– Так вижу сразу, – Мара покрутила его в пальцах. Чихнула. И сожгла. В один момент спалила.
– А можешь также все? Только не спали мне дом, – одна беда от этих волосатых девиц. Так вот зачем старательно чесала косу Василиса.
– Признаюсь честно, что немного я ревную, – жена кощеева царапнула себя по бусам. – Но всё же отлегло от сердца. Уж если Василиса здесь была с тобой, то уж наверное сейчас мой муж не с нею.
Я б не был так уверен. Она мне не жена. А наш Кощей меня ничем не лучше. Запомнить он не может – которая из них какая? И так она ему и скажет, где была. Подумалось про ступу. Такая же ведь точно, как у Мары. Что у него там, отп у бабки Ежки?
– Ты ж женщина, хотя и Мара, пойдём, оценишь, – я потащил её из дома обратно в лес.
– Куда идём, Алешенька? Далече? А долететь не хочешь?
Всё-таки смог смолчать про свою ступу. Там слово за слово, увидел, мол, у Васьки, а вот откуда у неё такая? А Маре голову сносить с плечей не обязательно чтоб сразу мужу. Моя будет поближе, хоть я невиноватый.
– Нет, не хочу, да недалече. Вон, до речки.
В реке у нас с Водянычем эксперимент по браге. Мы сделали всё чин по чину, как разумели сами, и флягу ту поставили пока в камыш, чтоб речка остужала. Настаивали, посчитай, всё лето. А чем не повод вот сейчас снять пробу? А то залягу в спячку, Воднейшество всё выжрет в одну харю. Ему во льдах конечно будет скучно. И кто ему что скажет? Ну не ждать же зиму, пока я просплюсь.
– Вообще-то я имела в виду вина какие иноземные… – Мара морщит носик.
– Ты будешь или нет?
– Алешенька, не знаю.
Наверное ведь не к добру пить с бабой.
– Воднейшество! – я по воде похлопал ладонью. Ко мне присоединилась Мара.
– Алеша, искупаться хочешь? – она попробовала кончиками пальцев воду. – Студеная, как раз по нам.
Так если Мара хоть разочек окунется, Воднейшество уж это не пропустит, примчится сразу. Хотя, не он ли кажет с ряски старой морду? Видать, и отражение прельстило такой красавицы.
– Леший, это что с тобой за дама? – Воднейшество подплыл, вылез на берег. Обтёр лапы об пузо. Мара улыбнулась.
– А кто же этот милый зелёный джентльмен?
– Я Водяной всех здесь речных владений, – Воднейший приосанился. А Мара ручку протянула, щурясь.
– Знакомству рада.
Воднейшество расцеловал ей ручку чуть не до локтя. Мара рассмеялась.
– Желаете ли браги? – спросил наш джентльмен речной, подмигивая глазом.
– Отведаю, пожалуй, – дама согласилась.
Мы сели пьянствовать. Не зная точно, как подействует се пьяное творенье наше с Водяным на нашу уважаемую гостью, вдвоём я их оставлять боялся. Но всё же надо было сбегать за закуской. Принёс нам яблок и моченых, и диких, кислых – лесных. Мара вся скривилась.
– Да не могу уже я яблоки эти проклятущие есть! – пожаловалась нам красавица гостья.
Я умудрился промолчать, к чему мне знать про возраст. Она красавица с лица, скорей всего и телом тоже, и вообще жена не мне. А даже бы была моей женой – мне не было бы дела, сколько ей лет. Но как-то уберегли же боги – спасибо, умер много позже, чем Кощей. Куда такое счастье?
Воднейшество нажрался.
Не знаю, что мы приготовили за брагу, но даже нечисть с неё может склеить ласты.
Теперь я опасаюсь пить. А Маре хоть бы что. Опять же – ну а что ей будет, если она уже?..
– Какой же дивной красоты прелестное творение нас посетило! – выдал Водяной ей. – Какие чудные глаза, какие ножки!
– Тебе башка твоя, смотрю, не дорога, – Воднейшество легонько обнял я за шею, пригибая к себе ближе. – Она жена Кощею.
– Ну и что? Ты думаешь, я побоюсь Кощея!?
Он пьяный вдрабадан.
– Воднейший – если что, то я тебя не знаю, – я посмотрел на Мару. Весела, плутовка. Задумала чего или дурачит нас обоих? А мне опять махаться с её мужем. И снова ни за что. Даже обидно. Было бы за дело.
Пришлось вытаскивать её из цепких лап Воднейшества.
– Тебе вообще по чину положено ли пить? – красавицу закидывая на спину, спросил я.
– Оставь меня, Алеша, я в печали, – сама же лишь устроилась удобнее. – Неси меня в кровать, хочу я сном забыться.
– Хочешь забыться? Забудешься легко. Давай только не у меня в постели.
Но и куда вообще-то мне её тащить? На Водяного никакой надежды. Кикимору не жалко. Но Кощей сравянет лес и реку и всё вокруг с землею из-за Мары. Счастливый брак, это смотрю, вообще не просто.
– И почему ж не у тебя? – вдруг спрашивает Мара. – Ты очень мил мне. Хоть пойму гуляку мужа. Ну чем я хуже?
– Хуже чем Кощей ты точно быть не можешь, – решил приободрить. Хотя когда ты нечисть, тут комплимент сомнителен. Пожалуй, всё зеркально. – Ты хуже во сто крат. Кощею до тебя далече.
– А ты хитёр, Алеша.
– На то я и Леший.
– Ну где ж мне спать прикажешь? – красавица спросила. Мы дошли, спустил её на землю.
– У меня свободных спальных мест не предусмотрено.
Хотел бы сам я спать в своей постели. Не с Марой же в обнимку? Мне пока дорого что есть во мне живого.
– Скажи, Алёша, неужели я тебе не люба?
– Ты мне подруга.
Она уткнулась носом мне в грудь и рассмеялась.
– За что же мне такой вот честный друг попался? Один разочек захотелось стать гулящей – и то не дали.
– Хорошая ты баба, хоть и жена Кощею.
– Ой ли?
Вокруг слетели листья. Загостилась…
Кощей вот, если явится, костлявый, услышит сразу:
“Жена твоя ко мне пусть больше не приходит,
Я чуть не поседел”.
Иль не выдавать подругу?..
Не помню, как я вытолкал её. Засунул в ступу и отправил восвояси. Мне всё ж таки пора бы в спячку. Землю покрыло снегом. То Мара загостилась.
Выпроводив Осень, пригласила Зиму.
Глава 12. Весна, капель и девичьи слёзы
Спал долго. Сон был тяжёлый. Было неспокойно. И нервничали звери, выли волки. Мне снились сны тревожные. В них лето и девица одна, что было странно. Но толком так не разобрал я, кто это?
Проснулся я под волчий вой. А в лесной чаще темень. Уж думал что зима, и с волка, что посмел будить меня, спущу я волчью шкуру.
Я выбрался. Узнал, что воет Вук.
Присел на брёвнышко, погладил волка морду. Спросил, чего он?
Волк грустит по Родьке. Так, значит, и зима прошла, а Родька не вернулся. А кто-нибудь вернулся? Никого!?
Дела, однако, плохи.
Тогда решил я Вука отправить на разведку. Уж кто-кто, а этот белый волк отыщет Родьку. А с ним и остальных.
Решивши так вот, я с волком попрощался, а самому пора пришла в лесу прибраться. Убрать упавшие от снежной тяжести деревья, ветки, разнять лосей, чтобы друг друга не поубивали. Птиц перелетных встретить. В лесу пока темно и снег, но на опушках, на полянках греет солнце. И кое-где уж оголилася земля. Из недр её по жилам, вверх по древу бежит сок берёзовый. Жизнь просыпается. И вместе с неё всяческая живность.
И эта живность хочет есть. И Леший, кстати, тоже. Проспал всю зиму. Очень я голодный.
Сначала решил проснуться и привести себя в порядок. Пошёл на речку искупаться. Пришлось ломать лёд. Вымывшись, оделся. Меня в этой воде купание обычно превращает в человека. Ну я пока не против. Пройдусь немного так, пока не занят делом. В обличье Лешего в голове гудит весь лес. А в теле человечьем поспокойнее.
Вернулся на полянку к своему дому. Смотрю, на той полянке Вук. Я подошёл, присел, по морде глажу волка.
– А ты чего здесь, Вук? Ты ж должен уж далёко быть отсюда.
“Привел тебе девицу, тебя искала” – ответил волк на своём языке мне.
– Какую ещё девицу? – не понял я.
“Да вон стоит, подходить боится” – волк мотнул мордою в сторону леска. Там девица, как есть, стояла.
– Ну выходи, коли пришла, – сказал я, поднимаясь. Как же это её волк привёл? Аль разумеет она язык лесного зверя?
Через мгновенье стало всё понятно.
– Гостята? А тебе чего? Вылечила мужа?
Она на месте замерла и сдвинуться боится.
– А ты… откуда знаешь моё имя? – прошептала, и ближе не пошла.
– Да подойди, я не кусаюсь, – я её маню рукою, она ни с места.
– Так ты ж сама назвалась, – напомнил ей я.
– То батюшке Лесному, а тебе нет, – снова шепчет. Тут я понял, что Лешего во мне и не признали. Ведь морда человечья, а рога вот чего-то ни на что не намекают ей?
– Я тоже слышал, – ей пока ответил. Не пошутить ли шутку? Но не евши совсем с девицами шутить мне неохота.
– Меня зовут Алёшей, живу здесь же. А ты ж хорошая хозяйка! Подсобишь мне? – и ей показываю на свои хоромы.
Она кивает и подходит ближе.
– Мне к Лешему есть дело.
– Очень срочное?
– Нужна вода целебная…
– Так в прошлый раз же дали.
– Уж кончилась, – потупилась и смотрит в землю.
– Кто-то помирает? – я расстроился, совсем без уважения селяне. Как будто здесь намазано им медом.
