– Ну, ты и дрянь! – визжала она. – Сучка рептилоидная!
– Я нет, а ты пойди в зеркало посмотрись, когда кровушки захочется. Мутантка вампироидная!
Маргоша взвыла от ярости.
– Так, все, с меня хватит! Мы с Эдиком уходим! И маму с Орханом забираем. И Витаминка моя подруга с детства, а не твоя. А ты оставайся здесь со своими, прости господи, бабкой и мамкой. И толстуху, засидевшуюся, себе забирай, а то она возле Эдика весь вечер своим необъятным задом крутит.
Лидочка Александровна округлила глаза и покраснела от кончика носа до ногтей.
– Самохвал, берега не путаем. Лидуху не тронь. Она здесь из-за тебя, в больницу апельсины принесла и влипла, как и все мы по самые гланды. Валите в свой дом и делайте, что хотите.
– И уйдем! Эдик этот дом нашел, значит, он наш. Мы с ним сами все разведаем, – вопила Маргоша, собирая вещи. – И свалим, а вы с голодухи без нас метаморфозу пройдете. И тогда, мы с тобой, Смородина, уже на равных поговорим. За жизнь, за нежизнь! Тьфу.
Пять человек с учетом Виталины отправились по натянутой веревке в сторону второго дома. Эдик пытался угомонить двух расшумевшихся девиц, но толку от того не было. Обе продолжали шипеть и швыряться вещами, делить рыбу и дрова. Маргоша заявила, что все дрова наколол Эдик, и теперь они принадлежат второму дому. Женька плюнула на стопку чурбаков, подхватила топор и ушла рубить свое дерево.
Так разъехались по разным домам.
Женька до ночи пилила дерево с Ансельмо, наделала спилов и рубила на чурбачки. Ночью холодно, а в ее доме будут мерзнуть шесть человек и две собаки. На душе так скверно, что самое время заняться физическим трудом. Спорт всегда помогал ей прийти в норму и освободиться от мрачных мыслей. Кровь вырабатывает гормоны удовольствия, и после уже не так скверно, можно пойти и проспаться.
Маргоша права. Женька испытывает чувство вины и потому продолжает бороться. Даже сейчас с трудом представляет себе, как бросит ее один на один с химерством. Хотя очень хочется так и сделать. Просто оставить все, как есть, и уже не вмешиваться и не спасать то, что давно умерло. Геннадий Алексеевич предупреждал ее о том с самого начала. Брось ты это гиблое дело, Женька.
Теперь у Маргоши есть Эдик. Мужчина он любящий, надежный, обеспеченный. Пусть решают проблемы с кровью вдвоем. Эдик может обеспечить ее всем необходимым для вхождения в тайское гнездо и даже с препаратом поможет через ZORO. Никакой контрабанды не потребуется, употребит дозу и пойдет загорать на пляж.
Женька вернулась в дом и устало привалилась на лавке. Все из рук вон плохо, вспоминается, как дурной сон. И очень хочется пройти весь этот путь, но уже без Маргоши. Что бы стало, если бы она не обратилась Химерой? На кафедре объявился бы красавец-миллиардер, Баренцев Николай Николаевич. Самохвал устроилась бы лаборанткой, этого не избежать. Выбрал бы он ее, будь она живой девушкой? О чем она думает?
Женька горестно вздохнула. Она бы не узнала о его истинной ипостаси, она бы влюбилась и пошла до конца. И может оно к лучшему. Просто не знать, что он дракон. Не знать ничего об Отделе бебе. Радоваться жизни и любви, пройти пусть и короткий, но путь рядом с ним, наполненный страстью и женским счастьем. Наверняка, так было бы проще, но так уже никогда не будет. Все испортила Самохвал в привычной для себя манере, и от того хочется рыдать.
Глава 3
Ночью зарядил осенний дождь. Долгий, хлесткий. В доме Женьки потекла крыша. Дотерпели до утра, ведрами оттаскивали воду в кадки. Дождевая вода, меньше носить с реки. Нужно лезть на крышу и заделывать течь. Чем заделывать? Самое время погуглить, да возможности такой нет.
Женька и Рустик взяли доски и гвозди и полезли наверх. Под проливным дождем стучали молотками и закладывали крышу можжевеловыми ветками в несколько слоев. Ветки рубил Ансельмо с Лидочкой, Лизавета и Василиса подтягивали их к дому и подавали наверх.
Рогачев жаловался на плохое самочувствие, головокружение и боль во всех костях. Но грибы есть нельзя, иначе не поможешь Женьке.
– Покурить бы мне, Смородинка, хоть что-нибудь. Сдохну ведь. Хреново так, что к веревке присматриваюсь.
– Рогачев, ты мне эти шутки брось. Я одна что ли останусь со стариками? Мужик ты или где?
– Все время думаю, – продолжал он. – Чего ж я дурак этой дохлой мымре всю кровь отнес? Мог же половину отпить, ей бы урона не было. Она теперь, как кобыла, скачет, все утро визжала, видно где-то в лесу с Эдиком совокуплением занимается. А меня крутит в отходняке.
– Сколько по медицинским показаниям ломка будет? – уточнила она.
– Сколько угодно. От организма зависит. И от стажа. Мне болеутоляющие нужны, антидепрессанты, транки убойные. Концентрацию уменьшают по мере отступления острой фазы. А у меня из болеутоляющих только ты, да грибы. Я-то дурак… нужно было в первый день набрать побольше. Осень же, грибы быстро отойдут. А теперь нет сил собирать. И желания нет.
– Что будет без болеутоляющих?
– То же, что сейчас, – застонал он и сел на крыше под дождем. – Корежит меня, выворачивает наизнанку. Есть не могу. Сколько продержусь, не знаю. Не мужик я, Женька, наркоша.
И Рустик заплакал. Причем не скупой мужской слезой, а навзрыд, с воем и криком, с болью, с матом, с ревом. На крики сбежались все домочадцы, испугались, лезли к ним на крышу. Женька обняла парня и утешала, как могла. Гладила по голове, укачивала, как ребенка.
– Женька, что случилось? – кричал снизу Эдик.
– Ломка у нас. Обезболивающие нужны. Эдик, не беспокойся, мы справимся. Иди к своей Химере, у вас там планов громадье, медовый месяц. Мы мешаться не будем.
Женька свесилась сверху и непримиримо уставилась на гостя.
– Женёк, что за обиды? Я причем? Поругались две дуры, причем на пустом месте. На меня злость не срывай, – спокойно ответил он.
– Он ей препарат отдал, дважды. Сам мог выпить, но не сделал этого. Скажи, чтобы эта эгоистка никогда больше не стояла у меня на пути. При встрече намекну Николаю, чтобы добил! Эдик, я нынче на грани. Ей на всех плевать, для нее он наркоша! А для меня он… больше чем химера. Он живой человек!
– Жень, хочешь я сбегаю на разведку?
– Сбегай в кусты, потешь ее лишний раз. Скучала она сильно, по тебе убивалась. И дровишки свои забирайте, мешаются на проходе.
Эдик пожал плечами.
– Ты палку-то не перегибай.
– А ты мне угрожаешь что ли? – набычилась она, как всегда делала при любой опасности или хотела нарваться на драку. А сейчас она именно хотела, чтобы в хорошей драке излить отчаяние.
Рустик съехал по мокрому можжевеловому настилу вниз, следом соскользнула Женька с молотком в руках.
– Женька, не дури, – выставил он вперед руки и отступил на шаг. – Мы не враги, я с бабами не дерусь.
– Вы дома поделили, – угрожающе хрипела она. – Мы не друзья. Ты с ней ушел. Поздравляю. Иди отсюда по добру. И насчет «бабы» прихвати слова назад. Я может трусы без гульфика ношу, но это не значит, что не смогу набить тебе рожу.
– Ладно, ладно, ухожу. Остынешь, поговорим.
– Со своей кикиморой разговаривай. И передай ей, что гештальт за тайский камушек я уже закрыла. Пусть не надеется, что Женька Смородина будет ее спасать. Теперь это твоя проблема, Эдик. Со своей проблемой, – кивнула она на Рустика, – я сама разберусь.
Женька сидела возле печки, грелась, чтобы прошла дрожь то ли от холода, то ли от гнева, то ли от накопившейся усталости и отчаяния. Лизавета и Василиса суетились рядом и неумело топили печь, чтобы дочка не заболела. Рустик лежал на печи, громко стонал, бился ногами о стену. Лидочка вызвалась поискать травы, заварить ему травянистый отвар. Хоть что-то, пусть соберет травы.
Едва дождь ослабел, Женька надела ватник, поверх плащ из можжевеловых лап, и вышла из дома. Всем велела не высовывать нос и смотреть за Рустамом. А сама прихватила топор и нож и пошла искать следы квадроцикла.
Нашла не сразу, дождь быстро зализывает следы. Но их симметричность выдала направление. Женька размяла мышцы, поясницу, растянула ноги и быстрой рысцой рванула на север через лес.
Бег – основа любого спорта, в этом деле она мастер. Эдик может и вернул молодецкую прыть, да пробежать полумарафон в оба конца так сходу не сможет. А она легко. Ей здесь, к слову сказать, нравится, лес, воздух, природа. Физическая нагрузка нормальная, даже маловато, можно усилить, чтобы форму не потерять.
Что она ищет? А ищет она базу, людей, любое поселение, где может быть медик, хотя бы фельдшер с чемоданчиком лекарств. Сразу после они вернутся домой, а Рустама определят в клинику. И пошлют к чертям Контору. Пусть сами разбираются со своей неучтенной и бесхозной химерой. У нее без того забот хватает. Нужен препарат для Рустама и Каспера, Женька чувствовала прилив здоровой злости. Она достанет для них кровь.
Если вместо базы окажется лагерь Кая? Вот это уже проблема. И нужно за время бега хорошенько продумать свою стратегию. Женька хладнокровно перебирала в уме варианты. Во время бега хорошо думается, нет даже наушников, чтобы отвлечься. Нога поскользнулась, как у биатлонистов, резиновые сапоги проскальзывают по намокшей земле. Но она не падает, успевает ловко ухватится за ближайшую хвойную ветку.
– Здравствуй, девица.
На этот раз Женька забуксовала и грохнулась прямо у его ног.
– Здрасьте, – ошарашено ответила она.
Перед ней стоял старик. Но не просто старик, а старик в старом древнерусском тулупе, с верёвкой вместо пояса, на глаза надвинута меховая изношенная шапка, в руках огромная клюка и корзина с грибами. Вот это поворот.
– Куда путь держишь, девица-красавица? – пропел тот. – Чай не притомилась?
– Нет, – встала она и отряхнулась. – А вы…
– Савва Пересветович я, можно просто, Пересветыч. Иди-бреду, по лесу хожу, а тут вона какое чудо-юдо мне навстречу бежит. Куда бежит? Зачем спешит?
– Так я это… людей ищу, – растерялась она.
И мысли суетливо задергались в висках. Перемещения во времени ей только не хватает. В книжках на эту тему захватывающий сюжет, Смородина на работе в инкассации баловалась интересными подборками. Вот только читать о том дело одно, а проваливаться в век так семнадцатый-восемнадцатый совсем не хочется, и это еще в лучшем случае, просвещенное времечко по сравнению с веком так третьим. Рустику там не помогут.
– А зачем тебе енти люди? – хитро прищурился старичок.
– Помощь нужна. У меня человек заболел, болеутоляющие требуются.
– Чегось?
Перун-громовержец, точно попали в передел. Да ладно? А квадроцикл производства братьев Рюриковичей на лошадиной тяге?
– Люди где, дедушка? – ласково пропела она. – База мне нужна. Здесь где-то то ли геологи должны жить, то ли горняки, то ли телевизионная группа фильм снимает.
– Чегось? – оттопырил ухо дед.
– Люди где? – коротко спросила она.
– А, люди? Так тудысь надо, верст десять не меньше по лесу. Только лес здесь непростой, внученька. Медведя да волки случаются.
– Да пофиг, – отмахнулась она. – Отмахаюсь. Другу моему плохо, медведь меня не догонит.
Дыхание сбилось, нужно снова входить в ритм. Зря только на деда отвлеклась.
– Ой ли? – заинтересовался дедок. – Медведь зверь суровый.
– Ты же не боишься, – хмыкнула она.
– Я нет, мне чего будет? Старый я, невкусный. А молодые косточки он завсегда унюхает.
– Медведь не самый страшный зверь, дедуля, – пропела она. – Как оказалось.
– А какой самый страшный? Дракон что ли?
Женька снова едва не упала, настолько он огорошил ее в момент, когда она занесла ногу вперед.
– В смысле, дракон? – округлила она глаза.
– Так там драконово логово, – хлопнул тот невинными ресницами. – Я ж глупой своей башкой думал, что ты знала.
Девушка потерянно таращилась на деда и не находила слов.
– А может это и к лучшему, – отмерла она и махнула рукой с топором. – И давно у вас, дедушка, здесь драконы обитают?
– Да уж, давненько. Не только ети, к которым ты бежишь. Другие здесь тоже частые гости случаются. Ети давеча прилетели, золото ищут. Ты разве не с ними будешь?
– Не с ними, – задумчиво качала она головой. – Пересветыч, до нормальных людей далеко? У меня человек пропадает, помощь нужна.
– Так верст сто до них. Вон туды, на запад. Через леса, болота да топи, овраги да расщелины, через реки да озера.
Женька повернулась в сторону, куда указывал местный старец. Сто верст, это сколько километров? Например, один к полтора. Сто пятьдесят километров. Она может делать по пятьдесят километров в день. За три дня добраться до людей. С учетом препятствий вдвое дольше. Итого неделя.
– Нормально так, – без паники рассуждала она. – Неделя пути. Если налегке пойти, то можно быстрее.
Савва Пересветович приподнял от удивления мохнатые брови.
– Неужели пойдешь? Одна? По болотам? Оно ж легче по морозцу, когда болота стянет, и то лучше поберечься.
– Нет у меня времени. Проще Рустика с собой взять, – рассуждала она. – Оставшимся рыбы наловить на месяц и помощь привести. Спасибо, дедуль. Ты мне очень помог.
И она поклонилась ему в старорусском стиле. Дедок расчувствовался.
– Ты это, не ходи пока туда?
– Куда?
– К драконам ентим. Там старшой их лютует больно. Злой он. Отходит долго. Потерпи пока. А обез… чего тебе нужно то?
– Обезболивающие, – уточнила она.
– Это значит, боль снять? Ну вот. Эти травы я тебе сам принесу. Тебе у драконов делать пока нечего. Вот как отойдет немного, так иди, а сейчас нельзя, никак нельзя. Да и не дойдёшь ты. Следы я тебе попутаю, все равно заплутаешь. И не благодари, тебе же во благо делаю.
– Ты чего, дед? Не боюсь я его!
– А стоило бы. Он молодой ешо. Сначала делает, потом кается. Но тебе от того пользы уже может не случиться. Побереги себя. К вечеру травки принесу твоему человеку. Отпустит. Я такие травки знаю, что многие болезни попускает.
И дед шустро заковылял в сторону, уже через пару секунд его и след простыл.
– Ну, допустим, – прохрипела она вслед и снова обернулась на запад. – Если сегодня не придет, пойдем через болота.
Женька вернулась быстро. Дома ее ждали. Рустик лежал на печи уже связанным, ибо со слов очевидцев, без нее пристраивал на шею петлю.
– Рустик, если сегодня обезболивающих не будет, я тебя на себе к людям поволоку. Просто помоги мне. Потерпи.
– Не помогает мне дыхательная гимнастика от Лизаветы Игоревны, – тяжело дышал он. – И чай Лидочки что-то не очень.
