Кангюи?. Лаодика
Марат Байпаков
Нежная дева Лаодика, дочь македонянина Евкратида! Думала ты, что ждёт жизнь лёгкая рядом с богатым мужем, в окружении весёлых подруг. Но судьбой назначено тебе иное: покинуть милую сердцу Бактрию и отправиться в далёкий Кангюй, стать женой степного вождя Кушана, освоиться в жизни кочевой, неспокойной, столкнуться с коварством, познать насилие и не пропасть, не погибнуть, а стать достойной царицей. Справишься ли ты, прекрасная Лаодика?
Кангюй. Лаодика
Марат Байпаков
Корректор Мария Черноок
Иллюстратор Марина Шатуленко
Дизайнер обложки Клавдия Шильденко
© Марат Байпаков, 2024
© Марина Шатуленко, иллюстрации, 2024
© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-1306-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
…Вновь приди ко мне! И от этих тяжких
Мук меня избавь, то, чему свершиться
Жажду всей душой, – всё сверши и в битве
Будь мне подмогой!
Сапфо[1 - Русский перевод и трактовка песни Сапфо Гаспарова и Ярхо, 1999.]
178 год до нашей эры, Кангюй, столица Бит-Янь
Вождь Тири прибывает на празднество запоздало последней. Светит наивная весенняя молодая луна. Чавканья не слышно. Пирующие пьяны и громко говорливы. Вокруг столов с едой витает резкий крепкий запах жжёной конопли. При царственной в осанке Тири немногочисленная свита из двадцати мужей и дев, знать племени. Войдя первой в скромный простой шатёр, вождь широко откидывает пологи шатра, занимает единственное раскладное кресло, чинно поправляет складки платья, снимает высокий головной убор. Почётные места на ковре с подушками по правую руку Тири достаются гостям-дахам Патисаве и Спанте. Прочие же сарматы остаются стоять. Невозмутимая правительница надменно разглядывает пирующих из глубины шатра. Пленённые усуни и эллины не замечают прибывших. Конопляные бани и вино погрузили гостей в шумное веселье. Грубоватая прислуга из нагловатых подростков действует локтями, расталкивает спящих, разрывает объятия друзей. Столы расчищаются от посуды, еды и объедков. Пир закончен. Кости и черепа баранов уносятся прочь куда-то в темноту. Где-то поблизости раздаётся радостный лай собак.
Ночной ветерок, незваный гость, бродяга из степи, приносит приятное дневное тепло, уносит прочь облако дурмана, треплет влажные потные волосы пирующих. Разговоры замирают. На короткий миг устанавливается тишина. Патисава и Спанта покидают шатёр, проходятся среди гостей и предлагают им исполнить танец для гостеприимных хозяев. Предложение вождей дахов без промедления дополняется музыкой, ритмичной, быстрой и весёлой перебранкой трёх барабанов. Та бравая мелодия дахов достойна смотра войска. Невозможно устоять против такого приглашения. Усуни гогочут, свистят, похлопывают друг друга по плечам, встают из-за столов и собирают хоровод вокруг столов. Десяток эллинов пытается покинуть столы, однако безуспешно, товарищи осаживают пьяных желающих потанцевать, и те, о удивление, без возражений подчиняются. Эллины остаются сидеть за пустыми столами.
Нестройный шаткий хоровод приходит в движение, а весёлость барабанов резко переменяется на хмурый злой гимн победы в битве. Странная перемена мелодии вызывает общее ликование у танцующих. Про плен никто из них не поминает в танце. Раздаётся первый восторженный клич, за ним второй и хором третий. Танцующие забываются в экстазе веселья, хоровод распадается, гогот, нескончаемый смех заглушает барабаны, и музыка смолкает. Музыка танцорам не нужна, всяк из них, раскачиваясь на ногах и корча безобразные рожи или прыгая попеременно с ноги на ногу, поносит гадкими словами хозяев, уничижает их гостеприимство и восхваляет собственное племя. Когда же поношение доходит до пожеланий смерти сарматам, из шатра выходит Тири. В её руке нагой меч. То знак условный, на танцоров набрасываются сарматы, валят их на землю. Проклятья разом замолкают.
– Ты всех сомневающихся дахов посетил? – Тири обращается к Патисаве, мечом обводит пленных.
– Да, всех я, Тири, посетил. – Патисава кивает головой.
– И потому эти сквернословы тебе больше не нужны? – Тири вспоминает про Спанту и адресует вопрос ему.
Спанта принимает раздосадованный вид, разводит широко в стороны руки и громко выражает недовольство:
– Тири, могущественная, смилуйся, за безумных болтунов положен выкуп. Обещали мы Кушану вернуть пленных после последнего представления.
Патисава, стоящий рядом, напротив, безразлично холоден и важен.
– Их последнее представление ещё не свершилось. – Тири голосом тверда и не намерена уступать. Вождь сарматов поворачивается спиной к Спанте и обращается к мужам из своего окружения: – Какой выберем курган для вечной стражи?
Мужи недолго совещаются меж собой, и кто-то из них могучим басом скоро оглашает выбор:
– Кенотаф по тем, кто убыл в поход с парнами.
– Они же ещё живы? – удивлённо переспрашивает Тири окружение.
– Нам то неизвестно, – отвечает тот же бас.
– Кенотафа ведь нет? – Тири в задумчивости, словно говорит сама с собой.
– Воздвигнем за ночь, – настаивает бас.
– Пусть будет так, как вы решили, – соглашается Тири со знатью племени.
Раздаётся дикий хохот сразу нескольких одурманенных танцоров. В том хохоте не слышны слова Тири. Несколько мужей и дев-сарматов покидают вождя, пленных уводят в ночь. Из-за стола стаёт Леотихид. Муж хоть и участвовал в пиру, однако держится на ногах твёрдо, почтительно обращается к вождю, говорит на хорошем бактрийском:
– Эллины приветствуют сарматов!
Тири оглядывается. Леотихид уверенно продолжает:
– Хотим исполнить песню в честь щедрых хозяев, что свято чтят гостеприимство.
– Пьян ты, явану. – Тири резко прерывает речь Леотихида. – Песня твоя тебя опозорит. Хочешь оскорбить нас гнусностями?
– Напротив, вождь! Хочу песней почтить сарматов. Прибыли служить вам. То воля правителя Кушана, избавителя нашего от смерти.
– Ступай проспись, – командует Тири. – А поутру исполнишь песню свою трезвым.
Не дожидаясь ответа полемарха, Тири покидает место пиршества и вместе с сопровождением отбывает в направлении, противоположном пути пленных усуней. Вновь из темноты раздаётся дикий хохот танцоров. Эллины остаются одни, предоставленные самим себе.
– Что будем делать, полемарх? – вопрошает сидящий рядом Феопомп.
– Займём шатёр вождей. Выспимся. – Волю Леотихида принимают без возражений.
Эллины покидают столы.
– Куда их увели? – интересуется Феопомп.
– На наказание суровое, – бросает Леотихид вопрошающему и продолжает с кривой усмешкой: – И нас с тобой плетьми накормят, если плохо поутру споём вождю. Верую, Тихе[2 - Древнегреческая богиня счастливого случая или судьбы.] благосклонная услышит наши молитвы, потому завтра мы, эллины и македоняне, станем варварами.
Пятьдесят бывших гегемонов Бактрии грустно улыбаются на шутку полемарха.
– Что подмешали мне в вино? Ноги не слушаются, вот беда! Не могу встать. Голова ясная, а ноги… ноги не идут. Колдовство варваров, не иначе, – сетует Феопомп.
Леотихид поднимает за плечи Феопомпа, закидывает его руку себе на плечо и помогает юноше идти.
Раннее утро
– Полемарх, просыпайся! – Спящего за плечо трясёт немилосердно родственник, двоюродный брат, Ментор, муж храбрый и неглупый.
Вместе с Леотихидом глаза открывают с десяток соседей. Проснувшиеся протирают глаза, а Ментор бесшумно покидает шатёр под громкий храп спящих. За шатром Ментор указывает рукою в степь.
– Нашёл я исчезнувших танцоров. Хочу показать тебе их.
– Куда вы? – выглядывают две растрёпанные головы из шатра.
Им не отвечают. За Ментором послушно следуют все проснувшиеся. Ментор же придерживается еле заметной тропы. Эллины, проделав долгий путь десятка в два стадиев, приходят к невысокому кургану, окружённому всадниками. В предрассветной мгле издали видны их очертания и наконечники копий из-за их спин.
– Наших знакомцев-усуней не выпороли? – тихо вопрошает Леотихид.
– Ты подойди поближе и всё поймёшь без объяснений. Теперь танцоры на вечной службе у сарматов.
Ментор остаётся на месте, а эллины опасливо бредут по тропе к кургану. Всадники меж тем застыли на месте, неподвижны и не окликают приближающихся.
– О-ох! – раздаётся общий стон.
Сблизившись с курганом, эллины понимают неподвижность ночных танцоров. Всадники, как и лошади под ними, нанизаны на длинные копья катафрактов. Скульптуры расставлены правильным кругом вокруг кургана.
– Так это и есть их последнее представление! – горестно выдыхает Леотихид.
– Составили из трупов хоровод! – проговаривает кто-то печально за спиной полемарха.
Бывшие гегемоны Бактрии сокрушённо качают головами. Лица всадников сохранили ужасные предсмертные муки. На наконечниках копий застыла чёрной коркой кровь.
– Кто к варварам нас отправил в ссылку вечную? – чуть не плачет молодой голос.
– Не в ссылку, а на смерть он нас отправил. – Леотихид поправляет стонущего юношу. – Одну ничтожную ошибку совершим и будем с ними вместе сарматские курганы охранять.
– Разрушитель благоденствия Бактрии – хитроумный искатель власти Евкратид! – произносит Феопомп.
– Страх и ужас наполняют меня. Зачем мне эти чувства познавать? Какой позор неслыханный терплю! Нет из того позора достойного исхода! Побег отсюда невозможен, в степи я заплутаю без проводника, найдут – вернут, а как руки на себя наложу, так только смертью нечестивой врагам доставлю радость. Кто похоронит меня по эллинскому обряду? Сарматы скинут труп мой бездыханный в овраг. Вороны склюют мои глаза. Харон не пустит меня на лодку без оплаты. Скитаться буду призраком в степи и после смерти в позоре буду пребывать? Эх, нет исхода из позора плена. Я, эллин из славного рода, пребуду у варваров в позорном услужении до конца дней своих. Служить варварам за еду – вот мой удел. За что я наказан? За что? За преданность Бактрии? Или за то, что выполнял волю базилевса? Я гегемон, я выполнял приказ, я жизнью рисковал в сражении. Несправедливо моё наказание. Весьма несправедливо! Будь проклят коварный Евкратид. Так попади и ты в плен к варварам! Пусть и тебя позор коснётся. Как мы сейчас по твоей воле, страшись, стенай и думай о самоубийстве, – сквозь зубы цедит Ментор. – О, как бы я хотел воздать ненавистному Евкратиду за мучения!
Проклятия Ментора поддерживаются многими разгневанными голосами. Восходит мрачное светило. Бывшие гегемоны Бактрии покидают курган, бредут понуро, утирая горькие слёзы, к покинутому шатру.
Пятнадцать дней назад
– Кушан, товарищ лучший, прошу, выслушай меня. – Евкратид касается рукой плеча правителя Кангюя. – Желаю я скрепить наш союз кровными узами. И потому хочу выдать замуж за тебя дочь свою Лаодику.
Столь неожиданное предложение вызывает удивление у собеседника. Свидетелей ночного брачного предложения нет, вокруг никого, только крепостные стены Кангхи.
– Евкратид, эллин-кочевник, ты был на моей свадьбе. Ты видел мою Тири. Ты знаешь её нрав.
– Так что с того? – Евкратид улыбается добродушно.
– Твоя дочь, Лаодика, она встретится с Тири. – Кушан остаётся серьёзным. – Тири будет присутствовать на свадьбе моей с твоей дочерью. И после свадьбы… Лаодика останется здесь жить. Ты понимаешь, о чём я говорю?
– Моя дочь обязательно встретится с вождём сарматов Тири, если выйдет замуж за тебя, властитель Кангюя. – Евкратид беспечален. – Тири тебе подвластна, друг Кушан, и то мне хорошо известно.
– Каков характер у твоей Лаодики? – вопрошает Кушан.
– Она моя дочь, Кушан. Я в ней уверен, как в самом себе. Лаодика – мой первенец. Я воспитал её. Вложил в неё самые лучшие душевные порывы. Моя любимая дочь справится со всеми напастями. Лаодика станет не просто твоей преданной женою, но почётным посланником Бактрии в Кангюе.
– Что ж, если так, то не могу отказаться от твоего предложения. – Кушан протягивает обе руки Евкратиду. – Скрепим дружбу Кангюя и Бактрии кровными узами.
