У каждого в жизни своё предназначение. У него своё. И он непременно его выполнит. Надо лишь не останавливаться и идти вперёд.
Глава 3. Побег Бруно и Марты
В воздухе пахло гарью. Казалось, этот запах уже никогда не исчезнет. Он настырно впитывался во всё, что попадалось ему на пути: в кожу людей, их одежду, дома. Дома тех редких счастливчиков, у которых они ещё остались. Большинство жилищ в королевстве Белых Лилий было безжалостно сожжено великим королём Артуром.
Он захватил власть год назад. И не видел иного способа закрепить её, как запугивать и изживать народ собственной страны. Особенно доставалось беззащитным беднякам. У тех отнимали землю. Она понадобилась новому правителю под многочисленные стада овец, которые тот надумал разводить. Совсем скоро после дождей на обугленной земле прорастёт молоденькая зелёная трава, отличное лакомство для овечек.
Налоги в казну за пользование землёй, лесом, росли с каждым днём. Простолюдинам нельзя было иметь лук и стрелы. Охота на куниц или кроликов считалась государственной изменой.
О свободе слова пришлось забыть раз и навсегда. Но больше всего люди были недовольны войной, развязанной с королевством Хитрых Лисиц. Бессмысленные жертвы и кровопролитие пришлись им не по душе.
Свободолюбивые жители королевства восприняли короля Артура в штыки. И немедленно поплатились за свой бунт.
Неугодных приговаривали к смертной казни или пожизненному заточению в острог.
Неподалеку от острова, на котором было само королевство, раскинулось несколько небольших островков. Прежний правитель, король Генрих, любил устраивать на одном из них – острове Святого Августина, пышные праздники для своих подданных раз в год, на день Святого Августина. За несколько дней до предстоящего торжества остров украшали, развешивая повсюду разноцветные бумажные фонарики. Завозили на паромах снаряды для фейерверков. Чуть позже на этих же паромах доставляли гостей. Со всех уголков королевства вызывали чародеев, любимых народом исполнителей песен, искусных танцовщиц. Гуляние длилось день, а то и два. Ставились шатры, где уставшие гости могли отдохнуть. Прямо под раскидистыми дубами накрывали столы. Мясо, фрукты, вино – всего было в избытке. Каждый, кто пожелает, мог присутствовать на этом празднике. Генрих слыл демократичным и мудрым правителем, уважающим своих подчинённых. Его народ жил спокойно и счастливо. Пока к власти не пришёл новый повелитель.
Король Артур увидел для этого острова новое предназначение. Он приказал вырубить все деревья на острове и построить на нём сразу несколько острогов. Для работ собирали бродяг и бывших заключённых. Но работников не хватало. Тогда стали пригонять простых жителей городов и деревень. Те отбирались согласно указу местных баронов, составлявших списки рабочих. Бароны следили, чтобы необходимые люди прибыли точно в срок к месту строительства казематов.
Ходили слухи, что работников содержат в жутких условиях. Бедняги не доедают, спят по три-четыре часа в день прямо на холодной земле, таскают неподъёмные камни для застройки новых тюрем. Многие быстро не выдерживают беспощадной нагрузки, гибнут. Их даже не хоронят, выбрасывают тела прямо в море. На их место везут других. Попасть на остров Святого Августина означало одно – сгинуть без следа. Никто ещё не вернулся оттуда живым. Кого-то объявляли пропавшими без вести. Но их близкие знали: никогда им не обнять сына, мужа или брата. Не услышать их голоса или смеха… не предать земле.
… – Не пущу… – рыдала Марта, когда пришли за её последним сыном, Бруно.
Его оба старших брата погибли в самом начале войны с королевством Хитрых Лисиц.
Тогда мало, кто вернулся из мужчин в их деревню.
Почти в каждом доме остались безутешные вдовы и сироты. Брошенные старики, лишившиеся последней надежды на добытчика в семье.
Конвоир, призванный сопровождать Бруно в числе прочих до места, легко оттолкнул тощую, измождённую голодом и тяжким трудом, женщину. Марта отлетела в угол избушки, опрокидывая при этом скамейку, стоявшую вдоль стены. Бруно в приступе неконтролируемой ярости схватился за нож, который точил до прихода незваных гостей. Обычный кухонный нож, который затупился от времени. С острым ножом матери будет легче готовить обед.
… У них давно не осталось никакого хозяйства. Всё забрали воины нового повелителя.
И лишь очаг, по-хозяйски занимавший добрую середину комнаты, напоминал о прежней довоенной жизни, в которой на его огне вечно что-то булькало и шкворчало. Сейчас на нём готовили редко, больше разводили для тепла в холодные вечера. Но и хворост в лесу приходилось воровать под риском смертной казни. Все богатства леса; будь то дрова или дичь, стали собственностью местных феодалов.
– Убери свои грязные руки от моей матери! – закричал он, в два прыжка оказавшись перед противником, облачённым в железные доспехи.
Доспехи были отличительной чертой всех конвоиров и солдат, присягнувших новому королю.
Изготовление доспехов стоило немалых денег. В связи с этим, по всему королевству был введён дополнительный налог. У мирных жителей отбирали последнее, вынуждая продавать лошадь или корову, чтобы его заплатить. За неуплату грозило заключение под стражу.
– Сынок, не надо, – плакала Марта, пытаясь подняться на ноги.
– Тебе с ним не справиться, его тело покрыто железом. Беги! Не думай обо мне…
Бруно стоял, не двигаясь, направив нож на врага.
– Заклинаю святым Лукой, беги! Спасись хотя бы ты, сынок, вспомни, что стало с братьями… не дай мне потерь теперь и тебя, умоляю, беги!
– Эй, приятель, – послышался голос одного из двух других конвоиров, оставшихся за дверью.
– Чего так долго возишься? Тебе помочь? Парень не хочет отдавать долг нашему королю и отправляться на остров?
Бешено стучало сердце. Бруно казалось, он слышит этот стук.
– Ма, я тебя не брошу, – сказал он, первым прыгая на конвоира.
В прыжке Бруно задел стол, глиняная посуда с грохотом полетела наземь, превратившись в черепные осколки.
Тот до последнего не был готов к подобному безрассудству. От неожиданности и под тяжестью своей кольчуги повалился на пол.
– Чего молчишь? Идём на помощь…
За порогом послышался грубый смех, чьи-то шаги; дверь жалобно заскрипела от удара тяжёлых кулаков.
Бруно схватил мать за руку и рванул к окну.
Со всей силы дёрнул на себя прогнившую от старости раму. Подуло холодом, в тесной комнатушке с низким потолком сильнее запахло гарью.
– Прыгай. Я следом, – приказал сын, толкая мать к открытому окну.
– Я не могу, со мной ты далеко не уйдёшь, беги один! – взмолилась та.
Он схватил её за костлявые плечи и буквально вышвырнул в оконный проём. Через мгновение оказался рядом с ней. Помог встать и бросился бежать прочь от родного дома, увлекая за собой почти невменяемую от страха мать.
– Господи, куда мы? За что нам всё это… – всхлипывала та, едва поспевая за младшим сыном.
Впереди виднелся лес.
– Стой, гад! Не уйдёшь! – позади них раздавался топот ног и грязные ругательства.
– Ещё немного, спрячемся в лесу… – проговорил Бруно на бегу, устремляясь всё дальше от дома.
Мать задыхалась, но старалась не отставать.
– Сынок, у тебя плечо всё в крови, ты поранился! Нужно перевязать…
– Потом, не отставай, – Бруно крепко держал её за руку и тащил вперёд.
Они долго петляли по лесу, лишь потом, когда стихли звуки погони, упали на влажную, поросшую изумрудным мхом, землю.
– Что же теперь будет…– прошептала Марта.
Бруно промолчал. Он сам не знал ответа на этот вопрос. Главным сейчас было одно: они сумели оторваться от погони.
Глава 4. Гертруда и Аделина
– Стой спокойно, Аделина, не вертись, – Гертруда сердилась, пытаясь причесать дочь.
Занятие было не из простых. Непослушные рыжие локоны никак не хотели причёсываться и собираться в тугой пучок.
– Будешь вертеться, мне придётся тебя постричь. Тогда будешь походить на нашего Фрэнка.
Кстати, надо замолвить словечко за сына Фрэнка, как бы его не сослали на остров Смерти строить очередные казематы. Фрэнк очень просил её вступиться за сына.
Представив наполовину облысевшего пожилого садовника, Аделина звонко рассмеялась.
Ну всё. На ближайшие пять минут о причёске лучше забыть. Дочь долго не сможет успокоиться. Будет хохотать, пока опять на неё не прикрикнешь.
– Аделина!
– Мам, я буду, как дядюшка Фрэнк… почти лысая, – хохотала дочь, успевая при этом ловко увёртываться от золочёной тяжёлой расчёски.
Но Гертруда умела справляться с непоседливой девчонкой. Быстро намотала на руку медные кудряшки, скрутила их в узел и закрепила свои труды шёлковой лентой.
– Теперь хоть на девочку похожа, – вздохнула, с приятным удовольствием оглядывая плоды своих трудов.
Характер у Адель своенравный и свободолюбивый. А ещё она предпочитает общению с чинными воспитанницами королевского двора игры с сыновьями кухарки и прачки. К своим десяти годам они с приятелями успели изучить каждую щель и лазейку во дворце и его округе. Все попытки матери привить дочери правила дворцового этикета и быть кроткой, послушной, оказались тщетными. Играя с чумазыми мальчишками в прятки, лазая вместе с ними по деревьям королевского сада, Адель умудрялась испортить любое, самое красивое, платье. Обувь на ней буквально горела.
– Что у тебя с волосами? Только утром тебя причесала, а к обеду ты на ведьму похожа, – вздыхала мать, наблюдая, как раскрасневшаяся после беготни в догонялки дочь старается прикрыть ладошкой дыру на подоле новенького шёлкового платья.
Гертруда хотела сделать ей замечание, потом глянула на поникшую мордашку проказницы, и передумала. В сердце всколыхнулась волна нежности и любви. Такая мощная, что под ней можно задохнуться. Какая же хорошенькая и шустрая её дочь!
… – Мам, мне обязательно быть на этом приёме? – заискивающе начала Адель, отсмеявшись.
– Милая, я бы сама не пошла, будь моя воля. Но ты же знаешь дядю Артура. Он не выносит…
– Когда ему не повинуются, – легко скороговоркой закончила за неё дочь.
– И как ты его терпишь?
А это был вопрос, на который маленьким девочкам лучше не знать ответа.
На минуту вспомнив мерзкие объятия величайшего из королей, Гертруда внутренне передёрнулась. Вот уж поистине испытание. Самое сложное, притворяться, что он ей нравится. Скрывать, как тошнит от одного его вида.
Когда приходили подобные мысли, было от них одно средство. Помнить, ради чего она всё это делает. Как любил повторять епископ Иосиф: мысленно мы с тобой. Если бы он только знал, какие мерзости приходится ей терпеть…
– Госпожа, – к ней в спальню заглянула Тереза.
– Господин уже встал, требует вас к себе, – служанка прогнулась в почтительном реверансе.
Но по выражению её лица было видно, какое глубокое презрение испытывает она к своей хозяйке.
Придётся пережить и это. Постепенно за этот год Гертруда ко многому привыкла.
К тому, что рядом нет по-настоящему близкого, родного человека, перед кем можно было бы излить душу. Что друзья, которые ещё вчера клялись ей в вечной любви и преданности, стали вдруг враждебно настроены против неё и Адель. Ладно, она сама. Но дочь… в чём та провинилась? Разве она хочет крови, развязывает глупые войны, не ведя счёт бесконечным потерям? Сжигает дома бедняков, обирает их налогами и сажает в остроги?
В минуты нахлынувшего отчаяния Гертруда повторяла про себя: за нами благое дело. Те, кто настроен враждебно против нас, не ведают, что творят. С нами Святой Лука. Он нам поможет. Нужно помнить о цели. Победа будет за нами.
Становится легче, но ненадолго. До очередного косого взгляда в сторону её или Аделины. До тихого и злого перешёптывания за спиной о том, какую подлость она совершила, сойдясь с предателем и негодяем.
Словно у неё был выбор. Хотя, говорят, выбор есть всегда…
– Ты заставляешь меня слишком долго ждать, душа моя, – гнусаво протянул величайший из королей, томно откинувшись на спинку кресла, обитого красным бархатом.
– Признайся, гадкая девчонка, совсем не скучала по своему господину? – Артур прищурил свои маленькие глазки цвета пасмурного осеннего неба.
Верный признак, что он ею недоволен. А этого допускать никак нельзя.
– Конечно, скучала, – Гертруда склонила тёмную головку в знак приветствия, опуская взгляд, чтобы король не заметил в нём на секунду промелькнувшего отвращения.
Подошла поближе, сделав над собой очередное усилие, осторожно коснулась губами гладкой щеки.
Мастер-брадобрей успел с самого утра поработать над жидкой растительностью повелителя, слабо пробивающейся над узкой верхней губой и на вечно бледных дряблых щеках.
От его кожи пахло пеной для бритья и свежестью. Но Гертруде стоило больших усилий это прикосновение.
Неподвижные, как у змеи, холодные серые глаза оказались совсем рядом с лицом Гертруды. Артур смотрел так, словно читал все мысли, вихрем проносившиеся в её хорошенькой головке.
– Врёшь, но всё равно приятно, – промурлыкал себе под нос, закрывая веки и прижимаясь ледяными губами к её губам.
Стараясь не выдать нервную дрожь, всегда появлявшуюся в теле после таких поцелуев, Гертруда опустилась к нему на колени, положила руку на плечо.
– Как отдыхал мой господин? – спросила, нежно проводя узкой ладошкой по ненавистной сутулой спине.
– Неплохо, – ответил тот, не разлепляя век.
– Было бы гораздо лучше, если ты пришла ночью ко мне…
– Я хотела, – она поцеловала его в шею, прямо в кадык, который столько раз мечтала перерезать кинжалом.
Она не жаждала вида крови, фонтаном брызнувшей бы из тонкой шеи врага. Наверняка чёрной по цвету. Она просто представляла себе народ, освободившийся от своего мучителя. Народ, который сможет вздохнуть, наконец, спокойно. Жить, трудиться на мирной земле, растить хлеб, разводить скот и ничего не бояться.
– Но поздно вечером во дворе было так шумно…
– Это я готовил своих солдат к наступающей атаке, – хвастливо ответил Артур.
– Мои воины должны быть как следует подготовлены. А кто может подготовить их лучше, чем я?
– Ты прав, как всегда, мой король. Так вот. У меня разболелась голова, пришлось выпить успокоительный отвар. Потом не заметила, как заснула. Ты же знаешь, как крепко я сплю после него.
