Иван Николаевич Степыгин "Тайна Волчьего озера"

– Нет, всё хорошо! – голос Егора дрожал. – Мы просто немножко спорим.

Лиза качала головой и продолжала пятиться назад.

– Ты дурак, Ланевский… Такой дурак…

Слёзы. У неё на щеках слёзы. Они просто текут ручьём.

– Я… Я не могу… Я должна… Я приведу её!

– Лиза, стой!

Мама бежала так быстро, что красные шлёпанцы полетели в разные стороны, но она не споткнулась и не остановилась, а продолжила бежать по широкой улице, оставляя за собой столбики пыли, которые вырывались из песка, словно маленькие гейзеры, там, куда она наступала. Егор бросился за женой, но остановился, услышав за спиной детский плач.

– Папа, мне страшно… Маме опять плохо?

Егор Ланевский взял дочку на руки и нежно погладил её по голове.

– Доченька, всё хорошо. Нет, просто мы немножко не так поняли друг друга. А где твой брат?

– Он у Лощининых. С Петькой… – Оля всхлипнула. – Зачем вы ругаетесь? Почему?

– У Лощининых… – глаза Егора остекленели, он как будто был где-то далеко-далеко. – Так, дочка, мне нужно, чтобы ты мне помогла.

Он поставил девочку на землю, зачем-то стряхнул с её плеч песок.

– Иди к Лощининым и жди нас там вместе с Андреем. Если он и Петька куда-то ушли, то попросили деда Ефима найти их. Хорошо? Только не ходи никуда одна, ты поняла меня? – строго сказал Егор.

Оля снова всхлипнула, глаза наполнились новыми слезами.

– Пап, мне страшно… Куда ты собрался?

Не успела она договорить, как снова оказалась на руках отца, и они вышли со двора. Дед Ефим Лощинин вместе со своей супругой бабой Ангелиной жили прямо через дорогу. На лето к ним приехал младший внук Петька из Воронежа, они быстро сдружились с Андреем и очень часто последний гостевал у, как их называли в Строкалино, «дедов Лощининых».

Дойдя до калитки, Егор снова поставил дочку на землю и посмотрел на неё сверху вниз. Оля сразу поняла, что папа сердится. Он разговаривал с ней, как большой с маленькой только в таких случаях. Во всех остальных папа всегда присаживался рядом, чтобы быть с дочкой на одном уровне.

– Оля, иди в их дом и делай, что я сказал. Мы скоро вернёмся…

– Папа…

Но папа уже как будто не слышал её. Он быстро шагал по улице в ту же сторону, куда всего пару минут назад убежала его жена. Пыль уже осела, лёгкий ветер покачивал ветви старой ивы, которая укрывала своей кроной лавочку, притороченную спинкой к плетневому забору. Оля смотрела вслед отцу, всё ещё не понимая, что происходит. Она простояла так минут пятнадцать, в надежде, что папа и мама вот-вот появятся из-за угла, идущие вместе за ручку и улыбающиеся.

В следующий раз она увидела своего отца на закате в здании Стародвинской центральной районной больницы. Багровые лучи, искаженные грязными стёклами окон, падали на его бледную кожу, искажая тонкие черты лица. На мгновение девочке показалось, что она смотрит не на собственного папу, а на горящего мертвеца. Андрей рыдал в углу, баба Ангелина (или баба Геля, как звали её все местные детишки) пыталась его успокоить, Петька из Воронежа изучал пол и ковырял носком кусок драного больничного линолеума.

А Оля просто стояла и смотрела на бледное лицо своего отца, разукрашенное июльским закатом. «Как красиво…» – подумала она. – «Мама любит такие закаты».

Вот только живой свою маму Оля больше никогда не видела.

* * *

Всё было здесь по-другому.

Раньше Андрей мог часами смотреть на воду и ни о чем не думать, но теперь даже лёгкое волнение на этой зеркальной глади вызывало в душе лавину эмоций, которую невозможно было остановить. Огромная масса снега давила на грудь, из которой рвался крик о помощи, но в ледяной тишине раздавался лишь беспомощный хрип.

«Сколько уже прошло? Неделя? Два месяца? Год? Десять лет?»

Время словно вмерзло в неподвижную толщу Волчьего озера. Старики говорили, что когда-то в окрестностях села Строкалино жила большая волчья стая и был у это стаи матёрый вожак. «Щитай, лет сто ентому волчаре было, ну ты понимаиш?» – любил гутарить с похмелюги чей-то свояк, который, с его же слов, ещё царя помнил. Имя свояка в памяти Андрея не отложилось, да и он не был уверен, что слышал это имя когда-то, тем более местные бабушки чаще называли этого любителя старинных баек просто «Дураком упитым».

Но история Волчьего озера не про это. Она про любовь, как и всякая хорошая история. Вожак встретил одну единственную волчицу, которую однажды зимой подстрели в урочище на загонной охоте. Волк насмерть загрыз одного из загонщиков, после чего сам получил заряд дроби в бок от испуганного молодого охотника, который непонятно зачем зарядил патрон с «тройкой» вместо пулевого. Раненый вожак, оставляя за собой кровавый след, засеменил в сторону безымянного озера. Охотники решили, что серый пытается сбежать, поэтому погнались за ним.

Выйдя на опушку урочища, они увидели волка на другом берегу озера. Какое-то время он стоял неподвижно, словно памятник, глядя на убийц своей возлюбленной, а после уже не так быстро двинулся в сторону села Строкалино. Опасаясь, что раненый зверь зайдёт в село и натворит страшных дел (рассказы о жестокой волчьей мести то и дело ходили среди бывалых охотников), загонщики ступили на лёд и продолжили погоню.

Дойдя примерно до середины все до одного провалились.

В живых остался только тот самый молодой парень, который подстрелил вожака. Он побоялся идти по льду и решил просто обогнуть озеро, идя по не очень крутому берегу. Услышав крик тонущих товарищей, он не бросился на помощь, а просто стоял на месте, как вкопанный и смотрел до тех пор, пока под толщью тёмной вода не исчез последний охотник…

Говорят, что с тех самых пор озеро и назвали Волчьим, а раненого вожака стаи никто так больше и не видел… Как и молодого загонщика, который через несколько недель уехал и, по слухам, не прожил и года.

Андрей осмотрелся по сторонам. Дремучий ольховый лес (то самое урочище) нерушимой стеной стоял на другом берегу. «Настоящие джунгли!» – говорил Петька из Воронежа. Какая у него была фамилия? Андрей даже не мог вспомнил, что вообще спрашивал. Лощининых он помнил, а вот фамилию их внука Петьки – чёрт его знает.

Да и важно ли это? В детстве у друга или имя, или кличка. Петька – он просто Петька из Воронежа. Он любил догонялки, войнушку и джунгли. Вот только ходить в Материк детям строго настрого запрещалось. Несмотря на относительно небольшую площадь (примерно два с половиной квадратных километра), Материк действительно напоминал джунгли. По селу, да и по всему району тоже, ходило множество баек о заблудившихся охотниках и рыбаках. Особой популярностью пользовалась история об одном промысловике, который в гражданскую спрятался в Материке. Жители Строкалино были за «красных», большевики долго пытались призвать в ряды своей армии толкового охотника, да только тот воевать не хотел и полгода жил в этих дебрях. Благо, там у него имелось несколько землянок, да и промысловым делом добыть себе пропитание у него труда не составило.

Но правды в этой истории, наверное, крылось столько же, сколько в рассказах пьяного свояка о волках, заманивающих охотников на тонкий лёд.

Материк… Другой мир. Неизвестный, пугающий и страшный. Холодное, манящее взгляд Волчье озеро… Два места, что веками словно существуют вне времени и пространства. Казалось, будто грань между целой жизнью и коротким мгновением здесь окончательно стерлась. И нет ничего, что могло потревожить покой.

Покой мёртвых…

До прихода сюда ни один день в жизни Андрея не проходил без мысли, что всё случившееся почти два года назад – лишь кошмарный сон. Даже озеро приобрело фантасмагорическую форму, он слово смотрел на этот знакомый пейзаж через чудные очки, которые покупают в парке развлечений. Меняющие реальность, заставляющие носящего громко смеяться.

Смех… Удел счастливых людей. Если бы Андрей сейчас засмеялся, то со стороны случайным свидетелям этой нелепости показалось, что на берегу озера стоит раненая гиена. Раз за разом, посещая любимые места, приходилось заново переживать кошмары последних лет. Воспоминания не отпускали, они вцепились мертвой хваткой в горло, ласково приговаривая на ухо: «Мы никуда не уйдем… Мы всегда будем с тобой… Мы будем рвать тебя на части, сладкий, медленно жрать твою плоть и запивать эту нямку твоей кровушкой. А на следующий день ты проснешься в своей теплой постели, но тебе будет холодно. Потому что это не постель, а гроб. И ты не в спальной, а в склепе. И дом твой – маленькое кладбище. Кладбище памяти. Ты уже давно труп. Но такой вкусный. Дай еще кусочек…».

Андрей почувствовал теплоту детской ручки в своей ладони. Легкий порыв ветра защипал глаза.

Ветер или слёзы?

– Девочка моя…

Сдерживаться больше не было сил. Он опустил голову и зарыдал. Они гуляли здесь втроём. Света и Машка, смеясь и дразня папу, убегали вперед, а он делал вид, что не может угнаться за ними. Белоснежные шелковые платья, забавные соломенные шляпки… «Это моя девчонки!» – гордо заявлял он всему миру. Девчонки хохотали, и не могли остановиться. Солнечные лучи отражались от белой ткани и били по глазам, создавая световой занавес, в котором счастливые жена и дочка казались призраками.

Он опять услышал этот звук. Топот босых ножек, высекающих следы на мокром песке.

Резко обернулся – никого… Смех, снова топот где-то за спиной.

– Хватит…

Смех стал громче. Топот усилился, но теперь он отдаленно напоминал постукивание копытом по асфальту. Тело пробрала дрожь.

«Что ты сказал, сладкий?»

– Прошу, не надо…

Смех. Не игривый, не веселый. Злорадствующий, визгливый.

«Что, уже не так сильно скучаешь?»

Слова застряли в горле, по спине пробежал холодок. Ветер усилился, на поверхности озера вспенились волны. Недалеко послышался всплеск и сдавленный крик. На секунду Андрею показалось, что кричит утопающий.

«Тебе уже не скучно? Балбес!»

Смех. Всплеск. Крик. Волчий вой… И вдруг он увидел…

Они выходили прямо из воды. Десятки, сотни. Живые мертвецы, утопленники и утопленницы, взрослые и дети. Они шли по воде прямо на него, протянув свои кривые, синюшные руки. Одна девочка в пожелтевшем от сырости платье улыбнулась ему, обнажив чёрные гнилые зубы, затем проткнула рукой глаз и вытащила из глазницы живого рака. Стоящая рядом с ней женщина положила руки на голову и театрально покачала ей из стороны в сторону, изображая озабоченность.

«Какая же она непослушная… Вся в тебя, милый… Ведь правда?»

Губы утопленницы сжимались и разжимались, но говорили все. Демонической хор самых разных голосов. Женщина продолжала качать головой, отрывая от черепа волосы и куски серо-зеленой кожи. По виску на плечо тонкой струйкой стекал желтый гной, а оттуда капал в бурлящую воду.

Кап-кап. Кап-кап.

«Вся в тебя… В тебя, сука! Это из-за тебя она умерла!!!»

– Нет… Нет, хватит…

«Ты убил нас! Это все ты… Утренняя звезда сорвалась в бездну… Ты ничего не изменишь! Как твой папаша! ВЫ УБИЛИ ИХ ВСЕХ!!!»

– ХВАТИТ!!!

Где-то минута понадобилась Андрею, чтобы осознать: последнее слово он прокричал в темноту, сидя на своей кровати. Кошмар. Тело ломило, по вискам бежали капли холодного пота. Не слёзы… Он давно уже не плакал после кошмаров. Только холодный пот. Ощущение такие, будто тебя швырнули в ледяную ванну.

«Ванна, кстати, сейчас бы не помешала» – подумал он.

На не сгибающихся ногах, как робот, Андрей пошёл в сторону ванной комнаты. Мама всегда смеялась над его походкой, приговаривая при этом: «О, поднять подняли, а разбудить забыли!». В груди на мгновение потеплело, затем снова стало холодно. Визит Ольги как будто взломал старую крипту, из которой сразу же наружу вырвались ожившие трупы воспоминаний. Снова кошмары… Опять… Но не так как обычно.

Что-то изменилось…

Свет, кран, рёв воды. Хороший напор, коммунальщики наконец-то починили насос. Мысли, как клубок змей, переплетались в каком-то бешеном, неритмичном танце, разум перескакивал с одного на другое.

«Папа, ну хватит глаза щиплет!»

Вода, пена, резиновая уточка. Машка… Смех. Это Света смеётся за спиной. Андрей инстинктивно обернулся и понял, что он всё ещё один. Хотелось заплакать, но не получилось. И какой смысл?

Психотерапевт назвала это прогрессом. Если бы кто-то в газете узнал, что рядовой корреспондент два раза в месяц ходит на сеансы к специалисту, который «лечит голову», то это бы стало темой обсуждений в курилках на ближайшие несколько недель точно. Первый год после аварии окончательно выпал из памяти Андрея. На второй что-то стало проясняться в мозгу. Как маленький пучок света в конце тёмного тоннеля. И он решил, что пора кому-то рассказать. Не выдавить из себя дежурные фразы на похоронах, не кивать, слушая неискренние соболезнования… Именно рассказать…

Психотерапевт ему попался неплохой: Евгения Петровна была хороша собой, с богатым опытом и, к тому же, не замужем. Но уже на первом сеансе он понял, что просто не сможет рассказать ей всего. Между ними как будто выросла стена. Но, несмотря на это, он стабильно посещал сеансы, на которых говорил просто ни о чём: о работе, о квартире, о серости и однотипности жизни среднестатистического волгоградца.

Но почти никогда о смерти жены и дочки. Евгения Петровна включала всё своё обаяние, но даже ей не удалось до конца вскрыть крипты разума Андрея Ланевского.

– Прогресс? Да охереть какой, ага… – вслух сказал Андрей и улыбнулся. Пока он размышлял то об особенностях своей психики, то о ногах Евгении Петровны, которая предпочитала короткие юбки, ванна наполнилась. Андрей выключил воду. Снова мысли о ногах. Ему стало стыдно. Как можно думать об утрате двух самых родных людей и в то же время об привычке своего психотерапевта сексуально одеваться? А может быть, психотерапевт из неё крайне хреновый именно потому, что она предпочитала другие, менее пристойные занятия?

В любом случае, всё это не имело значения. В понедельник в конце сеанса Андрей кивнул для приличия, услышав традиционное «Увидимся в следующий раз», но как только он закрыл за собой дверь, то решил: больше эти сеансы ему не нужны, надо двигаться дальше.

Тёплая вода подействовала отрезвляюще. Снова стало стыдно за свои похотливые мысли, но в голове порой творился такой кавардак, что было сложно контролировать фантазии и следить за реальностью. Очень захотелось холодного пива, но Андрей прекрасно понимал, что первый же глоток алкоголя заставит его открыть дверь в собственный ад. Уже два года он не позволял себе даже прикасаться к спиртному. Оказалось, потеряв тех, кого ты любишь, очень легко не уйти в запой, если алкоголь только распаляет раны на сердце.

А ведь когда-то он корил Свету за её пристрастия к алкоголю, которые привели к катастрофе. Вот только сейчас Андрей согласился бы пережить тысячи срывов художественных выставок в Москве и отдать все деньги мира только за то, чтобы вернуться в прошлое и сказать самому себе: «Не вздумай ехать туда, дебил. Не вздумай!!! Ты потеряешь всё».

Тогда он понятия не имел, зачем им понадобилось ехать в это проклятое село. Но сейчас Андрей чётко и ясно знал, что просто хотел докопаться до истины, совершенно не думая при этом о жене и дочери. Почему умерла мама? Куда потом пропал отец, почему он просто бросил своих детей? И почему отцовская машина оказалась на берегу Волчьего озера?

Столько вопросов осталось без ответов. Андрей решил, что пора вернуться туда, где он провёл немало счастливых месяцев своего детства. И если не удастся докопаться до правды, то хотя бы постараться поставить символическую точку и разорвать всю связь с прошлым.

Ничего этого он не сказал ни Свете, ни, тем более, маленькой Маше. Он заверил их, что просто хочет съездить туда, где он когда-то вырос. Да и, к тому же, что может быть лучше? Деревенская тишина, покой и умиротворение. И самые любимые рядом. Да, он очень красиво нарисовал картину семейного отдыха. И в первый день казалось, что их пребывания в селе Строкалино – это действительно просто отдых. Октябрь выдался достаточно тёплым, так что они оставили вещи в уютном домике с настоящей русской печкой, и пошли гулять. Домик городским гостям согласился сдать один из немногочисленных местных, который представился просто «Аркадичем»; сам же Аркадич, получив солидный задаток, с важным видом достал откуда-то из угла бутылку самогона и, сев на старый велосипед, укатил к какому-то куму в хутор Тройнянский. Что ещё для счастья надо простому сельскому мужику?

Многое здесь изменилось… Оживлённая улица, тянущаяся вдоль леса Острога к Волчьему озеру, опустела, дома начали исчезать среди стремительно наступающей со стороны леса молодой поросли ольхи. Строкалинцы пережили многое: революцию, гражданскую войну, Великую Отечественную… Даже «лихие девяностые» – и те прошли для местных довольно неплохо. Это маленькое село, разместившееся в северо-западной части карты Стародвинского района Волгоградской области, как бледное пятно постепенно исчезало со страниц истории России. А сколько таких деревень, которые уже почти стали призраками, на карте всего государства?

Об этом Андрей не думал.

Да, всякое повидали местные. Но вот в начале нулевых молодые резко начали уезжать, а дедушки и бабушки, ясное дело, не вечные. Умирали строкалинцы один за другим, оставляя после себя огромные надгробия в виде брошенных домов, которые не нужны были ни их детям, ни внукам. Основная проблема была в воде: пруды, которые пытались сделать прямо посреди села, постоянно пересыхали, а до грунтовых вод нужно бить скважину местами до десяти метров глубиной. Вода в Волчьем озере всегда славилась чистотой, от него до хутора целых полтора километра – особо не набегаешься, тем более зимой. Водопровод, разумеется, в такой глухомани строить никто не собирался.

В общем, умирало село.

Когда семейство Ланевских почти вышли на окраину, Андрей заметил прямо на опушке леса огромную необычную стену дикого винограда. Приглядевшись, он понял, что лоза и листья поглотили трухлявое сооружение, бывшее когда-то домом бабушки Люси Ткаченко.

«Неужели это тот самый виноград, которым она нас с Петькой постоянно угощала?» – не веря своим глазам подумал Андрей. – «Двадцать с лишним лет – как и не было ничего».

– Папочка, смотри! Я лечу-у-у-у! – Маша, раскинув руки бежала по широкой дороге, навстречу ветру. Ленточки в её волосах развивались и иногда шлёпали по загорелому личику, кружево на белом летнем платье уже покрылось желтыми пятнами – лихой степной ветер отовсюду гнал песок. Но Машка как будто не замечала крохотных песчинок, жалящих кожу и пачкающих платье. Света сначала ворчала, а потом просто засмеялась.

Наблюдая за всем этим, Андрей тут же забыл про бабушку Люсю и её виноград и сам подхватил задорный смех. Несмотря на то, что он приехал сюда не для отдыха, он понимал, насколько сильно любит этих девчонок.

Волчье озеро почти не изменилось, разве что другой берег сильно обвалился местами, порос осокой и молодыми деревцами, придав опушке Материка ещё более зловещий вид. Пока Света и Маша играли в догонялки на песчаном пляже, Андрей смотрел на другой берег.

По спине у него пробежал холодок.

Его в детстве очень пугала неизвестность Материка, а детские страхи, как известно, никогда не исчезают. Просто взрослые учатся их скрывать, но стоит лишний раз увидеть пьяного отца, оказаться в кромешной темноте, встретить того самого старшеклассника, который избивал тебя в коридоре на переменах, или, в случае Андрея, оказаться снова на берегу Волчьего озера и посмотреть на другой берег – весь реальный мир исчезал. Разум начинал рисовать жуткие картины дремучего леса, в котором живут чудовища…

Страшные чудовища из страшного леса, готовые тебя сожрать. Серый туман облизывает чёрные стволы деревьев, иногда сплетаясь с ледяным ветром в пьяном танце. Кроны качаются над головой, скрипят и стонут, словно мученики из преисподней. И царствует в этом проклятом лесу старый, матёрый волк, которого люди сделали вдовцом. Его рана так и не зажила, куда бы он не шёл, за ним постоянно тянется кровавый след. И глаза его горят кроваво-красным, а огромная челюсть вот-вот готова сомкнуться на твоём горле…

Матёрый волк… Материк… Так некоторые старожилы называли старых волков. Быть может, урочище так назвали не потому, что это участок суши с густым летом, а именно…

Андрей потряс головой, отгоняя жуткие видения. Всё-таки, фантазия давала о себе знать. С детства он мечтал стать писателем, но жутко стеснялся этого. А после исчезновения отца все мечты и так сошли на нет, но, чтобы хоть как-то успокоить своего внутреннего творческого ребёнка, он выучился на журналиста. Но фантазия, порождающая в сознании удивительные (а, порой, жутко пугающие) образы никуда не делась. Да и куда она денется, особенно, если человек пошёл не той дорогой и занимается самообманом? Андрей предал своего творческого ребёнка, и в награду тот периодически показывал ему то сумрачные леса, то живых мертвецов, то матёрого волка, готового сожрать тебя заживо…

– Ланевский, ты не уснул? – Света потрепала мужа по щеке.

– А? Нет, задумался просто.

К родителям подбежала Маша. В руке она держала голубой цветок.

– Папочка, тут так красиво! Смотри!

Она вложила цветок в большую, морщинистую ладонь отца. Тот улыбнулся и обнял сначала жену, а после и дочку.