Адрианом звали Тёму Волкова, однокурсника Пашки.
– Он шёл отвечать первым, а потом сразу свалил, – ответил Пашка. – Не иначе как сражаться с еретиками.
Вовка рассмеялся. Они с Пашкой прекрасно знали, что Тёма обожает реконструкции по Средневековью. Этой забаве было уже больше сотни лет. Во времена Всемирного Хаоса, понятное дело, было не до этого, но потом ролевые игры начали возрождать. Во времена Рахимова упор делался на военное искусство коренных российских народов, во имя памяти предков и высокого морального духа нации. Потом, после Июньской революции и победы «умеренных», очередь дошла и до средневековых рыцарей – тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев. Так что Тёме было, где разгуляться.
Вовка тоже был большим знатоком реконструкций. Не далее как два месяца тому назад он участвовал в турнире, проходившем под Тулой, и даже привёз оттуда какую-то награду. Пашка порадовался за друга и не сильно удивился. Он не раз видел на тренировках, как хорошо Вовка владеет мечом.
Бар никогда не пустовал. То тут, то там за столиками, поодиночке, попарно, а ещё чаще компаниями, сидели студенты. В воздухе витали клубы и переплетались тонкие серые линии сигаретного дыма. Сигареты двадцать второго века уже не содержали табака. Вместо них использовались какие-то заменители, безопасные для здоровья и создающие приятные ароматы. Но Пашка всё равно не курил, не испытывал желания. Друзья поначалу удивлялись, но потом привыкали к этой его особенности.
Столик в углу, за которым традиционно собиралась их компания, сейчас не простаивал. За ним сидели Никита Пиминов и Джавад Раисов. Там же расположились две девушки: четверокурсница Надя Купанова и Нина Симоненко, пятикурсница, которая только-только сдала государственные экзамены и теперь на законном основании получала удовольствие от жизни. Обе подруги были с юридического факультета и при этом, как и подобает настоящим подругам, разительно отличались друг от друга. Надя была, что называется, кнопкой. Маленькая хрупкая девчушка с тонким, почти детским голоском. Иногда, когда она говорила, возникало ощущение, словно она чем-то растрогана или вот-вот заплачет. Нина же была совершенно другой. Высокая длинноногая девушка с густыми золотистыми волосами была предметом внимания практически всей мужской половины университета. Но, насколько знал Пашка, её сердце уже кому-то принадлежало. Нина мало говорила о своём друге, но, как успел понять юноша, отношения между Ниной и этим самым другом были довольно серьёзными.
Впрочем, Пашку это не сильно интересовало. У него уже была Катя. «Кстати, – подумал он, – надо бы позвонить ей, вдруг удастся пересечься. Можно позвать на какой-нибудь фильм…»
Он осмотрелся. За другим столиком, неподалёку от них, расположилась бодрая компания первокурсников. Видимо, они тоже сдали экзамены и теперь расслаблялись. Пашка отчётливо вспомнил, каким замученным головастиком он был во время своей первой зимней сессии. Вспомнил и улыбнулся.
Подойдя к барной стойке, Вовка заказал себе безалкогольный коктейль, а Пашка взял грейпфрутовый сок. Двадцати одного года-то ни одному из них пока не было, так что пить им ещё не полагалось. Да и вообще, Пашка спокойно обходился без спиртного. Голова от алкоголя становилась просто никакой. За всю жизнь Пашка напился один-единственный раз. Это было в конце декабря за несколько дней до Нового Года, когда в университете кипело всеобщее праздненство. Тем вечером они где-то втихаря затарились бутылками и тайком протащили их в универ. В результате, Пашка, конечно, не учинил погрома, но высказался по поводу многих вещей, в чём-то раздражавших его. Коснулся он и нынешней политики в целом, и личности президента Семёнова в частности. Хорошо ещё, что его слышали только друзья. Конечно, революция ознаменовала собой приход гласности и свободы. А Ушаков, ректор Гуманитарного Университета в Москве, был даже дружен с лидером партии «Справедливое дело» Валентином Михайловичем Томилиным, который всегда отличался вольнодумством. Однако слишком резкая критика нынешней власти в учебных заведениях всё равно не поощрялась.
За столиком его приняли как родного брата. Никита, Пашкин однокурсник, уже тоже сдал экзамен. Для этого он даже пошёл отвечать раньше Пашки, чего за ним обычно не водилось. На вопрос, как он сдал экзамен, Никита только ответил, что ушёл довольный. Это значило «удовлетворительно» – от 60 до 73 баллов. Студенческая градация оценок времён двадцатого века до сих пор была в ходу: «ОТЛ» – «Обманул Товарища Лектора», «ХОР» – «Хотел Обмануть – Разоблачили», «УД» – «Ушёл Довольный» и «НЕУД» – «НЕ Удалось Договориться».
– А ты как, сдал? – спросил он у Пашки.
– Разоблачили, – пожал плечами Пашка. – Восемьдесят шесть.
– А, со шпорой попался! – ухмыльнулся Джавад.
– Не, он у нас пай-мальчик! – хохотнул Вовка. – Сам всё зубрит и сам всё отвечает.
– Самое неприятное, когда вот так ставят, – заметила Надя. – Когда у тебя восемьдесят баллов, это твёрдая четвёрка. Не так обидно. А когда могло бы быть пять, а поставили на балл меньше, и получилось четыре, тут, конечно…
– Да ладно тебе, – вмешался Никита. – Сдал и сдал. У меня вон хвост… Придётся в следующем году сдавать… Да и фиг с ним! – он с удовольствием затянулся.
Следующей темой для обсуждения стал Надин День Рождения. Она пригласила своих друзей домой отпраздновать его вместе с ней, и те с восторгом восприняли это приглашение. Отличный повод встретиться на каникулах, тем более что дел больше никаких нет.
Ещё одной интересной новостью стала предстоящая поездка Вовки на какую-то ролевую игру под Дзержинском. Последние три года там периодически проводилось что-то подобное. Более того, некие предприимчивые люди ухитрились приспособить под игровые нужды здание одного старого завода. Завод всё равно был уже давным-давно заброшен, а стены ещё оставались крепкими. Что может быть лучше, чем проводить там игровые сражения?
Впрочем, некоторые заядлые ролевики считали окрестности Дзержинска заговорёнными: там периодически происходили какие-то сюрпризы. Например, Вовка поведал, что однажды вблизи территории, где проходила очередная реконструкция, поздним вечером сломался автобус. Автобус этот был непростым. Он вёз с десяток полицейских на какое-то мероприятие. Полицейские, разумеется, были в броне, с дубинками и щитами. Пока водитель пытался починить мотор, пассажиры, на свою беду, вышли размяться после долгой дороги.
Размяться тогда удалось не только им. В это время по лесу шел отряд реконструкторов, вооружённый железными мечами, боевыми топорами и прочим «антиквариатом». Заметив фигуры в шлемах и со щитами, отряд решил, что это условные противники, и сгоряча разгромил их.
Однако на этом странности не закончились. После того, как стало известно о победе, все члены реконструкции в ту же самую ночь исчезли из окрестностей Дзержинска в неизвестном направлении, организованно отступив на заранее подготовленные позиции. Оставалось лишь гадать, почему реконструкции в тех краях так и не прикрыли, но Вовка предположил, что их организаторы нашли общий язык с полицией. Или, как ещё иногда звали в народе служителей закона, с «полицаями».
Пашка, правда, не любил это прозвище. Оно заставляло его вспоминать о предателях, которые почти два века назад помогали фашистам порабощать русских людей. Всё-таки не все полицейские заслуживали такого прозвища. Хотя та власть, которой они служили, Пашке тоже не во всём нравилась. Во-первых, он считал, что именно благодаря Никитину, Семёнову и им подобным страна лишилась сильной армии, многих отраслей промышленности и теперь никого не интересует, кроме как в качестве источника сырья и транспортного узла между Европой и Азией. Во-вторых, идеи великодержавности и патриотизма, на которых Пашка воспитывался десять лет своей жизни, до революции, теперь вытеснялись постулатами о «новом мире», о международном согласии, всеобщем благополучии, а также о терпимости к Восприимчивым. Впрочем, как раз к ним он не питал особой вражды. Да и какая может быть вражда, когда теперь они повсюду? Скоро в каждом классе, в каждой студенческой группе будет хотя бы по одному Восприимчивому.
Но сейчас об этом думать не хотелось. Во-первых, в той компании, где они сейчас находились, Восприимчивых не было. Во-вторых, они пока не представляли для него проблемы.
– Эх, вот поднатаскаем тебя и тоже возьмём на ролёвку! – заявил Вовка, обращаясь к Пашке. – Никакие засады нам не будут страшны! Всех порвём!
– Да ладно тебе, – покачал головой Пашка.
– Это вы про ту драку в подворотне, что ли? – уточнила Надя.
– Ага, – весело кивнул Вовка.
– Что за драка? – заинтересовалась Нина. – Что-то я не в курсе.
Вовка устроился поудобнее и начал рассказывать:
– Да шли мы какими-то дворами вдвоём. Я и Пашка. И наткнулись в подворотне на четверых козлов. Они на нас попёрли, а мы отмахались. Правда, нам на помощь подоспел ещё один мужик, но мы бы им и так наваляли.
Пашка слегка смутился. На самом деле, всю работу сделали, основном, Вовка и тот самый прохожий. Вовка давно занимался рукопашным боем. Пашка, конечно, тоже успел разок дать в табло. Но потом ему свернули нос, и на этом его участие в драке практически закончилось. Удары в нос – это очень неприятные удары. Боль от них ужасная, ослепляющая. Так что Пашке наверняка бы не поздоровилось, не будь рядом друга и их нежданного союзника. Кстати, хороший был мужик, храбрый. Не прошёл мимо и не убежал. Потом Пашке пришлось два дня проваляться в больнице, чтобы вправить нос. Хорошо ещё, что его просто свернули, а не сломали.
– И как вы это сделали? – спросила Нина. – Мечами и палками?
– Нет, конечно, – покачал головой Пашка. – Пошли бы они на нас, будь у нас мечи и боевые шесты! Пришлось поработать кулаками.
– И правильно! – оценила Нина. – Нечего на честных пацанов переть!
– Точно! – поддержал её Джавад.
Пашка украдкой взглянул на часы: не было ещё и двенадцати. Эта мысль обрадовала его. Неожиданно он осознал, что теперь всё закончилось. Сессия осталась позади, как и весь второй курс. И теперь перед ним раскинулись два месяца свободы. А свободу ценит каждый студент. Гуляй, рванина! Но гулять он будет потом. А сейчас он просто и без суеты посидит здесь, в уютном уголке, в кругу старых друзей.
Словом, начало у каникул было хорошее.
3. История Виталия Казакова
28 июня 2128 года
Эскалатор медленно поднимал своих пассажиров. Сверху он мог бы показаться диковинной разноцветной змеёй, неторопливо ползущей к выходу из своей норы. Был вечер, и поток людей казался бесконечным. Каждый ехал по своим делам и думал о чём-то своём. Кто-то был погружён в мрачные мысли оттого, что ему не удалось закончить дела на работе, и потому придётся заняться этим завтра с утра. Кто-то, напротив, думал о предстоящем отдыхе. Кто-то предвкушал свидание и рисовал в своих мечтах радостные картины встречи. Кто-то просто радовался жизни, потому что сейчас ехал в шумной и весёлой компании друзей.
Но один человек думал совершенно о другом. Подтянутый и крепкий мужчина, одетый в лёгкую тёмно-серую куртку, смотрел вверх, на проплывающие своды туннеля. Даже сейчас, в начале двадцать второго века, московское метро по-прежнему оставалось напоминанием о неповторимом стиле и творческом размахе русских строителей. Но теперь современность начала проникать и сюда. Она медленно, но верно вытесняла старое. Сначала предметы, потом устои, затем примется за воспоминания… И что же останется в результате?
Мужчина, поднимавшийся по эскалатору, работал в московской компании под названием «Щит», одной из самых известных и уважаемых компаний, занимающихся подготовкой телохранителей. Он был там инструктором по рукопашному бою. Однако мало кто знал о его прошлой жизни. Некогда он был Виталием Сергеевичем Елисеевым, капитаном спецназа Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Российской Республики. Бывал на Юге, во владениях Халифата, на Ближнем Востоке, на Балканах… И везде воевал, хотя это не всегда называли войной. А потом в Россию пришли новые силы, и всё резко изменилось. И ему, и многим другим представителям его профессии не нашлось места при новых порядках. Именно тогда и началась жизнь Виталия Казакова.
«Счастливые люди, – подумал капитан, рассматривая спины едущих перед собой подростков, – и наивные. Едут по своим пустяковым делам и не знают, что творится вокруг. Не догадываются, что их ждёт впереди».
Казаков не любил обсуждать тему Июньской революции. Ни с коллегами по фирме, ни с узким кругом товарищей, ни даже с Ниной. Но сам он прекрасно знал, что случилось тогда. Клуб Единства долго готовился к этому шагу. В том спектакле всё было расписано заранее, и каждый блестяще исполнил свою роль.
До революции никто и не подозревал, насколько велико влияние Клуба на российское население. Это стало ясно, лишь когда многотысячные толпы заполонили центр Москвы, а войска, вызванные на подмогу правительству, целыми подразделениями начали переходить на сторону восставших.
Вдобавок Объединённые Силы Международного Союза любезно помогли революционному делу лучшими средствами блокировки связи и диверсиями. В результате многие подразделения, предназначенные для защиты режима, оказались в положении слепых котят, потому что не знали, как быть и что теперь делать. Начался всеобщий кавардак, под прикрытием которого революция шла всё дальше.
Правительству в то время мало кто сочувствовал. Всем казалось, что сейчас настанут свободные времена, без прежнего вранья и притеснений. Что Учение Единства обеспечит народу защиту от энергоударов. У многих людей в числе родных и близких были Восприимчивые, которым не давали возможности развивать свои способности. Порой это доставляло Восприимчивым страдания, а иногда даже приводило к смерти. Поэтому приход к власти Никитина, «умеренного», сторонника «человечной» политики по отношению к Восприимчивым, они восприняли с радостью. И никто не знал, какие последствия для наивных дураков будет иметь это так называемое Учение. Все попытки вразумить людей немедленно растворялись в выливаемых на Рахимова и его сподвижников потоках критики, разоблачений и проклятий. Ощущение близкой свободы и нежелание оставаться в дремучем и тираническом прошлом пьянило всем головы.
После Июньской революции новые хозяева всерьёз взялись за российскую армию. Слишком уж много там было недовольных революцией. Она подверглась сокращению и наводнению советниками из Объединённых Сил Международного Союза. Официально это, конечно же, именовалось обменом опытом. Как-никак, Россия стала кандидатом в члены Международного Союза и выразила готовность к мирному и военному сотрудничеству с ним. Но Казаков прекрасно понимал, что к чему. Не зря же они не только уменьшили армию, но и увеличили численность внутренних войск. И не зря легатов Международного Союза там было ещё больше, чем в армии. Насаждённая Клубом Единства власть стремилась создать себе опору из полицейских штыков.
Кое-кто из старой гвардии счёл за лучшее пойти на службу к новым правителям. Другие отошли от дел и решили начать новую жизнь. Те же, кто не захотел покоряться, вступили в борьбу. Именно этим Казаков и занимался последние десять лет.
Он всегда стремился трезво смотреть на вещи и понимал, что шансов на победу немного. С каждым годом влияние Клуба в России только усиливалось. Все партизанские базы, известные Казакову, уже давно были уничтожены, а отряды – разгромлены. Международный Союз бросил всю свою мощь, чтобы покончить с источниками нестабильности на обретённой территории. Он не пошёл на полномасштабную миротворческую кампанию, но охотно оказывал своим ставленникам техническую помощь. Наблюдательные спутники, самолёты, аэромобили, миниатюрные роботы-разведчики, новейшие сканеры – и это было далеко не всё, с чем пришлось столкнуться партизанам. Международный Союз время от времени проводил в России тайные спецмероприятия силами своих элитных подразделений. Партизан выслеживали, вычисляли и уничтожали, быстро и эффективно. Из тысяч бойцов Сопротивления, рассеявшихся по лесам, холмам, горам и болотам, не уцелел почти никто. Практически всех либо уничтожили на месте, либо отправили в тюрьмы и изоляционные лагеря.
Тем, кто продолжал своё дело в крупных городах, жилось не лучше. Здесь, особенно в центральных районах Москвы, действовали наблюдательные системы с программой автоматической идентификации личности. Здесь были полицейские патрули, которым не стоило попадаться на глаза. Здесь работала агентура РСБ, Республиканской Службы Безопасности, созданной через год после Июньской революции. И вся эта машина тоже была подчинена одной-единственной цели – найти и уничтожить угрозу системе.
Когда Казаков вышел на улицу, ему в лицо ударил злой холодный ветер, словно в подтверждение его мрачных мыслей. Мимо проходил полицейский патруль. Двое хорошо экипированных бойцов. Один был вооружён волновым излучателем, другой – укороченным автоматом, и оба были одеты в гибкую броню, которая почти не сковывала движений. Один мерил выходящих из метро людей равнодушно-пренебрежительным взглядом. Второй в этот момент смотрел в противоположном направлении, на струящийся поток машин. Оба стража порядка шли с поднятыми забралами шлемов и носили оружие на правом боку. Казаков машинально отметил, что при необходимости они замучаются вскидывать его к плечу и закрывать забрала. Очевидно, за последние годы эти края сделались настолько спокойными, что полиция стала считать оружие и шлемы церемониальными атрибутами, наподобие меховых шапок у британских гвардейцев.
«Может быть, стоит подождать ещё пару лет, чтобы они забыли, как снимать автомат с предохранителя?» – задумался капитан. Чисто умозрительно он прикинул, что если сейчас напасть на первого «полицая», то его напарник, скорее всего, не успеет нужным образом отреагировать и тоже станет лёгкой добычей.
Но в этот момент полицейский, тот самый, что следил за выходом из метро, окликнул своего коллегу, и они оба двинулись навстречу Казакову.
– Сержант Якимов, – деловито представился всё тот же страж порядка. – Предъявите ваши документы!
– На каком основании? – поинтересовался Казаков.
– Профилактика терроризма, – ответил сержант.
«Чего и следовало ожидать!» – подумал Казаков и достал свою идентификационную карту.
– Виталий Казаков? – уточнил Якимов, просканировав её. Его тон стал учтивее. Видать, «полицай» посмотрел раздел по работе и отметил, что проверяемый работает в охранной сфере. Вот и решил на всякий случай не выпендриваться. Капитан про себя усмехнулся, а вслух ответил:
– Да.
В принципе, он не очень боялся этой проверки. Документы у него были в порядке, никаких тёмных дел за ним официально не числилось.
Сержант кивнул своему напарнику, и тот достал из полевой сумки планшет дактилоскопического идентификатора. К счастью, соратники Казакова по Сопротивлению в своё время обеспечили ему надёжную легенду, подтверждённую государственными базами данных. Сверившись с показаниями идентификатора, сержант вернул Казакову карту:
– Всё в порядке, господин Казаков. Можете идти.
«Это правильно, – подумал Казаков, покидая полицейских. – Что возьмешь с инструктора по рукопашному бою, который собирается забрать свою машину из ремонта, а потом вернуться домой, к любимой девушке под бок?»
У Нины сегодня состоялось вручение диплома. Вручал, как водится, сам Аркадий Фёдорович. Один из немногих порядочных ректоров, ещё не продавшихся «шизам». Диплом у Нины был красный. Пожалуй, для Казакова это было единственной хорошей новостью за последние два месяца. В преддверии тридцатилетия МОВ подконтрольные Клубу правительства начали чистки в своих странах. И проверка, под которую попал капитан, была тому подтверждением. По всему миру уже были арестованы тысячи членов Сопротивления. Пришлось залечь на дно.
«Хотя сам тоже хорош! – мысленно отчитал себя Казаков. – Смеялся над придурками-«полицаями», рисовал себе картины расправы с ними! И тут же дождался! Хитрый Джоб, блин!
Ладно, хватит причитать. Судя по манерам, это были обычные «полицаи». И раз они меня отпустили, то ничего подозрительного не нашли. Ничего страшного, бывали проверки и посерьёзнее. Но командиру всё равно надо об этом сказать. Пусть знает ситуацию».
4. История Алистера Филлиона
6 июля 2128 года
Столицей Международной Организации Восприимчивых был Торонто. Официально, конечно же, столицы полагаются только государствам. Но Международная Организация Восприимчивых была сильнее любого из них. Она могла себе позволить такой властный атрибут, даже если не заявляла об этом прямо. В ней состояло уже двадцать четыре миллиона Восприимчивых по всему свету. Более того, многие Восприимчивые, которые не могли в открытую состоять в ней из-за занимаемого ими положения, всё равно оказывали всяческую поддержку МОВ и сами не отказывались от её помощи. Официально у МОВ и Восприимчивых не было собственной территории. Но зато у них были государства, у которых эта территория имелась.
Североамериканская Конфедерация, Чили, Китай, новый Европейский Союз, Япония, Корея, а теперь ещё и вся Российская Республика – везде Учение Единства делало своё дело. С его помощью лечили болезни, предсказывали стихийные бедствия, укрепляли здоровье и развивали ум. Кроме того, обученные и старшие Восприимчивые находили среди обычных людей своих собратьев и наставляли их на правильный путь. Так что человечество медленно, но верно двигалось в нужном направлении.
«Интересно, – подумал Алистер, – успею ли я застать торжество Единства?»
Восприимчивых сейчас было уже около миллиарда, и их число росло с каждым днём. По всему миру создавались новые отделения Международной Организации Восприимчивых, то есть региональные общества Восприимчивых. Но всё равно ещё не одному поколению предстояло родиться, чтобы воцарение Учения в мире состоялось.
На западе солнце медленно уходило за горизонт, а с востока неуклонно подступала темнота. На здании уже зажглись габаритные огни, а в зале, где находился Алистер, включились лампы. Молодой человек стоял у прозрачной стены и смотрел на наступающий мрак.
Штаб-квартира МОВ располагалась на окраине Торонто. Восемьдесят один год назад именно здесь состоялась памятная Встреча, зарождение Учения Единства. Тогда инопланетные наставники открыли Восприимчивым глаза на способности, которыми те обладают, и помогли им понять Основу. Поэтому штаб-квартира Международной Организации Восприимчивых была построена здесь. Она была символом не только их могущества, но и знаком признательности раклэнам.
Основа – именно так просто и незатейливо назывались потоки незримой энергии, которые пронизывали всё и наполняли жизнью каждое живое существо на Земле. И, наверное, не только на Земле, но и во всей Вселенной. Так или иначе, они охватывали всех, но осознанно почувствовать их могли пока только некоторые.
Алистер вспомнил время, когда он только начал делать успехи в освоении Восприятия. Каково это было, когда вокруг открывался новый взгляд на мир, когда привычное вдруг становилось совсем другим! Он чувствовал себя связанным с Основой и в особенности с другими Восприимчивыми. Порой ему даже казалось, что они – одно целое, хоть и имеют разные тела, разные Ка и разные души. Он отчётливо видел, что не одинок, и это понимание было подобно яркому свету в тумане неопределённости и заблуждений обычного мира. И даже спустя много лет, когда время и опыт немного остудили его чувства, он всё равно с удовольствием вспоминал об этих первых шагах.
Здание штаб-квартиры имело шестнадцать этажей в высоту и ещё четыре в глубину. С воздуха оно напоминало гигантскую букву «U». В промежутке между двумя рукавами дороги, ведущей от пропускного пункта к главному входу в здание, оставался зелёный газон. Это и было место Встречи. Основатели Учения Единства решили оставить его нетронутым, и с тех пор эта традиция оставалась незыблемой. Над главным входом был изображён символ Учения Единства. Это был золотистый крест с петлёй, древний знак вечной жизни, в кругах сначала зелёного цвета – цвета торжества и биения жизни – а потом синего цвета – цвета потустороннего мира. Ночью символ Учения светился, отчего издали казался путеводным маяком. И, по мнению Алистера, Учение вправду было маяком для людей. Во всяком случае, для Восприимчивых.
Вокруг штаб-квартиры тёмно-зелёной полосой тянулись кеодлонские оранжереи. В принципе, любой старший Восприимчивый мог черпать энергию прямо из Основы для того, чтобы восполнять силы во время работы. Но получение и накопление энергии требовало дополнительного напряжения Ка. А это было непросто, если речь шла о сложных процедурах. Кеодлон умел накапливать излучения Основы и отдавать их значительно лучше, чем какая-либо другая известная форма жизни. Чуткие к Основе люди научились использовать его запасы энергии, по минимуму расходуя собственные силы. Это позволяло управлять большей силой и при этом дольше оставаться в форме. По этой причине кеодлон применяли везде, где работали с Основой. И за это тоже стоило благодарить раклэнов. Именно они в своё время поделились кеодлоном с землянами.
Алистер отвернулся от стекла и заметил низенького старичка. Молодой человек сразу же узнал его. Это был не кто иной, как ректор Нью-йоркской Высшей Школы Единства.
– Здравствуйте, мистер Николо, – поприветствовал его Алистер и почтительно склонил голову. – Да хранит вас Основа!
Николо славился тем, что всегда знал своих учеников наперечёт и даже по прошествии многих лет узнавал их при встрече.
– О! Алистер! – на лице у него загорелась улыбка. – Сколько лет, сколько зим!
Он протянул сухонькую ручку, и преисполненный уважения Алистер пожал её. Единственное, что его огорчило, так это то, что ректор немного сдал за эти годы. Во всяком случае, передвигался он явно медленнее, чем прежде. Руки у него, как показалось Алистеру, стали более сухими. К сожалению, даже Восприятие и единство с Основой не защищают от старости до конца. Её наступление – это один из законов Основы. Ему невозможно противиться.
– Здравствуйте, мистер Николо! – раздался рядом ещё один голос. Причём сказаны эти слова были с тем же почтением, с каким говорил их Алистер.
Это оказался Теодор Рамос, директор Центра по изучению Основы, где работал сам Алистер. Он тоже был воспитанником мистера Николо. Ректор Нью-йоркской Высшей Школы Единства всю жизнь обучал Восприимчивых. Некоторые из его выпускников впоследствии даже стали руководителями МОВ.
– Здравствуйте, Теодор, – обрадовался Николо. – Как продвигаются научные изыскания?
– Вашими напутствиями, дорогой наставник, – ответил Рамос.
Поскольку приличия были соблюдены, а Николо с Рамосом перенесли внимание друг на друга, Алистер подумал, а не двинуться ли ему дальше по своим делам. Сегодня МОВ исполнилось тридцать лет, и по этому случаю в штаб-квартиру съехались коллеги со всего света. Да и не только коллеги. Праздник открывал сам Чжан Шуи, Председатель Верховного Совета Международной Организации Восприимчивых. Стольких выдающихся людей в одном месте можно не увидеть ни разу за всю жизнь.
И едва молодой человек так подумал, как к ним присоединилась темноволосая женщина лет тридцати пяти. При виде этой особы Алистер почтительно улыбнулся и посторонился, пропуская её к двум другим старшим Восприимчивым. Сейчас он поймал себя на мысли, что про себя называет их старшими с прежним уважением, хотя формально он теперь был одним из них. Он тоже мог не только сам ощущать Основу и пользоваться ею, но и влиять с её помощью на других.
Рамос немедленно представил женщину ректору:
– А это, мистер Николо, Эбби Лоран, моя сотрудница из лечебного отдела.
– Да хранит вас Основа, мистер Николо, – сказала женщина.
– И вас она пусть хранит, мисс Лоран.
– Если позволите, миссис Лоран, – вежливо поправила его женщина, заставив Алистера чуть сильнее сжать губы.
