Сделка
Святослав Яров
Земля Беларуси хранит в себе немало следов Великой Отечественной. Но немецкий склад артиллерийских боеприпасов, случайно обнаруженный в лесу бобруйской "братвой" через семьдесят лет после окончания войны, – это не просто снаряды, а прекрасно сохранившиеся и пригодные к использованию снаряды с химической начинкой. Их можно выгодно продать заинтересованным в подобном товаре людям за границей. Однако даже в криминальной среде находится человек, который осознает возможные последствия подобной сделки. Он готов пойти на всё, лишь бы её не допустить, и обращается за помощью к друзьям юности.
Святослав Яров
Сделка
От Минска до Бобруйска верст сто двадцать, а два часа на дорогу вынь да положь. Чуть прибавишь скорости, как из кустов возникает гаец-придорожник с радаром – здрасьте! И, можно не сомневаться, докопается до вашей вины перед ПДД, даже если превышение скорости – ну, всего, к примеру, километра три-четыре, но решить вопрос на месте никак нельзя, только под протокол. А значит, на разбирательство времени потратишь, мало не покажется. Так что гнать смысла не имело. Сидевший за рулём Витёк, это прекрасно знал, а посему его «гелендваген» катился по шоссе, строго соблюдая скоростной режим.
Под мерное урчание мотора расположившийся на заднем сиденье Кама сперва начал было клевать носом, но в какой-то момент встрепенулся. Поерзал, усаживаясь поудобнее, и, чтобы унять нарастающее беспокойство, стал поглядывать в окно на колосящиеся нивы, рапсовые поля и разные другие радующие глаз сельхозугодья.
Доподлинно, конечно, неизвестно, но, вроде как, Лукашенко самолично время от времени летает на вертолете над полями и пастбищами и высматривает незасеянные участки, заброшенные или запущенные фермы и луга. Не дай бог, найдет, таких люлей нерадивому местному начальству навешает, что мама не горюй!
На другой день, глядь, пустовавший клочок земли уже распахан, а то и засеян. Вообще-то, на Батьку это похоже. Знающие люди поговаривают, он, не смотри, что уже четыре с лишним пятилетки президентит, а все по своему колхозно-совхозному прошлому ностальгирует – никак позабыть не может. Видно, считает его самой верной гарантией стабильной экономики.
Ну да, впрочем, это его дела, сказал себе Кама, вернувшись мыслями к тому, что занимало его по-настоящему и тревожило не на шутку. Нервы теребил навязчивый вопрос, с какого это, интересно, бодуна Леха Басмач дернул меня к себе в Бобруйск в воскресенье с утра пораньше? По телефону ничего объяснять не стал. Шифруется. А Леха не из тех, кто станет теребить серьезных людей по пустякам. Кама был старше Басмача лет на двадцать и, сам тоже уроженец Бобруйска, знал того, можно сказать, с пеленок.
Детство у парня было не сахар. Родаки – алкаши конченые. Рос Леха, считай, на улице, никогда досыта не ел. При таком стартовом раскладе на зону загреметь ничего не стоит. Он и загремел. Семнадцати ему еще не было, подсел за хулиганку. Через год вышел. Полгода не прогулял, взял на гоп-стоп какого-то залетного у вокзала и тут же нарвался на ментовской патруль. Опять зона. На этот раз оттянул треху.
Когда откинулся и вернулся в родной город, Аким, тогдашний смотрящий* за городом, под свое крыло его взял, к делу приспособил. Лет пять Басмач под ним проходил и кой-какого соображалова поднабрался. Ну а когда Аким сыграл в ящик от застарелого тубика, то есть туберкулеза, Леха его сменил. Кама, как положенец**, поставил Басмача на Бобруйск, и ни разу потом об этом не пожалел. Уж года четыре он там рулит, и все и всегда было у них ровно, без особых проблем и непоняток.
Однако значился за Басмачом один пунктик. Верно говорят, сызмальства голодный вовек не наестся досыта. До сих пор внешне у него было все по понятиям и традициям: на чужую поляну не лез, не беспредельничал, в общак заносил аккуратно…
Поднялся, какой-никакой собственностью оброс и авторитет нагулял: тачки, телки, все дела… – живи да радуйся. Крышуешь коммерсов, ну и крышуй себе. А этому все мало. Прет из него ненасытность какая-то. Может, из-за нищенского детства, а может, потому, что Европа под боком, соблазнов зашибить бабки по-легкому много. Одному тонну-другую редкоземельных металлов в Польшу протащить надо, другому – фуру с астраханской икрой, а третьему – амурского тигра.
Леха за все без разбора готов был хвататься, лишь бы бабло капало. А при такой всеядности, да плюс ротозействе, и неразборчивости в блудняк влететь, нарваться на проблемы, – это на раз-два, и сам не заметишь, как наступит полный «аллес капут», или те, кого ты считал братанами, сольют ментам или менты сами до тебя докопаются. Но несмотря ни на что, Леха этого так и не смог уразуметь.
Благо ещё, что со всеми поступающему ему предложениями Басмач, как положено, первым делом шел к Каме, за которым всегда и непреложно оставалось последнее слово, да и «окно» на границе тоже он контролировал. Бывало, примчится Леха, весь на взводе, глаза горят: тема катит сладкая! Но на поверку девять из десяти предлагаемых ему замутов оказывались фуфлом.
Кама с высоты своего немалого опыта ситуацию прочухивал в момент и, как можно доходчивее, «на пальцах», растолковывал Лехе, где светит попадалово, а где игра свеч не стоит. До сих пор ему удавалось как-то притормаживать и вразумлять Басмача, но тот все никак не унимался. Вот и опять…
– Глянь-ка! Кажись, Лехин «крузак», – вклинился в его мысли голос Витька.
*Смотрящий – уголовный авторитет, контролирующий ситуацию в местах лишения свободы или на воле: в районе, в городе.
**Положенец – в криминальной иерархии человек, назначаемый «вором в законе», имеющий право принимать решения в отсутствие того и от его имени на определенной территории: крупный город, область. По сути, положенец – смотрящий высшего ранга.
Кама посмотрел вперед. Возле стелы с крупной надписью «Бобруйск» действительно их уже поджидал знакомый серебристый «лендкрузер». Басмач выбрался из машины, чтобы встретить гостей. «Гелендваген» остановился в нескольких метрах от него. Кама вышел, и они обменялись рукопожатиями.
– Здорово! – поприветствовал положенца Басмач.
– Добры дзень! – не без подначки, по-белорусски, ответил Кама и, заметив на лице Лехи растерянность, с улыбкой спросил: – Цы ты позабыу родную мову?
– Не смеши. Я – бульбаш только по паспорту, – отмахнулся Леха. – А то ты не знаешь!
Во внешности его и впрямь даже намека на белорусские корни не усматривалось. Да и откуда? Отец – вроде как татарин. Мать – вообще непонятно, каких кровей. Видимо, отцовские гены перевесили, и Басмач сильно смахивал на какого-нибудь сына степей, за что, надо полагать, и получил соответствующее погоняло.
– Да фиг с ним, с твоим паспортом, – небрежно бросил Кама, переводя разговор в конкретное русло. – Рассказывай! Зачем позвал?
Басмач замялся.
– Ты это… Ко мне садись, прокатимся, – как-то неуверенно предложил он. – Тут оно рядом. По пути все растолкую.
– Как скажешь, – согласился заинтригованный Кама и обернулся к Витьку, который тоже вылез из-за руля, чтоб поразмяться: – Мы отскочим ненадолго. Поезжай в «Чырвоную вежу». Там нас жди. – Водила кивнул.
– Так куда повезешь? – спросил Кама, усаживаясь на пассажирское сиденье «тойоты».
– В Токари, – ответил Басмач.
Деревня Токари находилась километрах в трех от города.
– И что там? – поинтересовался Кама.
– Да есть у меня один пацан, Сашок… Мы еще в школе корешевали… – издалека начал Басмач, разворачивая машину в сторону Минска: – Короче, с год назад торкнуло его: подался в копари по войне*. Серьезно так подсел на это дело. Знаешь ведь, какая прилипчивая эта зараза …
Кама и правда по молодости сам по лесам шарил в поисках оружия или еще каких трофеев. В белорусской земле такого добра с войны осталось немерено – партизанский край! Через увлечение такого рода поисками проходили, наверное, все здешние пацаны.
В советские времена местные власти всячески пытались взять это дело под контроль: при школах создавались поисковые отряды; устраивались походы по местам боев и всякое такое.
*Копари по войне – одно из прозвищ самодеятельных поисковиков, разыскивающих оружие, боеприпасы, воинские награды и пр. на местах боев Великой Отечественной войны.
Однако эти мероприятия, что называется, заорганизованные, большого энтузиазма у юного поколения не вызывали. Да и вообще, копатели разных возрастов делиться своими находками с государством особо не желали, предпочитая действовать самостоятельно, на свой страх и риск, по принципу: что я надыбал, то мое, и только мое.
И все же за минувшие после войны десятилетия много чего из лесов и болот перекочевало в музеи, частные коллекции, ну и, само собой, на черный рынок оружия. В последнее время вроде бы эти страсти поутихли, но, видно, не до конца… Занятие это и впрямь было азартное.
– С прошлого лета он чего-то там шурудил, – продолжил между тем Басмач свой рассказ о кореше.– А пару недель назад мы с ним пересеклись. Раздавили литр на двоих. Он стал что-то лопотать про старую колею в лесу, про зарубки какие-то и что, мол, немецкий схрон нашел, со снарядами… Я ему: «Не гони порожняк!» А он: «Забьемся на сотку баксов?» Я, короче, думал, пьяный базар, да и ляпнул: «Да хоть на пятихатку!». «Готовь, – говорит, – бабки. Поехали. Прямо щас покажу». Ну, мы, как были, бухие, так в «крузак» и загрузились на пару. Я за рулем, он за штурмана… И, что ты думаешь, – в натуре есть тот схрон! – важным тоном закончил свой спич Леха.
Каму новость о найденном складе не сильно удивила. Такое случалось не столь уж редко. Небось как всегда там только штабеля ржавых болванок, на металлолом и то негожих, предположил он, но все же поинтересовался:
– Поди, сгнило все за столько лет?
– Как же, сгнило! Не-а… – Басмач энергично помотал головой из стороны в сторону. – Там бункер под землей. Сухой. С вентиляцией. На полу поддоны. На них ящиков немерено: в шесть рядов стоят. В каждом по два здоровенных снаряда, без гильз. Смазаны чем-то типа солидола. Задубело, конечно, все, но никакой ржи ни грамма нет. Даже краска, прикинь, не облупилась.
Кама озадаченно поскреб подбородок. Пуржить, то есть пустословить, Басмачу нет никакого резона. А коли так, то склад этот – и правда какой-то особенный, и снаряды в нем тоже не простые…
– Химия в них, – уверенно сообщил Леха, словно подслушав размышления Камы.
– Откуда знаешь? – спросил тот.
– А чего там знать, – фыркнул Басмач. – Я Сашка спросил, что за снаряды? Он плечами жмет, мол, без понятия. Ну, мы один наружу вытащили. Тяжеленный – килограмм под сорок. Очистили от засохшей смазки. Я его на телефон щелкнул и пошел отлить, а Сашок чего-то возиться с ним начал, типа взрыватель вывинчивать. Слышу, орет благим матом. Я к нему. Из кустов выскочил, гляжу, Сашок аж воет и по траве катается. За морду руками схватился. Дура эта, развинченная, рядом валяется. Под ней лужа. Сообразил я, что, как он ей башку свернул, да ножом поковырял, чего-то из нее вытекло, да на него и попало. И духан, знаешь такой крепкий стоит, навроде чесночного. Я, хоть и в хлам был, очканул и ноги оттуда сделал.
– А что кореш твой? – поинтересовался Кама.
– Ласты склеил, – выдохнул Леха и продолжил делиться подробностями: – Я через два дня туда вернулся. Пока шел, все принюхивался, но ничего особо страшного не унюхал. Ближе к месту противогаз натянул – специально с собой прихватил – и перчатки напялил. Сашок окоченел уже. Лежит скрюченный. Рожа страшнее самой смерти – будто кипятком обварена. Кожа только что не лоскутами сползла. Глаза – как выжгло. Руки черные, в волдырях лопнувших. Я его там неподалеку прикопал… – И, предвидя резонный вопрос Камы, добавил: – Одинокий он был. Шатун. Искать никто не станет.
За разговором они миновали деревню Токари, и «тойота» свернула в лес на едва угадывающуюся среди зелени колею, густо поросшую где травой, а где и кустарником. По ней проползли еще примерно с километр, пока не уперлись в мощную стену матерого кустарника.
– Всего ничего осталось, – сообщил Леха, выбираясь из машины. – Дальше пёхом. Но, если что, «Урал»* проломится – без проблем. А там есть где развернуться.
Сразу за зарослями открылось некое подобие довольно большой поляны.
– Вот он, – Басмач указал на чуть выступающую над землей бетонную площадку, едва заметную среди буйно разросшегося папоротника.
И как только Сашок, царствие ему небесное, на этот схрон набрел?! – удивился Кама. Вот оно – копательское счастье. Подфартило так подфартило! Хотя, какой уж тут фарт… – одернул он сам себя.
– А вон и та дура, – Басмач кивнул на валявшийся неподалеку, напичканный смертельной отравой боеприпас с отвинченным взрывателем.
Серо-коричнево-зеленая тушка снаряда длиной сантиметров семьдесят и весом никак не меньше двух пудов, действительно, выглядела как новенькая – и не скажешь, что три четверти века где-то пролежала.
– Мы тут не загнемся, часом? – проявил разумную осторожность Кама.
– Нет, – уверил его Басмач, пояснив: – Иприт – он жидкий. Это при взрыве он далеко распыляется и, если на эпителий попал, пиши пропало. А так… – он снова указал глазами на снаряд, под которым бурело маслянистое пятно, – на воздухе испаряется медленно. Так что, локальный разлив этой гадости не опасен. Ты, главное, держись от него подальше и руками ничего не лапай.
Выданная Лехой, прямо-таки энциклопедическая, справка Каму, с одной стороны, несколько успокоила, а с другой – озадачила. Откуда такая осведомленность? В Лехином лексиконе сроду не водилось таких слов, как «эпителий» или «локальный разлив вещества». Значит, с кем-то уже консультировался. Интересно, с кем? Ладно, в этом после разберемся, рассудил Кама.
На частично очищенном от зелени фрагменте бетонной площадки обнаружился ржавый металлический
* «Урал» – российский грузовой автомобиль повышенной проходимости с колесной формулой 6Х6.
двустворчатый люк примерно два на два метра. В закрытом положении створки и обечайка люка создавали некое подобие гидрозатвора, который препятствовал проникновению внутрь воды. Леха не без труда поднял противно скрипнувшую левую створку крышки люка. Вниз вела железная лестница. Басмач вытащил из кармана фонарик, включил его и спустился первым, Кама – за ним следом.
Мама дорогая! Такого ему видеть еще не приходилось. Подземное помещение, размером с небольшой спортзал, было заставлено большими ящиками цвета фельдграу* с изображенными на боковинах черными орлами, держащими в лапах дубовый венок со свастикой в центе, гербами Третьего рейха. Кама осмотрелся. Действительно, сухо в бункере, никаких протечек не видно. Воздух не спертый.
Басмач открыл накидные защелки на первом попавшемся ящике и поднял крышку.
– Вот они, красавцы!
Как он и говорил, там лежало два здоровенных снаряда, разделенных деревянной перегородкой. Каждый когда-то был густо смазан чем-то вроде солидола. За столько лет смазка превратилась в растрескавшуюся и местами отвалившуюся от металла коричневую корку. Кама взял ее кусочек и помял в руке. Тот раскрошился, как старый свечной огарок.
– И сколько здесь этого? – обведя взглядом склад, спросил он.
– Да, без малого пятьсот ящиков, – ответил Басмач.
– Ну, пошли наверх, – никак не выказав своего отношения ни к названной цифре, ни к содержимому подземного хранилища, предложил Кама. Он буквально спиной чувствовал, как сильно разочарован Леха, наверняка ждал иной реакции. Этот ухарь, только и думает, как бы все, что здесь лежит с войны, кому-нибудь впарить. На что-то другое у него просто фантазии не хватит. Тем более что доказывать боеспособность этой дряни нужды нет, раз один бедолага на собственной шкуре ее уже испытал.
Они выбрались наружу и закрыли люк. В молчании закурили. Пауза затягивалась. Первым не выдержал Басмач.
– Ничего не скажешь? – нетерпеливо просил он.
– А что я должен сказать? – пожал плечами Кама.
– Можно неслабо поднять реального бабла!
– Смертью торговать собрался? – Кама поморщился, с осуждением покачав головой.
– Да там, внизу, считай, на четверть ляма евро, – продолжил гнуть свое Басмач. – На шару по две с половиной сотни евров навара за каждую такую дуру можно получить.
* Фельдграу (нем. feldgrau, серо-полевой) – основной цвет полевой формы германской армии с 1907г. и, в основном, до 1945 г.
– По две с половиной, говоришь? – ухмыльнулся Кама, кажется, уверившись в справедливости возникших у него подозрений насчет того, что Басмач как минимум с кем-то уже переговорил по поводу содержимого подземного хранилища. – Ты эту тему со мной не с первым трешь, – не то чтобы спросил, а скорее констатировал он.
Басмач, хоть и не отличался смекалкой, но сразу догнал, что, в запале брякнув о ценах, сдал сам себя в полный рост. А делать этого никак не стоило. Химснаряды не семечки – на базаре ими не торгуют. Почем тут штучка товара не спросишь. Назвать их цену мог только человек, знающий толк в подобном опте, а всего вернее, потенциальный покупатель, и Кама, конечно же, это просек. До Басмача дошло, что, даже просто проведя с кем-то переговоры на предмет продажи содержимого схрона без ведома Камы, он допустил недетский косяк. Любые мутки за спиной положенца чреваты нешуточной предъявой со стороны авторитета, и теперь Леха стал ломать голову, как бы без особых потерь выйти из неловкого положения, в которое он попал по собственной глупости.
Видя, как тот напрягся, Кама, наделенный в криминальной среде Беларуси правом «казнить и миловать», не преминул им воспользоваться.
– Эх, Леха, Леха… Так и ссучиться недолго, – с отеческой укоризной попенял он Басмачу и, уже строже, прибавил: – На первый раз прощу, второго не будет. Давай колись. С кем толковал? О чем?
