских дней не только не видел, но даже не представлял, что может быть такое собрание членов Партии. Временами в отдельных частях собрания дело доходило до настоящего мордобоя! Говорю, не преувеличивая. Словом, попал я в обстановочку
»[37 - Большевистское руководство. Переиписка. 1912—1927. Ин-т гос. упр. и соц. исслед. Московского гос. ун-та им. М. В. Ломоносова и др. Москва, РОССПЭН, 1996, стр. 1 – 315 (№196, 10/1/26), 2 – 318 (№198, 16/1/26).].
«Новая оппозиция» потерпела поражение. На первых порах малозначимая личность, но умеренно-рассудительного свойства с целями стабилизации общества, Сталин, все явственней набирал политический вес. На этом же пленуме произошло еще одно немаловажное событие, Зиновьев и Каменев сделали неожиданный ход. Каменев предложил Сталина на пост Наркомвоена и председателя Реввоенсовета. Очевидно, к этому времени, они уже поняли смысл предостережения ленинского письма и пытались убрать Сталина с этой должности хоть куда-нибудь, пусть даже тоже на почетное и ответственное и даже силовое место, но меняющее тип отношений к нему в партии. Генсек публично не скрыл своего удивления и даже неудовольствия к предложениям Каменева.
Самым уязвимым местом в сталинском мировоззрении была его неспособность овладеть диалектикой. По рекомендации руководства Института красной профессуры Сталин пригласил к себе для «уроков по диалектике» известного в то время советского философа Яна Стэна. Стэн работал заместителем директора Института Маркса и Энгельса, затем ответственным сотрудником аппарата ЦКК. Для Сталина он разработал специальную программу занятий, в которую включил изучение трудов Канта, Гегеля, Фейербаха, Фихте, Шеллинга, а также Плеханова, Каутского, Брэдли. Дважды в неделю Стэн приходил к Сталину в назначенный час и терпеливо разъяснял высокопоставленному ученику концепции немецких философов. Для Сталина это было тяжело. Абстрактная философия его раздражала. «Какое все это имеет значение для классовой борьбы?», «Кто использует всю эту чепуху на практике?» В конечном итоге Сталин так и «не одолел сути диалектического отрицания, единства противоположностей… так и не усвоил тезис о единстве диалектики, логики и теории познания»[38 - Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. И. В. Сталин. Политический портрет. В 2 кн. Кн. 1. Ч. 2. Москва, Изд-во АПН, 1989, стр. 126—127.] – утверждал Д. А. Волкогонов.
Не добившись цели по низведению Сталина, Зиновьев и Каменев, на ходу меняя ориентиры, взяли курс на сближение с Троцким. В 1926 г. складывается объединенная оппозиция Троцкого, Зиновьева, Каменева, Радека, Преображенского, Иоффе против Сталина. На этот раз борьба развернулась вокруг вопроса о перспективах победы и дальнейшего строительства социализма* в СССР. Сталин и Бухарин развили по этому вопросу целую теорию. Троцкий немедленно охарактеризовал их «теорию социализма в отдельной стране» как реакционную, как способ «теоретического оправдания национальной ограниченности»[39 - Стенограммы заседаний Политбюро ЦК РКП (б) 1923—1938 гг. Т. 2 1926—1927 гг. Москва, РОССПЭН, 2007, стр. 456.], против которого выступила ленинградская оппозиция. На первом этапе деятельность оппозиции достигла кульминации в июне 1926 г. Погожим воскресным днем в одном из подмосковных лесов преданные Зиновьеву лица провели собрание – маевку, как полагается, с массовостью, красными стягами, лозунгами, призывами, речами: «К ответу!», «Долой!» и прочее. Сталин не на шутку встревожился. Было проведено расследование, в ходе которого выяснилось, что за кулисами стоял Зиновьев (хотя это и без расследования было понятно), правда, он наотрез отказывался признать свою причастность к организации маевки. Июльский пленум 1926 г. вывел Зиновьева из состава Политбюро, призвал партийные организации пресекать действия фракционеров.
После Пленума Троцкий, не изменивший своей уже ставшей привычке, отбыл в Кисловодск «попровлять» здоровье. В Москву он вернулся в конце сентября. Осенью обстоятельства складывались для оппозиции благоприятно. Хозяйственные трудности не только шли на убыль, но продолжали нарастать. Это будоражило рабочих и накаляло обстановку. Количество групп оппозиции, а в них – число членов, значительно увеличивалось. Теперь в дело включились главные силы объединенной оппозиции. Последовали одно за другим выступление ее лидеров на партийных собраниях в Москве и Ленинграде. Фактически это была попытка явочным порядком навязать партии новую общепартийную дискуссию. Но оказалось все наоборот. С 1 по 8 октября из присутствовавших на собраниях в Московской организации 53.208 членов партии оппозицию поддержал лишь 171 человек и 81 воздержались при голосовании. В Ленинграде из 34.180 участников собраний с оппозицией солидаризовались только 325 человек. Обескураженные таким итогом лидеры оппозиционного блока дали задний ход, 16 октября они сделали заявление (покаянное письмо), в котором признали, что в ряде случаев после XIV съезда допустили шаги являвшимися нарушением партдисциплины. «Считая эти шаги безусловно ошибочными, мы заявляем, что решительно отказываемся от фракционных методов защиты наших взглядов, в виду опасности этих методов для единства партии, и призываем к тому же всех товарищей, разделяющих наши взгляды»[40 - Партия и оппозиция по документам. Материалы к XV с’езду ВКП (б). Выпуск первый. Москва, изд. Агитпропа ЦК ВКП (б), 1927, стр. 32.]. Сталин использовал сложившуюся ситуацию на состоявшемся 23 октября объединенном пленуме ЦК и ЦКК, в результате чего появилось постановление. За нарушение партдисциплины ядру оппозиции членам ЦК Л. Д. Троцкому, Г. Е. Зиновьеву, Л. Б. Каменеву, Г. Л. Пятакову, Г. Е. Евдокимову, Г. Я. Сокольникову, И. Т. Смилге, и кандидату в члены ЦК К. И. Николаевой вынесли предупреждение и поставили на вид. Зиновьева сняли с поста председателя Исполкома Коминтерна. Троцкого вывели из членов Политбюро, Каменева – из кандидатов в члены в Политбюро.
На последующей XV конференции партии днем 1 ноября с докладом «Об оппозиции и о внутрипартийном положении» выступил Сталин. Стенограмма фиксирует, что его появление на трибуне было встречено бурными продолжительными аплодисментами: «Слово для доклада об оппозиции и о внутрипартийном положении имеет т. Сталин. (Бурные продолжительные аплодисменты; все делегаты встают; овация.)»[41 - XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (б). 26 октября – 3 ноября 1926. Стенографический отчет. Москва, Ленинград, Госиздат, 1927, стр. 421.] И это была действительная картина, а не результат «редактирования» происходящего. Троцкий выступил на конференции, а затем на VII расширенном Пленуме ИККИ (13 декабря 1926 г.) В своей речи он по-прежнему критиковал подход Сталина к вопросу социалистического* строительства. Разница между теоретическими направлениями сводилась к методам воплощения одной цели. Сталин твердил: строили, будем строить социализм* и построим. Троцкий же видел по иному: строили, строим, но построить не сможем до тех пор, пока не произойдет мировая революция. Другими словами, Троцкий выступал за немедленную мировую революцию при помощи русских штыков, Сталин отодвигал дело мировой революции до более лучших времен.
Сразу после конференции 27 декабря Сталин подает еще одно прошение об отставке Рыкову: «Прошу освободить меня от поста генерального секретаря ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту». Рыков прокомментировал записку: «Меня спрашивают: подчинился ли он ЦК или нет. Ну, я думаю, что для того и подавал в отставку, чтобы подчиниться»[42 - Правда. 1989. №34. 3 февраля. Г. Шмелев. Перед поворотом. С. 3.] (имеется в виду решение ЦК о продолжении работы Сталина на этом посту). Как и первый раз, прошение об отставке Пленум отклонил. Судя по общему фону, Сталин был уверен, что его не снимут.
В это время на международной арене против СССР была развернута шумная пропагандистская кампания, организованная западными крупными бизнесменами, потерявшими в России после 1920 г. свои предприятия. На конференции, организованной хозяином «Ройял Датч-Шелл» сэром Генри Детердингом в 1927 г., обсуждался «план Гофмана», предусматривающий военную интервенцию стран Западной Европы против СССР. Эти международные события вновь подтолкнули оппозицию к активным действиям. Выступая по случаю 15-летия «Правды» в Колонном зале Дома союзов, 9 мая 1927 г., Зиновьев подверг резкой критике внешнюю политику СССР в Англии и деятельность Коминтерна в Китае. 25 мая 1927 г. в ЦК ВКП (б) было направлено письмо, подписанное 83 оппозиционерами во главе с Троцким и Зиновьевым. «Заявление 83» открывалось обвинением руководства партии в неверной политике в Китае и в отношении английских профсоюзов. Корень зла оппозиционеры видели в «теории социализма в одной стране», она объявлялась неверной, «мелкобуржуазной», «не имеющей ничего общего с марксизмом». Оппозиционеры требовали созыва пленума ЦК, на котором следовало добиться «единодушных решений», или развернуть широкую дискуссию, в ходе которой оппозиции должны были быть представлены такие же возможности, что и большинству, для изложения своих взглядов. Оппозиция организовала сбор подписей под «Заявлением 83», их насчитывалось всего лишь около 1,5 тыс.
Внутрипартийная борьба то затухала, то вновь вспыхивала. На объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б), продолжавшемся с 24 июля по 9 августа 1927 г., развернулась острая полемика между оппозицией и руководством по всему спектру международных проблем. Сталину приходилось оправдывать за события в Австрии, Польше, Англии, Китае (т.е. за слабую деятельность Коминтерна, отчего коммунистическое движение в этих странах слабо). Помимо международных проблем, снова поднимались вопросы теории и истории партии, снова вспоминали, кто и как себя вел с 1903 г. Пытаясь изобразить себя и своих сторонников истинными революционерами, Троцкий провел историческую аналогию между событиями в России после 1917 г. и французской революцией XVIII века. Троцкий утверждал, что в стране происходит термидорианское перерождение, а Сталин и его сторонники – это «термидорианцы», уничтожающие подлинных революционеров, таких как Троцкий, Зиновьев, Каменев и др. Дискуссия становилась вес более жесткой.
Как бы ни была точна или не точна оппозиция в своих философских измышлениях и исторических сравнениях, но ее не поддерживал народ. 5 августа Сталин предъявил ей очередной ультиматум, потребовал от нее, под угрозой исключения Троцкого и Зиновьева из состава ЦК, «отказаться решительно и бесповоротно от „термидорианской“ болтовни и несуразного лозунга насчёт клемансистского эксперимента», своих сторонников в партиях Коминтерна и порвать с ними – «осудить открыто и прямо раскольническую антиленинскую группу Маслова – Рут Фишер в Германии, порвав с ней всякие связи. Нельзя терпеть дальше поддержки политики раскола в Коминтерне», и «отказаться решительно и бесповоротно от всякой фракционности и от всех тех путей, которые ведут к созданию новой партии в ВКП (б)»[43 - Сталин И. В. Сочинения. Т. 10. 1927. Август – декабрь. Москва, Госполитиздат, 1953, стр. 82—83.]. После каждого пункта слышались голоса из зала: «Правильно!»
8 августа Троцкий, Зиновьев, Каменев, Пятаков, Смилга, Раковский, Муралов и другие направили в ЦК покаянное письмо, второе после осени 1926 г. Выразив удовлетворение тем, что оппозиция, «по всем трём вопросам, нами поставленным, в известной мере отступила», Сталин 9 августа заявил: «То, что предлагает нам оппозиция, нельзя считать миром в партии. Не надо поддаваться иллюзиям. То, что предлагаент нам оппозиция, это есть временное перемирие. (Голос: „Даже не временное!“. ) Это есть временное перемирие, которое может при известных условиях явиться некоторым шагом вперед, но может и не явиться»[44 - Там же, стр. 85.]. В то же время было очевидно, что Сталин не хотел идти на окончательный разрыв с оппозицией, когда над страной нависла угроза войны: «Вопрос об обороне СССР – основной вопрос для нас ввиду создавшейся угрозы войны»[45 - Там же, стр. 85.]. Обращаясь к тем своим сторонникам, которые требовали от оппозиционеров полной и безоговорочной капитуляции, Сталин говорил: «Нет, товарищи, нам перемирие нужно, вы тут ошибаетесь. Если уж брать примеры, лучше было бы взять пример у гоголевского Осипа, который говорил: „верёвочка? – давайте, и верёвочка пригодится“. Уж лучше поступать так, как поступал гоголевский Осип. Мы не так богаты ресурсами и не так сильны, чтобы могли пренебрегать верёвочкой»[46 - Там же, стр. 87.].
Однако второе перемирие было еще более коротким, чем первое. К осени 1927 г. она была перенесена в первичные партийные организации. Как и за год до этого лидеры оппозиции «пошли в народ». В связи с приближавшимся десятилетием Октябрьской революции видные, но оппозиционные теперь революционеры, получили приглашение от рабочих многих фабрик и заводов выступить с докладом или воспоминаниями. На ряде предприятий эти встречи с рабочими выливались в жаркую полемику. Все это не нравилось основному направлению партийцев и уже тогда к подобным выступлениям были перемены попытки их срыва. Стоит ли удивляться поведению участников московского партактива, если на октябрьском (21—23 окт.) объединенном пленуме ЦК и ЦКК обстановка нетерпимости к оппозиционерам перехлестывалась через границы. Как точно замечал историк-публицист И. Дойчер, решению правительства по сокращению рабочего дня оппозиция могла противопоставить вопросы, «которые для рабочих казались абстрактными: Гоминьдан, англо-русской комитет, „перманентная революция“, „термидор“, Клемансо и т. д. Единственный вопрос, по которому язык оппозиции не был труден для понимания, было требование улучшить положение рабочих». Теперь после ее выступления против семичасового рабочего дня «вокруг оппозиции возникла стена безразличия и враждебности»[47 - Емельянов Ю. В. Сталин. Путь к вершине. Москва, Академический проспект, 2018, стр. 391.], писал И. Дойчер.
Стенограмма октябрьского пленума не полностью была напечатана в «Правде» 2 ноября 1927 г. На пленуме Троцкому не только не дали говорить, выкрикивая оскорбления в его и его оппозиционеров адрес. Кубяк запустил в него стаканом, Ярославский – томом контрольных цифр развития народного хозяйства страны, Шверник – книгой. Кто-то даже пытался стащить Троцкого в трибуны. «Ни одни из указанных выше хулиганских поступков (Ярославского, Шверика, Кубяка и многих других) не встретил даже и тени осуждения со стороны Президиума»[48 - Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП (б). 21—23 октября 1927 г. Документы и материалы. Состав. И. И. Кудрявцев, ответ. ред. А. К. Сорокин. Москва, РОССПЭН, 2018, стр. 312. Закончил письмо Троцкий словами: «Вот почему нельзя рассматривать разыгравшиеся на Объединенном Пленуме сцены иначе, как директивные указания наиболее ответственного органа всем партийным организациям относительно того, какими методами надлежит проводить предсъездовскую дискуссию» (С. 313).] – возмущался Троцкий в письме в Секретариат ЦК ВКП (б) 24 октября.
23 октября 1927 г. на совместном заседании ЦК и ЦКК было принято решение об исключении Троцкого и Зиновьева из ЦК. Резолюция гласила:
«Объединенный Пленум ЦК и ЦКК в августе 1927 г. проявил высокую степень терпимости и уступчивости в отношении т. т. Троцкого и Зиновьева, дав возможность этим товарищам выполнить свое обещание от 8 августа об уничтожении элементов фракционности и ограничившись предупреждением, которое было последним предупреждением.
Однако т. т. Троцкий и Зиновьев вторично обманули партию и грубейшим образом нарушили взятые ими на себя обязательства, не только не уничтожив «элементов фракционности», но, наоборот, доведя фракционную борьбу против партии и ее единства до степени, граничащей с образованием новой антиленинской партии совместно с буржуазными интеллигентами.
Ввиду этого Объединенный Пленум ЦК и ЦКК постановляет: т. т. Троцкого и Зиновьева из состава ЦК ИСКЛЮЧИТЬ…»[49 - Там же, стр. 244.]
Итоги предсъездовской дискуссии показали, что политику ЦК поддерживают 738 тыс. членов партии, не поддерживают – немногим более 4 тыс., а менее 3 тыс. воздержались. В партии сторонники оппозиции составляли лишь около 0,5% от общего числа членов. Выступая 23 ноября на Московской губернской партконференции Сталин заявил: «Провал оппозиции объясняется её полной оторванностью от партии, от рабочего класса, от революции. Оппозиция оказалась кучкой оторвавшихся от жизни, кучкой оторвавшихся от революции интеллигентов, – вот где корень скандального провала оппозиции»[50 - Сталин И. В. Сочинения. Т. 10. 1927. Август – декабрь. Москва, Госполитиздат, 1953, стр. 254—255.].
С этого момента оппозиция стала использовать новые формы деятельности – организацию массовых мероприятий, апелляцию «к улице», ставку на беспартийные круги, безудержную демагогию. В инструктивном послании «О выступлениях в дискуссии», от 2 ноября 1927 г., Троцкий потребовал не только не избегать острых вопросов, но самим выдвигать их. «Всякое смазанное выступление, обходящее наиболее острые разногласия, способно принести оппозиции не пользу, а вред. <…> Наоборот, оппозиция собирает тем большее количество голосов, чем открытее, решительнее, отчетливее она выступает. Всякое снижение тона, всякое приближение к буферу неминуемо ослабили бы нас и толкнули бы противника на то, чтобы удвоить свой натиск»[51 - Коммунистическая оппозиция в СССР 1923—1927. Из архива Льва Троцкого в 4 т. Т. 4. (1927) (июль – декабрь). Состав. Ю. Фельштинский. Benson (Vt.): Chalidze. 1988. P. 238.]. 7 ноября в Москве и Ленинграде группы сторонников оппозиции вышли на демонстрацию с лозунгами и плакатами: «Выполним завещание Ленина», «Повернем огонь направо – против нэпмана, кулака и бюрократа», «За подлинную рабочую демократию», «Против оппортунизма, против раскола – за единство ленинской партии», «За ленинский Центральный Комитет»[52 - Бюллетень оппозиции большевиков-ленинцев. 1932. №27. Март. Общ. ред. Л. Троцкий. Париж. Восстание 7 ноября 1927 года.]. Некоторые несли портреты лидеров оппозиции, к тому времени запрещенные для вывешивания в публичных местах: Троцкого, Зиновьева, Каменева и др. Шествие закончилось беспорядками со стороны провокаторов агентами ГПУ.
14 ноября состоялось специальное заседание ЦК и ЦКК, на котором рассматривался вопрос «Об антипартийных выступлениях лидеров оппозиции». Было принято решение исключить из ЦК Каменева, Смилгу, Евдокимова, Раковского, Авдеева, а из ЦКК – Муралова, Бакаева, Шкловского, Петерсон, Соловьева и Лиздиня. Все освобождены от руководящей партийной работы. Троцкий и Зиновьев, как главные инициаторы всех мероприятий оппозиции, были исключены из партии.
В отношении Троцкого дело не ограничилось исключением из партии. Вечером 14 ноября ему было предписано освободить Кремлевскую квартиру. На следующий день он поселился в квартире своего соратника Белобородова, на улице Грановского, дом 3, кв. 62. После всего Троцкий все равно не унимался, он разослал своим сторонникам заявление с уверением: «Сознание своей правоты дает силы не только для продолжения борьбы, но и для самодисциплинирования в этой борьбе. Репрессии не испугают оппозицию, но и не толкнут ее на путь двух партий и других авантюр, которые подсовывают оппозиции худшие элементы аппарата. Партия все больше хочет слушать оппозицию и понять ее. Оппозиция сделает все, чтобы партия узнала и поняла. Линия будет выправлена и единство партии будет сохранено»[53 - Коммунистическая оппозиция в СССР 1923—1927. Из архива Льва Троцкого в 4 т. Т. 4. (1927) (июль – декабрь). Состав. Ю. Фельштинский. Benson (Vt.): Chalidze. 1988. P. 268.] (правда, настоящих репрессий пока не было). Из Кремля были также выселены Зиновьев, Каменев, Радек и другие бывшие руководители. Иоффе предпочел застрелиться. Зиновьев и Каменев решили обратиться к очередному съезду с покаянием: «Лев Давыдович, пришло время, когда мы должны иметь мужество сдаться»[54 - Волкогонов Д. А. Троцкий. «Демон революции». Москва; Яуза: Эксмо, 2011, стр. 415.].
XV съезду партии (декабрь 1927 г.) подтвердил решение ЦК и ЦКК о Троцком и Зиновьеве. В принятой съездом резолюции «Об оппозиции» содержалось требование: «Принадлежность к троцкистской оппозиции и пропаганда ее взглядов являются несовместимыми с принадлежностью к ВКП (б)»[55 - XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии~ (б). Стенографический отчет. Москва, Ленинград, Госиздат, 1928, стр. 1246.]. XV съезд исключил из партии 75 активных сторонников троцкистско-зиновьевского блока и 23 группы «демократического централизма». Всего после XIV съезда до 15 ноября 1927 г. за оппозиционную деятельность было привлечено к партийной ответственности 2031 человек – более половины из 4000 голосовавших в разное время за платформы разных оппозиций или
процента всей партии. Выступая на съезде партии, Сталин говорил, что руководство поступило мягко с оппозицией: «По правилу, за такие попытки оппозиции мы должны были бы их всех переарестовать 7 ноября. (Голоса: „Правильно!“ Продолжительные аплодисменты.) Мы не сделали это только потому, что пожалели оппозицию, проявили великодушие и хотели дать им возможность одуматься. А они расценили наше великодушие как слабость»[56 - Там же, стр. 377.].
В это время, после сплочения всех вокруг фигуры Сталина, сам Сталин на проводимом после съезда Пленуме в третий раз подает прошение об отставке. И в третий раз Пленум отклоняет его просьбу – на кого оставить партию? – на «Колю-балабола» Бухарина, или этой «коммунистической обломовщины» Зиновьева и Каменева, или алкаша Рыкова?.. Зачем такие рискованные действия, когда существует прекрасный организатор, воплотитель идей Ленина, Маркса, притом, уже непосредственно у власти. К тому же многие к этому времени обзавелись материальными благами, и именно Сталин был им гарантией сохранения статус-кво. Со своей стороны, знал ли сам Сталин, что его просьба останется безрезультативной? На фоне общих событий трудно предположить, что он, в самом деле, допускал мысль о возможности его снятия.
Вопрос внутренней оппозиции занимал партию длительное время. В Политбюро несколько раз обсуждали, как поступить с Троцким, продолжавшим инициировать не просто антипартийные настроения, но теперь уже, по сути, и антисоветские. Пришли к выводу об отправке его в Алма-Ату. В следующем 1929 г. Троцкий был выслан из СССР. В 1936 г. он осел в Мексике, написал книгу «Преданная революция», в которой назвал происходящее в Советском Союзе «сталинским термидором», обвинял Сталина в бонапартизме. В 1938 г. провозгласил создание Четвертого интернационала. Все это вызвало у Сталина резкое раздражение, чувствуя за Троцким опаснейшего противника, к словам которого прислушивается мировая общественность. После неудачной операции, в мае 1940 г. банды Сикейроса, «Утка», уже через несколько недель была организована следующая – «Мать», в результате проведения которой 20 августа Романом Маркандером лесорубом был нанесен Троцкому смертельный удар в голову. Несмотря на глубокую рану, Троцкий прожил еще почти сутки и умер 21 августа. Советская власть публично отвергла свою причастность к убийству. Убийца был приговорен мексиканским судом к 20-летнему тюремному заключению. В 1961 г. освободившемуся из мест заключение и приехавшему в СССР Роману Меркадеру было присвоено звание героя Советского Союза с вручением ордена Ленина.
P.S.: Рассматривая историю политической борьбы и утверждения влияния Сталина открывается de facto, что изначально не Сталин организовал борьбу с оппозицией и повел за собой массы, но настроения большинства выдвинуло его стать своим лидером: Россия заумному экстремисту выбирала человека народа – из простых, самых низов, с внешними дефектами от болезней, несчастных случаев, не делавший бредовых заявлений, целеустремленный, достаточно видный член партии, не выскочка, не меняющий своих позиций, вполне миролюбивый, не экстремист, в общем свойский рубаха-парень, когда Троцкий все явственней был похож на заносчивый нос и пугающий абстрактными идеями пути агрессии ко всей вселенной.
В лице Сталина страна приобретала плюс – хотя бы на первом этапе двигаться умеренным отчасти направленный на социалистический* путь развития, в противовес троцкистскому настроению утверждения социализма* здесь, сейчас и повсеместно с резко казарменным типом хозяйствования. Воззрения Троцкого – распространения революции по всему миру, само собой разумеется, энергией России, после Мировой войны и Гражданской смуты, унесшие колоссальное число жертв и колоссальное разрушение народного хозяйства, вылилось бы в дальнейшее обессиливание страны, закончившееся, не трудно предположить, лишь завоеванием близлежащих государств, не способные противостоять военному потенциалу России, то, что Сталин приобрел позже, и даже больше этого, в ходе Второй мировой войны.
В своем тупом и яростном противопоставлении большинству партии Троцкий преследовал лишь одну цель – претворения в жизнь своей идеи перманентной революции. Именно с ее свершением должно было зазвучать имя Троцкого на весь мир, и именно в этом он отводил себе роль главного мессии, тогда как Ленин остался бы всего лишь как начальная искра истории. Фактически, революция Троцкому была дана подарком ко дню его рождения, и, очевидно, он усматривал в этом знак «Провидения», мистический знак-напутствие, что ему даны способности воплотить её в максимальности, вроде того, как незначительный денежный подарок необычайно умными измышлениями увеличить в денежный мешок. Троцкий видел себя неким посланником для полного изменения мирового хода событий. На этом он стоит до последнего, представляя всем дело так, что он есть великий гений, тот самый Бруно, до развития которого другие еще не доросли.
Переход на социалистические* «рельсы» и казарменный тип уклада Сталин прекрасно воплотит в 30-х годах. Однако в том, что он дал возможность стране сделать передышку НЭПом, одновременно был заложен и минус этой политики: крестьянство пообвыклось и переход к социализму* вызвал большое его упорство, «подогретое» неурожайными годами. Троцкистский немедленный переход, несомненно, был бы глаже, хотя тоже не без упорства, но видение конечного итога и у того, и у другого было, в сущности, одинаковое. В целом, что Сталин, что Троцкий для страны это два сапога пара, ведущие общество к идеалам мистических фантастов XVIII в. с их провоенным устройством всего государства. Это положение лишь утончалось идеями более прогрессивных мистиков XIX в. абсолютной утопией – построения на провоенной форме государства (суперкорпорации) т.н. общества безвластия (по Марксу), где каждый контролирует своего соседа (по Ленину), – каждый находится в таком состоянии, при котором выбирает путь наиболее подходящий для себя, скажем, маразматик – маразматический…
Освободившись от оков военного коммунизма, экономика страны уверенно набирала ход. В результате денационализации мелкой и отчасти средней промышленности к концу 1922 г. в руках государства оставалось лишь
/
ранее национализированных предприятий. Наиболее крупные и технически оборудованный фабрики и заводы объединились в государственные тресты: «Югосталь», «Химуголь», «Донуголь», «Государственный трест машиностроительных заводов» («Гомза»), «Северолес», «Сахаротрест» и т. д. Общее руководство трестами осуществлял ВСНХ. Он же перераспределял полученную ими прибыль. На правление трестов возлагались лишь функции непосредственного оперативного управления. Уравнительная оплата труда заменялась тарифной, учитывающей квалификацию рабочих, качество и количество произведенных товаров. Натуральные формы оплаты труда (пайки) вытеснялись денежной в виде зарплаты. Отменены всеобщая трудовая повинность и трудовые мобилизации. В 1924 г. В СССР были изготовлены первые гусеничные трактора, а Московский завод АМО выпустил первые десятки грузовых автомобилей.
Развитие товарно-денежных отношений вело к восстановлению всероссийского внутреннего рынка. Воссоздавались крупные ярмарки: Нижегородская, Бакинская, Ирбитская, Киевская и др. Открывались торговые биржи. Допускалась известная свобода развития частного капитала в промышленности и торговле. Разрешалось создание небольших частных предприятий (с числом рабочих не более 20), концессий, аренды, смешанных обществ.
В 1921—1924 гг. создается двухуровневая банковская система: Государственный банк, Торгово-промышленный банк, Банк для внешней торговли, сеть кооперативных и местных коммунальных банков. Денежная эмиссия как основной источник доходов государственного бюджета заменяется системой прямых и косвенных налогов (промысловый, подоходный, сельскохозяйственный, акцизы на товары массового потребления, местные налоги), вводится оплата за услуги (транспорт, связь, коммунальное хозяйство и др.)
Реформы НЭПа тормозились неустойчивостью денежного обращения, инфляцией. В 1922 г. правительство приступило к денежной реформе. В конце этого года в обращение была выпущена устойчивая валюта – червонец. Червонец, приравнивавшийся к 10 дореволюционным золотым рублям, обеспечивался золотом и другими легко реализуемыми ценностями и товарами. К 1924 г. денежная реформа завершилась: вместо обесценившихся совзнаков были выпущены медные и серебряные монеты и казначейские билеты. В ходе реформы удалось ликвидировать бюджетный дефицит, а с октября 1924 г. выпуск денежных знаков для покрытия бюджетного дефицита был запрещен по закону.
Прирост промышленной продукции в 20-е гг. осуществлялся высокими темпами: в 1921 г. – 42,1%, 1922 – 30,7%, 1923 – 52,9%, 1924 – 14,6%, 1925 – 66,1%, 1926 – 43,2%, 1927 – 14,2%. При этом тяжелая промышленность восстанавливалась быстрее, чем легкая. К концу 20-х гг. советская экономика в целом достигает довоенный уровень.
Темп восстановления промышленности был впечатляющим, однако он был ниже, чем утверждала официальная статистика. Согласно официальным данным, национальный доход СССР в 1928 г. по сравнению с дореволюционным временем вырос на 19%. По подсчетам современных исследователей, он оказался на 12—15% ниже уровня 1913 г., а в расчете на душу населения на 17—20%.
Высокие темпы роста в годы НЭПа во многом объяснялись «восстановительным эффектом»: загружалось уже имевшее, но простаивавшее оборудование, в сельском хозяйстве вводились в оборот заброшенные в Гражданскую войну старопахотные земли. Когда еще в конце 20-х гг. эти резервы иссякли, страна столкнулась с необходимостью огромных капиталовложений в промышленность, чтобы реконструировать старые заводы с изношенным оборудованием и создать новые промышленные отрасли.
Монополия внешней торговли позволяло завышать цены на промышленные изделия, что обеспечивало предприятиям прибыль даже при низкой эффективности и плохом качестве изделий. Квалифицированные рабочие составляли всего 53% от общего числа рабочих, приток молодежи из села в город породил массовую безработицу. В 1925 г. число безработных достигло 1,5 млн человек. Заработная плата и потребление было ниже, чем до революции. Среди рабочих и служащих росло недовольство. В 1926 г. в забастовках участвовали более 100 тыс. человек. Участие иностранного капитала не оказывало существенного влияния на общее состояние экономики. Как отмечал С. Н. Прокопович (экономист, бывший министр Временного правительства, высланный в 1922 г. из Советской России), заграница «не даст капиталов промышленности, в которой коммунисты играют роль капиталистов, а инженеры отнесены к разряду подозрительных лиц, за которыми нужен глаз да глаз. Русская промышленность была отсталой и до войны. Пока коммунисты после Октябрьской революции насаждали коммунизм, а потом при нэпе выпалывали его, европейские и американские предприниматели и инженеры занимались делом, и между техникой русской и европейской, не говоря уже об американской, образовалась глубокая пропасть. Давать деньги на подправку заведомо нежизнеспособных предприятий никто не будет. Капиталист, давая деньги, хочет иметь уверенность, что они будут приносить доход. Этой уверенности в государственной промышленности, руководимой большевиками и советскими чиновниками, у него быть не может»[57 - Горинов М. М., Данилов А. А., Дмитренко В. П. История России. Часть III. XX век: Выбор моделей общественного развития. Москва, общ-во «Знание» России, 1994, стр. 60.].
Между тем в силу законодательных ограничений (частный капитал не допускался в крупную, а в значительной степени и в среднюю промышленность), высокого налогообложения частника и в городе и в деревне негосударственные инвестиции были тоже крайне ограничены. Как отмечал в 1929 г. экономист-эмигрант А. Югов, «даже и те небольшие свободные средства, которые имеются в стране, советская власть не может получить в свое распоряжение, так как население боится проявить свое благосостояние и держит свои сбережения не в сберегательных кассах, не в займах, а в тайниках или пускает на спекуляцию»[58 - Там же, стр. 59.].
В отличие от промышленности подъем сельского хозяйства начался не сразу. В 1921 г. сельское хозяйство Советской России пострадало от страшной засухи, последствия которой сказались и в 1922 г. Посевные площади сократились до 77,7 млн га. Подъем промышленности, введение твердой валюты стимулировали восстановление сельского хозяйства. Посевные площади стали постепенно увеличиваться и в 1923 г. достигли 91,7 млн га, что составило 99,3% от уровня 1913 г. В 1925 г. валовые сбор зерновых почти на 20,7% превысил среднегодовой сбор за 1909—1913 гг. Но в последующие годы производство зерна постепенно уменьшалось, за счет роста производства технических культур. К 1927 г. довоенный уровень был почти достигнут в животноводстве. В целом крестьяне стали лучше, чем до революции, питаться. Потребление хлеба на душу населения в деревне возросло в 1928 г. до 250 кг (до 1921 г. – 217 кг), мяса – до 25 кг (до 1921 г. – 12 кг) и т. д. Но и здесь острое недовольство вызвал растущий товарный голод.
Идея дотянуть пролетариат России до развитых западных стран была одной из наиболее сильных сторон большевистской доктрины. Развитие пролетариата требовало развития промышленности, а это, в свою очередь, невозможно без индустриализации. Индустриализация должна была обеспечить экономическую независимость страны, укрепить ее оборонную мощь и обеспечить количественный рост рабочего класса. Партийная программа, принятая еще в 1919 г., требовала единого общего государственного плана. Самым известным, среди отдельных отраслей экономики, стал план ГОЭЛРО, завершенный в 1920 г. В нем речь шла не только о преобразовании Советской России за 10 лет в промышленно развитую страну, но и внедрении новейших достижений науки и техники во все отрасли народного хозяйства.
