Опять эта гнетущая тишина. Макс гонял сонные мысли со всею страстью, на кою был способен, искоса зыркая на томно моргающую красавицу, ища зацепку для разговора. Зацепился за янтарь.
– Красивый у тебя кулон янтарный.
– Это не янтарь, это симбирцит, мой кокон.
– Я первый раз слышу, дорогой?
– Понятие не имею, у меня он всегда был.
Макс хотел что-то уточнить, но пока тужился вспомнить что, спросила она:
– А музыку можешь включить, ну, на смартфоне своём?
– Да, конечно, – обрадовался Макс тому, что хоть чем-то может быть полезен. Потыкал в экран, встряхнул точь градусник, встал, поводил вытянутой рукой над головой, сел и шлёпая безвольными губами пессимистически промямлил:
– Странно, сеть не видит, а у тебя есть вай-фай?
Вместо ответа Ника налила чая в белые чашки с лилиями и распаковала одну из многочисленных шоколадок.
– Давай, пей, соратник по нестандарту.
Огни свечей плясали в её больших глазах, переливающихся изумрудом блеск, кулон елозил по лифу кремового платья, ухоженные пальцы ломали шоколад. В необычной квартире было так тихо, что он слышал, как она пьёт, каждый глоток. Шорох, шелест, неземная благодать…
Похоже, он задремал или замечтался, так как следующие её слова довольно резко вернули его на землю:
– Ладно, Максик, давай ка поспи, а то вон носом клюёшь, ещё уснёшь на самом интересном месте. Пошли, – Ника встала, взяла блюдечко со свечкой и вышла из кухни.
– Вот, ложись и подрыхни, у меня дел полно.
Макс зашёл в комнату: прохладную, совершенно тёмную и уселся на пухлый диван, поглядывая то на хозяйку, то на её тень на стене. От окна прилично сквозило, штор не было, но свет с улицы куда-то пропал, будто и там все звёздочки перегорели.
Ника поставила свечку прямо на пол, возле единственного предмета мебели:
– Это чтоб тебе страшно не было, мало ли, присниться хрень всякая.
Макс продолжал хлопать глазами, теперь уже пялясь на огонёк свечи.
– Вот я растяпа, – Ника засмеялась и шурша тапочками убежала. Через минуту вернулась с подушкой и шерстяным одеялом:
– Теперь полный комплект, ложись.
Макс взял плотную большую подушку и сконфуженно растянулся на диване.
Ника заботливо укрыла его одеялом, положила ладонь на лоб и…Макс моментально отрубился.
Поплыл в реке молочной, божественно густой, вдыхая запах сочный, лаская сон рукой.
На него кто-то прыгнул, походил по ногам, забрался на грудь и замер. Послышалось томное урчание, почувствовал ниточки усов на подбородке. Макс хотел открыть глаза, но лишь приподнял уголок века, сквозь узенькую щёлочку мерцала свеча. Он снова попытался справиться с глазами, но непослушные веки наотрез отказались подчиняться, беспомощно трепыхаясь, как опалённые мотыльки в блюдечке. Он повторил усилие, приоткрылся второй глаз, поверх одеяла уселась чёрная кошка. Макс попробовал пошевелить рукой или ногой, удалось только скрючить мизинец. Сердце бешено заколотилось, он зажмурился, безуспешно успокаивая себя, что это, мол, сон. Беспокойство нарастало, охватил озноб.
Кошка перебралась на подушку. Стало жарко, особенно голове, будто на неё натянули толстую меховую шапку. Страх растаял, Макс дал второй шанс своим глазам и скомандовал им открыться, внутренне приготовившись к продолжению бунта, но веки охотно распахнулись.
Диван окутан седой дымкой, под потолком сиреневый, даже скорее фиолетовый, свет. Макс приподнялся и огляделся, от окна прилично сквозило, хотя его и не было, ни стен, ни пола, диван да дверь, ну и кошка на троне. Мурка сидела на здоровенном стуле, с высокой кожаной спинкой и не моргая, пристально пялилась на него изумрудными глазами. Макс захотел встать, скинул одеяло, но тут же укутался обратно, он был совершенно голый.
– Ты что кошку стесняешься?
– Бля… Только эти три буквы соскочили с его языка.
– Вставай, гости ждут, – кошка хмыкнула, спрыгнула с резного постамента и чванливой походкой вышла из комнаты. Когда Макс вернул внимание на стул, на нём уже лежала аккуратная стопка одежды, а на спинке красовался вечерний смокинг стального цвета. Облачившись в несвойственный для себя наряд, приняв облик важной птицы, Макс направился к выходу и только теперь осознал, что он без обуви. Седая поволока была настолько вязкой и плотной, словно серый палас, поэтому пару ботинок он отыскал с превеликим трудом.
Щеголять в нарядах царских учат деток с малых лет, если нет замашек барских, значит и короны нет.
Макс уверенно шёл через анфиладу янтарных комнат, стуча каблуками по мозаичному паркету, от созерцания вычурных узоров он зашатался и схватился за свою любимицу неуверенность. Вернув себе привычную рассеянность ему полегчало, каблуки уже так не грохотали, а робко семенили, крайне сбивчивым ритмом. Макс шарахался от эпатажа, как чёрт от ладана, хотя в душе и был Че Гевара. Он боялся опростоволосится, даже больше, чем сдохнуть под танком, ну или от зубов волка. Наверное, поэтому на протяжении всей его неуклюжей жизни за ним гонялся свой особенный плюшевый танк и вечно голодная стая сомнений.
На развилке коридорной он завис. Куда пойти? Повертел головой и встретился взглядом с арлекином на мраморной вазе, шут скосил глаза на лево, Макс направился туда, любуясь портретами королевских особ, восхищаясь великолепием лепнины тончайшей работы. В конце пути он упёрся в широченную мраморную лестницу, облачённую в красную дорожку и щедро усеянною белыми статуями. Макс обычно засопел, заученно попыхтел, сомневаясь в дальнейших действиях, но холодная рука какого-то заскучавшего изваяния, нетерпеливо подпихнула его вперёд, довольно сильно, он аж споткнулся. Лестница всё не кончалась и не кончалась, мраморные лица подтрунивали его, гримасничая и хихикая. Максу это порядком надоело, он разозлился и слюняво шикнул: «Заткнитесь, хватит». Гогот смолк, показались высоченные врата, всего через один пролёт. Макс побежал вверх, замелькали ступени, но стоило ему оказаться перед вожделенным входом или выходом, признаться, ему в тот момент было уже наплевать, как он тут же оказывался на том месте, с которого начинал свой забег. Спустя с десяток безуспешных попыток, он обессиленно и грузно плюхнулся на ворсистую дорожку, чуть ли не плача. Статуи взорвались, но не в прямом смысле, это было бы не столь страшно, нет, они разразились гомерическим хохотом, хлопая белёсыми губами и вздрагивая окоченелостями. Один пузатый мальчуган так усердствовал, заливаясь писклявым смехом, что свалился с постамента. Статуи охнули хором и заткнулись, а пухляк потупился, на отлетевшую метра на два, ручонку, глотая невидимые слёзы. Макс подобрал несчастную конечность и сунул в уцелевшую руку мальчугана, тот всхлипнул и полез обратно на свой пьедестал, но это ему никак не удавалось. Пришлось помочь ехидному бедолаге. Макс больше не бежал, он выключил неуёмного торопыгу и включил что-то более подходящее его нынешнему облику, щёлкнул тумблером в голове. Теперь ступени не чудили, а у ворот его поджидали два вооружённых ружьями и саблями придворных гренадёра в синих мундирах и киверах, с золотыми кутасами.
Когда он встал перед массивными дверьми, стражники, вдарив каблуками, вытянулись в звенящие струнки. Ворота опередили намерение Макса их толкнуть, открылись сами с помпезным скрипом.
Он успел уловить лишь кусочек оживления и праздного шума, музыка стихла, топот бесчисленных ног и голосов замер, повисла абсолютная тишина, только шуршание дамских нарядов и сдержанные придыхания. Макс напряжённо переступил порог в этот вакуум безветрия.
Булькнул разум в амальгаму, зазеркальную страну, отразился мир шикарный, во всех красках наяву.
Огромные золотые канделябры с человеческий рост, украшенные дракончиками, хрустальные люстры на тяжёлых цепях, тысячи свечей, искры бриллиантов на открытых шеях красавиц, чопорные кавалеры в расшитых шёлком мундирах, или элегантных фраках. Макс затаил дыхание, утратил пульс, остолбенев от буйства красок.
Вдруг слева от него завопил крючковатый старикан в кудрявой шапке- парике:
– Князь – Макс Воронцов!
Зал охнул, как-то наигранно. Плюгавенькая худенькая впечатлительная особа выронила веер и рухнула в обморок на руки статного мужчины с пепельными баками и усами.
«Откуда они мою фамилию узнали? Какой в жопу князь? Чё за маскарад?». Макс закидывал в топку разума вопросы, одно поленце за другим, кусая уже распухшую губу, он бы её вовсе съел, если бы кружевная красотка в платье, точь грелка на чайник, не стала натягивать на него пышный накрахмаленный жабо.
– Зачем? Макс попытался отстраниться от назойливого внимания, но нахалка, ухватила его за рукав и вернула на место:
– Надо, Ваше сиятельство, надо, – она покончила с воротником и для кучи прилепила лохматый пурпурный орден на лацкан стального пиджака, – усё, – дамочка похлопала его по плечу, и, вдруг опомнившись, присела в глубоком реверансе и растворилась в толпе.
Заблудившийся и контуженный Макс, желая разрядить повисшее напряжение, поздоровался:
– Здрасте, – и робко кивнул, – ноль реакции, он повторил, – Здрасте. Тишина, – Макс не переставая всё это время дёргать пуговицу, всё же оторвал её, она упала возле его ботинка, он наклонился, чтобы поднять беглянку и в этот момент мужчины громыхнули каблуками и замерли как истуканы, а барышни зашлись в книксенах, даже не думая остановится.
Макс решил, что от него что-то ждут, теперь уже осознанно поклонился, в пол, шкрябая чёлкой мозаичный паркет.
Всё повторилось с удвоенным рвением: и стук каблуков, и пляска в присядку.
Он хотел дать дёру, но вспомнив ржание статуй, подталкиваемый любопытством, пошёл, не зная зачем, не зная куда, но вперёд, постоянно поправляя назойливое жабо.
Макс плыл как могучий ледокол, рассекал пёструю толпу, словно многотонные льды. Отзываясь на каждый шаг, как по волшебству, расфуфыренная публика расступалась, не переставая оказывать уважение, выпячивать своё восхищение за рамки разумного.
В конце зала на возвышении стоял отдельный стол, активно украшенный цветами, фарфором и вазами с фруктами, за ним никого не было, рядом отиралась полуголая девица, с серебряным кувшином. Макс, махнув рукой на скромность, уселся за этот обособленный стол и только теперь заметил группу скрипачей в углу за массивными колоннами. Он по-прежнему неуверенно поманил девицу с кувшином, та моментально подскочила и наполнила глубокий хрустальный бокал густым гранатовым вином. Макс хотел от неё не этого, но в итоге шепнул:
– Спасибо, – и пригубил напиток. Вкус оказался столь восхитительным, что за два глотка он всё выпил.
Полуголая снова припрыгала к нему и пока наливала вино, он успел спросить:
– А почему не танцуют? Почему скрипки умолкли?
Девушка заорала на весь зал, не дай Бог с такой скандалить, заорала визгливым пробирающим до костей воплем:
– Князь желает веселья!
Скрипачи вдарили по струнам, дамы вцепились в кавалеров и понеслась круговерть разухабистая, к чертям жеманство и смущение.
От вина разыгрался аппетит. Каким-то образом, разгадав его намерение подкрепится, невесть откуда, нарисовалась пухленькая тётенька в накрахмаленном белом фартучке и колпаке, будто вынырнула из-за кулис, а ощущения театра Макса не покидало, и поставила с достаточным грохотом увесистую супницу:
– Щи!
Макс вздрогнул от её «щи» и вскинул брови:
– Что?
– Щи из капусты свежей, со сметаной.
– Ну щи, так щи.
Макс уже застучал ложкой, хлебая диковинный супчик, когда повариха пододвинула блюдо с пирогами:
– Пирожки к щам!
От её «щам» он аж подпрыгнул, и практически так же крича зачем-то спросил:
– C чем?
– С чем пожелаете, Ваша светлость.
– Это как? С любой начинкой?
– С любой.
– А какой из них с … – он почесал макушку, решив озадачить повариху, стараясь соригинальничать, – Какой с олениной?
– Таких не имеется.
– Ну, а с говядиной?
– Не-а, – повариха покачала колпаком.
– А со свининой, ну, или курицей, на худой конец?
– Тоже нету.
– Вы же сказали, что есть со всем?
– Так точно, всё что изволите.
Бред какой-то, он схватил первый попавшийся пирожок, раскусил – рыба. Взял второй – рыба, полез на другую сторону блюда – опять рыба.
– Так все ваши пирожки только с рыбой!
– Нет, есть ещё с вишней, вон там, – она кивнула на дальний край стола.
– А с мясом почему нет?
Повариха округлила глаза, обретя ещё большее сходство с коровой:
– Кто ж нынче мясо то ест? Мы что, волки что ли? Ну шутник Вы, вот умора, – она заржала, схватила супницу и скрылась за кулисами.
Когда он покончил с щами, выбежал крохотный поварёнок, тоже в огромном колпаке, водрузил перед ним фаянсовую фондю-карусель с расплавленным сыром, мисочками с гренками из ржаного и пшеничного хлеба, сухариками и кубиками багета.
– Сыр! – пискнул мальчик и смылся восвояси.
Макс, макая в сыр, наколотый на длиннющую двухрожковую вилку очередной кусочек хлеба, обратил внимание, что возле его возвышения выстроилась очередь молоденьких девах, оживлённо спорящих и истерично машущих веерами.
Он, по обыкновению, подозвал к себе виночерпию, щёлкнув пальцами:
– Милочка, а что за суета, куда очередь? О чём спорят то?
– Не куда, а к кому, – брякнула полуголая, доливая в бокал гранатовый нектар.
– Так к кому же?
– К Вам, Ваша светлость, а спорят кому первой с вами танцевать.
– Танцевать? Со мной? Какая им радость с того? – Макс испуганно глянул на таращащихся на него красавиц.
– Так-то награда большая, удача, нечасто Вас так увидеть можно… в живую, а тут ещё и потрогать, – виночерпия робко коснулась его плеча, с глубоким придыханием.
От смущения Макс вздрогнул, гренка упала на пол, пушистый писец быстро схватил её и сиганул за кулисы.
