И, испытав немалое облегчение, Басмач поведал, что в первых числах января ездил в Гродно, встречаться с известным им обоим довольно темным парнем по имени Збышек. Тот свел его с неким паном Анджеем. Холеный такой дядька, возраста за полтинник. По-русски чешет свободно. Посидели в кабаке. Побазарили о том о сем. Пан Анджей про инвестиции что-то лопотал, но больше вопросы задавал: выпытывал, что да как? Басмач так понял, что поляк интересуется всем в Беларуси, на чем можно заработать, оружием в том числе. На прощание тот мутный Анджей вручил Лехе визитку.
Со Збышеком Кама пару раз пересекался. Не нравился ему этот поляк. По ухваткам – типичный уркаган: скользкий и уж больно крученый. Лет десять назад гонял ворованные тачки из Германии в Беларусь. Потом, бог знает, за что, сел на пару лет. Освободившись, переключился на живой товар – нелегально проституток на Запад переправлял. Лучше знающие его люди говорят, что он кидаловом грешит и запросто подставить может. Правда, это только слухи, но дыма без огня ведь не бывает.
– А ну-ка, покажи визитку этого пана! – потребовал Кама.
Леха, пошарив по карманам, отыскал и протянул ему карточку, на которой значилось: «Анджей Микша, финансовый консультант». – Я так понимаю, это пан Анджей тебе про иприт, эпителий и прочую мутотень наплел? – с ухмылкой поинтересовался Кама, вспомнив, как Леха сыпал недавно разными учеными словами.
– Ну да, – подтвердил Басмач. – На прошлой неделе я ему позвонил, ну, типа, с предложением, и фотку снаряда скинул.
– Что за фотка?
Басмач достал смартфон, пошарил и вывел изображение на экран. Кама посмотрел и, удовлетворенно кивнув, велел:
– Вернемся в город, распечатаешь для меня.
Гаджетам он не доверял, предпочитая им обычные снимки. Молодежь втихаря посмеивалась над его упорным нежеланием использовать возможности современной техники. Кама же твердо знал: передать какое-никакое свидетельство из рук в руки – куда надежнее. Кто поручится, что посланную картинку – а уж тем более такую, как в этот раз, – по пути не скопируют заинтересованные госструктуры. В том, что его телефон время от времени ставят на прослушку, и все звонки и сообщения отслеживаются, он не сомневался, так зачем давать лишний повод для подозрений?
– И что ответил на эту фотку пан Анджей? – возвращаясь к прерванному разговору, спросил Кама.
– Он сразу въехал, что к чему. Спросил, сколько штук? Сказал, что нужен образец вещества для анализа. Разжевал, что и как делать, чтоб раньше времени в ящик не сыграть: типа, противогаз, перчатки резиновые, жижи этой руками не касаться, аккуратно в склянку ложкой собрать, закупорить понадежней и через Збышека ему передать. Ну, я все и сделал, как он велел.
Вот же дурень! – подумал Кама. Тоже мне, химик-органик! Запросто ведь мог вслед за корешем своим отправиться к праотцам.
– Ты ему схрон показывал? – на всякий случай уточнил он вслух.
– Я что, на башку отбитый?! – обиженно прогудел Басмач.
– Дальше что?
– Вчера он проявился. Сказал, качество товара подходящее. Обозначил цену. Если сойдемся, готов, мол, все сам забрать. Вывоз – не наша забота. Расчет, само собой, наликом. Ждет ответа. Вот я тебя и выдернул… Конечно, как решишь, так и будет, но прикинь, никаких же проблем: скинули и забыли.
Басмачу очень хотелось убедить Каму дать согласие на эту операцию, но тот от прямого ответа уклонился, совершенно невозмутимо сообщив:
– Он подумал, теперь я подумаю. Пошли к машине.
Кама, хоть и не подавал вида, но пребывал в растерянности, не представляя, что с такой прорвой смертельно опасной гадости делать. Отдали и забыли? Ну-ну! Нет, дружок, такое по-тихому – чтоб все осталось шито-крыто – не прокатит. Не надо обладать даром предвидения, чтоб понять: коли кто-то изъявил желание купить эту хрень оптом, то уж точно не для дома, для семьи. Так что. Используют ее по прямому назначению.
И поедет все это не в какую-то там Сирию, где такого добра и без того полно, да и далековато доставлять будет, а куда-нибудь поближе. К примеру, на Украину. Гражданская война никак не может закончиться на Донбассе. Артиллерия совместимого калибра там наверняка найдется. А дальше…
Воображение живо подкинуло ему один из возможных сценариев развития событий. Обстрел химснарядами украинских городов на границе с зоной АТО, многочисленные жертвы среди мирного населения. И немедленно вопли журналюг определенной ориентации о последствиях химической атаки, предпринятой, донецкими и луганскими «сепаратистами», за которыми стоит Москва. Кто и откуда шмалял, кому эта затея выгодна? – дело десятое. Единственное, что имеет значение – факт применения боевых отравляющих веществ в Европе. Конвенцию о запрещении химического оружия пока никто не отменял. Все разведки и контрразведки мира на уши встанут, чтобы выяснить, откуда в этой истории ноги растут.
Когда сели в машину, Леха, тронувшись с места и начав помаленьку выбираться из леса, спросил:
– В «Вежу»?
Кама молча кивнул, а сам тем временем продолжал крутить ситуацию и так и этак. Ежели где-нибудь этот подарочек из прошлого рванет – а рванет он непременно, иначе зачем он кому-то сдался, – то веревочка расследования приведет сюда, в Бобруйск, к Басмачу, а стало быть, и к нему, Каме. То-то местная гэбуха возрадуется. Лучшего повода под шумок сковырнуть криминал с трассы, в смысле взять под свой контроль потоки санкционки, что валом валит через Беларусь в Россию, не придумаешь. И ведь сковырнут. А это – вилы! Случись такое, братве по барабану будет, что откуда прилетело, – за все спрос с положенца.
Но даже не будь всех этих предсказуемых и неизбежных последствий, Кама ни за что не позволил бы Лехе совершить подобную сделку. Он был, хоть и положенец, но где-то глубоко внутри себя – плоть от плоти «совка», с его пафосной, но в чем-то правильной дружбой народов. Вырос в стране, где это словосочетание не было пустым звуком – так уж воспитали. У него до сих пор в голове как-то не укладывалось, что Беларусь, Украина и Россия – три разных государства, два из которых сейчас находятся не в самых дружеских отношениях, это еще мягко говоря. И все же, несмотря ни на что, и хохлы, и москали с детства были ему родными – своими, если точнее.
Для Камы не имело решающего значения, кто из них сейчас прав, кто виноват, – все одно не разобраться. Когда-нибудь время все расставит по своим местам… Но, самое главное, где-то в глубине души у него сидело и неприятие самой идеи способствовать разжиганию этой возникшей среди людей распри и неприязни.
Однако вот так, с ходу, тормознуть Басмача в его простом и понятном желании заработать тоже рискованно. Не то чтобы Кама полагал, что тот против его слова буром попрет, – во всяком случае, до сих пор за ним такого не водилось, – но склад-то никуда не денется. Это станет для Лехи постоянным раздражителем: живые деньги буквально под ногами, в земле лежат, а ты их не тронь? И не факт, что Басмач не начнет приторговывать в розницу. Вполне может выйти, как говорится, то же на то же и с теми же последствиями.
Рисуется единственный выход: Леху пока попридержать – потянуть время, а самому крепко подумать, что делать с этим чертовым схроном. Вот, блин, задачка так задачка!
– Приехали.
Басмач остановился возле «Чырвоной вежи». На парковке уже стоял «гелендваген» Витька. Надо полагать, он ждет их внутри заведения.
– Что надумал? – спросил Леха, настырно возвращаясь к единственной волновавшей его теме.
– Я с утра не жрамши. Пойду чего-нибудь в топку брошу, а то язва разыграется, – придерживаясь избранной тактики «ни да, ни нет», ответил Кама. – Ты пока с фотографиями вопрос реши. За столом договорим.
Басмач досадливо прикусил губу, но подчинился и, высадив минского гостя, отправился распечатывать фотки.
Ресторан «Чырвоная вежа» располагался в бывшей водонапорной башне, что в самом центре Бобруйска. Очень долго она стояла заброшенной, но 13 лет назад ее отреставрировали и превратили в «предприятие общественного питания с широким ассортиментом блюд».
Кама поднялся на лифте на самую верхотуру бывшей башни, в обеденный зал под прозрачным стеклянным куполом. Витек сидел за одним из столиков, с чашкой кофе. Кама присоединился к нему, заказал чай и… овсянку – насчет язвы это была не шутка. Но даже пережевывая кашку, он думал, думал, думал…
Когда в зале появился Басмач, Кама был уже готов к серьезному разговору.
– Фотки. – пояснил Леха, положив на стол конверт, и опустился на свободный соседний стул. – Так, что скажешь? – не удержался он, чтоб не напомнить о больном.
– Леша, серьезные дела суеты не терпят, – покончив с овсянкой и перейдя к чаю, снисходительно заметил Кама и прибавил, обращаясь к Витьку: – Ты перекури покуда.
Здоровенный детина, Витек был из тех, кто предпочитает лишним знаниям спокойный сон. Он послушно встал из-за стола и со словами «Я в машине подожду» направился на выход.
– Кто, кроме нас с тобой, знает, где схрон? – поинтересовался Кама, проводив взглядом удаляющегося Витька.
– Никто.
– Оно и ладно – целее будет, – одобрительно промолвил Кама. – Поляку скажешь, цена подходящая. Пусть готовит бабло и транспорт. Товар можно будет забрать через неделю. Раньше не получится. Я завтра отъеду на пару дней в Москву. Подвис там один вопрос. Без меня – в лес ни ногой. Вернусь – обкашляем, что и как. Подготовимся, чтоб не спалиться. Все понял? Вот и хорошо, – в ответ на утвердительный кивок Басмача заключил Кама.
Девять месяцев в году черт-те что в природе творится. Ну ладно еще осенне-весенняя непогодь с серостью, слякотью и прочими ненастными безобразиями – никуда от этого не деться. Так и зима уже как-то не очень на зиму похожа: то едва ли не плюс, и все тает, а то мороз, и сугробы в рост человека. Все, как манны небесной, ждут лета, и, пожалуйста: на носу июль, и этакая вот фигня! Рассуждения такого свойства недвусмысленно навевала на Павла Андреевича, проплывавшая за окном машины утренняя Москва. Причем, проплывавшая, в буквальном смысле: конец июня ознаменовался похолоданием с невиданным количеством осадков. И теперь город тонул в потоках воды, потому как ливневая канализация традиционно оказалась не готова к разгулу стихии, подначил про себя коммунальщиков Павел Андреевич. Вот и тонем помаленьку, продолжал рассуждать он.
«Форд» остановился напротив здания московского главка, и полковник полиции Букреев покинул с недавних пор полагавшийся ему служебный автомобиль. Здесь, на Петровке, 38, он проработал 28 лет. Начинал оперуполномоченным уголовного розыска, вскоре стал старшим опером, потом опером по особо важным делам, возглавил отдел, и теперь вот, уже второй месяц как пересел в кресло начальника Управления уголовного розыска – то бишь прославленного МУРа. Поскольку должность генеральская, а очередное звание – лишь вопрос времени, необходимого бюрократической машине министерства, чтобы соответствующие бумаги прошли все положенные инстанции и превратились в приказ о присвоении полковнику Букрееву чина генерал-майора.
Только блестящие перспективы карьерного роста полковника не больно-то воодушевляли, а вернее сказать, чем дальше, тем больше угнетали. Оперативную работу он знал, понимал и любил. А вот в начальственных играх-интригах, в которые его, хочешь не хочешь, помаленьку затаскивало руководство главка, ощущал себя рыбой вне среды естественного обитания, то есть на суше. В должности начальника УУР он пробыл еще всего ничего, но уже ощутил усталость от нее, постоянно отбрыкиваясь от разного рода начальственных полунамеков, сигналов и недомолвок, имевших целью объяснить ему, простофиле, что перед законом, само собой разумеется, все равны, но надо быть готовым к тому, что есть и те, кто значительно равнее.
Пока он держался по отношению ко всем этим подковерным играм стойко. Что будет дальше, как пойдет служба – только время прояснит. Он с ностальгией вспоминал свою бурную оперскую молодость, когда ему сам черт был не брат, и даже если кто-то из больших начальников принимал решение, идущее вразрез с его представлениями о законе и справедливости, то его вины в этом не было. Он разыскивал и ловил злодеев. Что с ними происходило дальше – извините, все вопросы – к следствию и суду.
Даже уже будучи уже начальником убойного отдела, а он семь лет в этой должности оттрубил, Букреев пытался сохранять свой статус. Иногда ему это удавалось, иногда не очень. Теперь же статус обязывал прислушиваться, принюхиваться, да и вообще держать нос по ветру. Он перекочевал в стан тех, кто принимает решения и отдает приказы, а стало быть, и сам порой обречен бездумно подчиняться решениям и приказам, спускаемым сверху. С такими примерно мыслями Букреев прошел через КПП, дальше – через центральный вход и, миновав лифты, по своему обыкновению поднялся по мраморной лестнице на третий этаж пешочком. Привычка – старую собаку новым трюкам не обучишь.
Раскланявшись в приемной с секретарем Алевтиной Васильевной, вошел в кабинет руководителя Управления уголовного розыска. Он и раньше частенько сюда наведывался, но в ином качестве: то для доклада, то для получения начальственного втыка за служебные прегрешения, а случалось – и нередко – приглашался для вручения чего-нибудь памятного, вроде почетной грамоты или ценного подарка. Всяко бывало. Четверть века с гаком отпахать в сыске – это вам не шваброй гвозди забивать.
Рабочий день начался как обычно, с беглого ознакомления со сводкой происшествий за прошедшие сутки. По большому счету, интерес представляли только ночные события, потому как с работы Павел Андреевич вчера ушел в полдесятого вечера и обо всем приключившемся в столице на тот момент был осведомлен – имел привычку «держать руку на пульсе». Пробежав глазами сводку, Букреев ничего, требующего безотлагательного вмешательства, не обнаружил. Настроение стало понемногу улучшаться.
Он заглянул в ежедневник. Удивительное дело, но на сегодня ничего загодя запланированного там не значилось. Руководить МУРом – дело хлопотное, и такие вот моменты выдаются крайне редко. Понятно, что долго этот тайм-аут длиться не может. Букреева, как тертого-перетертого, хоть и бывшего, но опера, событийный вакуум всегда немного настораживал. Когда завал в делах – понятное дело, чего уж хорошего, но коли все тихо – тоже непорядок.
Однако как есть, так есть, и, покуда начальники отделов совещались с личным составом, попутно раздавая всем сестрам по серьгам, в деятельности полковника Букреева образовалась пауза. А когда тебе полста два, и мозг активной деятельностью не занят, да еще и в багажнике твоего человеческого и профессионального опыта много чего поднакопилось, в голову помимо воли приходят такие мысли, что сам диву даешься.
Сейчас вот Павел Андреевич вдруг отчего-то вспомнил как, будучи еще зеленым оперком, впервые выехал в составе группы на место преступления.
Дело было летним утром в парке «Сокольники». Кругом – рукотворный лес с зелеными лужайками. Небо голубеет. Солнышко светит. А среди берез, на травке, раскинув руки в стороны и глядя в бездонную высь широко раскрытыми остекленевшими глазами, лежит парень, молодой, красивый и… мертвый. Характерный внешний вид усопшего наталкивал на мысль, о его принадлежности к только набиравшему тогда силу спортивно-рэкетирскому сословию: косая сажень в плечах; бритый затылок; сбитые кулаки, привычные к мордобою. К тому же из-под распахнутой легкой куртки виднелась рукоятка заткнутого за пояс «ТТ», которым убиенный, определенно, воспользоваться не успел.
Это ближе к середине девяностых такие вот крепкие парни, в процессе раздела бандитского рынка, валили друг друга направо и налево. А в восемьдесят девятом, когда Паша Букреев – молодой лейтенант милиции, выпускник минской «вышки», – начинал свой путь в профессии, лихие ребята только еще только сбивались в стаи, сколачивали бригады и вооружались, чтобы крышевать активно растущее частное предпринимательство.
В те годы по стране еще не бродило столько огнестрельного оружия, как теперь, и стволы на руках имелись далеко не у всех.
Да и понятие «разборка» тогда еще не вошло в обиход. Тем не менее даже беглого взгляда вполне хватило, чтобы сразу же определить: что-то эти ребята тут делили, но не поделили…
А поразило другое – для того, чтобы жизнь покинула человеческое тело, понадобилась всего-то маленькая аккуратная дырочка во лбу.
С годами острота восприятия той давней, самой первой, встречи со смертью не на кино- или телеэкране, а в реальности, притупилась, но тогда впечатление было сильным, хоть и без истерики. Позже ему не раз встречались любители порассусолить, что, дескать, к виду смерти привыкнуть невозможно. Неправда. Еще как возможно. Особенно если сталкиваешься с ней чаще, чем все остальные.
А уж когда занимаешься расследованием исключительно умышленных убийств годами, привыкнешь как миленький.
Психоаналитически экскурс полковника в собственное прошлое резко прервал телефонный звонок.
– Слушаю, – ответил казенным тоном Букреев.
Звонили с КПП. По мере того, как полковник слушал, брови его все больше поднимались в радостно-удивленном изгибе.
– Направьте его в бюро пропусков! – приказал он, Положив трубку, встал из-за стола и, довольно глуповато улыбаясь, прошелся по кабинету, бормоча себе под нос: – Интересно… Интересно…
Подошел к двери, приоткрыл ее и попросил секретаря:
– Алевтина Васильевна, закажите пропуск на Щепилова Сергея Григорьевича – он сейчас к ним подойдет. И пошлите, пожалуйста, кого-нибудь туда, чтобы проводили его ко мне.
Вернувшись за стол, полковник взглянул на часы. Если аврал и начнется, то не раньше, чем минут через сорок, когда совещания по отделам закончатся.
«Ну очень интересно!» – снова повторил Павел Андреевич он про себя, усмехнувшись.
Через четверть часа секретарь негромко постучалась и, приоткрыв дверь, сообщила:
– К вам Щепилов.
Неожиданно для секретаря – в стенах этого кабинета, во всяком случае, она ничего подобного не видела, – начальник Управления и посетитель крепко обнялись.
– Серега! Сколько лет, сколько зим!
– И я рад тебя видеть, Паша!
– Как же ты меня нашел?
– Земля слухом полнится…
– Друг детства, юности и отчасти молодости, – пояснил Букреев остолбеневшей Алевтине Васильевне, похлопывая товарища по спине и плечам. – Не виделись тридцать… Да нет, поболе! Сколько лет-то? – Вопрос адресовался Щепилову.
– Так тридцать четыре уже.
– Вот именно, – подхватил полковник и, снова взглянув на часы, обратился к Алевтине Васильевне: – Ближайшие двадцать минут меня ни для кого нет. Ну, если только для… – Он выразительно указал пальцем на потолок. Секретарь понимающе кивнула и удалилась.
– Негусто – двадцать-то минут… – заметил Щепилов.
– Да уж, у нас не забалуешь, – согласился Павел Андреевич. – Надеюсь, ты не собираешься сегодня же исчезнуть?
Гость отрицательно помотал головой.
– Планирую, погостить еще в столице, раз уж приехал, – добавил он.
– Вечером посидим? Как ты на это смотришь?
– Само собой, – одобрил перспективу Сергей Григорьевич.
– Заметано, – сказал Букреев. – А сейчас даже чай-кофе не предлагаю. Извини.
– Ничего. Обойдусь, – проявил понимание внезапно объявившийся друг юности и признался: – Вот смотрю на тебя и думаю: встретил бы на улице, не узнал бы.
– Намек понял, – благодушно усмехнулся полковник, который за тридцатичетырехлетний промежуток времени прибавил пуда полтора в весе и подрастерял некогда пышную шевелюру, – словом, превратился в типичного такого плотного дядьку с практически под ноль остриженной головой, каким и должен быть без пяти минут генерал.
– Мне по должности полагается быть солидным, – попытался отшутиться Павел Андреевич и польстил Щепилову. – Зато ты – ну чисто Бандерас!
Гость и впрямь внешне напоминал Хосе Антонио Домингеса Бандераса, впечатляюще воплотившего образ Зорро и других бравых воителей со всяческой нечистью, на киноэкране. Помимо чисто физиономического сходства, так же, как голливудская звезда, Сергей Григорьевич не имел никаких лишних жировых отложений в области талии – поддерживает себя в физической форме, ясно.
– Да ты садись! – запоздало предложил хозяин кабинета, благо стульев в нем было в достатке, ибо многолюдные совещания здесь проходили регулярно. – Рассказывай, каким ветром? Как ты? Что ты? Где ты?
– Долго рассказывать. Разве что конспективно.
– Да хоть как, – ободрил товарища полковник – Мы ведь с тобой, как в восемьдесят втором расстались, так и…
– Закрутила жизнь, разбросала, да так, что и концов не найдешь, – поддакнул ему Сергей Григорьевич.
– Но ты же нашел, – улыбнулся полковник.
– Нашел, – как показалось Букрееву, несколько отстраненно согласился с ним Щепилов и смолк.
– Да ты не тяни, Серега, рассказывай, как жил все эти годы! – нетерпеливо потеребил его Павел Андреевич.
– Как тебя в погранцы забрили… Ты же служить первым ушел… – Букреев утвердительно кивнул. – Ну, вот… Сразу после этого у моего отца двоюродная сестра померла. Одинокая. Бездетная. Завещала ему трехкомнатную кооперативную квартиру в Ярославле. В Бобруйске-то мы в однушке ютились, хотя батя ведущим технологом на «Бобруйскшине» был, а тут трешка перепала! В Ярославле тоже шинное производство имелось. Вот он и рассудил, что хорошему специалисту везде работа найдется. Через месяц перебрались на новое место жительства. Ты же знаешь, тогда с этим просто было: прописался, и ты уже – гражданин РСФСР. В общем, призывался я через полгода уже оттуда.
– Куда попал служить? – спросил Павел Андреевич.
– Не поверишь! – задорно откликнулся Щепилов. – В 103-ю Витебскую. Из Белоруссии уехал, туда и вернулся.
– Десантура, – уважительно произнес полковник и, видимо, припомнив события тех лет, наморщил лоб: – Погоди-ка… Так, Витебскую дивизию почти в полном составе в Афган отправили, как я помню.
