Пётр Алёшкин "Я – террорист"

Рассказы омоновца, главного героя повести "Я – убийца", о том, как он участвовал в террористическом акте с похищением детей и об участии в убийстве генерала Рохлина. А также о покушении летчика на президента Ельцина и жестокие рассказы "Последний бой ветеранов", "Месть тамбовского волка" и "Смерть американца".

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 09.01.2024

Я – террорист
Пётр Алёшкин

Рассказы омоновца, главного героя повести "Я – убийца", о том, как он участвовал в террористическом акте с похищением детей и об участии в убийстве генерала Рохлина. А также о покушении летчика на президента Ельцина и жестокие рассказы "Последний бой ветеранов", "Месть тамбовского волка" и "Смерть американца".

Пётр Алёшкин

Я – террорист




Я – ТЕРРОРИСТ

Рассказ омоновца

– Хочешь заработать четыреста тысяч долларов? – спросил у меня старший лейтенант Никитин, спросил, как всегда, весело, иронично, грустным я его никогда не видел.

После штурма Белого дома он получил еще одну звездочку на погоны, а я широкую лычку, стал сержантом и командиром отделения ОМОН. Оба мы получили по ордену «За личное мужество».

– Назови мне того, кто не хочет? – тем же тоном спросил я вместо ответа.

– Учти, в случае провала либо смерть, либо много лет за решеткой, – улыбался Никитин, но по глазам его я понял, что он не шутит, что действительно можно заработать такую бешеную сумму. Я быстро перевел ее в уме в наши деревянные и получил хорошую сумму – аж полмиллиарда. Вот так куш!

– У нас работа такая, ай забыл, – все тем же ерниченским тоном сказал я. – Каждая операция со смертельным риском и всего за двести пятьдесят баксов в месяц.

– Значит, готов? – уже серьезно спросил старлей.

– Созрел, – быстро, без колебаний, ответил я.

Я согласился, хотя сразу понял, что дело будет связано с преступлением, но согласился не только потому, что сумма была огромной для меня и на много лет вперед решала все мои проблемы, давала возможность осуществить все мечты, просто круто меняла весь мой образ жизни, а в основном потому, что безгранично верил Никитину, хорошо знал по опыту, что хоть и рисковый он парень, но собственная голова дороже ему всего на свете и совать ее в петлю он не будет не только за четыреста тысяч баксов, но и за четыреста миллионов. Значит, у него все продумано, есть план почти беспроигрышный. Несколько процентов на проигрыш, на случайности всегда надо оставлять.

В этот же день Никитин рассказал мне и Сучкову об операции, которую он назвал «Набат», рассказал в общих чертах. Мы, втроем, захватим в заложники школьников в Ростове, потребуем в качестве выкупа за них десять миллионов долларов и вертолет для перелета в Иран.

– Ого! – воскликнул Сучков, рыжий рослый омоновец, туповатый амбал, услышав о десяти миллионах. – А почему нам только по четыреста тысяч? Остальные кому?

– Остальные не нам, – отрезал Никитин.

Я понял, что организатор операции не Никитин. Задумал ее не он. Старлей такой же исполнитель, как и мы. Это усложняло дело. Деньги большие. Я знал, что из-за больших денег организаторы, чтобы замести следы, часто освобождаются от исполнителей. Надо решаться! Можно сейчас сказать – нет, тогда Никитин все превратит в шутку, скажет, что проверял нас на вшивость. Но доверять больше не будет никогда. Ах, была не была! Игра стоит свеч. Никитин рискует, а почему мне не рискнуть. Я спросил о другом:

– Мы действительно в Иран полетим?

– Что мы там не видели?

– Ясно.

В Ростов мы прилетели утром. Как и в Москве там было слякотно, пасмурно. Вместо неба грязновато-серый туман. И настроение у меня было подстать погоде, томился: зря клюнул на этого червяка! Но старался держаться бодро, чтобы старлей и Сучков не поняли моего состояния, подхохатывал Никитину, когда он рассказывал анекдоты. Я не понимал его бесшабашного веселья перед таким серьезным делом. А Сучков был, как всегда собран и непроницаем. Одеты мы были в ширпотребовские невзрачные куртки, лыжные шапочки. В больших спортивных сумках автоматы, рожки с патронами, пустые рюкзаки, а в одной – кирпичи, завернутые так, чтобы их можно было принять за динамит, и настоящий взрыватель. Мы договорились при заложниках называть друг друга по выдуманным кличкам: Никитина – Шеф, меня – Хмырь, а Сучкова – Амбал. Никитин должен был вести переговоры, а наше дело молча и быстро исполнять его приказы. Мы сели в рейсовый автобус, чтобы таксист не мог потом быть свидетелем. Куда ехали знал только Никитин. Молчали в автобусе, делали скучающий вид, друг на друга не смотрели. Выскочили на улицу на остановке. Огляделись. Район был рабочий. На другой стороне улицы бетонный забор, поверх которого видны желтые крыши Икарусов и ПАЗиков. Похоже, автобусный парк. Неподалеку за голыми ветвями деревьев видны были распахнутые ворота, а чуть подальше двухэтажное кирпичное здание, возле которого на площадке стояло три «Жигуленка» и автобус Икарус. У входа в здание топтались два мужика, о чем-то разговаривали.

Мы перешли улицу и по мокрому тротуару потихоньку двинулись к воротам. Метрах в ста от них Никитин поставил свою сумку на газон под дерево, бросил нам:

– Ждите. Как подъеду – маски на лицо и – в автобус!

Он неторопливо зашагал дальше. Мужики, стоявшие у входа, пошли ему навстречу к Икарусу. Один зашел со стороны кабины водителя, открыл дверь и полез внутрь. Мы слышали, как зашипели, громыхнули, открываясь двери. Второй мужик исчез в салоне. Никитин остановился напротив ворот, не доходя до автобуса, нагнулся и нача л отряхивать брюки. Бил ладонями по штанинам долго, тер ткань в руках. Отряхнул, отошел с тротуара к створкам ворот и начал закуривать. Икарус рыкнул, окатил черным дымом стоявший рядом серый от грязи «Жигуленок» и тронулся, стал удаляться.

Улицу безлюдной назвать было нельзя. Шелестели, шипели шинами по мокрому асфальту машины. На автобусной остановке, где мы только что вышли, толпилось человек шесть. Да и на тротуарах с обеих сторон там и сям маячили люди. С одной стороны улицы, где мы стояли под деревом, забор, с другой – серые пятиэтажки с такими же серыми, голыми и тревожными деревьями рядом. Голосов не слышно: молча стоят на остановке, терпеливо ждут, молча идут мимо нас, не обращая внимания. Скользнут взглядом и – дальше. У каждого свои дела, свои заботы.

Из ворот выкатился, покачиваясь, новый серо-синий ПАЗик. Никитин метнулся к нему, застучал по двери. Слышно было, как он крикнул:

– Эй, погоди! Открой на секундочку!

ПАЗик приостановился, скрипнул дверями. Никитин нырнул в салон. Я заволновался. Никак не мог смотреть на нашу затею, как на игру. Мы замерли. Автобус, казалось, стоял вечность. Наконец, двери скрипнули снова, закрылись, и автобус тревожно и осторожно покатился, развернулся. Мы опустили головы, чтобы лица не было видно, и когда он поравнялся с нами, остановился, разом натянули, раскатали лыжные шапочки на лица так, что видны были только глаза в прорези, подхватили сумки, кинули в автобус и запрыгнули сами. Никитин в такой же маске сидел в кресле кондуктора напротив водителя и держал в одной руке пистолет, а другой прикрывал его ладонью, чтобы с улицы не было видно. Вид у водителя, кучерявого парня в темно-зеленом свитере, испуганный.

– Вперед! – кинул шепеляво, проглотив букву «р», Никитин водителю. Во рту он держал две конфеты карамельки, чтобы изменить голос. – Давай знакомиться! Долго путешествовать вместе. Как зовут тебя?

– Вася, – нервно и хрипло ответил водитель.

– Хорошо, Вася, а меня зови просто Шеф. Договорились? И успокойся, шалить не будешь, мы тебя не тронем. Попробуешь бросить нас, извини, прихлопнем. Крути себе баранку спокойно и крути! Ни о чем не беспокойся, все будет хорошо… Сейчас на светофоре налево… Так, теперь во двор, ага, сюда, видишь школу? Подгоняй автобус прямо ко входу… Автоматы! – глянул он на нас.

Мы расстегнули сумки, достали автоматы. Сучков кинул один Никитину.

– Амбал, стереги Васю. Рыпнется удирать, стреляй. Я автобус водить умею! Хмырь, за мной!

Мы выскочили из остановившегося автобуса прямо на ступени ко входу и влетели в коридор.

– Вы куда? – крикнула нам старушка в черном халате. Вероятно, уборщица или гардеробщица. Кроме нее в коридоре первого этажа никого не было. Тихо. Шел урок. – Туда! – крикнул, указал Никитин вверх на второй этаж и побежал по лестнице.

На втором этаже мы кинулись к ближайшей двери, распахнули, влетели в помещение, остановились у доски. Мы попали в восьмой класс. За столом у окна напротив двери сидела учительница лет тридцати, довольно миловидная, с остреньким носиком и тонкими черными бровями. Реденькая челка.

– Здравствуйте, дети! – рявкнул Никитин сквозь маску, держа автомат на плече стволом вверх. – Вы заложники! Сидите тихо! Сейчас…

Всякой реакции ожидал я от учеников, только не такой. Они не дали договорить Никитину, заорали вдруг весело: Ура-а! – радостно завизжали, задвигали стульями, некоторые вскочили, некоторые стали бить учебниками по партам. И почему-то большинство из них кричало: Николай Иваныч! Николай Иваныч! Учительница растерялась, смотрела то на нас, то на орущих детей.

– Тихо! – рявкнул Никитин, но в шуме его не было слышно. Тогда он шарахнул очередью из автомата по потолку. Посыпалась пыль, зазвякали, зазвенели по полу гильзы. Учительница вскочила, а ребята ошарашенные, испуганные, затихли мгновенно и стали опускаться на свои места, вжиматься в стулья.

– Не бойтесь! – спокойно заговорил Никитин. – Сейчас мы немного покатаемся на автобусе. Потом пойдете домой… Как вас зовут? – обернулся он к учительнице.

– Любовь Васильевна… – пролепетала растерянная учительница, остренький носик ее стал пунцовым, а зеленые глаза побелели.

– Любовь Васильевна, быстро с ребятами вниз вслед за ним, – указал он на меня, – к автобусу. Быстро! – И кивнул мне: – Вперед!

Я шагнул в коридор, а Никитин подтолкнул ко мне оцепеневшую учительницу:

– Быстро, быстро! –  И начал поднимать ребят с первых парт и отправлять ко мне в коридор.

Когда я вышел туда, двери некоторых классов были открыты, выглядывали учителя, пытались узнать, что случилось, что за выстрелы?

– Назад! – крикнул я и выстрелил в потолок.

Двери тут же захлопнулись.

Вслед за перепуганными детьми выскочил Никитин, скомандовал:

– В автобус!

Мы испуганной стайкой затопали вразнобой по лестнице вниз. Старуха, то ли уборщица, то ли гардеробщица, смотрела на нас молча, разинув рот. Стояла столбом, не шевелилась. Ей, видно, казалось: шевельнись она, мы ее тут же ухлопаем.

– Ну вот, теперь видишь куда? – сказал ей громко Никитин.

«Бля, не может без шуток! Дай поерничать!» – подумал я с раздражением. Я был напряжен, взвинчен. А ему шуточки!

– Дети, куртки в охапку и в автобус! – крикнул Никитин. – На улице холодно!

Пока ребята и учительница искали, снимали с вешалок свои курточки, одевались, застывшая старуха не шевелилась, как обмерла.

Никитин первым выскочил на улицу и указал учительнице на распахнутые двери автобуса:

– Любовь Васильна, карета подана. Прошу! Располагайтесь поудобнее. Давайте, давайте…

Учительница первой влезла в автобус. Ребята, теснясь торопливо, вслед за ней. Никитин не успел войти внутрь, как из школы вылетел седой мужчина, бросился к нему. Он вопил на бегу:

– Убейте меня! Убейте меня! Детей отпустите!

Никитин задержался на ступенях, шагнул навстречу учителю, ловко поймал его за шиворот, остановил, встряхнул, приговаривая:

– Успокойся, успокойся! От тебя зависит жизнь детей… Теперь слушай! Сейчас позвонишь в милицию и скажешь: террористы захватили детей и учительницу в заложники. У них автоматы и взрывчатка. Усек? Мы на автобусе отправляемся на военный аэродром. Если попытаются остановить, задержать, перестреляем детей. На аэродроме мы скажем, что нам надо и отпустим ребят. Запомнил? – Никитин еще раз встряхнул учителя, отпустил, потом ласково похлопал по щеке и добавил: – Пусть не шутят с нами. Нам терять нечего… Иди звони! – подтолкнул он старика по ступеням ко входу, шагнул в автобус и кинул водителю: – Поехали!

Я видел, как старик споткнулся на ступенях, задержался рукой, чтоб не упасть, обернулся к нам, что-то крикнул. Автобус тронулся и удалялся от него. Никитин стоял у двери, оглядывал детей. Вместе с учительницей заложников было десять человек. Четыре мальчика и пять девочек. Никитин взял ребят только с первых парт. Растерянные школьники еще не понимали, что происходит. Одна девочка была особенно напугана, дрожала, дышала тяжело открытым ртом. Никитин достал из кармана карамельки, развернул, сунул две штуки себе в рот под маску, а одну протянул перепуганной девочке. Она оттолкнула его руку и заревела. Завсхлипывала и сидевшая рядом с ней.

– Что с вами? – огорченно спросил Никитин. – Я не хотел вас обижать… Берите, – насильно всунул он им в руки по конфетке. – Ну, дурочки… Любовь Васильна, успокойте их. Пересядьте, вот сюда к окошку поближе к ним.

Оттого, что он держал конфеты во рту, голос его был не страшный. Ребята сжались на сиденьях, как воробьи на морозе. Учительница, все еще не пришедшая в себя, деревянными шагами, держась за спинки сидений, перешла к окну. Никитин всыпал ей в ладонь горсть карамелек. Несколько штук не уместилось в ее маленькой ладони, упало на пол.

– Угости ребят и успокойся. Мы вас обижать не собираемся. От вас, Любовь Васильевна, от вашего спокойствия будет зависеть все, – похлопал ее по руке Никитин, перешел к кабине и обратился к водителю: – Вася, чувствуешь, жизнь этих детей в твоих руках. Будь умницей, кати и кати потихоньку, на гаишников внимания не обращай! С ними мы разберемся… – Никитин деловито оглядел салон, скомандовал нам: – Амбал, присядь к взрывчатке! Чуть что, взрывай!.. Хмырь, не торчи, присядь сзади, чтоб голову не видно было, и контролируй!

Я заметил, что кое-кто из ребят среагировали на клички Амбал и Хмырь, воровато оглянулись и снова опустили головы. Вид у них был такой, словно они не выучили урок и теперь боялись как бы их не вызвали отвечать. Учительница что-то шептала испуганной девочке, которая плакать перестала, но по-прежнему дрожала и не поднимала голову.

Сучков присел на корточки перед сумкой с кирпичами и взрывателем, расстегнул ее и устроился прямо на полу между сиденьями, положил автомат на колени. Я сел на ступени у задней двери, а Никитин, наоборот, у передней.

– Вась, дорогу на военный аэродром знаешь? – спросил он. – Кати туда!

Меня раздражало, что даже сейчас Никитин молчать не мог, а потом я понял: говорил он без умолку, чтобы снять напряжение, успокоить ребят. Если будем молчать, может случиться нервный срыв, истерика.

Понял и сам заговорил громко, впервые с начала операции. Конфету в рот сунуть не забыл.

– Ребята, хотите загадку? Сроду не отгадаете!

– Давай, Хмырь! – поддержал Никитин.

Я видел, что ребята прислушиваются, приободряются, почувствовали, что ничего плохого с ними не делают и вроде бы не собираются.

– Слушайте, – начал я. – К реке подошли два человека и увидели лодку. Но она оказалась одноместной. И все же они благополучно переправились и пошли дальше. Отгадайте, как они сумели переправиться?

Ребята молчали. Я думал, что они меня не слушали, не воспринимали. Но вдруг в тишине одна из девочек тихо произнесла.

– Они с разных сторон к реке подошли. Один переплыл в одну сторону, а другой обратно.

– Вот это да! – захохотал Никитин. – А я сижу, думаю, как же они ухитрились? Сроду бы не угадал… Ну, ты молодец! Отличница, наверное?

Ребята зашевелились, оживились, стали смелее оглядывать нас.

– Ну, чего молчишь, отличница? Как тебя зовут? – спрашивал Никитин у девочки, разгадавшей загадку. – Любовь Васильевна, как она учится?

– Лида хорошо учится, – ответила бесцветным голосом учительница. Она еще не пришла в себя. Носик ее по-прежнему был неестественно розовый.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом