Ивановскую. Все столпились вокруг, переглядываясь друг с другом и смотря на меня с опаской. Чего-чего, а такого исхода воображаемой битвы не мог ожидать никто.
Однако бабушка снова спасла меня. Видимо, она подсознательно почувствовала нечто неладное и пришла на большую перемену, чтобы навестить меня и занести еды. Интуиция не подводила её никогда – ни в каких жизненных ситуациях. Она тут же услышала мой исступленный мученический ор с другого конца школьной территории. Кто-то из учеников средних классов, гулявших рядом с местом происшествия, побежал пугать бабушку с криками «вашего там убили!»
Бабушка, не доверявшая надуманным тревогам других людей в критических ситуациях, живо отмахнулась от этого мальчика и со всех ног побежала вперёд. Боясь увидеть сама, что же могло случиться там. Но ведь побежала. Кто-то же должен был спасти её любимого внука, пока все вокруг пребывали в состоянии полнейшего оцепенения или же бесполезной паники.
Я лежал и продолжать вопить что есть от мочи – от боли, от обиды и от испуга. Все застыли и таращились на меня стеклянными глазами. Нависшее молчание резко прервала моя спасительница. Бабушка подбежала ко мне молниеносно, начав причитать и жалеть меня. Тот самый здоровяк, который случайно толкнул меня, стоял в ужасе и не мог даже пошелохнуться. Никто не сумел предвидеть, что всеобщая отработка «боевых» приёмов закончится именно так.
Сразу же после того, как всех загнали в класс перед началом уроков, мы с бабушкой неспешно пошли в школьную раздевалку, куда уже привели здоровяка, чтобы он извинился перед мной. Было видно, что он сам напуган не меньше моего и не хотел причинять никому зла. Бабушка сразу поняла его испуг, увидев выражение лица. Здоровяк зарёкся когда-либо ещё махать руками и ногами в моём присутствии. Я ответил ему, что не в обиде на него, и, по-прежнему оставаясь немного ошарашенным от произошедшего, неспешно побрёл с бабушкой домой.
У случившегося была хотя бы одна польза – удалось сбежать с последних уроков.
Я по-прежнему много болел, и кроме вылазок с «боевыми» товарищами на переменах, ничто не доставляло мне интереса и удовольствия в общеобразовательной тюрьме под милым названием «школа».
В одну из ночей, когда я совсем отчаялся и, видимо, уже подсознательно не хотел подниматься утром, меня охватила настоящая истерика, которую я поначалу никак не мог контролировать. Раньше со мной такого не случалось. В совсем раннем детстве я не то чтобы бы всегда оставался безупречным ребёнком, но – всё же – был более-менее спокойным и нескандальным. Теперь же нескончаемое давление довело меня до состояния абсолютного исступления, из которого, казалось, было не выбраться вовсе. Бабушка успокаивала меня и спрашивала, что мне так не нравится в школе. Я, сквозь слёзы и всхлипывания, пытался объяснить ей, что остаётся очень мало времени на игры и отдых. Что учиться заставляют слишком много и беспощадно. И по сей день считаю это чистой правдой, и я не шучу. Именно тогда, в полном отчаянии я произнёс знаменитую фразу, мгновенно ставшую крылатой в нашем узком семейном кругу: «Когда я вырасту, я взорву все школы!»
В тот самый миг, когда я яростно и бесконтрольно выкрикивал её откуда-то из гортани, то по-настоящему представлял, как пройдя все испытания и неудобства, взрослый я буду вершить правосудие над главной несправедливостью в жизни маленьких людей. Как я освобожу их от рабского труда, и школьники, не веря своему счастью, побегут домой, чтобы наконец начать играть вдоволь каждый день, снова и снова смакуя сладость той самой беззаботной жизни, уже почти забытой под гнётом ежедневной чеканки сознания.
Однако в то время я ещё не знал, что не бывает вечной безнадёги. Не знал, что мой путь ещё только начинается и что впоследствии мне предстоит сделать многое для того, чтобы почувствовать сладость победы, о которой я в тайне, сам того не осознавая, уже мечтал.
В тот самый день, когда мы с бабушкой вернулись из школы раньше, чем обычно – то есть, после «головной встряски» – я почувствовал, что со мной происходит нечто, выбивающее из привычной колеи. Подумать только! Я почти забыл о том, что проживаю случившиеся события своего детства уже во второй раз. Легкая беспамятность неслабо удивила меня. Я не мог понять, как я чуть ни потерял великую цель, ради которой и оказался здесь вновь. Чтобы удостовериться в том, что я не съехал с катушек, я начал рыться в школьном портфеле и с облегчением нащупал «Живые души» и телефон, мирно лежащий рядом. Эти два предмета всегда возвращали меня в привычную систему координат. Интуиция подсказывала мне, что я не просто так вспомнил о них.
Когда я открыл плей-лист, то увидел, что в нём появилась новая композиция, от которой так и веяло тайной. Мелодия под названием “Exploring Stanley” начинала будоражить всё привычно устоявшееся, заставляла усомниться в том, существую ли я вообще. Можно было ощутить преломления Света и Тьмы в то длинное мгновение, когда заиграла та самая музыка, будто бы лишающая пространство всяких границ и ориентиров.
Утром – вдруг задумавшись о вечном – я встал с большой кровати, на которой мы ютились втроём в нашей однушке, и пошёл на кухню – к бабушке, которая не спала уже давно. Когда я открыл дверь и ступил за порог маленькой комнаты, то, как ни странно, снова очутился на кровати – только уже в совершенно другой квартире.
IX
Всё так же играла таинственная музыка. По привычно ощутимой слабости я осознал, что болею. По-видимому, я сидел дома один. Бабушка, наверное, ушла в магазин. Думаю, можно и не говорить о том, что я никогда не терял времени даром. Несмотря на то, что в школе многие одноклассники с каждым моим новым отсутствием все больше относились ко мне как к отщепенцу, предложение побыть дома всегда воодушевляло меня. Я знал, что мне есть чем заняться, да и тем более— когда я оставался наедине с собой – то выпадал из всеобщего потока ежедневности, что очень радовало меня.
Что-то подсказывало мне, что всегда существуют способы обойти систему. Заболеть – как раз один из них. Не пойти туда, куда идут все. Ну разве это не прекрасно? Плевать, что подумают другие. Тогда я не был связан со школой почти ничем. Натянутые нити принуждения, стремящиеся выкинуть меня туда, оставались очень тонкими, что позволяло мне не беспокоиться об исходе событий. Таким способом я убегал от проблем, ещё не умея рассеивать страхи в своей голове. И когда я действительно оказывался далеко-далеко от трудностей, то наконец мог выдохнуть спокойно. И погрузиться в новые миры. Те самые миры игр, видеоигр и мультфильмов, которые я обожал.
Ещё с самого раннего детства мне думалось, что осмысливать происходящие в жизни события намного нужнее, чем ходить в школу. Конечно, я не мог рационально объяснить и доказать, почему же мне кажется так, но чувства и не нужно доказывать. Их нужно понимать, что мне всегда неплохо удавалось. Тогда ещё никто не успел испортить мне мировосприятие, и потому я не мог усомниться в своих ощущениях. А ведь обратное, к сожалению, происходит с людьми очень часто. Они перестают доверять самим себе из-за испорченного жизнепонимания. Случается самый страшный, но в то же время очень незаметный сбой, который впоследствии может кардинально изменить траекторию будущего. Словно на железнодорожных путях кто-то нарочно сдвинул рельсы не в ту сторону. И всё. После этого кажется, будто пути назад нет.
Однако всё же есть один способ, позволяющий вернуть всё на круги своя. Он заключается в том, чтобы не постыдиться преодолеть страх, навязанный вам кем-то другим, и, признав существование этой боязни, возвратиться на то самое место, где кто-то когда-то сдвинул вам рельсы. И сквозь алую боль повернуть рычаг в изначальную сторону. Если вкратце, именно это и сделал я, перед тем как начать писать книгу.
Вы можете спросить, почему я заговорил аллегориями и метафорами. С какой это стати вместо того, чтобы описывать новую квартиру, я рассказываю вам про какие-то железнодорожные пути? «Что это вообще за билеберда?» – вполне справедливо возмутится читатель, ждущий развития событий.
Уж простите, так на меня действует музыка из The Stanley Parable. Когда играет эта таинственная мелодия, очень сложно сосредоточиться на чём-то материальном. Мысли невольно уходят в сторону философских рассуждений.
Что ж, если нужна определённая «привязка» воспоминания к какому-либо месту, то её срочно нужно смастерить.
В новой квартире, где со времён моего второго-третьего класса бабушка живёт и по сей день, мне впервые удалось познакомиться с видеоигрой, не укладывающейся ни в какие устоявшиеся рамки. Её суть разрывала все шаблоны, навязанные современным обществом. А ведь всё началось с того, что как-то раз я случайно набрёл на один летсплей на YouTube. Хотя… Недаром говорят, что случайности не случайны.
Ещё с самого раннего детства мне чудилось, что за мной кто-то наблюдает. Даже когда я сидел дома и смотрел прохождение The Stanley Parable, только что вышедшей в 2013 году, со мной происходило нечто очень важное. Конечно, я не мог рационально объяснить и доказать, почему же мне кажется так, но ощущения и не нужно доказывать. Их нужно уметь осознавать, что мне всегда неплохо удавалось. Уже тогда, доверяясь некоему предчувствию или даже инстинкту, я понимал, что The Stanley Parable станет частью меня и войдет в ту самую историю, которую когда-то узнает Мир.
И вот – сейчас – когда я вернулся в это воспоминание – настал тот самый миг. Пора было осуществить план, предначертанный свыше. Я ощущал, как по телу бегут мурашки от значимости происходящего. В то время как я размышлял, слов на страницах книги становилось всё больше и больше, и та самая история, которая должна была быть рассказана, продолжала писаться. Сама. То есть, без моего физического участия. Меня охватило чувство искреннего волнения, поистине будоражащее сознание.
За мной действительно всегда кто-то наблюдает. Только не рассказчик, как в The Stanley Parable. Повествование веду я сам, полностью осознавая и к тому же – осмысливая этот процесс. Поэтому вариант раздвоения личности по канонам «Бойцовского клуба», к счастью, отпадает. Однако задаваться долгими мудрёными вопросами о неравнодушном наблюдателе вовсе не нужно. За мной, конечно же, присматривает Господь. И, представляете, я только совсем недавно узнал об этом чуде Света.
Теперь я ощущал чувство свободы, к которой стремятся все – в то же время совершенно не веря в то, что она существует. Поэтому многие и не могут её обрести. Этой житейской мудрости и научила меня игра The Stanley Parable, точь-в-точь транслируя уготованный ей Божий замысел. Чтобы сломать четвертую стену, нужно сначала осознать, что она вообще существует.
Когда я вдруг осмыслил новый подход к жизни – мне стало намного легче. А ещё меня охватило чувство тайны. Загадочность овеяла всё, что было вокруг, когда мне стало доступно то, чего не понимали другие. Я не привык скрывать что-то от семьи, но когда на меня впервые нахлынуло заветное осознание, подтвердившее моё предположение о неоднозначности реальности, я ощущал, что обмозгованное вряд ли можно будет обсудить с мамой или даже с бабушкой. История Стэнли не входила в их предопределенность. Она должна была войти только в мою. Поэтому я знал – объяснять что-либо – бессмысленно. Я просто стал расценивать всё, что творится вокруг, в ключе истории The Stanley Parable. Самостоятельно.
Я начал думать о том, что всё можно подвергнуть сомнению. Что на самом деле не существует никакого школьного расписания. Выходных и рабочих дней. Что всё это только модели в общем рутинном разуме людей. (Кстати говоря, такое понимание очень помогало мне на протяжении всех школьных лет. Когда ты развеиваешь тучу смешанного восприятия, становится намного спокойнее на душе, потому что суть происходящего открывается сполна). Теперь я осознавал, что во всём, что бы меня ни окружало, есть какая-то обратная сторона, скрывающаяся от обывательских глаз. Что школа, где я учился, всегда умалчивает нечто нечестное в своих стенах. Утаивает какие-то истинные мотивы, ради которых она функционирует… Что не просто так Тьма окутывает это место и что не просто так Свет старается оберегать меня. Я должен был выполнить своё предназначение, разгадав какую-то загадку, на которую невольно навела меня моя мама. Проучившись в этой школе всего три года, она провела время в счастливом неведении. Я, засланный судьбой сюда на более длинный срок, должен был расставить точки над всеми «i». Найти ключ к разгадке тайны, замаскированной так умело и существующей будто бы невзначай.
Вот какое невольное осознание пришло ко мне. Оно было явно ниспослано Господом. И как прикажете кому-нибудь такое рассказать? Тем более – когда я только во втором классе! Ведь примут же за сумасшедшего…
Однако я знал, что начинаю медленно подбираться к правде, к которой меня пока что умело старалась не подпускать Тьма. Но я понимал, что однажды всё-таки смогу сломить Её сильный натиск.
С того самого дня, как я посмотрел первую серию прохождения The Stanley Parable у Куплинова, я стал почти настоящим следователем, сам того не заметив.
Сначала мой детский ум пытливо пробовал переносить историю Стэнли на существующую реальность. Я так и ждал, что в один из дней – когда я приду в школу – все исчезнут невероятным образом, и уж тогда я начну пристально изучать пустынные коридоры школы, плотно окутанные Мраком. Однако расследование уже началось. С того самого дня, как я начал принимать идеи Господа, размышляя о том, в чём же заключается тайна.
Если бы я точь-в-точь повторил историю Стэнли, то оказался бы уже не собой, а тем самым Стэнли из игры. Но по Божьей воле меня назвали Андреем, и мне нужно было оставить на страницах этой книги свою историю. А для того, чтобы её оставить, требовалось для начала воплотить её в жизнь.
И потому из школы никто не исчезал. Я терпеливо учился или же сидел дома, зная, что когда-нибудь подвернётся тот самый день, когда я стану ближе к разгадке.
Бывало, что иногда я начинал отчаиваться. Неужели никакой тайны не существует, и я всё только напридумывал? Однако трезвость ясного чувства возвращала меня к действительности. Мне просто не хватало терпения.
А как же. Людям же всегда нужно (и я говорю без презрения), чтобы им быстро подали счастье и ответы на все вопросы. Лучше прямо сейчас – единовременно. Мы недооцениваем творческой силы Господа и порой просим у него то, что действительно должно случиться с нами, но по Его плану – намного или немного позже.
Хоть выдержка порой изрядно подводила меня, тайна продолжала подогревать интерес к происходящему и заставляла меня появляться в школе. Однако чем дольше я не получал ответов на вопросы, тем быстрее я вдруг начинал забывать о своей основной задаче, ради которой мне приходилось с утра находиться «в нужном месте в нужное время». Когда я вспоминал про строгий режим, неизмеримая тоска начинала точить меня изнутри. Но когда разум вновь возвращался ко мне, нутром я ощущал, что всё происходит правильно – так, как оно и должно быть.
И всё же я знал ещё слишком мало о школе, понимая, что рассчитывать на успех в разгадке её тайны объективно рано. Мне были известны только учителя начальных классов. А ещё я успел понять, что в здании, которое я посещал второй год подряд, существует два этажа.
Сама школа была небольшой, но, как мне предчувствовалось, ключом к разгадке должны были стать не помещения, а некоторые учителя, всегда недоговаривавшие чего-то главного. Не то чтобы они мало говорили – вовсе нет. Некоторые даже очень много. Но не у всех из них была чиста совесть. Время от времени веяло мимолетной Тьмой, что я сразу же ощущал. Преподаватели, портившие общую ауру, точно обитали в школе. Но с ними я пока что не встретился, и это меня очень огорчало.
И куда улетучился боязливый я? По-видимому, ради разгадки заветной тайны, я стал готов идти трудностям навстречу. Не ко всем, конечно же. Но хотя бы к некоторым.
***
А вообще – я снова близился к тому, чтобы погрузиться в глубокое отчаяние из-за ситуации в классе. К тому же – если говорить про топографические неудобства – то меня изрядно возмущало, что добираться до школы от новой квартиры стало намного труднее. Теперь с утра приходилось ехать (самое меньшее) двадцать минут на маршрутке, в то время как раньше мы с бабушкой доходили до неё пешком минут за десять.
Конечно, бабушка никогда не подводила меня и по-прежнему помогала во всём – например, в подготовке уроков и собирании рюкзака. А ещё участвовала в отважных вылазках до школы. Градус её героизма зимой проявлялся особенным образом. Она бегала ко мне в минус двадцать или даже в минус двадцать пять! Днём бабушка приносила забытые учебники и тетрадки, ведь я был всё так же рассеян.
На фоне тёмной повседневности подвиги бабушки сияли в царстве меланхолии, однако в общем и целом мои дела всё равно ухудшались. Бойкот сделался ещё сильнее, а из-за него я стал ещё слабее и неувереннее. Мои «боевые» товарищи, с которыми мы привыкли проводить время на переменах, стали уходить из школы один за другим, потому что не могли потянуть высокую оплату (напомню, что школа была частной). А один из них и вовсе перешел в общеобразовательную тюрьму по соседству из-за несчастного случая. Тот здоровяк, что однажды «неспециально» задел меня, ещё по-доброму со мной обошёлся. Егору (так звали моего приятеля) повезло намного меньше. Когда он стоял на воротах, ему сломало руку сильнейшим ударом мяча. Бил, конечно же, ранее упомянутый здоровяк.
Я и раньше-то побаивался приближаться к футбольному полю; понимал, что не выдержу темпа, в котором бегали мои ровесники. А уж после этого несчастного случая – совсем зарёкся.
Получалось так, что я – с детства стремившийся к общению и обожающий дружить – снова остался без поддержки. Можно сказать, что мне не везло, и вроде тут ничего не попишешь. Однако ведь в жизни везёт и не везёт не просто так. У каждого счастливого и несчастливого исхода есть своё жизненное поучение. Спустя годы, я понял, что мой урок состоял в том, чтобы стать целостной личностью, никак не зависящей напрямую от мнения окружающих. Мне было нельзя всегда опираться на друзей – в надежде, что они помогут в любой сложной ситуации. Мне было можно полагаться только на себя, ощущая, что у меня есть неиссякаемая внутренняя сила. Я пришел к этой истине, но только совсем недавно – когда начал путешествие по воспоминаниям.
Тогда же – в годы своего детства – я попросту не был готов понять и принять её. Не мог, потому что сознание только ещё ступало на долгий путь к Богу.
В то время я думал, что на Свете не может быть ничего приятнее и полезнее, чем найти друга в окружающем меня Мраке. Такого друга, на которого я действительно мог положиться. Невероятно, но – по всей видимости – моё желание было настолько сильно, что Бог услышал мои мольбы. Как я понимаю сейчас, Господь сжалился надо мной, решив, что мне нужно дать передышку для того, чтобы я совсем не отчаялся. Он устроил мне встречу, в которой я очень нуждался.
Ну а пока – в этом воспоминании – она ещё не случилась. Мы с бабушкой стояли на остановке. Я сел на лавку – под козырёк, отбрасывающий островок тени в это безмолвное серое зимнее утро. Только моторы машин будоражили застывший воздух.
В кармане я внезапно нащупал вовремя материализовавшийся телефон и открыл плей-лист, в то же время торопливо расстегивая портфель, чтобы убедиться в том, что «Живые души» на месте. Осознание того, что прошлое останется прошлым на страницах моей книги, а я – пойду вперёд, грело меня изнутри.
Песня Eminem’а “Rock Bottom” заиграла тогда, когда бабушка торопливо дернула меня за рукав и сказала: «Андрюха, бежим, вон маршрутка пришла!»
Я спешно двинулся вдогонку, и после того, как шагнул внутрь ГАЗели, что была набита битком, очутился уже вовсе не в утренней маршрутке. Я вновь оказался там, где кромешная Тьма окутала всё. Однако светлое пятно, появившееся из неоткуда, искрилось так ярко, что переливавшиеся краски смешивались в нечто прекрасное и завораживающее…
X
Как только я вновь почувствовал под ногами твердую почву, то интуитивно понял, в каком воспоминании мне доведется пребывать. Энергия Света весьма ясно ощущалась посреди окутавшей её Тьмы. Такое соотношение сил могло намекать лишь на один факт – мне предстоит встретиться с родственной душой. Однако обо всём по порядку.
Ещё с младенчества я усвоил важный урок. Никто не любит путаницы во взаимоотношениях, а уж особенно – дети. Чтобы знакомиться со сверстниками я всегда использовал один и тот же приём, который никогда меня не подводил. Звучал он очень просто: «Привет, меня зовут Андрей, а тебя как? Давай дружить». Да – прямо так – в лоб, без особых разъяснений. А что? Срабатывало ведь.
Вот и конкретно тот случай, что мне предстояло увидеть вновь, не стал исключением. Однако мои слова, произнесенные в миг встречи, по факту уже не имели никакой силы. Сама дружба была давно предначертана Богом; предрешена Мирозданием. Я и Максим – мой новый товарищ – оказались в нужное время в нужном месте. Сейчас расскажу почему.
Мы оба были выброшены за условную черту общества «нормальных». В основном нас никто не принимал в классе. У него были свои странности, у меня – свои. Однако если со мной жестоко обходились из-за хитросплетений Феликса, то Максиму не везло из-за его лишнего веса.
Многие драчуны остерегались моего друга из-за внушительного телосложения, а противные девчонки, пользуясь стереотипом о «слабых» и «беззащитных» представительницах женского пола, избрали его грушей для битья, зная что Максим не сможет дать им сдачи. Они видели в нём огромного, беззащитного младенца и пытались замучить его до смерти. До сих пор не могу понять, чего тогда не хватало в жизни этим мигерам. Они избрали себе жертву для глупых игр и насмешек, начав постоянно терроризировать моего друга. Если я был вынужден терпеть бойкот и пассивный буллинг, то Максиму же, напротив, доставалось по-полной.
Маленькие вредины нападали на него толпой, самое меньшее – втроём, и начинали щекотать или тыкать его – то в живот, то в шею. Максим вопил завывающим голосом и пытался уйти в сторону от мучительного натиска, но узурпаторши часто загоняли его в угол. Они пользовались тем, что у моего друга уже с детства было хоть какое-то представление о чести, и он не хотел даже малейшим образом отвечать на постоянные провокации. Я в свою очередь тоже понимал, что драться с девочками вроде как нельзя – и не знал, как помочь другу. Я только и мог, что кричать – одновременно грозно и умоляюще: «Отойдите от него!» Но отчаянные восклицания, конечно же, не помогали.
Обычно Максима спасал звонок на урок, будто бы раздававшийся с небес. Тогда мой друг и я с облегчением выдыхали, и вдвоём – абсолютно без энтузиазма – плелись на занятия.
Повторюсь – в драках с мальчишками Максим не уступал никому, потому что от природы был крупным и сильным. Но вот девочки доводили его до белого каления, принимая его душевную доброту за слабость. Тогда мой друг злился, но в то же время понимал, что не может ответить ровно ничем. Так продолжаться долго не могло. Когда Тьма в любых своих проявлениях окутывает одного человека или группу людей, то обязательно начинает происходить нечто нехорошее. По своей природе Тьма капризна, и ей свойственно разрушать пространство и менять устоявшийся порядок.
Поэтому однажды – в очередной стычке Максима с маленькими мучительницами – случилось непредвиденное.
Враждебно настроенная группа вновь окружила моего друга, готовясь к атаке, и вскоре начала жалить большого, вынужденно бездействующего Максима острыми тонкими пальцами. Он снова взвыл от боли, и попытался вырваться из оцепления. Его не пускали. Я стоял, в очередной раз наблюдая за тем, как над моим товарищем бессердечно издевались, и не мог ничего сделать.
Тем временем Максиму стало невыносимо щекотно. Больше терпеть он не мог. Просто физически. Чтобы хоть на секунду освободиться от беспрерывного смеха, вырывающегося из груди, и глотнуть затхлого школьного воздуха, мой друг попытался оттолкнуть одну из наглых девчонок. Но тут-то и случилась та самая неприятность, о которой я уже упоминал.
Максим нечаянно задел то ли глаз, то ли нос атакующей. Опять же – он сделал это вовсе не со злым умыслом. Он всего лишь наконец обозначил свои личные границы.
И как же противно и бездушно повела себя та «пострадавшая» высокомерная змея. Тут же начав изображать, что она смертельно ранена, девчонка прервала своё нападение капризным видом. Максим, смотря на неё в ужасе, стремительно начал извиняться. Хулиганка промычала что-то неприличное в ответ и стала делать вид, что сейчас упадёт в обморок прямо на месте. Подруги «обиженной» мгновенно растрезвонили о произошедшем учителям. Начались разборки. Я попытался доказать, что девчонка виновата сама, но меня, разумеется, никто слушать не стал.
Хамская дамочка нащебетала с три короба своим родителям, и вскоре – через несколько дней после инцидента – Максима вызвали к директору. Там он попытался оправдать изначально невинного себя, но ему, конечно же, никто не поверил.
Одного понять не могу. За что с некоторыми хорошими людьми порой случаются такие вселенские несправедливости? Человек же ведь сам прекрасно понимает, что его вины нет ни в чём; что его совесть чиста.
Мироздание будто бы отказалось помогать моему другу. Хотя, не стоит забывать о том, что задуманное Богом – безупречно.
В каждом событии надо научиться видеть урок. Возможно, в будущем Максиму предстояло проделать душевную работу и осознать, что ему надо научиться сразу брать опасно направленные ситуации под контроль, не давая им развиваться. Однако – чего уж и говорить – тогда мы с моим другом могли нащупать Божий замысел только интуитивно. Доморощенные дети, ограждённые от проявлений Тьмы – только-только обнаружили, что Мир бывает враждебным… Но нельзя винить в этом Господа. Он передает своё послание неустанно, но только через тех, кто окружает человека. Создатель не виноват в том, что нас с Максимом встретила такая жестокая среда обитания.
Кстати говоря, мы с моим новым другом были похожи не только в том, что нас отказывалось принимать общество. Большую роль в воспитании нас сыграли бабушки.
Максима учила жизни Рита, а меня – Гульчачак. Имя моей бабушки в переводе с татарского означает «прекрасный цветок». Лучше назвать свою дочь мои прадед и прабабушка – то есть Дау Ати и Дау Ани – точно не могли, потому что ещё с малых лет я понимал – моя бабушка – и есть одно чистое проявление неземной красоты. Как душевной, так и внешней. Однако история о том, как имя «Гульчачак» стало отражением бабушкиной сути, на самом деле весьма забавная.
Моя прабабушка, которая до сих пора жива и отлично чувствует себя в возрасте девяносто четырёх лет, в ранней молодости хотела назвать свою дочь Джульеттой. Вам, сейчас, наверное, неописуемо смешно, как и было мне, когда я впервые услышал эту наивно-добрую правду от бабушки.
Начитавшись Шекспира и (как сказала бабушка) «наромантичничавшись», Дау Ани не могла найти более подходящего имени для первой девочки в семье.
Однако у Максута – то есть, моего прадеда – напрочь вылетело из головы навороченное иностранное имя, пока он шёл до ЗАГСа, хотя главную идею жены он всё же уловил. Дау Ати интуитивно понимал, что в виду имелось нечто несомненно красивое и очаровательное. Осознав, что ему уже не под силу вспомнить забытое, Максут решился придумать изящное имя, сохраняющее главную мысль жены.
Когда его спросили, как молодые и счастливые родители назовут девочку, мой прадед не мог вымолвить ничего, кроме как: «Гульчачак». Это имя будто бы само сошло с его уст, потому что его уготовила судьба.
Теперь, когда мне на ум пришёл этот искренне рассмешивший меня пересказ событий древности, захотелось поведать вам ещё и о том, как бабушку могли бы звать в татарской деревне, если бы замысел Дау Ани осуществился.
Хоть история и не терпит сослагательных наклонений, иногда просто очень приятно пофантазировать на определённую тему, чтобы приподнять себе настроение. Собственно говоря, однажды я и бабушка так и сделали.
Как-то раз, сидя на кухне тёмным зимним вечером, мы вспомнили ранее упомянутую историю о забытом имени и стали рассуждать о том, как счастливо живёт бабушка, спокойно оставаясь Гульчачак. Если бы её звали Джульеттой, то, по крайней мере, в детстве у неё появилось бы много больше трудностей и неприятностей. Во-первых, высмеяли бы чуждое татарам итальянское имя, а во-вторых, стали бы некрасиво коверкать его, по-просту называя бабушку «Джулёй». Когда я услышал эту догадку, то снова рассмеялся от души – как тогда, когда бабушка впервые рассказывала мне ту самую историю о том, как Дау Ати ходил в ЗАГС.
На самом деле только такие добрые беседы и спасали меня от неизмеримо-обидной тоски, охватывающей меня от осознания своей беспомощности в общении со сверстниками в школе. Правда – нужно сделать ремарку. Со сверстниками, оставшимися после катаклизмов, абсолютно неадекватными и вытеснившими всех, кто не подходил под их лекало. Однако тогда я не понимал своего случайного несчастья. Разумеется, хотелось быть признанным. Хоть кем-то. Благодаря бабушке моя вера в себя не угасала. Свет продолжал искрить возможными успехами в учёбе, продолжение которых открывалось для меня после ещё одного разговора по душам.
А вообще – если возвращаться к курьёзным историям с именем бабушки – то их неисчерпаемо много. Несмотря на красоту этимологии слова «Гульчачак», никто почему-то почти не может запомнить, как правильно его произносить. Совершенно разные люди от мала до велика нарекали бабушку за всю её длинную, насыщенную жизнь и «Гулиёй», и «Гуль-Чак-Чаком», и «Гульчанаком», и «Гульчатаем», и даже «Гульчачнёй Максутуровной»!
Ну да ладно. Бабушка никогда не держит ни на кого зла и не затаивает обид. Не такой она человек. К тому же, вряд ли она вообще бы стала обижаться на то, как люди ошибаются, когда произносят её имя. Чего же тут обидного? Можно только по-доброму посмеяться.
Если вернуться к основной мысли, предшествующей рассказам о происхождении имени очень значимого для меня человека, то можно смело сказать, что бабушки растили нас с Максимом чуть ли не с пелёнок. Поэтому и в школу за моего товарища пошли вступаться не родители, а не кто иная, как Рита.
У неё была особенная манера речи. Когда она говорила, в её голосе всегда будто бы звучала нота недовольства. Рита никогда не пренебрегала нецензурными выражениями и умела в нужный миг лихо пользоваться ими. Готова была порвать за Максима глотку любому. Кто бы ни напал на её горячо любимого «пельменя» – она всегда оставалась наготове.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70251442&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
