Шли долго, сначала пешком, потом верхом на Верном. Тропинка петляла, изгибалась, порой замыкаясь в круг. Лес не выпускал добычу из цепких ветвей-лап.
Начинало смеркаться – лучи солнца, и без того с трудом проникающие сквозь густые кроны, совсем потускнели, истончились. Лесной полумрак грозил переродиться в настоящую темень.
На привал остановились на небольшой полянке. Деревья вокруг выглядели обычными, безопасными. Набрали хвороста, Горисвет разжег костер. Достал из котомки бурдюк с водой и сушеное мясо, протянул Златке.
? Надеюсь, долго б-бродить не придется. Снеди мало.
Златка опять начала всхлипывать.
? Если бы я не испугалась и не свернула с дороги…
? Ну, хватит. ? Горисвет пересел к девушке, неловко обнял одной рукой. Златка уткнулась ему в грудь, заплакала пуще прежнего.
? Слушай, ? Горисвет старался не глядеть на девушку и не обращать внимание, как быстро застучало его сердце. Не привык он, чтобы прижималось к нему женское тело. В общине были девки, которые дарили внимание любому, кто заплатит. Но ведь это – другое, не в счет. – Ты ведь знаешь мою историю, все знают. Про п-пожар.
Златка замерла, прислушиваясь. Рыдания утихли.
? Так вот, я т-тогда мог брата-то спасти. Родителей бы не вытянул, не п-по силам, а брата – мог. Да испугался с-страшно, п-пекло вокруг, огонь, брат п-под стол залез, кричит, а на столе с-скатерть уж занялась. Родители в дыму мечутся, ничего с-спросонок не соображают. Я сунулся к столу, да шею огонь лизнул, з-загорелась рубаха. Я и б-бросил брата, к окну метнулся. Так и с-сгорели все. – Горисвет помолчал. – С тех пор з-зарекся – ничего не б-бояться, что бы не случилось. В дружину специально п-пошел. Но то – я. Испуг-то он т-такой, на каждого может напасть, не убережешься. Не п-плачь, Златка, как-нибудь выкарабкаемся.
Златка слушала, уткнувшись ему в грудь. Всхлипы утихли. Так и сидели, пока на Лютый лес наползала ночь.
***
Ведьма проснулась под деревом, в шалаше из густых еловых ветвей, склонившихся к земле. Она заползла в него, обессиленная, и заснула мертвым сном. Морок забрал много сил, и это при том, что вороны были лишь иллюзией, которая толком не могла навредить. Никуда не годное колдовство. Однако частично они помогли – путники не вернулись в общину, как она рассчитывала, но заплутали в лесу. И теперь их шансы выбраться и продолжить путь – один к одному: либо выберутся, либо нет.
Ведьма не могла рисковать. Она будет следить за ними.
Проснулась она от кошмара, который давненько ее не тревожил. Ей снилась мать.
Цветана с дочерью жили в отдельной избе, но много времени проводили в высоком тереме владетелей Стерхов. Его башня была предназначена для приближенных к владетелям ведьм и оборудована всем необходимым. Когда древние Стерхи изучали некромантию, они спускались в подвалы, поближе к земле. Но в остальных случаях творили чары наверху.
Именно там Цветана и проводила свои опыты по очищению озерной воды, там же – учила подрастающую Ведьму колдовству. Туда повадился ходить подрастающий Лютомир. Ведьма помнила, как он втирался в доверие к матери, расспрашивал про воду, принимая заинтересованный вид. Цветана радовалась, как дитя, взахлеб рассказывала о том, что уже перепробовала, и что – только собирается. Часто они беседовали при Ведьме, порой – наедине. Но Ведьма была уверена, что грань Лютомир не переходил. До той страшной ночи, накануне его восемнадцати лет.
Торжество должно было проходить в гриднице на следующий день, и Цветана засиделась в башне допоздна. Хотела сделать приятное молодому владетелю: украсить зал волшебными растениями, оживить мрачный интерьер. Терем, как и все избы в общине Стерхов, был выкрашен в черный цвет, изнутри и снаружи. Ядовитые испарения Окаянного оставляли на светлом дереве бурые потеки, на ближайших к берегу избах расцветала темная плесень. Чтобы бороться с этой напастью, люди покрывали дома краской из манжетки, смешанной с соком дикой ежевики и болотными травами. Считалось, что они обладают целебными свойствами. Кроме того, на черных стенах не было видно ни плесени, ни разводов.
В тереме и в избах зажиточных людей постоянно курились благовония, очищая воздух. Беднякам же было хуже. Среди них царили основные признаки вырождения: в нищих семьях на свет появлялись уродцы, с большими головами, кривыми и чахлыми конечностями. Впрочем, от подобного не были застрахованы и богатые. Окаянное отравляло все вокруг, и противиться его испарениям могли лишь колдуньи, защищенные врожденным даром, да те, кто чудом уродился с крепким здоровьем. Многие, выходя на улицы, закрывали рты и носы тряпицей, другие – жили как живется, уповая на милость судьбы. Люди привыкли к своей участи, и надежду, что что-то изменится, уже не питали. Самые смелые и сильные уезжали искать счастье на чужбине.
И лишь Цветана жила светлыми мечтами. И старалась вдохнуть радость во всех понемногу, а в тех, кто был ей дорог – вдвойне. Юный владетель ей нравился, она ценила его ум и хватку, вот и колдовала допоздна. Отец Ведьмы, кроме ребенка, оставил ей на память книгу – травник, с картинками и описанием цветов его родины, красивых и необычных. Их и пыталась создать Цветана. Ведьма была с ней, сперва наблюдала, как мать колдует, после ? прикорнула на лавке. Разбудил ее стук в дверь, ритмичный, залихвастский.
В комнатку вошел Лютомир. Ведьма даже со сна сразу почуяла неладное. Нахохлилась на лежанке. Владетель был хмелен, а не нравился он ей и трезвым.
Цветана обернулась, с улыбкой.
? Лютомир? Почему не спишь в такой час? – владетеля, всего на три года старше ее дочери, она воспринимала как ребенка.
? Я пришел за подарком, хоть и рано еще, да мочи нет терпеть.
? Еще не готово ж ничего, о чем ты?
? А вот о чем, ? Лютомир приблизился к женщине, обнял ее одной рукой за талию, зашептал на ухо. Вторую руку он держал в кармане. Ведьма напряглась, села на скамье.
? Ох, ты опять об этом, ? Цветана отстранилась, посмотрела на владетеля с мягкой укоризной, ? к чему тебе это знать? Который год выпытываешь. Дурная магия – гиблое дело.
? Скажи, чего тебе стоит. Я ? любознательный. Хочу все знать, и плохое, и хорошее.
? Мам, чего ему надо? – Ведьма едва сдерживалась, чтоб не вскочить с лежанки и не засадить в нос наглому юнцу. И плевать, что он – владетель.
? Успокойся, милая. Ладно, ? Цветана выдохнула, склонилась к уху Лютомира и зашептала что-то.
Лютомир широко улыбнулся. Прижался к Цветане покрепче, слушая. А потом – быстрым движением выхватил из кармана маленький нож и перерезал нашейный шнурок, на котором висел аквамарин. Сжал Цветанин камень души в кулаке, отстранился, сияя.
? Вот спасибо! Подарок что надо, удружила! – он быстро забормотал себе что-то под нос – Ведьма не расслышала. Шокированная, она глядела на мать, которая сначала вытянулась в струнку, потом начала приподнимать то руки, то ноги, словно в диком танце. В глазах Цветаны плескался ужас.
? Мама!
Ведьма вскочила, кинулась к матери.
? Ударь ее!
Цветана перестала дергаться, развернулась и с размаху влепила Ведьме оплеуху.
? Сильнее!
Цветана ударила дочь кулаком, еще, и еще раз. Слезы градом катились по ее лицу, в глазах плескался уже не ужас – отчаяние. Ведьма упала на пол, свернулась калачиком, рыдая.
? Возьми пояс от платья. Свяжи.
Цветана сделала, как велели. Потом застыла на месте, руки по швам, губы трясутся, но не могут вымолвить ни слова. Лютомир подошел к Ведьме, слегка пнул ее в бок носком сапога. Наклонился, дыхнул в лицо перегаром.
? Поделом тебе, сучка. Никогда мне не нравилась, ? он ощерился, ? а теперь гляди, что будет. – Цветана! Снимай платье!
Цветана подчинилась. Пальцы дрожали, но неумолимо расстегивали пуговицы, идущие от ворота до подола. Глаза впились в лицо Лютомира, взгляд умолял прекратить. Тщетно. Руки продолжали свое дело. Спустили платье с плеч, опустили до бедер. Цветная ткань кулем упала на пол.
? А теперь…
Остаток ночи Ведьма смотрела, как мать ублажает Лютомира всеми способами, на которые способна женщина. Временами она отворачивалась или закрывала глаза, но Лютомир окриком заставлял смотреть, приставлял к горлу матери маленький, но острый нож. Под утро, натешившись, он развязал Ведьму и выгнал вон.
? Если хоть одна собака узнает, что давеча тут было – мать увидишь в гробу.
В следующий раз Ведьма увидела мать очень нескоро. Не в гробу. Но порой ей казалось, что гроб стал бы лучшей участью.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Изба пылала. В дыму метались люди, кашляя и крича, натыкаясь на стол и друг на друга. К выходу было не пробраться – огонь перекинулся на тряпицы, закрывающие вход в сени. Слышался плач ребенка. Он сидел под столом и слепо тянул ручки вперед, шевеля растопыренными пальчиками. Вот навзничь повалилась мать – надышалась дымом, уже не поднимется. Ребенок постарше кинулся было к брату, да скатерть занялась, огонь сначала лизнул одежду, а потом жадное пламя вгрызлось в плоть. Мальчик бросился к окну. Оттуда уже тянулись руки, готовые подхватить, вытащить, спасти. В последний момент обернулся, посмотрел на брата – тот уже не плакал, а кричал, превратившись в живой костер…
? Т-ты чего, ну!
Златка с криком очнулась от дурного сна, резко села, стукнувшись головой обо что-то твердое. По щекам струились слезы, руки слепо шарили по груди.
? Где? Мешочек где? Горисвет!
? Да п-под мышку съехал тебе, вот и не чувствуешь. Шнурок-то на месте, под янтарем на шее видно.
Златка принялась шарить под мышкой, наконец, нащупала мешочек, отданный сестрой. Выдохнула.
? Тебе чего снилось-то? Кричала страшно.
? Ничего, ? Златка отвела глаза.
? Ну, ничего – т-так ничего. Подымайся тогда, надо поесть и двигаться в дорогу. Если сегодня не выйдем на т-тракт – худо нам придется. Припасы на исходе, а в Лютом лесу съедобного мало.
Златка протерла глаза, встала, потянулась и обняла себя за плечи. Было зябко – раннее утро, солнце еще не поднялось, и скудных лучей, проникающих сквозь густую поросль, кое-как хватало для света, но не для тепла. Кострище серело пеплом – Горисвет, видать, затушил огонь, пока она спала. «Мог бы и обождать, холодно-то как».
? Рассиживаться не будем, поедим – и в путь, ? Горисвет будто прочитал ее мысли, ? костер догорал, я не стал уж дров п-подкидывать. В дороге согреемся.
Перекусили наскоро и тронулись, ведя Верного под уздцы. На узкой тропе, окруженной кустарником с разлапистыми ветвями, пешком идти было сподручней. «Если устанем, или будем идти слишком уж медленно, п-поедем верхом», ? сказал Горисвет, ? «Но вскачь все равно не в-выйдет».
Горисвет пытался ориентироваться по солнцу – понять, в какой стороне тракт. Однако, лес все равно заставлял идти по своему желанию – тропинки появлялись и исчезали, а без дороги пройти было невозможно – деревья вставали, как войско, щетинились деревянными пиками сучков. Пытаться идти напрямик, через подлесок, даже не думали – там и человек не пройдет, а конь – тем более.
Лютый лес жил своей жизнью. То надвигался, то отступал – поначалу Златка пыталась уловить взглядом движение ветвей и деревьев, но потом сдалась. От напряжения заболели сначала глаза, а потом и голова. Появление тропинок на тракте еще можно было кое-как разглядеть – лес расступался, словно кто-то невидимый раздвигал его в стороны, а потом деревья сходились вновь, будто высокая трава на поле. Но вдали от тракта лес менялся незаметней, прячась за дымкой испарений. Стоило отвернуться – и он крал открытые участки или, словно насмехаясь, наоборот расступался, давая дорогу, чтобы вновь измениться через минуту. Он кружил путников, вел мимо оврагов, водоемов, один раз едва не завел в болото. Тогда Горисвет устроил привал, сказав, что идти в топи – верная смерть. Путники уселись среди низкорослых кривых деревьев – предвестников трясины, и дождались, пока не появится новая тропа, ведущая в другую сторону.
В конце концов, они оказались в чаще. Вековые деревья, покрытые толстым слоем пушистого бурого мха, стремились в небо. Меж ними притулились деревца поменьше и кусты – плотно переплелись ветвями, образуя неприступное препятствие. Тропинка закончилась.
Горисвет слез со спины Верного. Дорога быстро вымотала, и, в конце концов, им пришлось оседлать коня. Встал рядом, почесал в затылке, другой рукой задумчиво погладил лошадиную шею. Верный сердито фыркнул – ему явно не нравилось тащиться меж кустов, обдирая бока. Златка, вымотанная донельзя, горестно вздохнула.
? Что будем делать?
? Подождем, как с б-болотами. Может…
Договорить Горисвет не успел. Верный издал тревожное ржание, дернулся и резво попятился. Захрустели ветки. Златке пришлось изо всех сил вцепиться в гриву, чтоб не свалиться наземь или в ближайший куст.
Из зарослей выбирались серые тени. Лениво ступая, не прижимаясь к земле. Густая шерсть, местами свалявшаяся, не дыбилась – крупные звери явно чувствовали себя хозяевами здесь. Казалось, сам лес расступается, освобождая им дорогу.
? Горисвет, это тоже морок? – пискнула Златка, таращась на волков.
? Если бы… ? Горисвет вынул меч из ножен, встал на изготовку, стараясь не делать резких движений. – На глаза п-посмотри.
Златка взглянула: на волчьих мордах красовались человечьи глаза. «Волколаки!» Странное зрелище, завораживающее и отталкивающее одновременно. Волков было много, Златка насчитала десятерых, а они все прибывали, выныривая из буро-зеленого полумрака, грациозно, уверенно. Верный испуганно ржал, топтался на месте, мотая мордой. Златка вцепилась в поводья, оглянулась – тропинка исчезла, лес поглотил ее и отступил, оставив поляну, на которой замерли двое людей, конь и волки. Они были и позади. Стояли и сидели на земле, довольно глядя на добычу. Один лениво зевнул, клацнув напоследок мощными клыками.
Горисвет медленно, не делая резких движений, огляделся. В глазах его читался не страх – решимость. Однако прежде чем он успел что-то сделать, вперед вышел один из волков ? огромный, матерый. Сделал кувырок, перекатился по земле – и вот, Златка не успела заметить перевоплощение – перед ними стоит не волк, а мужчина, голый, не считая набедренной повязки, похожей на волчью шкуру, волосы цвета перца с солью, вихрятся во все стороны, усы и борода в колтунах, грудь – сплошь в застарелых шрамах.
? Убери меч, человек. Мы не хотим крови. Ты можешь попробовать, но нас – больше, всех не перебьешь. А самка твоя при таком раскладе будет умирать дольше и мучительней.
Горисвет помедлил, но все же убрал меч в ножны.
? Что вам надо? Кто т-ты и как звать т-тебя? Я – Горисвет, женщина – Златка. Нам нет д-дела до вас, мы едем по своей нужде. Помни, что у людей и вашего племени д-договор.
? Про договор-то я помню, да вы сами к нам забрались, ? голос волколака был грубым, спотыкался на «р», словно рыча. – Мое настоящее имя ты не выговоришь, человек. На твоем языке оно будет звучать как Ррышч.
? Я уважаю твое п-племя и ваши владения, Ррышч. П-прошу, п-позволь нам проехать своей дорогой.
? Не все так просто, человек. Мы обещали не трогать ваш род на тракте. Про чащу речи не шло. Впрочем, ? Ррышч оскалился, ? я пока не знаю, что с вами делать. Поедете с нами. Будешь махать мечом – умрете. Садись на коня, к своей бабе.
Горисвет окинул Ррышча тяжелым взглядом. Посмотрел по сторонам, на других волколаков. Стая приблизилась вплотную, окружив Верного. Златка на его спине застыла, в лице – ни кровинки. Горисвет вздохнул и сделал, как велели. Стоило ему вернуться в седло, и Златка в тот же миг вцепилась в него мертвой хваткой. Шепнула на ухо: «Нас убьют?»
? Не обязательно, ? тихо, краем рта, ответил Горисвет, ? хотели бы – уже разорвали. Но д-держи ухо востро, не упусти шанс сбежать, если он появится.
Ррышч, тем временем, перекинулся обратно в волка. Пересек поляну, встал напротив дремучих кустов, откуда появились волки. Прорычал что-то, тягуче, перемежая коротким потявкиванием. И лес расступился, узкая тропа появилась неуловимо, Златка лишь моргнуть успела. Остальные волколаки встали по сторонам Верного, как стража, и вереница тронулась в путь, с Ррышчем во главе.
Верный шел неохотно, но наступавшие сзади волки начинали угрожающе рычать, стоило коню замедлиться. Горисвет похлопывал коня по холке, придерживал поводья, склонялся к гриве, шептал что-то в лошадиное ухо, будто ребенка успокаивал. Тропка вилась меж деревьев – ни повернуть, ни разминуться. Вокруг – либо чаща, либо серые спины волков. Прошло с полчаса, и лес расступился, являя взгляду просторную поляну.
В центре, над погасшим широким кострищем возвышался массивный котел. Златка могла бы поместиться в нем целиком ? спрятаться, если пригнется. Вокруг котла, на расчищенном пятачке, полукругом лежали бревна, накрытые шкурами, кое-где шкуры были расстелены прямо на земле: в основном оленьи и лосиные, с вырезанными, вернее, оторванными, судя по неаккуратным кромкам, рогами. Но были и другие – кабанов, лисиц, пара медвежьих. Шкуры выглядели отталкивающе: грязные, засаленные, с неровными краями. Местами виднелись остатки гниющего мяса. И кости – разбросаны по земле, свалены вокруг котла, вываренные до серости. На них явно выделялись следы зубов. Златку передернуло. Она не знала, как выглядят воочию человеческие кости, но некоторые, если приглядеться, подходили под ее представление. Чувствуя подступающую тошноту, она отвернулась, ища глазами что-то, за что можно зацепиться.
По всей поляне, как грибы, выступали покатые крыши землянок. Самая крупная, с широким лазом, из добротного дерева – была ближе всего к кострищу, к лежбищу. Другие веером рассыпались по обе стороны от котла, одни ? ветхие и темные, а другие ? крепкие и ладные.
«И у волколаков, кажется, есть свои зажиточные и бедняки», ? Златку насмешила эта внезапная мысль, и она испугалась, что сейчас начнет хохотать, да так и не сможет остановиться. Она чувствовала, что напряжена, как тугая тетива.
У одной из землянок сидело два чумазых малыша, которые забавлялись тем, что перекидывались в волчат и обратно. Когда стая проходила мимо, из землянки вылезла мать – в человечьем облике, полуголая, она села, загораживая волчат и зарычала, приподняв верхнюю губу, злобно глядя на людей. Несмотря на варварский вид и разводы грязи на голых ногах и руках, лицо было чистым, а на голове – два пучка, собранных из густых русых волос и закрепленных тонкой бечевкой.
Другие обитатели поселения волколаков продолжали заниматься своими делами, так же неотличимы от людей, разве что не слишком ухоженных, диковатого вида. Кто-то вальяжно развалился на шкурах около кострища, другие – сновали между землянками, на окраине, ближе к деревьям, двое разделывали оленью тушу.
Когда процессия сопроводила Златку и Горисвета к центру поляны, волчий народ стал стягиваться к ним, окружать, рассматривать. Глаза многих горели недобрым, голодным огнем. Волки, сопровождавшие Горисвета и Златку, также обратились в людей, присоединились к толпе. Стая оттеснила путников к котлу, образовав полукруг. Ррышч вышел вперед, указал на людей:
? Эти двое ушли далеко с тракта, забрели в чащу. Стая, что мы сделаем с ними?
? Убить и съесть, вестимо, ? прорычал здоровяк в первых рядах. Остальные зашлись лающим смехом.
? Люди не п-простят вам этого, ? Горисвет говорил громко, перебивая смех, ? ни п-по ту, ни по д-другую сторону леса. Мы – из рода Лебедей, но едем к Стерхам, и она, ? он мотнул головой в сторону Златки, ? невеста Лютомира. Поссоритесь сразу со всеми.
По толпе волколаков прошел шепоток. Расталкивая локтями соседей, вперед вышла девушка. В отличие от других, одета она была на человечий манер: в штаны из грубой материи и длинную, наполовину закрывающую бедра тунику. Длинные каштановые волосы – заплетены в косу, начинающуюся на затылке и идущую вдоль спины. Девушку можно было бы назвать красивой, если бы не три глубоких шрама – видимо, от когтей, идущих через щеку от левого глаза, наискосок.
Она протолкалась на свободное пространство, подошла к Ррышчу и что-то взволнованно забормотала, склонясь к самому уху. Ррышч выслушал, недовольно скривился.
? Я не сомневался в твоем совете, Варна. Да только не проще ли пустить их на мясо, и дело с концом? Лютомир может и не узнать, как сгинула невеста…
Варна зарычала, сморщив нос – на лице явственно проступили волчьи черты – вновь склонилась к Ррышчу и забормотала еще яростней. Волколак слегка изменился в лице, хотя недовольное выражение осталось.
? Ты уверена?
? Да, я уверена. Это было третьего дня.
? Почему же ты сразу не сказала, ? голос Ррышча стал угрожающим, низким, ? ты забыла, что тебя взяли обратно лишь с условием, что ты будешь на нашей стороне?
