Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений
Фридрих Хеер
Выдающийся австрийский историк Ф. Хеер на страницах своей книги представляет захватывающую панораму жизни средневековой Европы – периода, который ошибочно называют Темными веками. Историк не обходит вниманием важнейшие события эпохи: ожесточенные войны, в ходе которых формировались границы национальных государств, Крестовые походы, противостояние Востока и Запада, однако его взгляд, зачастую провокационный, направлен на человека, повседневную и интеллектуальную жизнь средневекового общества. Автор рассказывает о тех глубоких переменах, которые происходили в XII—XIV вв. в области науки и изобразительного искусства, о появлении новых университетов, расцвете готической архитектуры, новой волне интереса к литературе, а также о положении женщин и отношениях между сословиями.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Фридрих Хеер
Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений
FRIEDRICH HEER
THE MEDIEVAL WORLD
EUROPE,
1100–1350
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2024
© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2024
Предисловие
Все, кто пишет о Европе в качестве стороннего наблюдателя, бывают наиболее объективны. Некий отстраненный взгляд возможен для англичан, которые со времен раннего Средневековья привыкли думать о своей стране как об alter orbis, мире в себе, отличном от континентальной Европы. Автор этого краткого обзора европейской цивилизации в период времени с 1100 по 1350 г. не имел подобного преимущества. Это книга, написанная европейцем, уроженцем Центральной Европы, в которой сохранилось многое из средневекового наследия, и это, возможно, мешало автору в работе.
Но еще более трудной задачей было описать важные исторические события иногда с помощью всего лишь одной-единственной фразы. Таким образом, многие проблемы и спорные вопросы в некоторых областях исторического знания остались вне рамок исследования. Жертвой чего стали не только известные исторические деятели, такие как Уильям Оккам, но и такие важные темы, как отличия в статусе крестьянства в различные периоды Средневековья. Пришлось опустить тривиальные на первый взгляд, но фактически имеющие большое значение подробности. Вследствие ограниченности места важные аспекты повествования подверглись сокращению. Портреты исторических деятелей были даны в общих чертах, при этом была предпринята попытка обрисовать их ярко и образно. Необходимо было также иметь в виду, что представления о подлинной жизни в Средние века, не говоря уже о гипотезах историков, полны противоречий.
Автор смеет надеяться, что эта небольшая книга, несмотря на все ее недостатки, побудит читателя заняться исследованием спорных вопросов цивилизации Средневековья, которые в книге преднамеренно представлены в провокационной форме. В сущности, это «открытая» книга; ее целью является подвести читателя к работам других писателей и ученых, которые по-разному освещают поднятые большие проблемы. Если читателя заинтересует история Средних веков, основная цель автора будет достигнута.
Глава 1
Европа в 1100–1350 гг
Современное европейское общество, как Западной, так и Восточной Европы, во многом продолжает опираться на свое средневековое наследие. История – это настоящее, и настоящее – это история. Если мы более внимательно посмотрим на кризисы и катастрофы, надежды и страхи нашего сегодняшнего дня, осознаем мы это или нет, но нас волнуют события, которые, прямо или опосредованно, имеют начало в высоком Средневековье.
В этот период в Европе произошли перемены, имевшие далекоидущие последствия. «Открытый» и бурно развивавшийся в XII в. континент к середине XIV столетия превратился в «закрытый». Сформировалась Европа со своими внутренними и внешними границами, в которой народы, государства и церкви уже вошли в бескомпромиссную и зачастую враждебную конфронтацию друг с другом. Такое положение сохранялось по крайней мере до середины XIX столетия и даже до XX в.
Границы Европы в XII–XIII вв., позднее ставшие барьерами, железным занавесом, разделившим ее на отдельные миры, были все еще открыты, даже изменчивы. Существовали открытые границы и на восточной оконечности Европы. Вплоть до монгольского нашествия и Четвертого крестового похода (1204) Русь ничто не отделяло от Запада; ее связывали с Западной Европой, и в частности с Германией, торговые и экономические отношения и аристократические браки. В XI–XII вв. международный торговый путь, шедший из Скандинавии в Византию, пролегал через Русь, через Великий Новгород. Великолепное произведение искусства XII в. – бронзовые Магдебургские врата Новгородского кафедрального собора Святой Софии, которые создал неизвестный немецкий мастер, являются свидетельством этих связей.
Русь, пока оставалась открытой, была мостом, перекинутым через европейские границы, в частности между Византией и Римом, между церквями Востока и Запада. Обособленность Рима от Византии имела столь же давнюю историю, как и противостояние католиков и православных греков. Эти церкви находились в конфронтации друг с другом, подобно тому как пророки Ветхого Завета сталкиваются лицом к лицу с апостолами Нового Завета на фасадах средневековых соборов. Соперничество в церковных делах между Римом, столицей папства, и Константинополем, городом императора Константина, канонизированного православной церковью в лике равноапостольного, с начала VIII в. все более обострялось. Византия, то есть Восточная Римская империя, и ее православная церковь с крайней подозрительностью относилась к недавно образовавшейся Франкской империи и той поддержке, что она получила от папства. Что обеспечивало баланс их интересов, так это задача обращения в христианство стран Восточной Европы. Та из сторон, которая сможет достичь успехов в этом деле, и будет оказывать решающее влияние на их политику, общественные взаимоотношения и культуру.
Несмотря на то что в XI в. произошло разделение вселенской церкви на Римско-католическую и Православную, «открытая» Европа XII в. все еще задавала тон дружественному сотрудничеству, о чем убедительно свидетельствует искусство Западной Европы. Окончательный разрыв между восточной Православной и Католической церквями наступил после Четвертого крестового похода. Сразу же началось противостояние Восточной и Западной Европы, продолжавшееся на протяжении последующих семи веков. Один только вид франкских воинов («варваров», «разбойников», «поджигателей войны», как их обычно называли), пошедших в поход в Святую землю во главе со своими князьями и епископами, вызывал проклятия у византийцев, людей высокой культуры, как клириков, так и мирян, и приводил их в отчаяние. Византийцам казалось, что у франков была одна цель – уничтожение величайших шедевров культуры и политической мысли общемирового значения. Они были врагами великой империи ромеев, этого замечательного многонационального государства, которому удавалось столь длительное время отражать многочисленные вражеские нашествия.
«Открытая» Европа XII и начала XIII столетия имела также границу с исламом, которая тоже была изменчивой. В Испании шла война; это означало, что две аристократические культуры находились в состоянии постоянной вражды. Но даже в такой обстановке продолжали существовать старые дружественные связи и завязывались новые. Браки заключались между представителями испанских христианских и исламских семей, и даже Сид Кампеадор, величайший испанский герой в войне с мусульманами, подвиги которого прославляются в национальном эпосе, большую часть жизни провел на службе исламских правителей.
Все это объясняет стремление к познанию богатой культуры ислама, которая неудержимо влекла к себе европейцев. В основе этой сокровищницы знаний лежало богатейшее наследие философской мысли Древней Греции, преумноженное многочисленными комментариями и толкованиями исламских ученых Ближнего Востока и Средиземноморья, учителями и наставниками обширной и процветавшей «империи знаний», которая протянулась от Персии и Самарканда, через Багдад и Салерно, вплоть до Толедо. Арабские (и еврейские) переводчики и комментаторы помогли познакомить Запад с философским и научным наследием Платона и Аристотеля, трудами их учеников и последователей. Не только в Испании, но также в Южной Франции, на Сицилии и в Южной Италии были люди, которые приветствовали эти контакты и поддерживали связи с миром ислама.
Поскольку в XII в. внешние границы Европы были открыты, естественно, внутри ее все общественные процессы развивались свободно. Это касалось как образования, которое было либеральным, так и народного благочестия, принимавшего различные формы; да и сама церковь продолжала сохранять открытость. Обучение наукам становилось все более фундаментальным. В школы, открывавшиеся при кафедральных соборах Франции и Германии, и в городские школы в Италии поступало все больше юных учеников, которые отличались пытливостью ума и новым, непредвзятым взглядом на мир. Культура, носителями которой они становились, имела много черт, унаследованных из языческой древности и от нехристианского Востока. Платоники, натурфилософы, поэты и теоретики ars amandi (искусства куртуазной любви) XII в. были предшественниками итальянского Возрождения XV–XVI вв. И когда в XVI–XVII вв. закладывались основы современного научного знания, ученые-естествоиспытатели и философы (Николай Кузанский, Лейбниц, Галилей, Исаак Ньютон, Бойль и Локк) постоянно оглядывались назад, заимствуя научный опыт «открытой» Европы XII – начала XIII в.
Явно предвзятое мнение – смотреть на все Средневековье как на темные века, которое основывается на банальном утверждении, что средневековый мыслитель был ограниченным человеком, находившимся под влиянием фанатичного духовенства, спеленутым в смирительную рубашку застывших религиозных догматов. Действительность дает нам совершенно иную картину. Понятно, что ни одно столетие Средневековья (как и наше время) не было полностью свободно от нетерпимости. Всегда существовали люди, не воспринимавшие нонконформистские взгляды; люди с ограниченным кругозором, опасавшиеся всего нового. Однако для правильной оценки реальной действительности XII – начала XIII столетия и открывавшихся тогда перспектив необходимо понять, что и набожный простой народ, и духовная элита общества обоюдно были готовы принять, со всем присущим им здравым простодушием, истинную «католическую» веру. Только с приходом сторонников пуризма она была подвергнута анализу, когда были выделены ее отдельные компоненты и изолированы друг от друга и между ними была вырыта глубокая пропасть. Открытая религиозная вера раннего Средневековья была плодотворным смешением различных ее составляющих, заимствованных из дохристианских «языческих» народных верований и других религий, христианских по духу. Эта была религия народных масс, а также в некоторых случаях господствовавших классов и выдающихся исторических деятелей. Она успешно сосуществовала с открытой культурой в лоне такой же свободной церкви, проявляя себя в такой форме, которая позднее вызовет неприятие людей века Реформации и Контрреформации.
«Открытая» церковь «открытого» XII столетия признавала свободы, о которых не могли даже помыслить представители более поздних поколений. Это была «живая» церковь; это определение равным образом относилось и к ней самой, и к ее членам – оптимистичным, ярким личностям, уважавшим чужое мнение и способным договариваться. Таинства еще не подверглись строгому определению и не были сведены к семи, а месса не получила окончательного оформления. Многие положения веры еще не стали догматами; в XIII в. их продолжали обсуждать теологи, и лишь окончательно они были утверждены на Тридентском соборе в XVI столетии. Только в середине XII в. церковь стала пониматься как реальный субъект. Вплоть до этого времени люди мыслили в понятиях раннего христианства; ни один автор не писал теологических или религиозно-политических трактатов о церкви (слово «церковь» означало здание или Дом Бога) и не возникало никаких богословских споров. Отважный Абеляр заговорил о теологии в ее современном смысле. Это был его термин и его концепция европейской теологии. Слова «церковь» старались избегать из-за возникавшей при этом ассоциации с языческой Античностью; все осознавали реальные опасности, могущие возникнуть в случае принятия этого понятия. Господствовало убеждение, что попытки «понять» Бога, заключить Его в жесткие рамки теологии являлось некой разновидностью искушения. Богословские диспуты в этой ранней «открытой» Европе были перенесены в религиозные мистерии, которым были присущи благоговейное отношение к богословским вопросам, осознанное умолчание и Божественная любовь. Вера, как все сверхреальное, могла только переживаться и никогда не укладывалась в определения.
«Открытая» церковь изначальной Европы была живым союзом Небесного и Земного; материи и духа; жизни и смерти; тела и души; прошлого, настоящего и будущего. Действительность была цельной, не было пропасти между тварным миром и искупленным человечеством; все люди были одной крови – от первого человека до последнего, все были насельниками одной и той же земли, сквозь естественный, природный лик которой временами проступали «сверхъестественные» черты. Служившие в этой «открытой» церкви епископы и рядовые священники обладали тем самым редким искусством savoir vivre, иначе говоря, умением жить полнокровной жизнью. Они были независимы во взаимоотношениях друг с другом, которые временами становились то дружественными, то неприязненными, но не враждебными. Рим был где-то там, далеко, и потому часто непосредственным духовным наставником человека становился местный епископ или аббат.
Государственные границы некоторых стран все еще оставались открытыми. Протяженная граница между Францией и Германией в Европе, источник повышенной напряженности в течение нескольких столетий, даже еще не была окончательно обозначена. Для владений крупных сеньоров была характерна чересполосица; многие магнаты получали фьефы и земельные поместья в дар, как от французского монарха, так и от германского императора. В Священной Римской империи Италия только начинала отстаивать свои государственные интересы после того, как создала независимую от империи церковную организацию в 1122 г. в результате заключения Вормсского конкордата. Восточные границы Европы все еще не были определены. Немецкие колонисты и местная восточноевропейская аристократия (славянская, польская, прусская, литовская и венгерская) способствовала сближению Восточной Европы с Западной, которые стали на время единым целым. Тем не менее продолжилась экспансия на Восток в Прибалтийские земли; в начале XIII в. самыми западными точками ее проникновения стали города Рига, Ревель и Дерпт. Первыми, кто начал последовательно укреплять границы в целях обороны от уэльсцев и ирландцев, а впоследствии от шотландцев, были Плантагенеты, правители Англии. Но даже через эти границы люди могли свободно переходить в обоих направлениях, особенно начиная с того времени, когда установились тесные родственные связи между аристократическими семействами с обеих сторон границы.
«Открытая» Европа имела также свою «открытую» аристократию, которая сформировалась к началу XII в. Господствующее положение норманнской аристократии, боковые ветви которой пустили корни во Франции, на Сицилии и в Англии, стало наглядным примером нараставшей тенденции формирования «закрытой касты», резко отделенной от подвластных ей крестьян и от свободных и несвободных горожан. В дальнейшем, в XII в., аристократия все больше превращалась в привилегированное сословие. Однако в XII–XIII вв. в Священной Римской империи социальные барьеры все еще не стали непреодолимыми. Свидетельства этого имеются в различных областях Европы, где дворяне, как правило, жили в поместьях, тесно соприкасаясь с крестьянами, в социальном отношении стоявшими ниже их. При этом дворянское сословие могло пополняться за счет представителей низших социальных слоев. Эволюция английского правящего класса со времен Норманнского завоевания обязана мудрой политике норманнов; первоначальная небольшая группа правителей смогла сохранить свою идентичность, хотя они и принимали в свои ряды способных и удачливых выходцев из местных низших классов, которые приобрели известность в церкви и государстве. В дальнейшем они получили пополнение со стороны богатых патрицианских семейств Лондона.
Существовала не только «открытая» аристократия, но также и «открытое» священство. В XII в. большинство клириков было открыто миру, своим людям и пастве. Имелось совсем незначительное число барьеров между членами общества, которые со временем только множились и в итоге окончательно разделили клириков и народ. Церковь начиная с XIII в. все больше превращалась в жреческое и бюрократическое учреждение, со схоластическим, по сути, учением. Однако в XII столетии даже высшее духовенство говорило на одном языке со своим народом, разделяло его веру и суеверия, тесно общалось с ним не только во время празднеств и торжеств, но и в повседневной жизни. Несмотря на то что правители церкви все больше перенимали обычаи аристократов, религиозная жизнь вошла в привычное русло после реформаторских движений XI – начала XII столетия. В это время возвысились люди из низших слоев общества и зачастую с темным прошлым, которые заняли самые высокие посты в церкви и государстве.
Но уже в конце XII столетия появилось еще пока неявное предчувствие грядущих перемен, которые в будущем прямиком приведут в «закрытую» Европу XIII–XIV вв. Все эти события, можно сказать, предзнаменуют Европу наших дней. Но прежде чем остановиться на этих трагических событиях, стоит обратить внимание на сохранившиеся до конца этого позднего периода ценности, выношенные в чреве еще той, первоначальной «открытой» Европы и дарованные ей миру. Речь идет о буйной чувственности Чосера и Шекспира, о широте мировоззренческих взглядов таких христианских гуманистов, как Томас Мор и его собрат Эразм Роттердамский. Можно даже говорить об особенном образе жизни, сложившемся благодаря удачному сочетанию как в жизни индивида, так и в жизни общества часто противоречивых и конфликтующих между собой факторов (что было особенно характерно для Англии, но не чуждо и континентальной Европе). Итак, описывая Европу XIII–XIV вв. как «закрытую», следует прежде всего понять, что называть ее так является неким упрощением. Этот «закрытый» континент в значительной степени еще сохранял «открытый» характер ранней Европы XII в.; именно конфликты XI–XII вв. подготовили почву для будущих разделов.
Здесь следует привести несколько широко известных фактов, чтобы проиллюстрировать растущую внутреннюю и внешнюю изоляцию Европы в 1200–1350 гг. Монгольское нашествие на века отрезало Россию от Европы; это разделение во многих аспектах продолжает существовать и поныне. Захват крестоносцами Константинополя и основание крестоносных государств на территории Византии неизбежно привело к обособлению Востока от Запада, разделу христианства на православную и римско-католическую сферы влияния. Существование в Испании небольших арабо-мавританских государств и появление новой мусульманской силы – турок, угрожавших Балканам и Средиземноморью, имело своим следствием установление непреодолимых границ между европейским христианством и исламом. Три могучие и взаимовлияющие культуры, представлявшие западный мир христианства, Византию и ислам, все больше и больше отдалялись друг от друга. И это несмотря на тот факт, что первоначально они имели много общего и поддерживали между собой разнообразные связи в начальный период Средневековья. Теперь все эти три образования вознамерились вернуться к тому состоянию, которое принято считать типично «средневековым», – они превратились в закрытые сообщества, создав свои отдельные миры.
Этой растущей внешней изоляции сопутствовали происходившие в европейском обществе процессы резкого размежевания основных общественных институтов. Две крупнейшие мировые силы раннего Средневековья – папство и Священная Римская империя, став соперниками, открыто обличали друг друга. Папству удалось сломить империю, но оно не устояло перед французской монархией, своим бывшим самым верным союзником. Образовавшиеся в позднем Средневековье национальные государства держали свои церкви и епископат на коротком поводке; эти церкви стали прототипом церквей, за создание которых выступал швейцарский врач и богослов Томас Эрастус.
Возникновение национального государства – необычайно сложный феномен. Обращает на себя внимание прежде всего его религиозно-политический аспект. Виклиф и Гус стоят на самой границе рассматриваемого нами периода. Религиозный переворот был неразрывно связан с расцветом национальных языков и национальных литератур. Люди искали и обретали внутреннюю силу в родном языке. Только в национальном языке можно было найти адекватные слова для описания холмов и долин, родного для сердца и ума пейзажа, создать песни, в которых выражались человеческие надежды и страхи и, не в последнюю очередь, звучал боевой клич.
Латынь, язык церкви и имевших духовное образование ученых людей, теперь перестала быть универсальным языком Европы. Она осталась языком университетов и правящей элиты церкви и государства; и она сохранилась в некоторых областях Германии и Восточной Европы вплоть до XVIII и даже XIX в. (латынью венгерские чиновники пользовались до 1848 г.).
Два наиболее могущественных сословия, аристократия и духовенство, обособились от народа и стали закрытыми сообществами; то же произошло с интеллектуалами, ревниво относившимися к своему университетскому образованию и привилегиям. Эти три социальные группы превратились в отдельные сообщества в пределах нации. Да и сами нации постепенно приходили к осознанию своей идентичности, большей частью вследствие их совместного участия в крестовых походах. Антисемитизм позднего Средневековья был частью той же самой тенденции: евреи были изгнаны из Англии в 1290 г., и ее примеру последовали другие нации. Высшее образование становилось все более профессиональным, и его получали лишь немногие. Обюрократившаяся церковь, стоявшая за инквизицией, руководствовавшаяся каноническим правом и стремившаяся к пересмотру богословских положений, все более отдалялась от мирян и простого народа. Клерикализм в церкви проявлялся все более открыто. Этот процесс ускорился, когда на рубеже 1200 г. вся Юго-Западная Европа и западные и южные области Германии были охвачены «ересью». В некоторых местах это привело к образованию оппозиционной церкви. Ответом церкви было создание внушительного административного аппарата, учреждение новых религиозных орденов (вскоре начавших соперничество друг с другом), выработка более строгих положений теологии и непосредственное вмешательство во внешние и внутренние дела государств.
Важно представить себе силу этого первоначального удара, потрясшего основы существующего порядка, что привело к распаду единой Европы в XIII в., когда унификация пришла на смену разнообразию. Неожиданно появилось понимание того, что христианство, бывшее единым целым, внезапно оказалось подточено изнутри различными сектами, взгляды которых на религию, окружающий человека мир, а зачастую и на политику кардинально расходились со взглядами церкви и ее приверженцев. Это новое понимание запустило цепную реакцию. Были организованы крестовые походы против еретиков теперь уже в отдельных европейских странах, создана инквизиция, введена церковная и государственная цензура – вероисповедание каждого человека и свободная мысль подлежали контролю.
В позднем Средневековье, когда человек, можно сказать, жил в состоянии постоянного стресса, присущая «открытой» Европе терпимость, зачастую распространявшаяся и на людей чужой расы, вероисповедания и иного образа мыслей, была вытеснена предвзятым отношением и ксенофобией, которая все более возрастала с каждым новым приступом страха. После еретиков пришла очередь турок. Они обрушились на Европу почти одновременно с гуситами, армии которых прошли через всю Центральную Европу. Жанна д’Арк, Орлеанская дева, намеревалась противостоять им; однако в глазах ее французских и английских врагов Жанна была сама еретичкой, родственной душой для гуситов.
Внезапные и губительные вспышки эпидемий, известных в Средние века под общим названием «моровая язва» или «чума», приводили к тому, что у людей усиливалось ощущение всеобщего распада, особенно к концу Средневековья. «Черная смерть» (около 1350 г.), в результате которой обезлюдели большие территории континента, привела к резкому сокращению населения европейских стран в период позднего Средневековья. В XII – начале XIII столетия внутренняя и внешняя экспансия сопровождалась резким ростом населения. Как только население в Европе сократилось, ее экономика начала стагнировать.
Экономический застой, ставший потрясением для христианского мира, национальные противоречия, чувство сословного превосходства и исключительности – все эти факторы нашли отражение в интеллектуальной и духовной жизни того времени. Это был период триумфального появления номинализма в университетах и теологии; это была победа тех, кто проводил резкую грань между верой и знанием, духом и материей, Богом и человеком и между естественным и сверхъестественным; эта философия, как и мистицизм, была выражением сомнений и отчаяния, которые были присущи той эпохе. И номинализм, и мистицизм были попыткой создать внутри себя отдельные царства ума и души, в то время как вовне народы Европы оказались в состоянии перманентной гражданской войны.
«Закрытая» Европа позднего Средневековья стала сценой, на которой были разыграны две грандиозные эпопеи, каждая из которых много значила для будущего Европы. Именно в этот период Англия и Франция, возрастая бок о бок, достигли поры зрелости. Они сражались между собой за Анжуйскую империю, жили в согласии на протяжении многих лет мира в XIII в., снова воевали в течение еще более долгих лет в XIV и XV столетиях; они совместно заложили основание того, что называется Западом. Запад, как отдельное целое, отличается только ему присущими идеалами гуманизма, имеет свои понятия о политическом и социальном порядке, о том, что есть религия. Контакты между Британскими островами и Францией в XII–XV вв., не всегда дружественные, будь то в области политики, религии и общественных связей, привели к созданию союза, который позднее, после присоединения к нему Нидерландов и Северной Америки, вышел за рамки Европы и стал Атлантическим сообществом, моделью «свободного мира».
Пока Запад создавался на побережье Атлантики, в сердце континента разворачивался другой процесс. С упадком Священной Римской империи Германия начала проводить политику экспансии в восточном направлении. В продвижении на восток участвовали солдаты, миссионеры и поселенцы. С этого момента Восточная Европа находилась под постоянным давлением Запада, внимательно наблюдая за всеми действиями со стороны Германии. Это касалось городов, которые были немецкими анклавами на территории иных народов, крестьян-фермеров, аристократов и высшего духовенства. Княжество Бранденбург-Пруссия и герцогство Австрия под господством Габсбургов, появившиеся на руинах Священной Римской империи в восточных ее областях, боролись с XVII по XX столетие за гегемонию в немецкоговорящих землях. Эти два государства первыми проросли на континентальной почве в XIII–XIV вв. Эта «закрытая» Европа имела, таким образом, свой собственный «Восток» и свой собственный «Запад»; это разделение вызвало серьезную внутреннюю напряженность и привело к раздорам, что могло привести, и в итоге привело, к конфликтной ситуации по линии Восток – Запад, то есть к конфликтам в самой Европе. Под влиянием имевшего места кризиса западники были готовы видеть в ближайших восточных соседях воплощение «коварного Востока». Это был взгляд французов на немцев, взгляд немцев на поляков, взгляд поляков на русских, универсальный взгляд монголов, появившихся в начале XIII в., а позднее и турок.
«Закрытая» Европа XIII–XIV вв. представляла собой фактически пороховую бочку; все политические, социальные, интеллектуальные и религиозные вопросы, которые всегда были значимы в европейской истории, уже в основном сформировались. Во всей современной истории Европы, вплоть до начала Второй мировой войны, не было ни одного кризиса, ни одной войны, ни одной катастрофы, ни одного бедствия, которое не имело бы в некотором смысле своего прообраза в происходивших в этот период в средневековой Европе событиях. Это и конфликт между папством и империей, и возникновение «Востока» и «Запада» в границах самой Европы, и образование национальных государств и особых социальных групп в самих нациях.
Однако есть много такого, что привлекает к себе внимание и вызывает восхищение даже в столь внешне непривлекательной Европе. Здесь сформировалось свое искусство и культура, сложились политические институты, которые и в наше время лежат в основе свободных сообществ свободных людей. Готические соборы неразрывно связаны с начальным периодом борьбы французских королей за свое существование в той крайне малой части Франции, которая у них оставалась и которую они могли назвать своей. Точно так же европейский интеллектуализм, университеты, гуманитарное школьное образование были неразрывно связаны с постоянным соперничеством пап, королей, епископов, белого и черного духовенства; с ожесточенными спорами, считать ли великих учителей древности, исламского и нехристианского миров, своими союзниками или врагами в совместной борьбе против еретиков и неправоверных. Конфликты были питательной почвой для новых идей. В огне сгорали осужденные на смерть на костре, но существовал и иной, невещественный внутренний огонь, пылавший в душе тех, кто в мирной обстановке вел научный диспут.
Культура этой эпохи была также культурой чувств; придворное общество полагало предел страстям и учило искусству любви и утонченных манер. Правила поведения, существовавшие в XVIII–XIX вв., – в Англии это было время джентльменов, во Франции – аббатов и салонов, в Германии – век Просвещения, сентиментализма и молодого Гёте – сложились под влиянием куртуазности, Прованса и испано-арабской цивилизации, которые были сметены в результате нашествия с севера, уничтожившего альбигойцев и их культуру.
Лишь спустя значительное время после эпохи Шекспира и первых романов в прозе европейские авторы вновь обратили внимание на сохранившееся богатейшее собрание сказаний, народных легенд, романсов и «романтических» сюжетов, созданных в XII–XIII вв. на утеху почтенной публике, жаждавшей новизны. Средневековое искусство и цивилизация достигли одной из вершин в творчестве Данте, произведения которого отражают все религиозные и политические устремления мира Средневековья. Данте создал «Божественную комедию», наделив своими чувствами – скорбью, гневом, печалью и восторгом своих персонажей, которые во время странствий посещают Рай и Ад. Этот шедевр Средневековья появился, когда он находился в изгнании и ему было запрещено до конца своих дней возвращаться в родную Флоренцию. Никто не был способен ненавидеть так, как Данте, но, несмотря на это, он продолжает оставаться одним из самых благороднейших певцов любви, земной и небесной.
В эпоху Средневековья не было ни одного года, который не был бы отмечен войной, гражданским конфликтом или междоусобной распрей. Но на этой поистине вулканической почве смогла произрасти лоза, подарившая нам вино готики; на ней процвели лавры поэзии, и на ней же укоренился мирт мистицизма. Немецкий мистицизм берет свое начало в распадающейся империи, когда светские князья постоянно пререкались с князьями церкви о том, кому должна достаться большая часть военных трофеев, в то время как мужчин, женщин и детей сжигали на кострах как еретиков в Страсбурге и Кёльне. Мастер Экхарт, Таул ер, Сузо и их сестры и братья по вере обращались к чувственному и рациональному началу в душе человека, и их проповедь была успешна и приносила плоды. Их учение подготовило почву для становления неоплатонизма в Англии XVI–XVII вв.
Римо-католицизм, остро реагируя на все новые вызовы, предпочел придерживаться закостенелого догматического мышления и сохранять в неизменности свои институты, время от времени ревизуя и совершенствуя их в связи с потребностями и амбициями папства в последующие столетия. И эта тщательно выстроенная величественная система власти и доминирования стала предметом критики со стороны университетских преподавателей и студентов, монашества. Это был эмоциональный и интеллектуальный протест. Уже не раз было сказано, что Реформация зародилась в этот период Средневековья. Налицо все ее составляющие: страстная критика духовенства и Рима; приступы религиозного безумия, поражающие народные массы и мистицизм. Монархические и гражданские правительства приступают к реформированию своих «собственных» церквей, присваивая себе самые широкие полномочия, что предвосхищает их абсолютную власть, которую они обретут во времена Реформации. Более того, в самой церкви образовалась глубокая пропасть между епископатом и рядовым духовенством. К низшему клиру относились деревенские священники, фактически крепостные, жившие вместе со своей сельской паствой в нищете и невежестве, и клирики-пролетарии в городах, не имевшие прихода, которые зарабатывали себе на жизнь, служа мессы для обеспеченных священников и бродячих монахов. Другую часть клира составляло высшее духовенство, которое осознавало свое превосходство и понимало, что оно не ровня этим священникам-голодранцам. Ведь они обладали связями с аристократами и, что было не менее важным, имели университетское образование. Лютеранство, кальвинизм, Англиканская церковь, нонконформистские протестантские секты Европы и Америки провели свое детство в средневековой колыбели.
Общественные институты и законы, которые лежат в основе нашей юридической и политической систем, также имеют свое начало в позднем Средневековье. «Беззаконие бродит по нашим путям». Этими словами Вальтер фон дер Фогельвейде, величайший немецкий поэт-миннезингер Средних веков, подытоживает свой горький опыт. С полной уверенностью можно утверждать, что так обычно думали все простые люди Средневековья. Закон нарушался каждый день, на него покушались магнаты, большие и малые. Все, кто только мог. Столь вопиющее беззаконие было трудно переносить, и это рождало уникальную в мировой истории веру в необходимость закона. Средневековая приверженность праву заложена в основу всех общественных институтов и законов Европы. «Сам Бог есть закон», и люди призваны осознать это, обязаны хранить закон и бороться за него. Бароны, горожане, крестьяне и даже крепостные (их положение невозможно было сравнивать с положением рабов Античности) – все жили с глубоким убеждением, что у каждого есть свои права; все прилагали всевозможные усилия в деле поддержания закона в своем окружении, в своем городе, в своем доме.
Эта вера в закон требовала знаний законов. Каждому человеку требовалось разбираться в юридических вопросах в большей мере, чем это необходимо нам сегодня. В городе и на селе он каждодневно должен был отстаивать свои права. Эту веру в закон и в действенность судебного разбирательства олицетворяют суд присяжных, королевский суд и суд общей юрисдикции и английский парламент. Благодаря этой вере появились многие хартии свобод, такие как английская Великая хартия вольностей и подобные ей в Испании, Венгрии и Польше. В этих хартиях монарх подтверждал права различных сословий и гарантировал их соблюдение. Завоеванные однажды гражданские свободы стали бесценным приобретением, залогом будущих демократических преобразований.
Закон был своего рода договором, который связывал обязательствами обе стороны: Бога и человека, короля и народ, короля и баронов, короля и сословия. Если правитель преступал закон, то народ имел право на восстание; оно даже вменялось ему в обязанность. Это естественное право средневековой Европы стоит за каждым актом сопротивления «тиранам», когда бы и где бы они ни пытались ввести тоталитарное и абсолютистское правление. Даже в Конституции Соединенных Штатов Америки имеются отголоски юридической практики Средних веков.
Глава 2
Аристократия и крестьянство
Средневековая Европа – это царство множества замков. Только в Германии их насчитывалось более 10 тысяч, большинство из которых не сохранились до нашего времени, и от них остались одни руины. Однако любой путешественник обнаружит на большом пространстве от Испании до Двина и от Калабрии до Уэльса множество разбросанных тут и там замков. Эти бывшие твердыни европейской родовой аристократии все еще можно увидеть в пустынной малонаселенной местности, вдалеке от дорог и городов, где кочуют одинокие пастухи со своими стадами да кружат высоко в небе над зубчатыми стенами орлы.
Влияние аристократии на общественный строй и церковь, на господствовавшие в обществе взгляды и настроения ощущалось еще долгое время спустя после Французской революции. На протяжении длительного времени духовенство, буржуазия и «простой народ» Европы перенимали ее многие характерные черты. Правила поведения аристократии стали для них нормой, образцом и идеалом. Общество восприняло ее моральные ценности наряду с ее традициями. И все же аристократия стала объектом резкой критики и нападок; начиная с XIII в. ее военная и политическая роль была поставлена под сомнение. Тем не менее ее оппоненты продолжали оставаться ее основными подражателями. Вельможи, которые стали епископами или основали новые духовно-рыцарские ордены, помогли глубоко внедрить аристократические принципы и формы управления в организационные структуры и духовную жизнь церкви. В XII–XIII вв. разбогатевшая городская буржуазия приходила во власть в качестве слуг и ставленников монарха. Городской патрициат был настроен критически по отношению к аристократии и враждебен ей. И все-таки он подражал в поведении аристократам, пытался получить доступ в их закрытые сообщества и обрести подобный им статус. Даже безоружные крестьяне, которые обычно в большей степени страдали от своеволия аристократии, долгое время продолжали оставаться лояльными своим сеньорам, они выражали свою покорность со смешанным чувством любви и страха, amor et timor, что было столь характерно для средневековых отношений между сеньором и слугами, между Богом и человеком.
Замки и крепости аристократии напоминают нам о ее реальной силе и власти. На протяжении многих веков, отмеченных постоянными войнами, когда простой люд остро ощущал свою беззащитность и отовсюду ему грозили беды, укрепленное поместье сеньора обеспечивало защиту и безопасность всем, кто укрывался в нем. Начиная с IX и вплоть до XI в., если не позже, Европа была во многом слишком «открытой». Набеги совершались обычно со стороны моря – чаще всего это были викинги. У викингов были быстроходные, маневренные драккары с вырезанной из дерева головой дракона на носу судна. На каждом было шестнадцать пар гребцов, всего на судне могло разместиться до 60 человек. Были такие времена, когда Британские острова и побережье Франции каждый год страдали от набегов викингов, а в сердце континента венгры противостояли другой опасности – набегам сарацин. Вблизи Сент-Морица в Швейцарии расположена коммуна Понтрезина, латинское название которой Pons Saracenorum, что означает «укрепленный сарацинский мост». Это является напоминанием о бурном X столетии. Именно в этом месте были остановлены отряды захватчиков, пришедших из Средиземноморья.
В теории признавалось, что церковь и монархия были основными центрами власти, и, естественно, их обязанностью было поддерживать мир, и обеспечивать безопасность, и осуществлять правосудие. Но в эту эпоху они были слишком слабы и их терзали внутренние конфликты, и потому они не могли выполнять свои обязанности. Власть постепенно переходила в руки рыцарства, которому монархия передавала свои полномочия, а церковь – земли и право суда. Взамен они обязывались поддерживать своих сюзеренов и защищать безоружное крестьянство.
Однако первейшей их задачей было защитить себя. Нам трудно представить, насколько примитивными были большинство этих «замков» периода раннего Средневековья. Приблизительно до 1150 г. поместья англо-нормандской аристократии были обыкновенными жилыми строениями; они имели двор, обнесенный деревянным частоколом, внутри которого или рядом с ним находился насыпной холм, на вершине которого возвышалась деревянная башня, называемая донжоном. Это был особый тип замка, называвшийся мотт и бейли (англ. Mott-and-bailey; рус. название курганно-палисадный замок). В случае необходимости для защиты холма и двора выкапывали ров, заполненный водой. В более позднее время донжон возводили из камня, особенно в тех местностях, где его добывали, и тогда он становился неприступной крепостью. Каменные замки французской и немецкой аристократии обычно имели одно общее жилое помещение.
В таких стесненных условиях с минимальными удобствами не существовало возможности для устройства полноценной личной жизни. Нетрудно понять, почему нравы поместной аристократии были столь грубы, жестоки и разнузданны, даже в более позднее «рыцарское и благородное» время. Повседневная жизнь баронов не была отмечена событиями; войны и охота (что было не чем иным, как репетицией войны) перемежались пирами и турнирами. Будущие воины начинали обучение военному искусству в возрасте 7–8 лет, а в отдельных случаях и в 15 лет, которое продолжалось до тех пор, пока им не исполнялся 21 год. Крестьяне, связанные с сеньором множеством уз, могли обеспечивать себе и ему только скудное пропитание; это было все, на что было способно слаборазвитое сельское хозяйство раннего Средневековья. Необходимой потребностью была охота, которая давала возможность хотя бы частично восполнить нехватку продовольствия. В Англии и Германии в XI–XII вв. даже короли были вынуждены переезжать из одного королевского поместья в другое, из одной епископской резиденции в другую, чтобы прокормить себя и свою свиту.
В войске начиная с X в. были уже не только пехотинцы; появилась потребность в кавалерии, чтобы сражаться с армиями опытных конных воинов – венгров и сарацин, а вскоре и с норманнами. Эти кавалерийские сражения не имели никакого тактического плана; конные воины устремлялись навстречу друг другу еп mass (скопом), а затем исход сражения решали одиночные поединки. Обучение благородным манерам дало результат, и в XII–XIII вв. противника часто брали в плен, а не убивали на месте. Победитель, взявший пленного, получал ценные трофеи – его боевого коня, оружие и доспехи, а вскоре и деньги за выкуп. Но пленных низкого социального положения, из другого народа и иной веры продолжали убивать или же казнили через повешение.
В Европе с давних пор в сословии аристократов выделялись Herren и Ritter в Германии, barons и chevaliers во Франции, barons и knights в Англии, grandes и hidalgos в Испании, magnates и ur в Венгрии. Естественно, в разные времена и в разных странах были и иные деления. К 1100 г. произошло окончательное становление французской аристократии, ставшей закрытым классом общества, не принимавшим чужаков. В это же время англо-норманнскую аристократию Англии в основном представляли бедные, безземельные авантюристы, жившие за счет своего сеньора. Очень медленно шло становление класса землевладельцев; норманнская знать вытесняла старую англосаксонскую аристократию, которая в большинстве своем эмигрировала либо была изгнана. В Германии начиная с XI в. несвободные министериалы становились слугами короля и занимали административные посты в империи, а в XII в. их ряды уже стало пополнять все большее число свободных вассалов, получая возможность быстро продвинуться по службе, особенно в итальянских землях империи.
Вассалом (слово кельтского происхождения) называли во франкский период рыцаря на службе сеньора. Он был свободным человеком, который отдавал себя под покровительство более богатого и могущественного сеньора, входил в состав его «двора» и начинал жить по его законам. Вассал был обязан поддерживать сеньора во всех его делах, многочисленных судебных исках и в спорных вопросах с людьми его круга и другими вассалами. Если непосредственным его сеньором был сам король, вассалу вменялось в обязанность давать ему советы в вопросах внутренней и внешней политики. Короли Средневековья, даже величайшие из них, как бы своенравны они ни были по натуре, зачастую внимательно прислушивались к советам своих преданных вассалов. Также вассал нес воинскую повинность, а во Франции он оказывал своему сеньору также и денежную помощь в четырех случаях: при посвящении в рыцари старшего сына своего сюзерена, при устройстве свадебных торжеств старшей дочери сюзерена, при выкупе самого сюзерена из плена и его снаряжении в крестовый поход. Военная служба проходила только в домене сеньора. Участие в крестовом походе представляло собой исключение. Имперские вассалы исполняли свою рыцарскую службу, когда их сюзерен и король отправлялся в Рим на свою императорскую коронацию.
Торжественная церемония оммажа (дань уважения), подтверждавшая заключение договора между сеньором и вассалом, проходила следующим образом. Вассал, безоружный, опускался на одно колено и с непокрытой головой вкладывал свои ладони в руки сюзерена и обещал быть его человеком. Образовавшаяся таким образом связь была взаимной. Этот средневековый обряд имел фундаментальное, концептуальное значение, особенно в Западной и Центральной Европе. Гленвилл, один из первых великих английских юристов Средневековья, высказался достаточно ясно, что вассал обязан своему сеньору не больше, чем сеньор обязан своему вассалу, односторонние обязанности исключены. Если сеньор нарушал свою клятву, вассал уже не был обязан служить ему. Это было кардинальное событие в череде происходивших перемен в области политики, общественной жизни и юриспруденции. Идея о праве на восстание уже была заложена в этом взаимообязывающем договоре между правителем и его подчиненным, между высшим классом и низшим. Об этой идее часто вспоминали во время гражданских войн, когда один оммаж противоречил другому; так, вассал, владевший феодами у нескольких сеньоров, был вынужден выбирать, на чьей стороне ему участвовать в сражении, какого сеньора поддерживать. Идея о совместных обязательствах проникла и в сферу религии. Бог и его святые давали обещание быть вместе с верующими и защищать их; но Господь мог разорвать договор и оставить человека, вассала, в конфликтной ситуации со смятенной душой, ввергая его в тяжелейший духовный кризис, какой был только возможен в мире Средневековья. Кризис, который мог привести к полному разрыву с Богом, к отказу от послушания. Эта тема присутствует в известнейшем средневековом немецком романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль».
Вассал за свою службу получал в дар земельное владение – фьеф (бенефиций). Чем более богатым и могущественным был даритель, тем большим могла быть площадь бенефиция. В эпоху раннего Средневековья во Франции и Германии, когда распалась империя Карла Великого, фьефы могли быть столь большими, что становились основой для будущих королевств. С другой стороны, фьеф мог быть настолько малым, что вассал и его семья были не в состоянии с него прокормиться.
Войны, в том числе гражданские, непрерывные распри и мятежи и даже крестовые походы – все это должно рассматриваться в контексте борьбы аристократии, очутившейся в условиях земельного голода, за средства существования. В результате аристократия приобретала новые земли в Англии, Южной Италии, Испании и в Северо-Восточной Европе. Не имевший земельных наделов сын короля Иоанн Безземельный своими действиями вызвал один из самых страшных кризисов, имевших тяжелые последствия. Безземельные сыновья мелкого дворянства были постоянным источником смут. Каждый, кому удалось получить их поддержку, имел возможность основать королевство, захватить новые территории. Вильгельм Завоеватель, одержав победу при Гастингсе в 1066 г., стал властителем Англии и владельцем всей земельной собственности в королевстве. Он провел межевание двух тысяч земельных поместий, преобразовал их в 200 основных фьефов и наделил ими своих вассалов баронов. Они, в свою очередь, выделили из своих владений отдельные земельные наделы и раздали их уже своим вассалам.
Однажды получив землю, вассал был обязан заботиться о собственности сеньора, обеспечивать мир, безопасность и законность в пределах его домовладения. Выше всех по значимости стояло домовладение короля, к которому примыкали домовладения главных арендаторов и субарендаторов, большие и малые. Каждое владение было под защитой более крупного, которое обеспечивало его мирное существование. Аристократическая Европа была сообществом десятка тысяч небольших и нескольких сотен больших домовладений, которые ощущали себя под защитой «Дома Господня», дома Христа-Короля, но в то же время упорно отстаивали свои притязания и заключали союзы друг против друга. Великое противостояние двух домов – Австрии и Франции, которое определило судьбу Европы в XVI–XVIII вв. (и позволило Англии создать свою обширную колониальную империю), было последней судорогой старой Европы вместе с ее тысячью соперничающих домов, ее финальным аккордом.
Слабая монархия был совершенно неспособна предотвратить неподконтрольный процесс изменения статуса наследственных владений (как это было во Франции, Германии и Италии в IX–XI вв.); не могла противостоять своим могущественным вассалам, у которых было часто больше земли и больше войск, чем у короля-сюзерена. Пожалование общественных прав играло важную роль в империи, где основными «выгодоприобретателями» были епископы, а позднее консулы и гонфалонъеры городов Северной Италии. Это породило серьезный конфликт между папством и германскими императорами, но также способствовало превращению итальянских коммун в независимые города-государства.
В Англии Вильгельм Завоеватель сохранил местное англосаксонское судопроизводство: суды графств, городские и окружные суды. Они продолжали осуществлять правосудие в соответствии с английскими законами, за соблюдением которых следила не только аристократия, но и король. Королю удалось настоять на принятии единой для всех клятвы верности, которую вассалы давали непосредственно королю. Прецедент принесения подобной клятвы был во времена правления Каролингской династии, и она появляется вновь в нормандских королевствах Англии и Сицилии и становится опорой сильной королевской власти. Во Франции возник аналогичный институт вассалитета; присяга на верность королю как сеньору была важнее клятвы в верности каждого вассала своему непосредственному сеньору.
Но как часто случалось так, что один оммаж противоречил другому оммажу. Порой некоторые знатные вассалы присягали на верность одновременно двум королям, например французскому и английскому. Возникал вопрос, чью сторону они примут, когда два таких могущественных сеньора потребуют от них исполнения их феодальных обязанностей – военной помощи и совета в одно и то же время? Кроме того, были менее знатные сеньоры, особенно в империи, которые были держателями фьефов короля, епископов и монастырей. За кем они последуют, если король, епископ, папа и аббат будут в конфликте друг с другом? Тогда многим епископам пришлось бы принимать мучительные решения. Будучи князьями империи, они были вассалами своего сюзерена – короля и императора; в качестве князей церкви они были связаны клятвой своему сюзерену папе. Епископы Священной Римской империи столкнулись с этой проблемой в XI–XIII вв.; жертвой сложившегося положения стал Томас Бекет.
Феодальная аристократия была всегда готова к действию, выжидая только благоприятного случая, чтобы получить фьеф с помощью выгодной партии или захватить его силой. Обязательно появлялся какой-нибудь младший отпрыск некоего королевского дома или предприимчивый авантюрист, готовый набрать отряд таких же, как он, темных личностей, соблазнив их возможностью беспрепятственно овладеть богатым поместьем. Такое было возможно и на юге Франции, где еретикам-альбигойцам грозила скорая расправа, и в Испании и Португалии, находившихся под властью мусульман. И даже в Империи ромеев, где император постепенно терял власть. При этом не надо также забывать, что существовала Святая земля, земля самого высочайшего сюзерена Царя-Христа, который обещал свое древнее право первородства своим вассалам.
В то же время появилась праздная придворная аристократия, окружавшая троны славных монархов Мадрида, Лондона и Вены, отличавшаяся утонченными манерами и кичившаяся своим богатством. И Версаль со своей Зеркальной галереей, великолепный дворец «короля-солнца» Людовика XIV, продолжает оставаться символом монархии, одержавшей победу над феодальной аристократией после пяти столетий противостояния и борьбы.
Бароны, которые творили историю в XII в., да и позднее, были людьми энергичными; и короли, которые проводили жизнь в седле, подобно Генриху II в Англии или императору Фридриху II, были яркими примерами людей подобного склада. Они походили на хищного ястреба, готового захватить добычу. Жизнь требовала от них постоянного напряжения сил, и в ней было все – распри, паломничества, пиры и охота. Хладнокровные и суровые, не отличавшиеся вежливостью, они не были лишены остроумия и умели вовремя отпустить шутку по адресу своих подчиненных, быстро находили нужный ответ; их застольные песни были полны боевого задора. Они могли быть жестокими даже по отношению к собственным женам, которых брали, только рассчитав прежде их ценность с точки зрения политической и хозяйственной выгоды. В их действиях прослеживался трезвый расчет. Скольких людей мог прокормить такой-то и такой-то фьеф? Насколько силен был тот или иной соперник? Какой неожиданности можно ожидать со стороны войска короля Франции или римского папы в случае того или иного конфликта? Воспитанные в правилах своего сословия, они были укоренены в культуре, которая почитала обычаи, освященные временем, в основе которых лежал чтимый всеми, священный и неприкосновенный закон. Они на деле были весьма сведущи в законах своего времени, зачастую довольно запутанных, ведь на каждой территории были свои собственные городские, таможенные и другие законы. Чем больше творилось беззакония, тем настоятельнее проявлялась необходимость следовать, по крайне мере формально, букве закона. Судебные разбирательства были вторым любимым занятием баронов после распрей и войн. Для них решение спорных дел при помощи поединка или суда были двумя формами одного противостояния. «Бог и мое право»: пусть Господь разрешит спор в результате поединка или посредством «Божьего суда».
