– Родин, помалкивай. Ваши стычки до добра не доведут. Что или кого не поделили? – не унималась завуч.
– Да что нам делить с ним?! – сказал Костя. Звучало это пренебрежительно в мою сторону. Типа, куда ему до меня, мистера «три волосни из бороды». Я ж солидный парень. Вероятность, что Серёжка Родин где-то мог ему, Бардину, дорогу перейти – исключена!
– На занятия марш. И причешитесь! – бросила нам вслед завуч и быстро зашагала в сторону угла здания.
В моей голове этот манёвр Вилоры Брониславовны объяснялся желанием поймать парней за сигареткой.
Внутри школа ничем не отличалась от моей. Бетонные полы выкрашены в коричневый цвет с немногочисленными узорами. Стены синие, переходящие в побеленный потолок. Гордо расхаживающие старшеклассники с красными повязками дежурных, словно патрульные на улицах городов. Огромный стенд с фамилиями закончивших школу с золотой медалью и доска расписания. Всё от руки написано и красивым каллиграфическим почерком. А стенгазеты – вообще отдельный вид искусства. Как они это без фотошопа и цветного принтера делают?!
– Серый, как такое произошло вчера? Курин до сих пор в ярости, – подбежал ко мне парень, усыпанный веснушками.
– Да не помню, Мишка! Отстань, – отмахнулся я. Вот имя его вспомнил, а что ж там произошло и не вспоминается. Самому уже интересно, чего я там натворил. Кроме того, что летал и не помню ничего.
Кабинет нашёл не сразу. Пришлось напрягать память. Предполагал, что сразу смогу пользоваться всей информацией своего предшественника, но тут ещё копать и копать. Когда вошёл в класс, ко мне подлетела девушка.
Большие зелёные глаза, пухлые щёчки, маленькие нос и подбородок, длинные ресницы и изогнутые брови, каштановые волосы. Та самая Аня Краснова во всей своей красе. Фигура на все шесть баллов. Я чуть не присвистнул, увидев её. Глазами пробежался сверху вниз, оценив объём форм и стройность ног. Жаль, что у Родина с ней исключительно «деловые» отношения. Хотя, что мешает их трансформировать в более «деловые»?
– Серёженька, ты как? Вчера к тебе приходила, ты спал. Баба Надя сказала, что как привели тебя, так и спишь. Голова как? – спросила она, приложив руку к моему лбу и осматривая шишку. – Большая такая! Болит?
«Чешется! Там такой рог вылез, который, конечно, болеть не может!», – подумал я. Её руки пахли сладким ароматом ванили. Так приятно, когда тебя жалеет девушка. Иногда хочется дать себе слабину.
– Пошли на место, звонок же скоро, – сказала Аня и потащила на средний ряд за парту.
Дипломат поставил рядом и стал осматривать интерьер аудитории. Мо? зрение зацепилось за огромный транспарант над чёрной доской: «Комсомолец, имя крепи делами своими!». По всему классу развешаны портреты великих математиков и партийных руководителей. Плакаты с формулами и теоремами выглядят, как новые.
– Ты чего не раскладываешься? Сейчас же ГПС придёт. Он не любит, когда не готовы к уроку.
– А это что такое, ГПС? – спросил я, пытаясь подобрать хоть какие-то слова под эту аббревиатуру, но фантазии не хватало.
– Хорошо ты вчера ударился. Григорий Павлович – учитель геометрии. Он очень не любит, когда на столе порядок отсутствует.
В этот момент новые воспоминания включились в работу и напомнили, что ГПС – «где порядок на столе?» Эту фразу учитель алгебры и геометрии повторял за урок множество раз, вот и приклеилось к нему прозвище.
– Сер?ж, а что там с самолётом? Сильно ты его разломал?
– Чего!? – вскрикнул я.
Глава 4
Мой первый день в новой школе казался мне таким длинным и скучным. Перед началом экзаменов учителя больше времени уделяют наставлениям: готовьтесь, повторяйте, вспоминайте, подучите, ну и всё в этом роде.
Один из моих старых знакомых сказал бы по этому поводу: «Всё знать невозможно, а половину не имеет смысла».
Краснова рассказала о произошедшем вчера на аэродроме, а Мишка на перемене объяснил всё более авиационным языком.
– Скорость не выдержал, раскачал самолёт сильно. При подходе к земле ты, видимо, отдал ручку от себя и пропахал грунт. Хорошо, что перед этим скорость хоть смог погасить, – объяснял он мне в столовой после третьего урока. – Со стороны ужасно смотрелось. Ты вроде неплохо летал до этого.
– И что теперь? – спросил я, ожидая, что по мою душу уже отправили комиссию. Обязуют теперь меня возмещать ущерб. С такими зарплатами в этом периоде нашей страны работать буду долго. Ещё и на следующую жизнь непогашенная задолженность перейдёт. В другое тело отправят, и буду расплачиваться за косяк моего предшественника.
– Теперь нашему Як-18 кранты. Курин сказал, что больше тебя одного не пустит в кабину.
Ну, ты, Родин, и рукозад! Всё больше убеждаюсь, что пацан невезучий от слова «совсем». Такому в авиацию лучше не идти. Хотя, есть ли у меня право так рассуждать. Меня самого-то с третьего курса выперли за драку. Ну, я-то балбес, а этот… Теперь Сергей Родин – это я. Значит, будем как-то выправлять положение. Пока, конечно, не разбудят меня или ещё в кого-нибудь не вселюсь.
– Ну, невелика потеря, – сказал я и сделал глоток чая.
– Ты чего, Сергей? – удивилась Аня. – Тебе для поступления нужно. Кто из нас в Белогорское собирался поступать на лётчика?
– Воу, полегче! – замахал я руками. – В Белогорское авиационное имени Нежнова?
– Я думал, имени дважды героя Комарова, – сказал Миша. – А кто такой Нежнов? Не слышал, что училище переименовали. Где прочитал такое? – спросил Миша.
– Ну как, где? Зайди в интер…, – вовремя остановился я. Запамятовал, что отсутствует здесь всемирная паутина. – В Интернациональной библиотеке газетную подшивку изучил за прошлую неделю. Там непонятно было написано. Наверное, перепутал что-то.
Эта библиотека никогда не меняла своего названия. Выкрутился быстро! И не вспомнил же, что моё родное училище раньше готовило лётчиков, а потом офицеров боевого управления. Именно эту специальность получил и я. Это уже потом меня занесло в силы спецопераций.
– А документы? Вроде уже должны были вызов прислать, когда приезжать поступать на абитуру, – спросил Мишка.
И что ему ответить? Как будто я отправлял документы на поступление. Не представляю, как мой предшественник хотел поступить? Туда конкурс в советский период был по семь человек на место, а то и больше.
– Так ты ж говорил, что уже есть вызов на первое июля прибыть, – подстраховала меня Аня. И впрямь хороший друг!
Уроки подошли к концу. Такого длинного дня у меня даже на войне никогда не было. Выйдя на улицу, решил прогуляться до аэроклуба. Если память меня не подводит, он там же, где и в моей прошлой жизни.
– Ты как себя чувствуешь? – спросила Аня, подошедшая ко мне слева.
– Дышится у вас здесь хорошо, – сказал я.
– А почему у вас? – переспросила Аня.
– Не бери в голову. Прогуляться хочу. Не против?
Я заметил на её лице стеснение. Щёки слегка налились краской, а глаза быстро забегали из стороны в сторону.
– Пойдём. Это первый раз, когда ты сам предложил погулять. Неожиданно, – продолжала смущаться Краснова.
Однако не забыла меня нагрузить, позволив нести её портфель. У женщин искусство крутить мужчинами на генетическом уровне.
Я чувствовал, что по телу пошла небольшая дрожь, когда наши ладони немного соприкоснулись. Наверняка тот Серёга был влюблён в Аню. Она вроде тоже к нему неравнодушна.
Эх, дети! Сколько у вас ещё будет впереди романов и любовных интрижек. Ещё не раз мурашки по телу побегут, и не только после случайного касания.
– А ты почему решил погулять? – спросила Аня, перебирая собранные в хвост каштановые волосы.
– Погода хорошая. И в аэроклуб хочу сходить. Узнать надо, что там, да как. Вопросы порешать, – ответил я.
Аня перекинула свой хвост за спину и демонстративно перестала смотреть в мою сторону. Не это, может, хотела услышать от меня. Ну, ничего не поделаешь. Сейчас не до амурных дел.
Мы медленно шли по тенистым улицам Владимирска. Я не переставал глядеть по сторонам и восхищаться тем порядком и уютом, который царил в городе. Зелёная трава пробивалась на каждом участке, где нет асфальта. Деревянные столбы ещё не заменили бетонными. Хрущёвки и сталинки выглядят аккуратно и свежо. Брежневские девятиэтажки только начинали возводиться здесь. Пару домов можно было заметить вдалеке.
Водители на дорогах никуда не спешат. Автомобили и общественный транспорт, словно плывут в этом потоке безмятежности. Яркая окраска радует глаз. И кто сказал, что в Союзе всё было однотонное и серое?
Люди одеты вполне себе хорошо. Мужчины в брюках и пёстрых футболках, а узоры на галстуках самых невероятных конфигураций. Брюки клёш и приталенные рубашки, реже встречались джинсы и батники. А женщины и девушки… Вернее, ах женщины и девушки!
Лёгкие платья, полностью повторяющие изгибы их статных тел. Яркая расцветка в горошек, линию, сплошным цветом. Чудесные причёски и яркий маникюр. Плюс на каблучках или в босоножках. И каждая лучезарно улыбается. Даже женщины постарше выглядят достойно и вполне себе желанно. Эх, где мои семнадцать лет?!
В громкоговорителях играет музыка.
«Опустел перрон, надо уходить. Мне теперь цветов некому дарить», – начала играть песня какого-то ВИА. И зачем такая большая аббревиатура? Группой бы называли свои бойз-бэнды и всё.
В голову пришла мысль:«Серый, ты ведь с дамой. Не забывай, кому мороженое, а кому цветы! Где их только взять?»
«Где же моя, черноглазая где? В Вологде-где-где-где, в Вологде где!», – запел свой припев другой ансамбль.
Ни тебе палаток, ни рекламных щитов и экранов. Только ларьки с мороженым и квасом из бочки. Плохо без 2ГИС и Яндекса!
Вот автоматы со сладкой и газированной водой. Помню, дядя рассказывал, что с сиропом вода стоила три копейки, а без него – одну. Пока моя спутница будет пить, надо найти цветы.
Я порылся в карманах. Нашёл смятую купюру бежевого цвета с гербом СССР и несколько медных монет.
– Ань, будешь что-нибудь? – спросил я. Девушка немного застеснялась опять и молча указала на автоматы с газировкой.
С деньгами разобрался и закинул по три копейки в два больших автомата красного цвета. Вкус газировки просто невероятный!
Как раз за автоматами была клумба с чудесными полевыми цветами. Тут главное – скорость и быстрота реакции, сорвать и убегать. Камер нет, полиции тоже. Тьфу, здесь же милиция!
– Родин, – зашипела на меня Аня, когда протянул ей разноцветный букетик. – Тебя могли увидеть.
– Могу посадить обратно, – предложил я.
– Нет, – замахала она руками. – Спасибо!
М-да, совершенно своей личной жизнью не занимался мой предшественник. Сразу видно, что это первый подобный комплимент для Ани со стороны Сергея.
Монументальное сооружение города – кинотеатр «Октябрь» с плакатом «Слава советскому кино!» и огромной мозаикой красного флага с серпом и молотом на фасаде. Чего только в этом здании не происходило после развала Союза, вот только кино не было.
Сейчас афиши предлагают к просмотру «Зиту и Гиту» и «Зорро». Это из импортного. А вот и отечественный хит сезона – «Табор уходит в небо».
Кино СССР мне нравится. В нём всё по родному как-то, душевно. А про масштаб картин Бондарчука-старшего и Озерова я вообще молчу.
Наконец-то, мы достигли ворот представительства ДОСААФ во Владимирске. Большое четырёхэтажное здание с несколькими пристройками, выкрашенное в бело-зелёной гамме.
На заднем дворе слышен звук двигателей грузовиков, проезжающих по автодрому. На футбольном поле гудят авиамодели, запускаемые молодыми ребятами, а самая многочисленная группа изучает конструкцию самолёта Л-29. Образец уже явно нелётный, но для обучения самое-то.
Аня сказала, что подождёт на лавочке у входа, пока мы не поговорим с Куриным.
В здании ДОСААФа на меня смотрели настороженно, будто перед ними призрак какой-то. Кто-то из школьников стороной обходил, но преподаватели спрашивали о состоянии здоровья. Интересно, из вежливости или действительно переживают.
Я нашёл своего инструктора, Георгия Сергеевича Курина. Память предыдущего Родина подсказала его внешность. Невысокого роста, редкие тёмные волосы и несколько вставленных железных зубов.
Мне вспомнилось, что сюда меня привёл дедушка Вова. С Куриным они знакомы давно, но при каких обстоятельствах – не рассказывал. Вроде на фронте познакомились.
Разговор получился непростым. Вернее, он стал непростым после длинного монолога Георгия Сергеевича, описывающего меня во всех красках. Потом, вроде, он успокоился и перешёл к нравоучениям.
– Родин, ты в лётное поступаешь. Узнают, что разбил самолёт – забудешь про полёты навсегда, – продолжал наставлять меня Курин.
– Всё понимаю, Георгий Сергеевич. Как вообще такое могло получиться? Я ударился и не помню ничего.
– Если честно, не понимаю, как ты вообще выжил. Стойки шасси сломаны, лопасти и двигатель всмятку, а на тебе ни царапины. Шишка вон торчит только.
Мы спустились вниз и вышли на задний двор, который был одновременно и стоянкой самолётов. Отсюда самолёты выкатывали к взлётно-посадочной полосе. Бетонная площадка, заставленная спортивными воздушными судами прежних лет. Вернее, в этом времени они ещё были в норме – свежевыкрашенны в зелёные и красно-белые цвета, чёрные следы копоти на капотах силовой установки. Поршневые «прадедушки» Российской авиации!
Одно из мест здесь и занимал разбитый Як-18. Мы подошли к нему, и голову вновь пронзила невероятная боль. Будто снова пережил аварию. Вспомнилось каждое движение, отклонение органов управления, и как вела себя машина.
Вот я пытаюсь выпустить шасси, но давления в воздушной системе не хватает. Стойки не выходят. Начинаю гасить скорость, но ручка управления самолётом не слушается. Начинаю изменять обороты двигателя и тоже ни в какую.
Шасси аварийно выпустил, ручку управления уже перед самым касанием смог отклонить на себя, а затем удар.
– Шасси не выходило, управление не слушалось. Может, проблема в тросовой проводке? – спросил я. Курин посмотрел на меня удивлённым взглядом. Видимо, не ждал подобного предположения.
– Ещё не разбирались. Комиссия будет решать. Пока от полётов тебя отстранили. Учи матчасть, – сказал Георгий Сергеевич и похлопал меня по плечу.
Из всего этого следует вывод, что не был Серёжка Родин неумелым. Система управления на Як-18 отказала, плюс шасси не вышли сразу. В семнадцать лет мало кому бы удалось посадить после такого самолёт. И, как это ни печально, парень должен был погибнуть, что и произошло. Но непостижимым образом наши с ним временные линии в этот момент пересеклись. Я погиб на войне, а он при заходе на посадку. Так должно было случиться, но получилось то, что получилось. Назовём это – гибрид сознаний.
– Что ты сейчас сказал про временные линии, Серёжка? – спросила Аня, когда мы подошли к подъезду её дома.
Наследие эпохи Сталина – трёхэтажный дом, потолки в квартирах высоченные, кубатура большая, а балконы маленькие. На первом этаже в таких домах помещения для магазинов или кафе.
– Я вслух сейчас всё говорил?
– Ну, так. Бормотал что-то под нос. Я только про временные линии разобрала. Сегодня гуляем вечером?
– С тобой? – спросил я. Ты по гороскопу олень, Родин? А с кем ещё тебе может девчонка предложить гулять! – Да, давай. Зайти за тобой?
Анечка засмеялась и кивнула. Отдав ей портфель, я зашагал к своему дому, ощущая на себе женский взгляд.
В размышлениях о будущем дошёл до своей хрущёвки.
Опускаем все голливудские и мосфильмовские фантастические сюжеты и делаем вывод, что я попал в тело семнадцатилетнего парня в 1976 году. Мир не альтернативный и не какая-то часть безумной марвеловской мультивселенной.
Диспозиция у меня следующая. Выпускной класс, скоро экзамены и мои документы поданы в лётное училище. Это все хорошие новости.
Из плохого – я дрыщ. Это надо исправлять. Несмотря на то, что при виде Анечки мой разум начинает затуманиваться, благодаря скрытым низменным инстинктам моего предшественника, всё внимание нужно уделить экзаменам и своему развитию. Ещ? бы денег где достать. Вряд ли у моих стариков солидный бюджет. Короче, работаем!
– Родин, стой! Дело есть, – крикнул мне Костя Бардин, движущийся в сопровождении двух своих подельников.
